Текст книги "Армейская история"

Автор книги: Вадим Южный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Южный Вадим
Армейская история
(быль)

Любое совпадение имен

и описываемых событий с реальной

жизнью прошу считать случайностью

К читателю.

Когда взялся за эту работу, не имел вообще никакой информации о восстании наших военнопленных в Пакистане, за исключением маленькой заметки из «Комсомольской правды» за 1985 год.

Отсутствие документального материала, скрывание и замалчивание прессой и руководством нашей страны всякой информации об этом одном из самых героических и трагических событий афганской войны не могло не сказаться на качестве повествования. Слишком много домыслено.

На этом сайте в комментарии Володи Григорьева услышал, что описываемые события относятся к восстанию в пакистанской крепости Бадабер. Набрал в поисковике и узнал много подробностей. Править «Армейскую историю» не стал, все-таки – быль.

Вот несколько выдержек:

"Известны потери моджахедов: 9 представителей пакистанских властей, 28 офицеров ВС Пакистана, уничтожено 3 реактивные установки залпового огня «Град» (БМ-13), около 2000 тыс. ракет различного типа и снарядов, около 40 единиц орудий, минометов и пулеметов. Погибли также иностранные советники – 6 инструкторов из США.

Через несколько дней лидер оппозиционной партии «Исламское общество Афганистана» Гульбеддин Хекматиар издал приказ, в котором был только один пункт: «Русских в плен не брать! При захвате уничтожать на месте на всей территории Афганистана».

"Сегодня мы можем сообщить вам имена ранее неизвестных героев, среди которых и наш земляк рядовой Александр Зверкович, 1964 года рождения, уроженец деревни Маргойцы Сенненского района Витебской области. Вечную славу вместе с ним обрели рядовые Игорь Васьков из Костромской области, Сергей Левчишин (Самарская область), Николай Саминь (родом из Казахстана), украинец Сергей Коршенко, ефрейтор Николай Дудкин с Алтая.

В их мужестве никто не вправе сомневаться. Именно так и воспринимается Указ Президента Украины Л.Кучмы о награждении Сергея Коршенко орденом «За личное мужество» (посмертно). По логике следующий шаг в увековечении памяти своих земляков должны сделать президенты России, Беларуси и Казахстана."

Мне очень хочется спросить у нашего ну очень «занятого» чем-то президента, вспомнит ли когда-нибудь он о своем долге по отношению к погибшим солдатам, призванным с территории РФ…

Предисловие.

Афганская война – забытая война. Искалеченные судьбы. Надлом в душах. И до сих пор не рассказанная правда о той войне. Многое умолчали…. Потому что многим можно гордиться, а многого – стыдиться…. Можно гордиться солдатами и офицерами той войны, и испытывать огромную боль и стыд за то, что они были преданы политиками.

Эта книга посвящается простым людям – рядовым, сержантам, прапорщикам и офицерам советской армии. Которые, ясно осознавая, что идут на смерть, выполнили свой гражданский и воинский долг. Всем тем, кто своей службой и своей жизнью доказал свою преданность и любовь России. Доказал своей смертью….

Воинской отваге, чести и доблести посвящается….

Глава 1.

Май 1984 года. Советский Союз. Райцентр Березовское.

– Ну, сын, – крепко хлопнул по плечу Димку батя, – только не опозорь нашу фамилию! Дмитрий Воинов – звучит! Твой дед всю войну прошел, три ранения и три ордена получил, не был трусом, за спины товарищей не прятался, всегда впереди других был. Я – морфлоту пять лет отдал, как говорится, защищал морские рубежи отчизны… Ик…

Отец громко икнул, потерял мысль и недоуменно уставился на Дмитрия пьяными красными глазами. Через его плечо Димка увидел совершенно трезвые глаза деда, смотревшими на него твердо и внимательно, отчего он вдруг почувствовал себя маленьким и слабым.

Такое ощущение у него появлялось в детстве, когда он в одном строю вместе с мужиками косил траву маленькой, специально для него сделанной дедом косой. Он пытался не отстать от взрослых, отчего то не дожимал пяточку косы к траве, то слишком отрывал ее носочек, и оставлял за собой местами траву слишком высокую. Дядьки полушутя, полусерьезно строгими сердитыми голосами делали ему обидные замечания, чтобы разозлить его или довести до слез, а он, сжимая зубы и держась из последних сил, пытался не отстать от них….

И только дед молчал, изредка бросая строгие внимательные взгляды, пронизывающие Димку насквозь и словно дающие ему оценку – мужик или слюнтяй растет в семье? И под этим суровым и внимательным взглядом он ощущал, что дед относится к нему, как к настоящему, пусть маленькому, но мужику! И так хотелось оправдать это дедовское доверие, и так было обидно, когда он чувствовал, что у него не получается, но зато какое ощущение гордости наполняло душу, когда взгляд деда неожиданно теплел, и в нем читалось настоящее уважение и удовлетворение от Димкиной работы. В такие секунды пропадала усталость, натруженные и гудящие от долгой монотонной работы руки начинали летать за косой, которая словно сама начинала работать, лихо летая над запашистым зеленым полем.

Димкиного деда все уважительно называли Сапером. Это прозвище к нему прилипло после войны, которую он прошел от начала до конца в инженерных частях и с которой вернулся с тремя орденами. Его считали счастливчиком…. А кем его можно было еще считать, если из девятнадцати мужчин деревни, ушедших на войну, он один вернулся на обеих ногах и с обеими руками. Пятнадцать не вернулось, а еще у троих, пришедших с фронта, не было то одной, то другой конечности….

Сапер никогда не ходил ни на какие собрания, посвященные войне, хотя его часто приглашали то в школу, то в совхоз. Он никогда не рассказывал о совершенных подвигах и не гордился тем, что он герой. По праздникам он покупал водку и напивался вдрызг, один или с кем-нибудь из фронтовиков, до беспамятства, иногда плакал, орал проклятия Сталину и Гитлеру, после чего засыпал прямо на кухонной лавке, мыча и скрипя зубами.

Война, о которой другой раз он рассказывал по пьянке, нисколько не походила на ту, что показывали в фильмах, или описывали в книгах. Он рассказывал, а по лицу текли скупые слезы, которые было страшно видеть на лице взрослого мужика. Он рассказывал о том, как они, девятнадцатилетние пацаны, шли в штыковую атаку на немцев. Потому что у них не было патронов, чтобы стрелять. А у фрицев были. И они стреляли. В них. Рядом с ним падали его друзья, а он, как заговоренный, бежал вперед с примкнутым к висящей на перевес винтовке штыком, с перекошенным от крика ртом и орал во всю глотку:

– За Сталина!…

С тех пор он ненавидит Сталина и войну.

Сапер рассказывал, как они выходили из окружения под Харьковом, когда у них была одна винтовка на троих. И два патрона. Его назначили старшим группы, потому что ему уже исполнилось двадцать лет, а двум его товарищам – еще нет. И ему дали винтовку с двумя патронами. Больше никому и ничего не дали. Потому что больше ничего не было.

Они вышли к маленькой деревушке, в которой еще должны были быть наши войска и уставшие как собаки ввалились в крайний дом, над которым чадила труба. Там были немцы. Они бросились бежать из последних сил, которых практически не было, а сзади гнались быстро опомнившиеся от наглости русских немецкие солдаты. Сапер успел подстрелить двух немцев…. Потом они подстрелили Егора с Краснодара и Василия из Тулы…. Сапер был охотником. Он ушел в болото, куда не рискнули сунуться немцы, сломил тростинку и залег как подраненный зверь в вонючую липкую жижу, уйдя в нее с головой и глотая готовыми разорваться от напряжения и недостатка кислорода легкими воздух. Немцы долго поливали плотным огнем из автоматов то место, где потеряли его из вида, но сами туда сунуться не решились. Выбрался он из ноябрьского холодного болота поздно вечером.

Теперь Сапер провожал в армию внука. Наталья Валерьевна, Димкина мать, сидела в углу абсолютно трезвая, не пригубив ни капли спиртного, и с тоской смотрела на высокого и статного сына. Ей было чем гордиться – первый парень на деревне, завидный жених, работник хоть куда. Девки бегали за Дмитрием толпами, кокетливо улыбаясь и нагло заигрывая. Он никому не отвечал взаимностью, с легкостью отшучиваясь и посмеиваясь. И, слава богу! Как редкая птица долетит до середины Днепра, так и далеко не каждая девка дождется своего парня из армии. Что за девки пошли? Как зазудит у них в одном месте, так хуже кошек! Их бы в послевоенные годы, когда на одного мужика двадцать баб, когда не смотришь, пьет или нет, красавец или урод, калека или нет, когда мужик назывался тем, кем он и был – мужиком. Правда, сейчас и мужики какие-то не такие стали. То дрыщ, то алкаш. Неженки, как комнатные цветочки, как попадают в полевые условия, сразу мамочку зовут. Ох, неправильно это! Хлебнуло наше поколение горя выше крыши, так хотим, чтобы дети наши вообще никаких трудностей не знали. Оберегаем их от всего, дрожим над ними, чтобы они даже и не думали о возможных трудностях. А как убережешь? Все равно вырастают и улетают из родительского гнезда. Ни к чему не приспособленные. Чуть что, бегом к маме, да так, что голова далеко сзади отстает от всего остального. Слава те господи, что хоть Димка не такой. Наталья Валерьевна тихонько перекрестилась и незаметно оглянулась, не заметил ли кто-нибудь ее религиозного жеста. Совсем люди сдурели, ни во что не верят, ни в бога, ни в черта. А разве можно без веры жить? Разве бы выжили мы в войну и после нее, если б не верили?

Димка тихонько подошел к ней и ласково обнял, прервав грустные раздумья:

– Мама! Не переживай! Все нормально будет! Как в стихах, помнишь? «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…». Все ведь служат. Еще гордиться мною будешь! Когда я с армии приду, весь такой красивый, в фуражке, грудь в орденах, сапоги блестят….

– И как снимешь свои блестящие сапоги, в доме сразу запахнет армией! – весело загоготал отец.

– Дурак, – покачала на отца головой мама, – тебе лишь бы посмеяться, да нажраться как свинья. Смотри, напьешься, и не вспомнишь, как сына в армию провожал….

Отец заржал:

– Зато буду помнить, как встречал!…

– Заткнись! – мощный удар кулака Сапера по щедро накрытому угощениями столу, отчего вся посуда зазвенела, подпрыгнув, остановил его с открытым ртом.

– Заткнись… – тихо повторил дед, жестко глядя на притихшего и растерявшегося зятя, – никогда так не говори…. Никогда….

Глава 2.

Август 1984 года. Советский Союз. Читинская область.

– Прапорщик Анисимов, после построения зайдите ко мне, – ротный повернулся и шагнул в казарму, оставив командиров взводов со своими подчиненными для дачи указаний.

– Есть! – браво ответил Николай Анисимов, исполняющий обязанности командира четвертого взвода, и, повернувшись к солдатам, продолжил прерванную командиром мысль, – Так вот, товарищи солдаты! Все население планеты Земля делится на три категории живых существ. Самая высшая категория – это люди. Они делают то, что надо, и знают, зачем они это делают. Люди убираются в помещении, и знают, что это нужно делать, потому что они – не свиньи. Потому что это – негигиенично, жить в засратой комнате. Потому что нужно жить в чистоте. Вторая категория живых существ – бибизьяны. Они делают то, что им говорят, но не понимают, зачем они это делают. Но они, как и люди, живут в чистоте. Потому что так им сказали люди! А самая низшая категория – это обезьяны. Которые не понимают, зачем нужно убираться в казарме, и не делают этого, хотя им это говорят! Так вот! Вы все обезьяны! Вы не понимаете, зачем нужно наводить порядок в казарме, и не наводите его! И моя первая задача – сделать из вас хотя бы бибизьян. Тогда я буду считать, что мой долг перед Родиной выполнен.

– Товарищ прапорщик! Разрешите вопрос? – раздался из строя неуверенный голосок.

– Слушаю, – лениво произнес Анисимов, чувствуя распирающий его тело ум и значимость.

– А вы, к какой категории относитесь?

– Конечно к людям, – усмехнулся Николай, – а что, кто-то сомневается?

– Никак нет, товарищ прапорщик, – пролепетал тот же голосок, – тогда у меня вопрос. Если вы принадлежите к высшей категории живых существ, то получается, что командир роты стоит с вами на одной ступеньке умственного развития? Или вы не относите его к высшей категории? А насчет вашего долга перед Родиной по изготовлению бибизьян – может вам лучше попробовать их делать с женщинами? И приятно, и долг выполните….

Анисимов чуть не задохнулся от негодования и злости. Поднять руку на святое! На командира роты! Ладно бы только на него. Ведь он не дурень и сразу уловил, что этот недоделок пытается подорвать его авторитет провокационным вопросом. Ну, сейчас он ему покажет!

– Для обезьян разъясняю, командир роты принадлежит к категории наивысших существ – богов, до которых лично вы, – он кивнул на задавшего вопрос солдата, – никогда не подниметесь! Это, во-первых! А во-вторых – если вы такой умный и любопытный, то должны были заметить, что, спросив разрешение на один вопрос, вы задали целых четыре! Чем подтвердили свою умственную принадлежность к классу обезьян. А в-третьих – за каждый лишний вопрос вы получаете по одному наряду в столовую вне очереди!

Анисимов гордо оглядел стоящих в строю подчиненных:

– Еще вопросы есть?

– Никак нет! – раздался нестройный гул голосов.

– Не понял? – возмущенно вытаращил глаза прапорщик.

– Никак нет! – дружно на едином дыхании рявкнул взвод.

– Вот! Совсем другое дело! – удовлетворенно кивнул Анисимов.

* * *

Командир роты писал конспект по огневой подготовке, когда в дверь негромко постучали.

– Да! Заходите! – крикнул он.

– Разрешите, товарищ старший лейтенант? – заглянул в канцелярию Анисимов, и, увидев утвердительный кивок ротного, браво шагнул в дверной проем, – Прапорщик Анисимов по вашему приказанию прибыл!

– Присаживайся, – кивнул на стоящий перед столом свободный стул командир, и когда тот сел, спросил, – ну что, жениться не надумал?

– Никак нет!

– Да не надо так официально, – поморщился ротный, – мы же не в присутствии подчиненных. Вы все-таки командный состав и при личном общении со мной постарайтесь обходиться без этих уставных фраз.

– Понял, товарищ старший лейтенант, – кивнул Анисимов.

– Я что вас вызвал, – продолжил командир, – начальник штаба полка попросил побеседовать с прапорщиками, не желает ли кто-нибудь сам поехать для дальнейшей службы в Афганистан. Пришла разнарядка на командира комендантского взвода, а у него жена и трое ребятишек. Жена в слезы – не пущу…. Вместо него можно отправить кого-нибудь только по личному желанию. И лучше из холостяков.

Анисимов растерялся, слишком неожиданным было предложение. Он с завистью смотрел на офицеров и прапорщиков, прошедших Афган, их боевые награды, видел их некоторую обособленность от других военнослужащих и в мечтах лицезрел себя таким же опытным и уважаемым…. Но риск возможной гибели отпугивал и холодил сердце.

Ротный, увидев душевные сомнения и метания, кивнул:

– С ответом не тороплю, если надумаете – подойдете и сами скажете….

* * *

Прапорщик Анисимов был умным человеком. Поэтому вечером он взял бутылку водки, закуски, накрыл стол и закрылся в комнате, чтобы никто не мешал ему думать. Размышлять и чувствовать, как легко и мощно текут мысли, было приятно. Целый вечер он взвешивал все за и против, и когда закончилась водка и мысли, а точнее, когда все мысли разлеглись по полочкам, он принял решение.

На следующий день прапорщик Анисимов решительно доложил ротному:

– Я согласен!

Глава 3.

Сентябрь 1984 года. Советский Союз. Фрунзе.

Майор Черкасов шел домой с тяжелым чувством. С одной стороны он давно готовил жену к тому, что его могут отправить в далекую зарубежную командировку, в каких побывала добрая половина офицеров вертолетного полка, но когда командир полка вызвал его к себе и дал неделю на сдачу должности для убытия в длительную командировку, сердце екнуло. Тем более что подтвердилось худшее предположение – Афганистан…. Хотя чего еще можно ожидать – сейчас почти все, убывающие за границу, ехали в эту таинственную страну.

Про Афганистан говорили разное. О многом можно было догадаться по периодически приходившим цинковым гробам, которые почему-то запрещалось открывать, и заплаканным глазам офицерских вдов, оставшихся доживать свой горький бабий век в военном городке.

Вернувшиеся оттуда загорелые дочерна летчики почему-то ничего не рассказывали, но о многом можно было догадаться и без слов. По какой-то их внутренней собранности и готовности к чему-то непознанному служащими здесь, в Союзе, офицерами.

Еще большее можно было предположить по какой-то только им одним свойственной манере летать. Причем тогда, когда запрещалось по всем инструкциям, тогда, когда лететь было нельзя, потому что это было просто невозможно. А они летали. В любую погоду, в любых летных условиях. На каком-то одном, только им знакомом ощущении и восприятии окружающего мира, когда видят не глаза, а интуиция и внутреннее чутье. Когда видят кожей, спинным мозгом и еще бог его знает чем.

И вот теперь ему предстояло узнать – через что они проходят, чтобы стать богами неба.

– Мама, папочка пришел! – ласковой птичкой к нему на руки вспорхнула старшенькая пятилетняя Леночка, смешно махнув своей небольшой косичкой.

– Какая ты у меня красивая, умничка, – начал Черкасов свой привычный ритуал, – мамина помощница, сестренкина воспитательница!

Леночка довольно заулыбалась, прижимаясь к колючей отцовской щеке и начала перечислять:

– Я сегодня мусор вынесла, цветы полила, игрушки за Светулькой собрала….

– Лена! Ну, хватит, – выглянула из кухни жена Марина, отпуская с рук двухлетнюю Светочку, радостно рванувшую к отцу, – папа кушать хочет, а вы его в дверях держите.

Черкасов подхватил на руки вторую дочь и занес в зал, где плюхнулся с ними на диван под веселый девчачий визг.

Жена, войдя в комнату, внимательно посмотрела ему в глаза, и он, не выдержав, отвел взгляд в сторону.

– Что случилось?

– Ничего, все нормально…. – ответил он, теребя дочерей и избегая смотреть в глаза жене.

– Та-ак, Лена! – присев в кресло, произнесла Марина, – Ну-ка забирай Свету и, дуйте к себе в комнату, нам с папой поговорить надо.

– Ну, – потребовала жена, когда дочери вышли, – говори. Я тебя не первый день знаю, вижу ведь, что что-то случилось.

– Да ничего не случилось, – неестественно засмеялся Черкасов, – просто мне придется на некоторое время уехать в командировку. Потом вернусь, и все будет, как всегда.

– Туда? – посуровело лицо жены, – В Афганистан?

Он кивнул, и боковым зрением увидел, как безвольно повисли Маринины руки, выронившие кухонное полотенце.

– Ну, ты что раскисла? – улыбнулся он, – Вон, сколько наших там побывало, и все нормально.

– Мне хватает того, что я вижу тех нескольких «ненормальных», которые не дождались своих мужей, – тихо произнесла жена.

Они сидели молча довольно долго, боясь нарушить тишину и ту незримую нить, что сейчас связывала их. Они молчали, но души их переплелись и общались, страдая и плача от осознания близкой разлуки….

– Ты знаешь, как я мучилась, когда родилась Света? – прошептала Марина, – Когда в ногах путается трехлетняя Ленка, а на руках грудная Светочка? Когда уставшая как собака, валишься с ног, засыпаешь на ходу и рвешь жилы, чтобы выдержать…. Чтобы прибраться дома. Чтобы приготовить тебе еду. Чтобы постирать и перегладить белье. Чтобы были сыты, одеты и обуты дети. А тебя все нет рядом и нет…. Ты то летаешь, то в наряде, то в командировке. Ты хоть представляешь, сколько слез я выплакала в подушку теми ночами? Когда у Светочки температура под сорок. Когда она плачет, а объяснить – где и что болит – не может…. А тебя рядом все нет и нет. Мне иногда казалось, что я не выдержу, не переживу всего этого. И вот теперь ты уезжаешь….

Он подошел к ней и ласково обнял ее, а она, крепко вцепившись в него и прижавшись щекой, вдруг разрыдалась горькими бабьими слезами.

Глава 4.

Октябрь 1984 года. Афганистан. Район Чарикара.

Ох уж этот Афганистан! Больше пугали. Ничего страшного Анисимов здесь не увидел. А вот магазины ему понравились. И те, что находились в военных городках, и в которых продавалось то, чего он никогда в Союзе не видел, и еще больше дуканы – торговые лавки афганцев. Вот в них то уж действительно было все, что есть на белом свете, и что можно только вообразить. Закрываешь глаза и говоришь – хочу двухкассетный магнитофон. Открываешь глаза, а дуканщик уже держит его перед тобой. Хочу телевизор Сони. Пожалуйста, вот он. Хочу пистолет. Получи. Хочу кожаный плащ! На! Хочу конфеты «Мишка на севере» фабрики Рот-Фронт! Тоже есть? Да чего же тогда у вас нет?

– Э-э, – смеется дуканщик, – если чего и нет, в Кабул позвоню, через три дня приходи, привезут…

Первую неделю Анисимов только и делал, что подсчитывал, сколько он получит чеков, что на них можно купить, и самое трудное – решал, что же все-таки покупать на будущие деньги, которых оказалось так мало, а купить хотелось так много…. И, наконец, через неделю список был готов.

Офицеры роты, в которую он попал служить, понравились ему очень сильно. Ротный «без базара» под будущую зарплату организовал пять бутылок водки, под закуску пошел сухой паек, а послушать последние новости из Союза собрались почти все офицеры и прапорщики батальона. Анисимов был крайне польщен, еще никогда в жизни такое количество офицеров не оказывало ему столько знаков внимания, поэтому он с жаром и чувством гордости от собственной значимости рассказывал последние новости.

Солдаты оказались самые обычные. Никакие не супергерои, как расписывали их газеты и журналы. А в основном такие же обезьяны, как и в Союзе. В первое его дежурство по батальону, когда Анисимов, мечтая о будущих покупках, сидел в ротной канцелярии, в дверь, тихонько постучавшись, заглянул солдат:

– Товарищ прапорщик! Разрешите?

– Ты кто? Чего надо? – недовольно пробурчал Анисимов, вырванный из сладких грез.

– Рядовой Зайцев, Коля я, Николай Петрович точнее, – представился солдат, втискиваясь в дверь и прикрывая ее за собой, – у меня к вам важное дело!

Прапорщик недоуменно рассматривал его. Маленький неказистый солдат с прилизанными и зачесанными набок редкими светлыми волосиками смотрел преданно и нежно.

– Ну, говори.

– Товарищ прапорщик! У нас в роте голубые есть! – от важности сообщаемого Зайцев даже приоткрыл свой маленький ротик, высунув кончик языка.

– Чего!? – подскочил прапорщик, – Чего ты несешь?

– Честное слово! – закивал головой солдат, – Только я не могу вам рассказать, кто именно.

Анисимов почувствовал, как у него в голове начался активный умственный процесс, и зашевелились мозги. Неужели в свое первое дежурство он вскроет гнездо разврата? Вот будут уважать его ротный и другие офицеры! Только бы не спугнуть этого недоделка.

– Почему это ты не можешь? – ласково заговорил он с солдатиком, – Ты понимаешь, что это твой долг, как любого советского гражданина!

– Ага! Вы хоть представляете, что они могут мне сделать, – сделал плаксивую рожицу солдат, – но я расскажу вам, если вы дадите мне две банки сгущенки…

Прапор подскочил к шкафу, где валялись остатки сухого пайка и начал требушить пакеты. Черт! Только одна банка!

– Одна… – расстроено повернулся он к Зайцеву и увидел, как тот вожделенно уставился на банку, напоминая своим видом кролика перед взором удава.

– Ладно, я расскажу, – затараторил солдатик, словно боясь, что сгущенку сейчас уберут, – представляете, прошлой ночью подходит ко мне младший сержант Аймаров и предлагает переспать с ним! Не просто переспать, а чтобы я свой зад ему подставил! Ну, разумеется, я отказываюсь, так он – как давай меня уговаривать! Мол, дай хотя бы между ляжек поводить. Я не соглашаюсь. Он и объясняет, что это не считается. Ну, я прикинул, что и действительно – это не считается, и дал ему между ляжек себе поводить за два кило печенья…. Вот! Представляете! Аймаров – голубой!

Анисимов сидел ошарашенный, в голове мысли перепутались, решая непосильную даже его светлому разуму задачу. То, что он вскрыл гнездо разврата – это точно. Но вот является ли гомиком Зайцев или нет?.. Ведь он сам пришел и рассказал?.. Может быть, действительно между ляжек не считается?! А если считается, то по зоновским законам и он, прапорщик Анисимов, общаясь с этим гомиком, автоматически причисляется к ним. Мысли зашкаливали в голове, грозя разорвать ее на мелкие части…

– Все, – кивнул он солдатику, – иди…

Тот выхватил из рук Анисимова банку, про которую тот и забыл и, словно боясь, что прапор передумает, рванул из канцелярии.

Прапорщик еле дождался утра. Как только глаза связывала дремота, перед взором появлялся Зайцев, который пытался раздвинуть ему ляжки и что-то вставить. Он подскакивал в ужасе, отмахиваясь руками, и облегченно видел, что рядом никого нет. Как только из своей комнатушки вышел командир роты, Анисимов сразу же кинулся к нему:

– Товарищ капитан! Разрешите срочно с вами переговорить!

Тот удивленно разглядывал изнеможенного прапорщика и, понимая, что что-то произошло, кивнул и прошел в канцелярию.

– Что случилось?

– Товарищ капитан, ничего не случилось, разрешите у вас узнать, что из себя представляет рядовой Зайцев?

Тот весело рассмеялся:

– Кто? Этот придурок? Он тебя, поди, достал за ночь? Не обращай внимания! Во! Видал, каких нам недоносков из Союза присылают! Он вообще не должен был идти в армию, так как годен только к нестроевой. После того, как его в детстве лошадь копытом по голове лягнула. А он сам напросился и вдобавок как-то добился, чтобы еще и в Афганистан направили! Ты с ним поосторожней. Он к нам бегает про солдат докладывает, к замполиту полка бегает, на офицеров стучит…. Представляешь, какие солдаты в Афганистан служить попадают. И самое обидное – придет такой урод к себе на родину, будет сказки рассказывать, как он здесь воевал. На собрания в родную школу приглашать будут. Героя – интернационалиста, вашу мать. Вне конкурса куда-нибудь в университет на престижный факультет типа юридического поступит. И станет этот Зайцев каким-нибудь начальником-юристом местного разлива и еще будет нас уму-разуму учить…