Текст книги "Полмиллиона часов"

Автор книги: Валентин Рич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Рич Валентин
Полмиллиона часов

Валентин Рич

Полмиллиона часов

1

...Они переглянулись – на этот раз за дверью послышалось какое-то неясное движение: то ли скрипнула половица, то ли кто-то спустил предохранитель.

И снова все затихло.

Но было ясно – там, за дверью, стоит человек.

Девушка кивнула юноше. Тот шагнул вперед, приблизился к двери вплотную и тихо, но отчетливо проговорил:

– Хромой здесь живет?

За дверью молчали.

Юноша вопросительно взглянул на девушку. Та снова молча кивнула.

– Здесь Хромой живет? – в голосе юноши зазвучала тревога.

И опять никто не ответил.

Так и полагалось. Приблизив мерцающий циферблат часов к самым глазам, девушка подождала, пока секундная стрелка обежит весь круг, и легонько толкнула юношу в бок.

– Живет здесь Хромой? – в третий раз спросил юноша.

За дверью послышался тот же невнятный шум. Потом щелкнул замок, с резким скрипом распахнулась дверь, и в томном проеме возникла коренастая фигура.

– Что за дурацкая привычка – врываться в чужой дом до рассвета! скрипучим, как дверь его дома, голосом проворчал человек.

Девушка облегченно вздохнула, а юноша тотчас же выпалил:

– Привычка – вторая натура!

Человек смерил их взглядом с ног до головы – сперва тщедушную девичью фигурку, потом ее долговязого спутника, хмыкнул не слишком одобрительно и все так же ворчливо спросил:

– Кто вы такие?

– Я... я – старшая дочь своего отца, – ответила девушка.

– А я – младший брат своего старшего брата, – ответил юноша.

Не задавая больше вопросов, человек вышел на крыльцо и с минуту разглядывал сумеречное небо, зазубренное по горизонту острыми черными зубцами гор, похожими на хребет допотопного ящера.

Потом он положил лапищу на объемистый рюкзак, лежавший у ног девушки, и без видимого усилия закинул его себе за спину.

– Я сама! – запротестовала девушка, схватившись обеими руками за свое имущество.

– Успеешь сама, – строго сказал человек. – Это от тебя никуда не уйдет.

И, заметно припадая на правую ногу, стал спускаться с крыльца.

...Полмиллиона часов. Полмиллиона часов. Полмиллиона, полмиллиона, полмиллиона часов...

2

Наверху, в светлеющей с каждой минутой пропасти неба, одна за другой тонули последние звезды. Слева в редком тумане слабо отсвечивала река. Справа – на расстоянии вытянутой руки – нависала базальтовая стела ущелья.

Редким соснам удавалось удержаться на незаметных глазу выступах этой почти отвесной голой каменной стены.

Девушка провожала взглядом каждую сосну.

– Упорный народ! – сказал юноша, перехватив ее взгляд. И добавил: Если могут деревья, сможем и мы!

И положил руку на плечо девушки.

Она мягко сняла его руку со своего плеча.

– Я же по-хорошему, – сказал юноша. – Поспи, ведь целые сутки не спала.

Девушка закрыла глаза, откинулась на спинку сиденья.

– Давно знакомы? – спросил Хромой.

– С пятницы, – ответил юноша. – А что у нас теперь – вторник?

– Четверг.

– Вы, наверное, удивляетесь... – начал было юноша, но Хромой перебил его:

– Я ничему не удивляюсь... Держитесь!

Он так резко развернул машину и так резко затормозил, что девушку отбросило к юноше, а того прижало к дверце, точно при самолетном вираже.

Машина остановилась.

Девушка выскочила первой.

Впереди в двух шагах от радиатора узкое каменное полотно дороги было пересыпано валом из щебня, среди которого возвышались округлые серые глыбы, в корнями наружу торчала изломанная сосна.

Девушка посмотрела вверх – стена в этом месте наклонялась над ущельем, огромные глыбы чудом удерживались на ней, готовые свалиться не то что от малейшего толчка, но, казалось, от малейшего звука.

– Назад! – яростно прошипел Хромой. – В машину!

Девушка заняла свое место, и машина медленно попятилась к повороту. Она ползла беззвучно – метр за метром.

За поворотом остановилась.

– Лом и лопата в багажнике, – не оборачиваясь, сказал Хромой. – Дамы и водители остаются в машине.

Девушка снова первой выскочила из кабины, достала из багажника короткий стальной ломик и узкую лопату с отполированным от долгого употребления буковым черенком. Ломик протянула юноше, а сама с лопатой на плече, не оглядываясь, зашагала к повороту.

– Может, останешься? – без особой надежды в голосе спросил юноша.

Не удостоив его ответом, девушка продолжала быстро шагать.

Хромой неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал.

– Хорош гусь! – с возмущением произнес юноша, поравнявшись с девушкой. – "Дамы и водители..." Ладно, сами управимся.

Щебенку одолели довольно быстро. Сосну – тоже. Ствол у нее был расщеплен пополам, ветки переломаны. Но с валунами пришлось попыхтеть.

Сбросив с дороги последний валун, глухо хлопнувший о дно реки, они опасливо посмотрели вверх. Там слышалось подозрительное шуршанье. Шуршанье стало громче – несколько мелких камешков упало на дорогу.

То и дело оглядываясь, они двинулись к машине.

– Порядок? – обрадованно крикнул Хромой.

Юноша, ничего не ответив, положил на место инструменты и молча полез в машину. Девушка, усевшись рядом с ним, сухо произнесла:

– Путь свободен!

Хромой обернулся и насмешливо сверкнул маленькими глазками.

Машина миновала опасное место и медленно покатилась вдоль глубокого русла реки, катившей навстречу гремучие камни, вдоль черной стены, покрытой острыми трещинами.

– У каждого свое дело, – не спеша, как бы размышляя, говорил Хромой. Если не будет меня, кто будет возить? Какой еще псих? Дорогу не ремонтировали двадцать шесть лет. Кто захочет по ней ехать?

– Но мы же захотели! – не выдержал юноша.

– Может, вы тоже ненормальные.

– А что такое норма? Днем производить продукцию, вечером торчать у стойки, ночью валяться с кем попало?

– Или смотреть заказанные сны? – добавила девушка. – И потом, эти каблуки...

– Предпочитаю быть ненормальным! – подытожил юноша. – И не один я.

– Верно, – подтвердил Хромой. – Не один ты. В позапрошлом году было восемь. В прошлом – семнадцать. Сейчас – июль, а до вас я отвез уже одиннадцать. Этим самым путем...

– А обратным? – будничным тоном, словно речь шла о пикнике, спросила девушка.

– Обратным – пять.

– А кто были те, невернувшиеся?

Хромой пожал плечами.

– Люди как люди. Сперва шли одиночки. Теперь – по двое, по трое. Пять дней назад переправил целую экспедицию. В два рейса. Полтонны груза.

– Вот это да! – воскликнул юноша. – А кто они такие?

– Семья, – уважительно произнес Хромой. – Вы знаете, что такое семья? Не забыли еще? Старик – как две капли тот рыцарь из древней книжки. Два сына. Четыре внука. Завтра – последний срок. Больше ждать не буду.

– Но зачем старик? – удивился юноша. – Что тут делать старикам? Тут нужны железные мускулы.

– Ты знаешь, что здесь нужно? – удивился в свою очередь Хромой. – А вот я не знаю. Кто только не пытался! Солдаты пытались. Альпинисты. Ученая братия. А толку? Вон, глядите...

Он остановил машину возле вделанной в стену ущелья плиты из белого металла. На плите чернела надпись: "Здесь ждет Фернандо Карильо, девятнадцати лет. Мы еще вернемся – А.М., В.К., Д.Ш."

– Вернулись? – спросила девушка.

Ничего не ответив, Хромой включил сцепление. Машина проехала метров десять и остановилась у точно такой же плиты, и девушка прочла шепотом:

– "Здесь ждут участники двух попыток Арсенио Мачада, двадцати лет, Вильгельм Корби, двадцати лет, Давид Шерман..."

У нее перехватило дыхание.

– Длинный! Здесь твой Дэви!..

Хромой рванул с места, черная стена слилась в однотонное полотно, разрезаемое надвое сплошной лентой белого металла.

...Полмиллиона часов. Полмиллиона часов. Полмиллиона, полмиллиона, полмиллиона часов...

3

Они благополучно преодолели еще три осыпи, четыре раза прогремели по дрожащим, исковерканным паводками мостам и к восходу солнца добрались до места назначения.

Ущелье превращалось здесь в широкую долину, и отсюда во всей своей громадности открывалась панорама хребта. Утренний туман завесил вершины, длинными молочными языками опускался кое-где до самой подошвы гор.

Хромой подвел машину к торчащей из земли желтой керамической идите, из которой изливалась пузырящаяся газом прозрачная жидкость. Неподалеку возвышались искривленные останки какой-то металлической конструкции ажурная коробка с косо поставленными лопастями. Одна лопасть отлетела и врезалась в землю рядом с коробкой.

– Это и есть источник? – спросил юноша.

Хромой кивнул.

– Можете наполнить фляги.

– Успеется, – сказал юноша. – Да вы не бойтесь за нас. У нее врожденный иммунитет, а у меня – полгода тренировки. А это что? Орнитоптер Ланды? Он повернулся к груде искореженного металла.

Хромой покачал головой:

– Орнитоптер давно превратился в труху. Это вертоплан Масео. Того самого Масео... Последняя попытка пробиться с воздуха. Я тогда был еще мальчишкой. И запретной зоны тогда еще не было...

– Ладно! – перебил его юноша. – История историей, а еда едой. Топливо беру на себя.

– Вдвоем ступайте! – сказал Хромой.

– Один управлюсь.

– А я говорю – ступайте вдвоем!

– Знаете что, – ласково сказал юноша, – излишнее волнение укорачивает жизнь. Я же вам объяснял – полгода тренировки...

И он побежал к зарослям кустарника, начинавшимся в сотне шагов от источника.

Хромой, ворча себе под нос, скрылся в машине и несколько минут спустя снова появился с металлическими прутьями в одной руке и бумажным свертком в другой.

Сверток он бросил девушке, а сам принялся размечать площадку для костра, вбивать в утоптанную землю штыри с развилками на концах.

Девушка развернула сверток – среди ровных кружков лука, долек чеснока и стручков перца там уютно расположились три нежно-розовых куска козлятины.

Отыскав плоский камень и тщательно вымыв его в холодной как лед воде источника, девушка вытащила из висевших у нее на поясе ножен кинжал, положила кусок козлятины на камень и принялась нарезать ровными тонкими ломтями.

Хромой подсел к ней и стал нанизывать полупрозрачные ломтики на заостренные с обоих концов прутья.

С момента ухода юноши прошло уже минут десять, и девушка начала беспокойно поглядывать в ту сторону, куда он удалился.

Хромой продолжал неторопливо нанизывать козлятину, изредка поднимая на девушку маленькие насмешливые глаза.

Прошло еще минут десять. Девушка вскочила на ноги и, приложив ладони рупором ко рту, крикнула:

– Эге-ге!

Многоголосо отозвалось с разных сторон.

– Полгода тренировки! – назидательно заметил Хромой.

– Длинный! – крикнула девушка, повернувшись в другую сторону.

"Ииии... Ыыыы..." – ответили каменные кручи.

Хромой нанизал на прут последний ломтик козлятины, тяжело поднялся, подковылял к трубе и принялся неторопливо мыть руки.

Вытерев их о штаны, он бросил взгляд на редеющий, ползущий вниз к подножью гор туман.

– Обычная история. Прямая видимость. Уснул. Пошли искать!

Хромой ошибся: юноша не спал. Он сидел на земле возле маленькой сосенки, прижимая к себе охапку сухих веток.

– Оглох? – сердито крикнула девушка, подбегая к нему.

Он повернул к ней голову, посмотрел куда-то сквозь нее и глухо проговорил:

– Никто не смог, и мы не сможем...

Глаза у него были как у статуи.

Девушка обхватила руками его голову, прижала к своей груди.

– Ну что ты, длинный, ну что ты, длинный? – шептала она. – Ну что ты?

Наконец он очнулся.

– Ради бога прости...

Он осторожно высвободился из ее объятий.

– Ради бога прости... Откуда ты такая? Почему? Почему без каблуков? Такие бывают только в старых книгах... Ну разве это не уродство – каблуки в дециметр? Зачем?

Стоявший поодаль Хромой не выдержал:

– Нашел о чем спрашивать! Зачем каблуки! Да просто чтобы вот тут выпирало вперед, а вот тут выпирало назад! Теперь понял?

Юноша с трудом поднялся на ноги, исподлобья взглянул на Хромого и, хмурясь, сказал:

– Теперь понял: одному здесь нельзя. Спасибо за науку...

– А тебе – за дрова, – усмехнулся Хромой.

Костер догорал. От багровых, прозрачных до самой сердцевины углей шел устойчивый жар. Чуть дымились, потрескивая, кусочки румяного мяса. Горячий воздух над костром колебался, и казалось, что окутанные туманом горы качаются из стороны в сторону.

– А все-таки, – говорил юноша, – что думают местные? Неужели до сих пор верят в злого горного черта, который убивает каждого, кто осмелится приблизиться к его логову?

– А чем плохое объяснение? – Хромой пожал плечами. – Как говорится, хочешь – верь, а хочешь – проверь...

– Проверим, – сказала девушка.

Хромой бросил на нее быстрый взгляд:

– Не обижайтесь на меня, ребята. Да и не мое это дело – давать советы. Но лучше бы вам вернуться. Подумали бы...

– У нас теперь в моде космическая гипотеза, – с улыбкой проговорил юноша. – Почище ваших чертей...

– А тебе надо думать в первую очередь, – продолжал Хромой, обращаясь к девушке. – Конечно, я обязан доставить каждого, кто осмелится... Вот я вас и доставил. Но скрывать свое мнение я не обязан. Как я вас первый раз увидел, еще на крылечке, так сразу и понял: у вас ничего не получится. А когда увидел, как ты его обнимаешь, последние сомнения отпали. Он будет оборачиваться. Обязательно будет. А потом захочет перерешить решенное. Обязательно захочет. Ты же его любишь!

Девушка рывком вскочила на ноги, схватила фляги и пошла к источнику.

– Она меня не любит, – сказал юноша. – Это вам показались... Нет, что ни говори, а космическая гипотеза многое объясняет вполне удовлетворительно.

Хромой молча протянул юноше прут с козлятиной.

– Прекрасная гипотеза! – сказал юноша, перебрасывая из ладони в ладонь раскаленные куски мяса.

Хромой с презрением смотрел на его манипуляции, потом схватил один из дымящихся прутьев и свез с его конца в рот несколько кусков прямо зубами.

Юноша, заторопившись, проглотил, не жуя, здоровенный кусок, обжегся и некоторое время сидел молча с разинутым ртом и выпученными глазами. Но все же нашел в себе силы вернуться к занимавшей его теме.

– Собственно, все довольно элементарно. Ну, в общем, в нашей Галактике победили дьяволы. Они научились извлекать из захваченных планет не только ядерную там, кварковую, еще какую-нибудь обычную энергию... Понимаете, энергия мозга всех разумных существ делится на две составляющие. Одна интеллектуальная, другая – волевая. Что касается интеллектуальной составляющей, то она в каждом разумном обществе так или иначе сохраняется и накапливается... Ну, книги, фильмы и так далее. А волевая обычно распыляется, исчезает... Так вот, эти самые космические дьяволы исхитрились выкачивать с обитаемых миров волевую энергию. В один весьма непрекрасный день они добрались до нашего острова и установили вон там, он показал прутом в сторону хребта, – свои дьявольские насосы. И началась у нас эта дьявольская заваруха. Тиглер со своими молодчиками. Ликвидация космического флота. Сокращение рождаемости. Высокие каблуки. Сны по заказу. И так далее. Все все понимают, а сделать ничего не могут: воли нет.

– Чепуха! – усмехнулся Хромой. – Чепуховина! При чем тут космические дьяволы? Никаких чудес тут до Тиглера но было. Одно чудо – источник. Двадцать девять полезных компонентов! Трубы шли до самого побережья. Нет, все началось уже после смерти Тиглера. До него все было чисто. Тиглер наше собственное отродье. Так что космос тут ни при чем.

– А что при чем? – спросила девушка, давно уже наполнившая фляги и теперь внимательно слушавшая спор.

– Змеи, – коротко, как о чем-то само собой разумеющемся, отозвался Хромой.

– Змеи? Какие змеи? – удивилась девушка.

– Вот уж чушь так чушь! – не очень вежливо отреагировал юноша. – Из всех чушей чушь!

Хромой, не обращая ровно никакого внимания на его слова и даже, вероятно, не расслышав их, пристально смотрел на восток – туда, где в смутном мареве неясно проглядывала громада гор.

– Змеи! – убежденно повторил он. – О змеях поговаривали давно. Последним их видел один парень, месяца три-четыре назад. Ушел черный пришел белый...

– Вы нас не пугайте, – сказала девушка.

– А я не пугаю. Ты спросила – я ответил... Ушел черный – пришел белый. Сказал, километра не дополз. Сказал, не смог, с души воротит. Вся вершина кишмя кишит змеями. Все повернулись к нему – он и оцепенел. Сколько провалялся потом у подножья – не помнил. И как до источника добрел – тоже не помнил...

– Гипноз? Как удав – кролика? – проговорила девушка. – Не слишком ли просто?

– Чушь собачья! – огрызнулся юноша. – Что за странные змеи – сидят себе на вершине, а вниз спуститься боятся!

– А в самом деле, внизу этих змей никто не видел? – спросила девушка.

Хромой мотнул головой:

– Никто.

– И никто не поймал хотя бы одну? – улыбнулся юноша.

– За хвост! – радостно добавила девушка.

– Веселые вы ребята, – не то с одобрением, не то с осуждением заметил Хромой. – Оружие проверили?

Он еще раз повторил свой вопрос, но так и не получил ответа. Юноша и девушка, словно зачарованные, молча смотрели на восток.

Там, тяжело колыхаясь и клубясь, сползала вниз сплошная белая туча, обнажая все явственней выступающую из нее гигантскую вершину Гранде Диабло. Прорвавшиеся сквозь густую пелену лучи солнца высветили самый высокий зубец, за ним – второй...

– А где же третий? – воскликнула девушка.

– Где третий? – как эхо повторил юноша.

Хромой приставил к глазам бинокль, вскинул его к вершине, потом долго водил объективом вниз и вверх, направо и налево.

– Так где же третий зубец? – подступая к Хромому, спросил юноша. Но Хромой не отвечал.

– Нам пора, – сказала девушка.

– Если передумаете, то чем раньше, тем лучше, – не отрывая бинокля от глаз, проговорил Хромой. – Жду вас сутки, а потом через пять дней – еще сутки.

– Спасибо, – сказала девушка.

– Все будет в порядке, – сказал юноша. – Малыш, а малыш, встань-ка на цыпочки, помогу рюкзак надеть.

...Полмиллиона часов. Полмиллиона часов. Полмиллиона, полмиллиона, полмиллиона часов...

4

Чем ближе подходили она к подножию последней перед Гранде Диабло горы, тем чаще стали попадаться обломки боевых машин и летательных аппаратов. Двадцать лет прошло, а серые туши приземистых гусеничных гигантов все еще ржавели у подходов к последнему логову Тиглера.

Девушка высвободила руки из-под лямок – так, чтобы заплечный мешок соскользнул на тропу, расправила спину и напрямик через кусты устремилась к машине, стоявшей ближе других, в какой-нибудь полусотне метров от троны.

– Куда ты? – крикнул юноша.

– К отцу, – ответила девушка, продолжая продираться вперед.

Он догнал ее у самой машины.

Если не считать ржавчины, то машина была как новая. Ни рваных ран, ни вмятин, ни даже царапин на сером металле. Сквозь тяжелые звенья гусениц проросли тонкие перья травы.

Они попытались откинуть крышку люка, но не смогли.

– Наверно, открывается только изнутри, – сказал юноша и принялся дотошно исследовать каждую заклепку: не кнопка ли?

Девушке не без труда удалось оторвать его от этого занятия.

– На обратном пути! – сказала она.

– На обратном так на обратном, – согласился он наконец. – Не машина склеп...

Тропа вела в гору, но не круто, а полого, зигзагами, влево вдоль всего склона, потом вправо вдоль склона, потом опять влево и так до бесконечности.

Нелегко было преодолеть естественное стремление двинуться наперерез этим бесконечным зигзагам. Но они не впервые оказались в горах. И знали, что это именно тот случай, когда пословицу "Тише едешь – дальше будешь" следует понимать буквально. Иначе будешь то и дело застревать в непроходимых зарослях терновника и ежевики, сползать вниз на потоках щебня, кружить вокруг каменных баррикад, нагроможденных обвалами. Так бывает в любых горах. А здесь ко всему прибавлялись еще противотанковые ловушки, траншеи, остатки колючей проволоки и прочие радости, с которыми в прежние времена приходилось встречаться каждому поколению мужчин. Теперь они остались лишь в памяти стариков, в книгах, в кинофильмах да еще здесь, в окрестностях Гранде Диабло, с тех самых пор...

Хорошо шагать по твердой тропе!

Он шел, ни о чем не думая и почти ничего вокруг не замечая, весь отдаваясь движению. Лишь иногда глаз его останавливала какая-нибудь малость – острые иглы сосновой лапы в каплях смолы, перламутровый блеск кристалла слюды на сером валуне, черная масляная бусина ежевики...

На одном из поворотов тропы он обернулся. И сразу встретился взглядом с девушкой. Глаза у нее были как осколки зеленого стекла, если смотреть сквозь них на солнце.

Глаза приближались.

Еще ближе, еще ближе, еще...

У него захватило дух. Зажмурившись, он нырнул в эту зеленую глубь.

– Больше не оборачивайся, – прошептала она, прижав ладонь к его губам.

Они забрались уже довольно высоко. Долина внизу потемнела. Только прихотливая ленточка реки отсвечивала фольгой среди черного камня и синей зелени.

Скользнув взглядом вдоль реки, можно было найти желтоватую нить дороги, и там, где она обрывалась, – пятачок источника, и на этом пятачке малюсенького жучка. Он будет там еще сутки.

Девушка отняла свою ладонь, взяла юношу за плечи, легонько повернула его и хлопнула по рюкзаку.

Солнце заметно склонилось к горизонту. Густо-синей, как омут, стала долина. А дальше на юг подернулась блеклой дымкой. В прерывистую ртутную жилку превратилась река. Шум ее давно уже не достигал тропы, и тишину нарушал только шорох шагов. Изредка срывался где-нибудь с обрыва одинокий камень, увлекал за собой щебень. И снова наступала тишина.

Тропа становилась все круче. Дышать приходилось теперь чаще и глубже. Сухой, пронзительно студеный и необыкновенно вкусный воздух наполнял легкие до отказа, но не насыщал их.

Гудели ноги. Ноющая боль зародилась где-то в позвоночнике и скоро заполнила собой все тело.

Он не скользил уже рассеянным взглядом по камням и колючкам, а смотрел только вверх – на покатую вершину горы, к которой неумолимо приближалась тропа. Пока все шло легко и просто, но это не успокаивало его.

Сначала они были далеко.

Потом их прикрыла каменная толща горы. Она утончалась к вершине, эта защитная твердь, утончалась с каждым его шагом.

И с каждым шагом становилось все неуютней.

"Как там она?" – подумал он. И украдкой обернулся.

И не встретил ее взгляда. Не говоря ни слова, она продолжала шагать вперед, обогнула его, точно он был дерево или камень, и прошла уже с десяток шагов, когда он наконец опомнился, рывком догнал ее и преградил ей дорогу:

– Ради всего святого... Зачем тратить силы на той стороне? Переночуем здесь... Под защитой...

Он заглянул ей в глаза – и увидел зеленый лед.

Сейчас в них нельзя было нырнуть. Сейчас об них можно было только удариться.

И он ударился. И удар этот привел его в чувство.

Он нарушил один запрет – обернулся. И нарушил другой запрет – попытался перерешить решенное. Он покатился по наклонной плоскости, как много лет катились почти все. Она его задержала. Спасла.

– Спасибо! – крикнул он, сжав кулаки.

И, резко повернувшись, снова первым зашагал по тропе.

...Полмиллиона часов. Полмиллиона часов. Полмиллиона, полмиллиона, полмиллиона часов...

5

Он шагал и шагал, вслушиваясь в тяжелый шорох ее шагов за своей спиной, несчастный от своей слабости, счастливый от своей любви и гордый своей долей.

И когда из-за бурого покатого верха горы показались огромные зубцы Гранде Диабло, он не испытал ничего, кроме ярости. И прибавил шагу.

Когда они достигли вершины, солнце готовилось уже покинуть небо. Грозная махина Гранде Диабло, вся в багровых отсветах, закрывала полмира. Внизу – в междугорье – было темно, как в угольной яме.

Спускаться было еще тяжелей, чем взбираться. Приходилось все время откидывать корпус назад и опираться на пятки. От ремней рюкзака ломило плечи.

По рассказам и фотографиям он знал, что восточный склон этой горы усеян обломками и костями. Именно здесь, у подножия Гранде Диабло, было последнее логово диктатора. Именно здесь произошло последнее сражение. Именно здесь Тиглер нашел свой конец.

Но, сколько ни вглядывался юноша в поросшие густым кустарником склоны, он не различал ничего – ни ракетных платформ, ни боевых машин, ни торчащих из земли крыльев и винтов. То ли разросшаяся растительность поглотила следы битвы, то ли густые вечерние тени скрадывали детали пейзажа.

В сотне метров, внизу, на одном из поворотов тропы он заметил какой-то темный предмет. Сначала он принял его за камень. Но по мере приближения предмет все более походил на сидящую человеческую фигуру.

Юноша остановился и, подождав, пока девушка поравняется с ним, показал ей на странный предмет.

– Господи! – вскрикнула она.

Схватившись за руки, поминутно спотыкаясь, они бросились вниз по тропе и вскоре остановились возле поворота.

В трех шагах от них, опершись спиной о ствол скрюченного горного дубка, сидел человек. Глаза его были закрыты. Ноги вытянуты.

Хорошо пригнанный рюкзак, шипы на ботинках, толстая куртка на меху все это обличало опытного путника. Только очень уж немолод он был. Глубокие рытвины темнели на его впалых щеках, покрытых многодневной щетиной. Узловатые вены вздувались на висках. Такие же вены опутывали набрякшие темные руки, сжимавшие посох с металлическим наконечником. Клочковатые брови над коричневыми веками и длинные усы были совсем белы.

Дышал он тяжело. Широкая грудь его резко вздымалась при каждом вдохе, и при выдохе раздавался хрип.

Опустившись на колени, девушка достала из кармана плоский флакон и прижала горлышком к тонким сухим ноздрям старика. Он порывисто вздохнул и замотал головой. Еще раз вздохнул – и открыл глаза.

Чуть приподнявшись, упираясь руками в землю, он переводил взгляд с юноши на девушку, с девушки на юношу. И такая боль была в его взгляде, что юноша не выдержал и отвернулся.

– Плохо? – прошептала девушка.

– Осталось два, – собравшись с силами, сказал старик.

– Да-да, мы знаем! – воскликнула девушка. – Мы увидели сразу, как только разошелся туман...

– Осталось два, – повторил старик и снова закрыл глаза.

– Отец, – нагнувшись, сказал юноша, – внизу ждет машина. У источника...

Старик молчал, и было непонятно, слышит он или нет.

– Внизу ждет машина. Мы поможем вам добраться до нее...

На этот раз смысл произнесенного дошел до старика. Он открыл глаза и заговорил, делая большие перерывы после каждой фразы.

– У каждого свое дело... Только у мертвых нет никаких дел... Я свое сделал... Осталось два... Делайте ваше...

– Но не можем же мы оставить вас! – сказала девушка.

– Можете! – отрезал старик. – Я смог. Я всех оставил. Там! – он протянул длинную сухую руку к двузубцу. – Идите! – добавил он. – За меня не бойтесь. Доберусь понемногу...

– Хорошо! – неожиданно для девушки согласился юноша. – Сейчас уйдем. Но скажите, вы – старый человек, вы должны знать, скажите, почему это все произошло? Почему высокие каблуки? Почему запретная зона? Нас едва не пристрелили, пока мы сюда пробирались. Почему я ни разу в жизни не видел ни одной ракеты? Только в музее с надписью: "На это ушло сто тысяч человеко-недель"? Почему все только и делают, что днем производят продукцию, вечером торчат у стойки, ночью смотрят заказанные сны?

В глазах у старика мелькнуло что-то живое.

– Так уже было не раз, – сказал он. – Ты знаешь, когда корабли нашего острова впервые пересекли океан?

– При испанцах, – ответил юноша.

– За пять столетий до них... Вот так... А потом пять столетий апатии.

– Но почему?

Император повелел сжечь все корабли. И казнить каждого, кто вознамерится строить их снова...

– Но почему?

– Все, что нам нужно иметь, мы уже имеем. Все, что нам нужно знать, мы уже знаем. Излишние знания – источник скорби. Так учили народ.

– Но это смерть! – воскликнул юноша. – Если так пойдет и дальше, то женщины перестанут рожать детей...

В глазах старика мелькнуло подобие улыбки.

– Не перестанут.

Он подобрал с земли два коричневых камня и с неожиданной силой ударил их один о другой.

– Понюхайте!

– Пахнет паленым, – сказала девушка.

– Кремень, – сказал юноша.

– Даже в камне живет огонь, – проговорил старик. – Когда-нибудь эти камни станут частью нового солнца...

– Скоро ночь, – сказала девушка. – Нам надо идти. И нам надо знать, что там. Что?

– Мина Тиглера, – небрежно, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, произнес старик. И, заметив недоумевающий взгляд девушки, добавил: – Ее придумали, чтобы подавить волю к сопротивлению. Тиглера нет. А мина осталась. Теперь уже не вся. Но на вашу долю хватит. Есть у вас карта?

Юноша выхватил из нагрудного кармана штормовки сложенную в несколько раз трехверстку и разложил ее у ног старика.

– Карандаш!

Девушка достала карандаш и протянула старику.

Тот встал на колени, несколько секунд вглядывался в карту, а потом старательно вывел на ней крестик.

– Тут осталась часть нашего груза. Центнера полтора...

Опираясь на руку юноши, он медленно поднялся с колен, разогнулся, поднес к шляпе коричневую руку, повернулся спиной к Гранде Диабло и, медленно переступая длинными худыми ногами, зашагал в гору.

– Погодите! – закричал юноша. Сорвался с места и в несколько прыжков догнал старика. – Погодите! Она пойдет с вами!

Старик не остановился, только покачал головой на ходу.

Тогда юноша бросился к девушке и сильно рванул ее за руку:

– Иди!

– Он доберется сам, – сказала она, пытаясь высвободить руку. – До источника не так уж далеко.

– Не доберется! Иди и жди меня у Хромого!

– Не дури. Я пойду с тобой.

– Ты нужна ему, а не мне!

– Я пойду с тобой.

– Он стар, а я молод!

– С тобой...

– Он слаб, а я полон сил!

– С тобой...

– Будешь только путаться у меня под ногами!

– С тобой...

– Убирайся к дьяволу!

– С тобой...

– Ах так! – Юноша отпустил ее руку, которую все еще машинально держал в своей, и, размахнувшись, ударил девушку по щеке.

Она охнула, по не пошевелилась.

– Увижу – убью! – Он повернулся и бросился вниз по тропе.

Когда он исчез за поворотом, девушка поднесла холодную ладонь к горевшей от удара щеке и оглянулась.

Старика тоже не было видно.

Она подняла свои рюкзак, взвалила его на спину и медленно зашагала вниз по тропе в сгущавшуюся тьму.

...Полмиллиона часов. Полмиллиона часов. Полмиллиона, полмиллиона, полмиллиона часов...

6

На третьи сутки утром, когда солнце отжало к подножию белую тучу тумана, обнажив два вонзившихся в небо каменных клыка, юноша и девушка увидели змей.

Оба зубца – они были совсем близко, если напрямик, то метрах в трехстах – казались живыми, шевелящимися, так густо покрывали их растущие прямо из камня серые извивающиеся ленты с безглазыми утолщениями голов, увенчанных тремя более темными жгутами. Жгуты тоже беспрестанно извивались, по, в отличие от самих лент, не беспорядочно, а все вместе – как колосья под ветром. В бинокль все было видно, как на ладони.

– Длинный, они заметили нас, – прошептала девушка, крепко сжав холодными пальцами руку юноши.

Действительно, порывы несуществующего ветра все чаще склоняли темные жгуты в их сторону. А вслед за жгутами все больше безглазых голов поворачивались им навстречу.