Текст книги "Семь лепестков"

Автор книги: Валентин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Сейчас зловещий судья, сам оказавшийся мультиком, рассказывал о том, что он задумал уничтожить город мультиков, чтобы построить на его месте скоростное шоссе.

– Очень люблю это кино, – осипшим голосом сказала Алена.

– Угу, – кивнул Антон и посмотрел на часы. Если еще через пять минут Валера не перезвонит, надо будет идти.

В этот момент зазвонил телефон.

– Это меня, – сказал Антон и снял трубку.

Это и в самом деле был Валера.

– У меня сейчас ничего нет, – сказал он, – но позже будет. Я тебе перезвоню через два часа.

– Давай домой, – сказал Антон, – я буду ждать.

– Дилер? – спросила Алена.

– Типа того, – неохотно кивнул Антон. Подобные вопросы всегда казались ему верхом бестактности. Еще бы телефон попросила.

Автоматически он потянулся к лежащей на столе бумажке и перевернул ее. Это было приглашение на презентацию «Летюча».

– О, это же сегодня, – воскликнул он, – а я совсем забыл.

– Хочешь – возьми, – сказала Алена, – я все равно не пойду.

– У меня есть, – ответил Антон, – мне Шиповский дал.

Теперь будущее выглядело радужным. Через полчаса он будет дома, выкурит последний кропалик и будет ждать валериного звонка. Потом они встретятся, он возьмет еще травы, дунет вместе с Валерой и поедет на презентацию. Антон облегченно вздохнул.

Планам, однако, не суждено было сбыться: дома Антон понял, что с ним случилось самое плохое, что могло произойти. Он забыл, куда сунул последний кусок гашиша. Один раз такое уже было – тогда так и не удалось найти полтора грамма отборного марокканского гаша. На этот раз Антон утешал себя тем, что кропаль был все равно микроскопический – и так, утешая себя, он методично начал перерывать всю квартиру. Он посмотрел в карманах всех джинсов, включая пятый маленький кармашек. Он перерыл все бумаги на столе и все шкафчики на кухне. Он расстелил газету и выкинул на нее содержимое мусорного ведра. Потом он решил, что по обкурке мог спрятать гашиш в книгу – и начал пролистывать книги. Потом ему пришло в голову, что кропаль мог быть в рюкзаке, с которым он ходил по городу (вот было бы смешно! Можно было бы и у Алены дунуть!) – но нет, это было не смешно, в рюкзаке тоже ничего не оказалось.

Хорошо, сказал себе Антон, поступим по-другому. Перестанем устраивать бардак и лучше уберем в квартире. Пока я буду убирать, я его как бы случайно найду. Я словно скажу ему «на хуй ты мне сдался!» и не буду его искать. Не искать – это лучший способ найти. Как там сказано в «Бардо Тодол» –без вожделения и страха. Так и будем поступать.

Он расставил по местам все книги, собрал бумажки со стола, отнес джинсы в пакет в ванной и там на всякий случай вывернул все грязные носки – но нет, идиотская идея прятать гашиш в носках ему в голову все-таки пришла впервые: там ничего не было. Он выкинул мусор обратно в ведро и решил даже вынести его – но, глянув на часы, понял, что Валера уже полчаса как должен был позвонить. Антон снова позвонил на пейджер, оставив на этот раз свой домашний номер, и стал ждать.

Самое глупое заключалось в том, что он не мог думать ни о чем, кроме травы. Нет, он легко мог обходиться без травы неделю или даже две – но если весь день был устремлен к тому, чтобы дунуть, то, не дунув, просто невозможно было существовать.

– Надо взять себя в руки, – сказал сам себе Антон, взял чистый лист бумаги начал медитативно рисовать на нем цветик-семицветик. «Кто же мог убить Женю Королеву?» – написал он в красивой рамке. В самом деле – кто? И как ответ – если он его получит – приблизит его к ответу на единственный вопрос, который его волнует на самом деле: куда делся Валера и почему он не звонит?

После ночной беседы Романа хотелось вычеркнуть из числа подозреваемых – его было по-человечески жалко, и трудно предположить, что он мог убить женщину, которую так любил. На роль жениного любовника могли претендовать все оставшиеся мужчины, но основные подозрения падали на Владимира и Поручика: у них, как помнил Антон, были романы с Женей еще в юности. А говорят, что первая любовь – самая крепкая. С другой стороны, можно предположить, что Роман просто пытался отвести от себя подозрения и на самом деле именно он убил Женю, потому что не хотел разводиться с ней или просто из ревности.

Зазвонил телефон. Антон схватил трубку – но это был Паша, легендарный московский психонавт, который принимал все, что могло сойти за наркотик.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – ответил Антон, – я как раз хотел тебе позвонить. У тебя травы нет случайно?

– Совсем пусто, – ответил Паша, – я вот тебя хотел спросить о том же.

– Мне перезвонить сейчас должны, – сказал Антон, – я не могу говорить.

– Понял, пока, – и Паша отсоединился.

Антон еще раз позвонил Валере домой (никого) и собрался было позвонить на пейджер, как вдруг страшная мысль о том, что Валеру повязали и звонок будет подобен самодоносу, остановила его.

Антон достал из кармана приглашение на презентацию «Летюча» и стал рассматривать его. Арендовать под представление журнала станцию «Красные ворота» – это крутая идея.Ворота намекали на психоделическиеврата восприятия, а доперестроечное название станции – «Лермонтовская» – на фамилию поэта, якобы зашифрованную в названии журнала. «Чем демократам не угодил Лермонтов? – подумал Антон, – скорее уж коммунисты должны были держаться за красный цвет». Не иначе как здесь была своя тайна, но Антону сейчас было не до нее: внезапно он сообразил, что поскольку дома у него ничего нет, то даже если менты получат его телефон, то в этом не будет ничего страшного. Он снова позвонил на пейджер и оставил свой номер.

Он дал себе еще час. Если Валера не перезвонит, то надо будет идти на презентацию. Во-первых, Горский просил его принести первый номер журнала. Во-вторых, там наверняка можно будет чем-то разжиться.

Вестибюль «Красных ворот» был забит народом. Из глубины неслись звуки музыки, какой – трудно было разобрать, потому что слышались только низкие частоты. Оглядываясь в поисках знакомых, Антон увидел Алену.

– Ты же не собиралась сюда идти? – сказал он.

– Да вот, Вася подъехал и полечил меня немного, – ответила Алена и кивнула на молодого парня в вязаной шапке растаманских цветов. Это и был пресловутый Вася-Селезень.

– Привет, – сказал Антон, а Вася со словами – «Jah live!» стукнул его кулак своим.

– Это Антон, – сказала Алена, – он как раз за тебя и расплатился.

– Спасибо, брат, – ответил Вася, – но вообще ты зря парился. Они наверняка позитивные ребята, все понимают… сам подумай – с афганки-то разве можно не въехать?

– Особо позитивными они мне не показались

– Да ты просто на измене все время, мэн. Тебя просто бычит. Небось, и денег они у тебя не взяли, да?

– Хули не взяли, – с некоторой обидой сказал Антон. Получалось как-то глупо: он заплатил 900 баксов и не услышал даже благодарности. Можно было, впрочем, посчитать этозаслугой и на этом успокоиться.

– Потому что ганджа – такое дело, – продолжал Вася, – она же на могиле царя Соломона выросла, ты знаешь, да?

Антон рассеяно кивнул и подумал, что у Селезня наверняка с собой есть, но в этот момент от толпы отделился человек, которого он меньше всего ожидал здесь увидеть.

– Привет, привет! – в нелепо смотревшемся здесь костюме и галстуке перед ним стоял уже изрядно пьяный Леня Онтипенко. Золотые очки сверкали на его носу.

– Привет, – откликнулся Антон, – а как ты сюда попал?

– А меня Сашка Воробьев пригласил, – объяснил Леня, – он типа финансирует все это дело.

– А… – сказал Антон, а Вася, не замечая появления нового слушателя, продолжал развивать тему:

– Разборки – это из-за героина или кокса там. А ганджа – позитивный наркотик, ты рисунок его когда-нибудь видел? – и он ткнул пальцев в изображение зеленого листика на своей футболке.

– Ну, – непонимающе сказал Антон.

– Это же цветик-семицветик, исполнитель желаний. Сказку небось в детстве читал?

Леня вздрогнул и сказал «Да», хотя вопрос был обращен к Антону.

– Ну вот, – сразу переключился на него Вася, – ганджа она и есть цвет семи цветов. Как радуга, сечешь? Расклад такой: есть Бабилон и Зайон и между ними – радуга, по которой надо пройти. И ганджа это и есть этот путь, въезжаешь?

– Бабилон и что? – переспросил Леня.

– Зайон. Сион по-русски. Потому что на самом деле настоящие сионисты – это растаманы. Эфиопы – они же и есть подлинные евреи, это еще Маркус Гарви доказал.

– А я думал, что настоящие евреи – это русские, – пошутил Леня, нервно поправляя очки.

– Точно, – откликнулся Вася, – все русские растаманы в душе. Например, знаешь, что слово «кореш» значит «корешок», то есть «корень»?

– Ну и что?

– «Человек-корень» – это же «рутман», въезжаешь? – спросил Вася.

Леня не понял.

– Ну, – пояснил Вася, – есть такое понятие в растафарайстве – «рутс», корни то есть. Верность своим корням, Эфиопии там, Хайле Силассе Аю, Богу Джа и т.д. А Рутман – это человек корней, чего тут не понять. У Гребенщикова, небось, слышал: «Рутман, где твоя голова? Моя голова там, где Джа», или вот «Чтобы стоять, я должен держаться корней».

– Я думал это такое… почвенное, – сказал Леня, – а про кореша мне приятель, Андрей Альперович, говорил, что «кореш» – это Кир на иврите. То есть в Торе Кир называется «Кореш». А Кир был хороший царь, в смысле евреям друг, кореш ихний. И потому в Одессе так и говорили, если человек хороший – значит, кореш.

– Ну, это то же самое. Кир же был это… персидский царь. А где Персия была? Где сейчас Иран с Афганистаном. Афганка, я же тебе говорил? – повернулся он к Антону. – Все сходится.

Антон посмотрел на Васю и внезапно подумал о том, что если бы он хотел снять пропагандистский фильм о вреде наркотиков, он бы пригласил Селезня на главную роль. И под конец «Минздрав предупреждает: употребление наркотиков может серьезно сказаться на ваших умственных способностях». Самое обидное заключалось в том, что все, что Вася говорил, было абсолютно верно: трава в самом деле позитивный наркотик, психоделики – к которым он тем временем перешел – в самом деле расширяют сознание («Это как ворота в другой мир, мужик. Ну это… Джим Моррисон… двери восприятия»), путать их с героином и кокаином могут либо идиоты, либо люди, которые сознательно хотят дискредитировать марихуану, грибы и ЛСД. Но несмотря на то, что Антон был с Васей во всем согласен, слушать Селезня было невозможно… может быть, потому, что Вася уже покурил, а Антон – нет.

Но в этот момент он увидел Никиту, который о чем-то беседовал с питерским Вадимом. Антон подошел к ним и поздоровался.

– Классная тусовка, – сказал Никита.

Антон давно уже понял, что Никиту тусовки интересовали больше веществ и музыки. Казалось, что он слушает и курит только за компанию. Интереснее всего было, что он делает, когда остается один.

– Да, круто, – ответил он, – а журнал ты уже видел?

– Журнал – фуфло, – ответил Вадим, – пизженный дизайн и голимые тексты.

– А по-моему – ништяк, – сказал Никита, – все пропрутся по полной.

– На тему пропереться, – спросил Антон, – ничего нет?

Вадим и Никита одновременно повернули головы, посмотрели друг другу в глаза и хором сказали:

– Нет.

Это могло означать все что угодно – и то, что в самом деле ничего нет, и то, что просто не хочется делиться, и то, что им уже хорошо.

– Сейчас ничего нет, – пояснил Вадим, – но вчера было ДМТ. Я тебе скажу – это полный пиздец. Смерть и воскрешение в одном флаконе.

Как раз в этот момент подошел Вася с бутылкой Seven Up в руке.

– Знаетехохму? – сказалон, – Seven was Up, «Twenty Five» was Getting Down.

– Чего? – переспросил Антон, – я не понял.

– Это мой каламбур, – объяснил Вася, – сам придумал. Типа «Севен Ап» выпит, «двадцать пятая» проглочена.

– Да я нормальной «двадцать пятой» сто лет не видел, – сказал Никита, а Алена, пожав плечами, сказала:

– У Димы всегда есть.

– У Зубова? – спросил Леня.

– А ты что, знаешь его? – удивился Вася.

– Ну да, – замялся Леня, – он, кстати, здесь должен быть… он ведь, вроде, в этом журнале работает?

– Поди найди здесь кого, – как-то неуверенно сказала Алена, а Антон даже забыл про облом с травой. Все стало ясно: Леня знал Диму, он мог брать у него кислоту. Дилер, которого просил найти Белов, найден. Оставалось выяснить у Димы, что покупал у него Леня – и впервые за время расследования в его руках могут очутиться не психоделические, а самые настоящие доказательства. «Алену, что ли, попросить?» – подумал Антон. Самому ему, после сцены у Горского, было неудобно звонить Зубову. Алены ведь не было во времяразборки, и потому она смело могла спросить Диму о чем угодно.

Но Антон ошибался. Спросить Зубова не могла уже ни Алена, ни кто другой. Его тело в залитой кровью и обожженной на груди футболке уже увезли из тихого двора в районный морг, а душа отправилась туда, где деньги не имеют цены, да и в наркотиках нет никакой нужды.

С Валерой Антону удалось встретиться только на следующий день к вечеру. Ожидая его звонка, Антон даже малодушно подумывал, не позвонить ли Зубову, но поборол себя. Словно в награду за принципиальность, Валера позвонил через полчаса: извинившись, сказал, что вчера убился совсем и потому не мог перезвонить.

Трава, впрочем, стоила долгих ожиданий: с первой затяжки Антона вставило. Мир снова стал прекрасен. Дым поднимался над трубочкой. Антон вышел на балкон и сел на пластмассовый стул. Оказалось, снаружи настало бабье лето. Солнце светило, листья отливали золотом в его лучах. Птица пролетела по небу. Доносился ровный шум идущих по невидимой улице машин, шумел ветер. Тень от соседнего дома косо лежала на перилах балкона, словно перечеркивая их. Боже мой, подумал Антон, почему же я не сидел так же вчера, что мне мешало? Неужели без травы небо не было столь же прекрасным? Как я мог забыть все это? Смешно, в самом деле. Он затянулся последний раз, вытряс пепел вниз и вернулся в комнату. В развале кассет нашел Underworld, сунул в магнитофон, сделал звук погромче, и, открыв дверь, снова вышел на балкон. Как он мог жить без этого целых два дня? Теперь, почувствовал Антон, все будет хорошо. Все всегда будет хорошо, не только сегодня. Пусть только Джа не даст ему забыть все это – синеву неба, тень от дома, шум машин, шорох листьев, музыку из окна. Почему-то он вспомнил Алену и подумал, что она – удивительная девушка, на самом деле прекрасно понимающая его. Все-таки, как ему повезло, что он повстречал таких чудесных людей, как Горский, Пашка, Алена… даже Зубов. Несчастный, в сущности, человек. Надо же – его никогда не торкает. Пиздец просто. Это ж лучше умереть, чем так жить.

В этот момент зазвонил телефон. Антон снял трубку.

– Юлик! – обрадовано сказал он, – а я как раз о тебе думал.

– И что? – спросил Горский.

– Ну, так просто, – смешался Антон, – просто думал. Ничего конкретного.

– Ко мне Олег тут заезжал, – сказал Горский, – он немного не в себе сейчас, так что имей в виду.

– А что с ним? – с искренним сочувствием спросил Антон.

Что, в самом деле, могло случиться с Олегом? Может, ему нужна помощь? Надо будет ему позвонить.

– Он думает, что он убил Зубова.

– А Зубов убился? – спросил Антон.

Ну, наконец-то. Зубову удалось убиться. Повезло. Вставило все-таки. Стоило только о нем подумать.

– А чем он убился?

– Он не убился, – терпеливо сказал Горский, – его убили.

– То есть как? – не понял Антон.

– Кажется, застрелили вчера.

– Ой, блядь! – выпалил Антон и подумал, что надо как-то срочно вернуться в обычное состояние сознания, хотя и неясно – как.

Горский тем временем рассказывал, как Олег приехал к нему сегодня днем и не то просил отпущения грехов, не то похвалялся своими достижениями. Подобные параноидальные пробои были обычным делом. Горский знал, что любой, кто экспериментирует с магией, – будь то экзотическое вуду или заурядное ЛСД, – рискует приобрести малоприятное сочетание мании величия с чувством вины. Потому он довольно спокойно отнесся к неожиданной истерике Олега, хотя и посчитал нужным предупредить общих знакомых.

Антона не особо беспокоило моральное состояние Олега. Возвращаясь к реальности, он осознавал, что появившаяся было ниточка быстро оборвалась. Антон не слишком-то верил в эффективность вуду и именно поэтому испугался всерьез. Как и положено в детективах, количество трупов возрастало по мере развития сюжета, но Антону, в отличие от Эркюля Пуаро, никто не мог дать гарантии, что сам он доберется до финала живым.

Потому утром следующего дня он кинулся звонить Владимиру, который – как ни крути – был кем-то вроде его работодателя. Антон не хотел объяснять все по телефону: в конце концов, Белов тоже был одним из подозреваемых, и потому Антону было интересно увидеть, как он отреагирует. Впрочем, поговорить с Беловым было все равно невозможно: дальше секретарши Антону не удалось пробиться, а та в конце концов снизошла до сообщения, что «Владимир Сергеевич будет ждать вас завтра в пять вечера».

В пять вечера Белова в офисе не было, секретарша равнодушно предложила Антону подождать в приемной. Сорок минут ушло на то, чтобы прочитать три последних номера «Коммерсанта», лежавших тут же на журнальном столике. Общественная жизнь настолько мало интересовала Антона, что изучение газет превращалось для него в увлекательное занятие, сравнимое разве что с попыткой читать многотомную фантастическую эпопею типа «Хроник Эмбера» с пятого тома. Безвылазно прожив в Москве всю свою жизнь, Антон до сих пор имел слабое представление о том, кто такой Черномырдин, и считал, что достаточно того, что он узнает Ельцина на фотографиях.

– А вы уверены, что Владимир придет сегодня? – спросил Антон у секретарши.

– Нет, – так же невозмутимо ответила та, а на возмущенную реплику «Но мне же было назначено!» пожала плечами и вернулась к своему «тетрису».

И тут же в глубине здания хлопнула дверь, и раздались уверенные, хозяйские шаги. «Ну, слава Богу», – подумал Антон и ошибся: в дверном проеме появилась худая фигура Альперовича.

– А Володька у себя? – спросил он секретаршу, едва кивнув Антону. Выслушав в ответ, что «Владимира Сергеевича нет», Андрей повернулся к Антону:

– Тоже ждешь?

– Да, – сказал Антон, вставая, – он мне на шесть назначил.

– Тогда уже ясно, что не придет, – сказал Альперович, – поехали со мной в «Бункер», он там обещал быть.

«Бункер» оказался клубом где-то на окраине Москвы. Больше всего Антона удивил контраст между роскошными машинами, припаркованными снаружи, и персонажами, находившимися внутри. Казалось, что из 1994 года Антон попал прямиком в передачу «Шестнадцатый этаж» пятилетней давности: в то время людей, похожих на посетителей клуба, называли «неформалами». Они любили «Битлз» и Бориса Гребенщикова. При удачном стечении обстоятельств из них получался Вася-Селезень. Впрочем, собравшиеся были намного его старше.

Стоило Альперовичу войти, как к нему бросился немолодой уже, лет за тридцать, мужчина в рваной брезентовой куртке и с волосами до плеч.

– Андрей? – неуверенно спросил он Альперовича.

– Витя? – с несколько преувеличенной радостью откликнулся Альперович.

– Ну! А то кто же! А ты как?

– Ну, так как… штучки делаю.

– Какие штучки?

Альперович устало вздохнул.

– Ну, штуки я делаю, штуки, – и сев за стол, поманил к себе официанта. Он долго изучал меню, потом заказал себе виски и спросил Антона и Витю, что они будут пить.

– Я бы водки выпил, – сказал Витя, а Антон заказал себе «Кока-колы».

– А чего ты в прошлый вторник на Силю не пришел? – спросил Витя.

– Занят был, – ответил Альперович, – дела, я же говорю.

– Да ты стал совсем цивильным, – сказал Витя, оглядывая собеседника.

Альперович пожал плечами.

– Помнишь у Умки песню? Типа: «Раньше ты в столовой собирал объедки, раньше ты ходил в разодранной жилетке?»

– Было что-то такое, – наморщился Андрей, – а что Умка?

– Не видел ее давно. Говорят, она тоже цивильной стала. А ты, небось, теперь на машине ездишь… волосатых-то хоть подбираешь?

– Да какие теперь волосатые, – все так же без энтузиазма ответил Альперович.

Появился официант, расставил посуду на столе и удалился.

– За встречу! – сказал Андрей, и они выпили.

– Ты разве не за рулем? – спросил Витя.

– У меня шофер, – вздохнул Альперович, и Витя неожиданно заржал.

– Ну, ты даешь! Никак не привыкну, как все изменилось! А помнишь, как мы с тобой на третьем курсе циклодол ели?

Не то от воспоминания, не то от виски Альперович оживился.

– А то! В 215 комнате, в общаге! С Маринкой и Петюней!

– И слайды Дали еще смотрели!

– Ага! Да, Дали… ты знаешь, я, когда во Флориде был, специально в тамошний музей сходил – никакого сравнения. Первый раз – все-таки самый сильный.

– А ты знаешь, мне недавно альбом подарили – мне до сих пор нравится.

– Счастливый ты, – сказал вдруг Альперович, – вот я смотрю на тебя и думаю, что ты почти не изменился: Силю слушаешь, Дали смотришь, волосы до плеч, колокольчики-то хоть отпорол с клешей? (Витя кивнул.) А у меня вот ощущение, что жизнь двигается с такой скоростью, что если я чуть замедлюсь, то превращусь даже не в пенистый след за кораблем, а в такие слизистые дорожки, как после улиток остаются.

– Ага, – сказал Витя, – ты читал «Лангольеров» Кинга? Там про то же самое, про то, как эти самые лангольеры съедают вчерашний день.

– Нет, не читал, – покачал головой Альперович, – я теперь мало читаю. А Кинг – это тот, который «Мертвая зона»?

– Ага, – кивнул Витя, – он самый.

– Как говоришь, называется? – и Андрей вынул из кармана пиджака кожаную записную книжку.

– «Лангольеры», – повторил Витя и Альперович, открыв свой «паркер», аккуратно записал название на чистой страничке.

– Прошлое, говоришь, съедают? – переспросил он.

Витя кивнул и, помолчав, добавил:

– А для меня восьмидесятые остались навсегда.

Он ушел через полчаса. Глядя ему вслед, Антон подумал, что не представляет себе своих друзей через десять лет. Когда он был молодым, все изменилось стремительно – советская власть истаяла, перестройка, гласность, журнал «Огонек» и даже талоны на водку превратились в слабое воспоминание. Все, что было до того, как он, впервые затянувшись предложенным ему Бобом косяком, понял, кто он такойна самом деле, стало туманным прошлым, – таким же, как и сам Боб, которого он и не видел с тех пор. Но осталось ощущение, что история, которой с избытком хватило на его школьные годы, уже закончилась. То, что происходит вокруг – чужие деньги, квартиры друзей, трава, кислота и калипсол, – останется навсегда. Уже года два, как мир перестал меняться – и потому Антон никогда не сможет быть столь вызывающе несовременным, как этот старый хиппи.

– Чтобы стоять, я должен держаться корней, – произнес задумчиво Альперович и посмотрел на часы. – Похоже, Белов так и не появится.

– А он тоже принимал циклодол в институте? – спросил Антон, чтобы начать разговор.

– Нет, – сказал Андрей, – мы в разных местах учились. Это были наши забавы, химиков. А Белов на истфаке учился. Знаешь анекдот про Фантомаса?

– Нет, – сказал Антон.

– Ну, умирает Фантомас, а тут комиссар Жюв появляется. Срывает он с него маску, а Фантомас ему говорит: «Видишь теперь, Петька, как нас судьба-то разбросала».

– Это ты к чему? – удивился Антон.

– Это я про нас всех. Мы же снова все собрались только в конце восьмидесятых. Кажется, сначала Поручик Белова встретил, тот уже занимался бизнесом, потом они стали вдвоем работать. Володька, надо тебе сказать, всегда был неимоверно крут. Я помню, он еще в первом классе умудрился прогулять первое сентября. Ты только подумай – в первом классе! Какой надо драйв иметь для такого, не говоря уже про мозги.

Альперович налил себе еще стакан и залпом, как водку, выпил.

– Потом Белов по каким-то делам с Ромкой пересекся, а тот уже мне позвонил. Ну, и Леня все время где-то рядом со мной был, мы же с ним ближайшие друзья еще со школы… Так вот и выглядит все теперь, будто мы все эти годы не расставались. А я в институте их почти и не видел, так, на днях рождения встречались.

– Хипповал? – спросил Антон.

– Да нет. Я в Системе никогда серьезно не был, я всегда был такой… полуцивильный. Как говорила моя подружка: «Я из тех, которые под рваными джинсами всегда носят чистые трусы». Олдовые волосатые таких не любили, наверное. Впрочем, мало чего изменилось – вот Витя и сейчас на меня косо смотрит.

– А по-моему вы вполне хорошо потусовались, – сказал Антон.

Альперович скривился.

– Его тогда звали Крис. Он был тогда пионером, но из кожи лез вон, чтобы прослыть олдовым… и вот теперь он в самом деле всем олдовым олдовый, но только ни прежних олдовых больше нет, ни Системы самой.

Андрей выпил и задумчиво продолжил:

– Понимаешь, самое главное, что я понял году в девяностом – это что нельзя сочетать рефлексию и действие. И надо выбрать что-то одно. Ну, и я выбрал действие. И чтобы этот выбор был окончательным, я сделал несколько символических жестов – например, отнес в «Букинист» почти все свои книги. А ты знаешь, как я любил книги когда-то? Но книги – это рефлексия, а я выбрал действие. А когда ты выбираешь действие – рефлексия уже не нужна. Вот видел я на днях человека, который залез в долги и, испугавшись, убежал со всеми деньгами. В том числе – с частью моих денег. И он мне сказал, что поначалу ему казалось, что главное – это разобраться с бандитами, а то, что он кинул друзей – это не так уж важно, это он как-нибудь потом исправит. А теперь он понимает, что с бандитами все равно разобраться нельзя и его все равно убьют, и поэтому лучше бы ему было вовсе не кидать друзей, а сразу сдаться. Вот это – рефлексия. Но она живет совсем отдельно от действия, потому что я уверен, что повторись все сначала, он бы сделал то же самое. Потому не надо лицемерить перед собой – и если выбираешь действие, надо его выбирать на самом деле.

– А Витя выбрал рефлексию? – спросил Антон.

– Думаю, у него рефлексии никогда и не было. А поэтому если он что и выбрал, то не знает – что. То есть в некотором смысле это все равно, что он вообще ничего не выбирал. Вот Лерка выбрала рефлексию – и уехала в Англию.

– А Женя? – осторожно спросил Антон.

– Женя? – Альперович задумчиво постучал пальцами по столу, – За Женю всегда выбирали другие. Она только брала то, что ей предлагали. Неудивительно, что она так умерла по-глупому. Даже любовника ей выбрал я.

Антон замер.

– А кто был ее любовником?

Альперович посмотрел на него удивленно.

– Ну, ты и Шерлок Холмс, – и он налил себе еще виски, – это же всем было ясно. Конечно, Леня, кто же еще.

– А когда… – начала Антон, но Альперович перебил его.

– Ладно, давай я тебе все расскажу, – он был уже заметно пьян и нагибался к самому лицу Антона, – слушай. О покойных либо все, либо ничего. Значит – все.

Андрей выпил и начал рассказывать, зачем-то загибая пальцы.

– Все знают, что у Женьки был роман с Поручиком в десятом классе, потом – уже в институте – она спала с Беловым, на Ромке она женилась, а я, значит, оставался ее единственной мужской подружкой. Знаешь этот жанр? Существо другого пола, к которому девушки ходят за советом и поддержкой. Но никогда не спят, даже если спят со всеми вокруг. У нынешних, небось, такими друзьями будут пидоры, а вот Женьке приходилось обходиться мной. Я встретил ее однажды, года через два после того, как она за Ромку вышла. Тут как раз выяснилось, что Ромка детей не хочет, Женька вроде бы их хотела, или просто считала, что хочет, раз Ромка их так не хотел. Один лепесток – кажется, пятый – она потратила на то, чтобы, как она это называла, «отыграть все назад». Чтобы это ни значило, ничего из этого не вышло. Это только в сказке, если попадешь на Северный полюс, то можешь вернуться назад. А тут – что заказала, то и получила. Как говорится, не ебет, уплочено, – и он снова налил.

– Ну вот, – продолжил Альперович, едва поднеся стакан к губам, – вот. А шестым лепестком я ей удружил. Сюжет был простой: Ромка был весь в работе, Женька тосковала, и я подумал, что было бы здорово, если бы она завела любовника. Ну, ты понимаешь – грустно смотреть на красивую бабу, которую никто не трахает. И ты выбираешь другого мужика и используешь его как искусственный хуй.

– И ты выбрал Леню?

– Конечно. Кого же еще? Мой приятель близкий, можно сказать – лучший друг, все мне расскажет, к тому же – в той же тусовке, так что лишних людей не будет. Можно сказать, я все организовал.

– А Рома? – осторожно спросил Антон.

– А что Рома? Он и не догадывался ни о чем. Он жеработал, делал эти самые… штучки, – и Альперович усмехнулся.

– Мне он сказал, что знал, что у Женьки был любовник, – сам не зная зачем, сознался Антон.

– Значит, он умней, чем я думал, – сказал Альперович, выливая остатки виски в стакан. – Хорошо все-таки, что у меня шофер. Страшно подумать, чтобы сейчас машину вести, не говорю – пешком.

Андрей поежился, а Антон подумал, что его расследование продвигается странным образом: в решающие моменты никто из действующих лиц не находился в нормальном состоянии. Сам Антон был то покуривший, то вовсе съевший магической зубовской смеси, Ромка и Альперович были пьяные, и даже Лера была после секса, что, говорят, тоже раздвигает границы сознания. Очевидно, истина, обретенная в результате такого расследования, должна была отличаться от истины, полученной традиционным методом – что, впрочем, и неудивительно, если учесть, что началось все с марки кислоты – пусть даже поддельной.

– А скажи мне, – неожиданно спросил он Андрея, – как ты думаешь, кто же мог убить Женю?

– Любой из нас, – ответил Альперович, – ты же наркоман и должен понимать, что на самом деле убить можно только того, кого любишь. А ее, в том или ином смысле слова, любили все. Я один с ней не спал. Впрочем, – со вздохом добавил он, – это вряд ли проканает в качестве алиби.

Он посмотрел на Антона.

– Еще что-нибудь хочешь спросить? Давай я тогда еще вискаря возьму.

И он подозвал официанта.

– Смотри, – говорил Антон на следующий день, сидя на диване в квартире Горского, – получается, как в классическом детективе: у каждого есть свои мотивы.

– Какие мотивы? – как-то лениво спросил Горский. Он сидел, прикрыв глаза, в своем кресле, и сегодня его фигура еще больше, чем обычно, походила на аллегорию бессилия и усталости.

– Ну, во-первых, Роман, женин муж. Он мне сам говорил, что устал от ее блядства, от того, что она ему изменяет. К тому же, Альперович рассказал вчера про структуру дележа денег… все, кроме Поручика, имели свою долю в деле, включая Женьку. И в случае жениной смерти ее доля делилась между всеми остальными. А в случае развода – вся уходила ей, потому что Роман сам ввел ее в число как бы акционеров… чтобы на его семью больше приходилось. И потому теперь всем выгодна ее смерть.

– Кроме Поручика, – все также не открывая глаз сказал Горский