Текст книги "Мотылек"

Автор книги: Вальдемар Болдхид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Болдхид Вальдемар
Мотылек

ВАЛЬДЕМАР БОЛДХИД

МОТЫЛЕК

Рассказ

Перевел с польского НИКОЛАЙ ПАЩЕНКО

Яркий мотылек бился в высокое оконное стекло. Описав зигзаг под потолком, он вновь и вновь устремлялся к солнцу, захваченный стихией странного беспокойства. "Он выбьется из сил или расшибется насмерть, подумал Роберт, – шансов у него меньше, чем у меня".

Роберт обливался холодным потом. От страха. У него даже рубашка прилипла к спине. Им было приказано стоять и не переговариваться. Он стоял, и от неподвижности у него ныли ноги.

Однажды, много лет назад, он уже пытался подавить в себе этот животный парализующий страх. Их с Крисом сбили над Нормандией. Когда они приземлялись, к ним со стороны шоссе уже сворачивала немецкая машина. Они побежали через мелкое болото, а потом Крис решил, что нужно задержать немцев у плотины. Лежа в воде, Роберт ничего не видел перед собой, словно и глаза его вспотели от страха. И он не выдержал – не успели враги приблизиться на расстояние выстрела, как он вскочил и бросился прочь, навстречу жизни, теряя сознание от ужаса. Где-то за его спиной, все тише, захлебывался автомат друга, а он, подавив стыд, мчался через трясину все дальше и дальше. Он добрался до "маки", и они переправили его в Англию. Спустя год он узнал, что Крис, тяжело раненный, ускользнул от немцев и после сложной операции в Лондоне был вывезен в Штаты. Они встретились после войны во Фриско, и Крис устроил его в банк, где работал сам. И даже не сказал ему: "Ты свинья!"

Роберт представить себе не мог, что ему суждено будет еще раз испытать это кошмарное чувство тошноты и оцепенения. Оно вернулось к нему в ту минуту, когда распахнулась отливающая стеклом и металлом дверь зала выплат и внутрь проскользнули четверо мужчин в масках, тотчас же выхвативших из-под плащей автоматы. Один преградил путь к выходу, а трое других рассыпались по залу. Потом один из них вскочил на кассовый барьер, и тогда все служащие оказались в поле смерти.

Страх парализовал их, когда они услышали приказ, отданный хрипловатым, приглушенным маской голосом: "Всем сидеть на местах! У каждого одна жизнь! За любое неосторожное движение ответите головой!"

Об этом не требовалось напоминать ни ему, ни Крису. Война научила их ценить жизнь. Но тот молодой негр в мундире полицейского, который начитался комиксов и мечтал о повышении, не поверил в реальность угрозы и поплатился за это. О нем напишут, что он "исполнил свой долг". Исполнил долг – что за глупая бессмыслица! Долг – это сохранить жизнь, сохранить любой ценой. Роберт знал об этом лучше всех – во всяком случае, лучше, чем этот полицейский-камикадзе или тот белесый низкорослый парень, которого приняли неделю назад и посадили в окошке под номером 13.

Страх не помешал каждому из них нажать ногой кнопку сигнала тревоги. Это был рефлекс, опередивший рассудок. Но сигнальная система не сработала бандиты не были любителями. Они приказали служащим отступить назад, повернуться лицом к стене и опереться о нее поднятыми руками.

Эти несколько шагов от окошка номер 13 – последнего в ряду касс – вели прямо в угол, где из стены торчала ручка обыкновенной сирены, установленной на крыше банка. И этот глупый щенок, которого уже успели окрестить "альбиносом", положил обе ладони на ручку и, буквально повиснув на ней, потянул ее вниз.

Это было что-то, что противоречило правилам игры, что-то, чего "полковник" не предусмотрел. А Роберт не сомневался, что перед ними "полковник" – бывший шеф полиции штата, банда которого уже очистила банки в Вичита и в Файрстауне, да еще фургон федеральной почты. За 18 месяцев – 9 миллионов долларов! На этом здорово подзаработали газеты, радио и телевидение, а у губернатора уменьшились шансы победить на очередных выборах. Банк штата, в котором работал Роберт, целых три недели охранялся специальными агентами ФБР. Их убрали вчера ночью, когда пришло сообщение, что "полковник" погиб в перестрелке на мексиканской границе.

"Кретины! – подумал Роберт. – Он снова вас надул". Любой ребенок мог прочитать в "Вестерн ньюс", что парень сделал пластическую операцию, но эти всезнайки из полиции "опознали" его в каком-то паршивом трупе. Пресса писала, что за плечами у "полковника" 23 года полицейской практики, что он "лучше компьютеров Управления по планированию" и что он "настоящая помесь швейцарских часов с ясновидцем". Понятно, он лучше их, нетрудно быть лучше кретинов. Но теперь оказалось, что "полковник", предвидя реакцию людей, которыми правят разум и страх, не принял во внимание безумцев. И поэтому сопляк из тринадцатого, повисший на ручке сирены, поверг его в растерянность так же, как и Роберта, и всех, кто стоял у стены и жаждал уцелеть.

Протяжный вой сирены заглушил очередь, выпущенную из автомата. На спине у парня появились рваные дыры, он отпустил ручку, повернулся и упал грудью на выдвинутый ящик стола. Сначала

Роберт заметил его остекленевшие глаза, а потом уже светлые волосы на рассыпавшейся стопке бумаг. Он отвел взгляд.

Бандиты метнулись к выходу. До автомобиля было каких-нибудь двадцать шагов, но, прежде чем они достигли дверей, их шофер, не стерпев воя сирены, нажал на стартер. В этот самый момент негр-полицейский, бегущий через площадь навстречу охваченной паникой толпе, встал на колено, выбросил вперед руку с оружием и тщательно прицелился. У него была наивная физиономия, и, когда он нажимал на спуск, губы его расплылись в улыбке. Пуля угодила в бензобак, и машину разнесло на куски. Один из осколков ударил стрелявшего в висок, смахнув с его лица улыбку вместе с жизнью. Через минуту густые клубы дыма из горящего фургона скрыли происходящее за стеклом, и Роберт перевел взгляд в зал.

Как раз тогда вместе с волной едкого дыма в зал впорхнул заблудившийся мотылек.

Растерявшись от неожиданности, бандиты замерли. Со стороны площади доносились крики женщин и команды, заглушаемые воем полицейских машин, которые, скрипя покрышками, вылетали из соседних улиц. Наконец бандиты начали действовать: в конце зала, между доской объявлений и столом Криса, они поставили женщину с ребенком на руках и двух других ранних посетителей. Служащих, кассиров и разоруженных охранников они заставили наполнять мешки золотом и банкнотами. Когда "урожай" был собран, им приказали вернуться к стене. Один из бандитов с пистолетом на боевом взводе уселся в кресле напротив.

Дым из горящей машины постепенно рассеивался, открывая панораму площади. На табло электрических часов над входом ритмично выскакивали цифры. Бандиты перестали разговаривать и тоже расположились в креслах. Только один мотылек, мечущийся в стремительных виражах, нарушал мертвую неподвижность ожидания.

Накануне Роберт кутил с приятелями, проснулся поздно и поэтому не успел позавтракать дома. Теперь один из бандитов обнаружил в его столе сверток с завтраком, который Конни бросила ему из окна. Бандит развернул его и поделился с приятелями. Они ели, не снимая перчаток, и каждый раз, прежде чем откусить кусок, приподнимали край тряпки, прикрывающей лицо. "Чего они дурака валяют? – подумал Роберт. – Кому теперь нужен этот маскарад? Неужели они еще надеются ускользнуть отсюда неопознанными? О Конни, почему ты не посыпала хлеб стрихнином?" И сразу же одернул себя: "Идиот!"

Он не чувствовал голода, только тяжесть в ногах и страх, который нарастал с каждой секундой, заглушая в его душе все, кроме привязанности к завтрашнему дню, к следующему утру и вечеру. Даже мысли о Конни. Все! Как и тогда, на плотине, когда он убегал, тяжело дыша, пока не перестал слышать выстрелы. Но теперь ни он, ни его страх не в силах были решать что-либо. Оставалось только ждать.

Роберт не задумывался над тем, что чувствуют и о чем думают другие. Крис, женщина в ярком платье и все остальные, сбившиеся в кучу, как стадо парализованных страхом существ, в телах которых уже угасала жизнь. Только через час, когда усталость и боль в ногах подействовали на страх как морфий, он начал приходить в себя.

В зале царила тишина, полная тревоги и ожидания чего-то, что должно прийти извне. Как долго те, на площади, будут раздумывать и готовиться? И что они предпримут? Ведь должны же они что-то сделать, и тогда в мнимую безжизненность этой клети ворвется настоящая смерть – их или бандитов, а может, всех вместе. Он услышал, как стоящая за ним женщина тихо выругалась – не думала ли и она о том же самом? И тотчас он почувствовал чью-то руку, отстраняющую его в сторону. Это шагнул вперед Крис, направляясь к охранявшему их мужчине.

Крис. Для парней в дивизионе – Ракета-Крис. Два ордена, все тело в шрамах, а потом – заведующий отделом расчетов, жена, трое детей, животик и бридж по субботам. И плотина, о которой знали только они двое, ибо, если бы об этом знал кто-нибудь из командования, Роберт уже получил бы свой приговор и свою пулю. Но если бы это произошло, Крис не был бы тем Крисом, которого все любили. Теперь, когда он один на что-то решился, Роберт не почувствовал удивления – ведь это был Крис. Кто бы иной отважился на что-то подобное, независимо от того, что это могло быть?

На какой-то момент он испугался, что приятель потянет его за собой и поставит под удар. Но Крис прошел мимо и, не спеша приближаясь к сидящему в кресле бандиту, произнес:

– Господа, отпустите эту женщину с ребенком. Нас здесь столько, что...

Он подходил все ближе. Страх, охвативший Роберта, сменился животным любопытством. Итак? Последний подвиг Ракеты-Криса?

–...вам вполне хватит заложников. Этот ребенок не может...

Он уже знал. Отвлекающий разговор, неожиданный удар по стволу пистолета и дополнительный – в пах. Надо соблюдать осторожность – когда Крис упадет, он должен будет прыгнуть за косяк двери прежде, чем они выпустят первую очередь. А потом... потом Крис их прикроет, пока не вмешается полиция с площади. Только бы он дотянулся до пистолета.

–...не может находиться в этой атмосфере. Он голоден... поймите, господа...

Прыгнув, он толкнет ту женщину и у нее появится шанс. Хотя все будет значительно хуже – бандиты превратят их в кровавое месиво. Чертов мир, он не сможет никому помочь, пусть они сами позаботятся о себе.

–...позвольте ей выйти, прошу вас...

Крис был уже рядом. Наконец он остановился возле кресла. И только тогда бандит встал ("Сейчас!" – подумал, весь подбираясь, Роберт), удивленно посмотрел на Криса и вдруг кулаком, сжимающим рукоять пистолета, ударил его по лицу. Крис покачнулся, но сохранил равновесие.

– Марш на место, сволочь!

Кулак поднялся вновь, но не ударил. Крис стоял сжавшись, заслоняя лицо руками. Бандит повернул его спиной и дал ему пинка. Когда Крис возвращался, у него между пальцев сочилась кровь из разбитых губ.

Роберт закрыл глаза, стремясь не видеть этого и не чувствовать страха, снова возвращавшегося к нему. Он долго стоял с закрытыми глазами, а когда наконец открыл их, то увидел на фоне окна мотылька все в том же безнадежном танце.

За окном в далекой перспективе площади полицейский кордон сдерживал толпу. Скоты! Они вдруг перестали спешить на работу, забыли о свиданиях, выбросили билеты в кино. Теперь они будут терпеливо выстаивать на затекших ногах и ждать, хотя бы до самой ночи, пока арена не обагрится кровью. Бесплатный цирк, в котором ему отведена определенная роль. Он ненавидел этих зевак больше, чем тех четырех бандитов, которые даже в масках были не так безлики и казались человечнее. Они убьют его, когда решат, что должны это сделать, или же в припадке отчаяния. Но они не жаждут этого. Они мечтают только вырваться из западни вместе с добычей. Лишь та толпа, возбужденная видом крови, жаждала ее еще больше и ждала ее, как и миллионы стервецов в своих уютных квартирках.

Однако, прежде чем он заметил телекамеры и возвышающуюся над морем голов передвижную телевизионную установку, он увидел стеклянную стену банка на экране телевизора, который бандиты вынесли из кабинета шефа и поставили у входа в зал сейфов. Они вглядывались в голубой экран с той же надеждой, что и он, словно оттуда вот-вот придет спасение. Внешне они казались спокойными и уверенными в себе – ведь у них в руках были заложники. Но Роберт понял: бандиты только скрывают свой страх, пока скрывают. "Полковник" допустил просчет, и это каждого из них повергло в состояние шока. Ожидание заложников было их ожиданием, страх – их страхом, скрытым под тряпками масок. Догадывались ли они уже, что здесь, в этом зале, нет различий, что все здесь настоящие жертвы случая. Власти штата после потери 9 миллионов и нападок оппозиции не захотят так легко расстаться с деньгами. Но что произойдет, когда они откажутся дать деньги? Боже, но ведь это невозможно, чтобы вот этим преступникам позволили хладнокровно перестрелять тридцать человек. И однако, если... Он чувствовал, как страх растет в нем, переходя в острую физическую боль.

Роберт уже знал, что он сделает, если... По крайней мере, он сразу упадет и притворится убитым. Это его шанс, незначительный, правда, но все же шанс.

Камера скользнула по площади, мазнула по губам зевак (люди лизали мороженое и жевали резинку), поднялась к полицейским снайперам на крышах, захватила вертолет, кружащий над банком, и съехала вниз, чтобы показать человека в мундире, который отвечал на вопросы репортера. Потом реклама порошка "Альфа-Х", снова здание банка, губы, мороженое, жевательная резинка, снайперы, вертолет, очередное интервью, опять "Альфа-Х" и еще какой-то броневик с брандспойтом или пулеметом наверху. Роберт понимал, насколько все это убого и годится только для кино да для зевак. Для него в той ситуации, в какой он оказался, все это абсолютно бесполезно, вместе с этим идиотским брандспойтом и сотней мундиров. Но он не мог лишить себя надежды, что помощь придет именно оттуда, и не сводил глаз с телевизора.

Мотылек тоже впал в заблуждение и запорхал на фоне светящегося экрана, но быстро вернулся к окну и вновь вступил в борьбу с невидимым препятствием, мешающим ему вырваться на свободу. Но движения его сделались вялыми и сонными, он все реже отрывался от стекла. "Видишь, братишка, ты уже устал, а все потому, что глуп. Не следует терять голову, надо ждать и держаться". Он представил себе, что, когда все это закончится, он возьмет мотылька на ладонь, выйдет с ним на площадь, а потом дунет и будет наблюдать, как разноцветные крылышки, все уменьшаясь, исчезают

в небе.

Бандиты резко вскочили и встали по обе стороны от входа. Через площадь шел офицер полиции с белым платком в руках. На экране видна была его спина, а в окно -^ лицо, все яснее и ближе. Проходя мимо убитого полицейского, офицер нагнулся, но тотчас двинулся дальше. Когда он достиг цели, один из бандитов открыл дверь.

– Я хочу говорить с полковником Брюсом.

– Это я, – сказал "полковник". Он был меньше всех ростом, седой, с высоким морщинистым лбом.

– Господин полковник, до 12 часов у вас есть время на размышления. Вы должны сложить оружие и сдаться. Банк окружен, и у вас нет иного выхода.

– Кто это мне говорит?

– Губернатор Томпсон.

– Что еще?

– Это все. В двенадцать либо вы выйдете сами, либо мы вам поможем.

– Круто!.. А теперь, сынок, послушай, что скажу я: к 12 часам вы подадите два автофургона – один для меня, другой для заложников, Их здесь 31. На аэродроме должен ждать самолет с экипажем. Это все. В 12 часов я пристрелю первого заложника, и каждые четверть часа я буду убивать следующего, пока не подействует. Если губернатор захочет что-то сказать мне, пусть выступит по телевидению – у нас здесь есть аппарат. И пусть паяцы из ФБР не вылезают из вертолета на крышу, а то я устрою такую мясорубку, что партия господина Томпсона до скончания века не вернется к власти в этом штате... Ты свободен, сынок. Но больше сюда не возвращайся в следующий раз я убью тебя.

Офицер побледнел, обвел взглядом заложников и, не поворачиваясь, отступил за порог. Он пятился еще несколько шагов, а потом повернулся и побежал.

Роберт взглянул на часы: 11.15.

Следующие сорок пять минут он старался ни о чем не думать и думал о самых разных вещах. О Конни, об очередной Конни, на которой он не женился, как не женился на других женщинах, с которыми жил, о Крисе, закрывающем лицо, о "полковнике" и о шефе, который никогда не являлся раньше девяти и который поэтому избежал кошмара. Счастливчик. Так и бывает: чем больше у человека денег, тем больше ему везет. Если бы он стоял здесь с ними, то как пить дать наделал бы со страху в штаны. Но шефа нет среди них.

Без пятнадцати двенадцать Роберт попытался припомнить какую-нибудь молитву, но быстро сообразил, что если бог и существует, то он будет только разгневан подобной мольбой, первой за многие годы. Потом он принялся убеждать себя, что сейчас подъедут полицейские машины. Они должны подъехать, ведь те, на площади, не позволят их убить!

По лицу стоящего рядом Криса стекали желтоватые капли. Они пробивались через борозды морщин к разбитым губам, секунду дрожали на подбородке и падали вниз.

– Не плачь, – прошептал Роберт, – прошу тебя, не плачь!.. Мы выберемся... обязательно выберемся...

Роберт не понимал, зачем он это говорит, ведь ему самому требовалось утешение. Если бы только могла осуществиться его единственная мечта, то он хотел бы снова быть маленьким и прижаться к коленям матери. Он не помнил матери, но сейчас он хотел, чтобы все произошло именно так.

– Крис, послушай...

Наблюдавший за ними бандит вскочил с кресла.

– Заткнись, парень!

Роберт весь сжался и ощутил комок в горле. Проклятый страх! Не от дула пистолета, которое тотчас же опустилось, а от этих глаз, сощурившихся над полотном, заслоняющим лицо.

Бандит вернулся на свой трон, и Роберт попытался коснуться ладони друга. Но он наткнулся на пустоту. Крис отступил на шаг, еще на один и еще. Он смотрел прямо перед собой невидящими глазами, опустошенный, бессильный, с кровоточащей раной в уголке рта. Теперь от Роберта его отделяла беззвучно плачущая женщина, с головой, склоненной к лицу спящего ребенка.

Роберт перестал смотреть на Криса и внимательнее взглянул на ребенка. Вот его шанс. Он столько времени его искал, а тот был совсем рядом, стоило только протянуть руку. И он протянул руки к женщине.

– Дайте мне его, я помогу вам.

Она доверчиво отдала ему спящего мальчика.

Ребенок оказался тяжелым, но тяжесть эта продляла ему жизнь, во всяком случае на несколько лишних часов. Ничего, что он свинья, – зато он мудрая свинья, потому что ему первому пришла в голову эта идея. Человека с ребенком на руках не пристрелят в первую очередь – до него будут еще 29 других. Он ласково посмотрел на ребенка – мальчик дарил ему по крайней мере время до вечера. А сколько всего может произойти за этот срок!

На часовом табло появились цифры 1, 2, 0, 0. По знаку "полковника" охранявший их бандит встал и выхватил из ряда Дональда, кассира из окошка номер шесть. Дональд, старый, почтенный "селезень Дональд". Это был его последний год перед пенсией. Старик шел как мертвый, с низко опущенной головой. Когда он переступил порог, бандит приставил к его виску пистолет. Роберт снова закрыл глаза. Он услышал выстрел и сразу же за ним крик толпы, эхом прокатившийся по площади. Ребенок проснулся и заплакал.

На экране телевизора вдруг появилось лицо губернатора.

– Брюс! Что ты делаешь! Брюс!!! Мы пойдем на компромисс... Ты получишь машину и самолет, но оставишь резервы банка! Брюс! Ты слышишь меня?! Выпусти одного заложника в знак того, что принимаешь наши условия. Брюс, запомни, что...

Если бы не ребенок у него на руках, он заткнул бы уши, чтобы не слушать этого кретина. Ты, скотина, ты, проклятый сукин сын, почему ты такой дурак? Для того ли тебя избрали, чтобы ты показывал свою слабость, свое свинячье нутро, чтобы ты молил, испускал вопли, пытаясь скрыть свое скотское бессилие? А они плюют на тебя, видя, какое ты ничтожество, они будут убивать и убивать, пока ты окончательно не сдашься, превратившись в кучу дерьма (дерьмо ты и есть на самом деле!), а потом смоются. Только меня тогда уже не будет!!!

Четверть первого. Увели молодого стражника Питера. Он молил их на коленях, лобызал ноги убийц, вырывался и дико кричал. Его ударили по голове рукояткой пистолета и выпихнули наружу, после чего он получил две пули в спину и упал рядом с убитым Дональдом.

Стрелявший бандит не успел отступить. Роберт не слышал выстрела, произведенного снайпером из окна отеля напротив, он увидел только, как убийца поднес руки к лицу и сорвал маску скрюченными от боли пальцами, как, ничего не разбирая из-за хлынувшей струёй крови, он повернулся и вышел на площадь навстречу смерти.

Из динамика снова раздался крик: "Без приказа не стрелять! Не стрелять! Брюс, Брюс, ты слышишь меня?!! Брюс, ради бога, подожди..."

"Полковник" подошел к телевизору и выключил его. Потом он сел и повернулся лицом к заложникам. Взгляд его был спокоен, полон безразличия.

Мотылек, утомленный борьбой или же оглушенный очередным ударом о стекло, пересек зал и уселся на желтой кнопке в стене, у входа в зал сейфов. Кнопка была похожа на обычный выключатель, но она не являлась таковым. Это был контакт предохранительного.занавеса, отгораживающего сейфы от остальных банковских помещений Достаточно было бы нажать кнопку, чтобы из прорези в потолке упала плоскость бронированного стеклопластика и отделила их от бандитов. Если бы только мотылек смог нажать на кнопку с нужной силой! Роберт вглядывался в радужные крылышки насекомого, отчаянно и бессмысленно моля его: "Нажми, братишка, сделай это, прошу тебя, нажми, нажми!"

"Полковник" взглянул на часы и снова повернулся к заложникам. Это он сказал утром, что у каждого только одна жизнь. В это время часы над входом показали 12.29. Роберт поцеловал ребенка и отдал его матери. Из-за ее спины за ним следили глаза Криса. Он тоже должен был заметить островок, облюбованный мотыльком, этот контакт занавеса, на который так легко нажать, если, преодолев трепещущий в сердце страх, принять безумное решение и перейти свою плотину. Крис вдруг все понял, и в глазах его засветилось что-то, чего Роберт не смог отгадать, – не то благодарность, не то благословение. У него уже не было времени, чтобы поразмыслить над этим.

"Полковник" поднялся с кресла, и Роберт тотчас же направился к нему. Он должен был идти быстро, так, чтобы ни один из бандитов не двинулся ему навстречу и не пересек тот рубеж, где опускается занавес. Он не видел их лиц, не видел темных пятен направленных на него стволов – он видел только цветные узоры на крылышках мотылька. Он должен был что-то говорить, и он повторял, как автомат:

– Господа... господин полковник... через подвал есть выход на улицу, вот здесь...

Он вытянул руку в сторону кнопки, на которой сидел мотылек. "Я не успею тебя прогнать, братишка, – подумал Роберт, – мы умрем вместе, но ты даже не почувствуешь этого". Он опустил большой палец на мотылька и нажал на его слабое тельце с такой силой, что липкая слизь брызнула во все стороны. Тонна стекла в стальной раме за его спиной с грохотом съехала к полу, отгораживая зал ожидания от сейфового зала.

Роберт оперся о стену и смотрел прямо перед собой, безразличный к остолбенению бандитов и ко всему, что касалось его самого. Он видел сослуживцев по ту сторону завесы, видел, как они опускаются на пол, тяжело дыша. Женщина с ребенком на руках, распахнув дверь, кинулась через площадь.

Крис подошел к пластиковому занавесу, разрисованному вплавленной в него проволокой, прижался лицом и ладонями к его гладкой поверхности и смотрел ему прямо в глаза. По движению его губ Роберт понял: Крис что-то говорит, но не мог расслышать его слов сквозь преграду в оглушительном грохоте автомата – это один из бандитов опорожнял магазин, пробуя разбить занавес. Бессильные пули только царапали пластик, высекая из него десятки матовых звездочек...

"Полковник" уже понял, что это конец. Он медленно снял маску, открывая умное холеное лицо. поставил пистолет на боевой взвод и навел его на человека, который заперся с ним в одной могиле, отняв у него тем самым двадцать, а может, и все тридцать лет жизни.

Роберту не хотелось смотреть в его глаза, горящие ненавистью и наполняющиеся страхом. Его самого страх уже покинул в тот момент, когда он вернул ребенка матери, теперь он ощущал лишь усталость и удовлетворение, что ему это удалось. Он отнял у "полковника" право распоряжаться их жизнью, и весь свой прежний страх он швырнул тому в глаза. Однако Роберту не хотелось в них смотреть, чтобы бандит не подумал, будто он молит о пощаде. Он медленно опустил голову и заметил на своем большом пальце прилипшее радужное крылышко.