Текст книги "Жестянка 2 (СИ)"

Автор книги: Вадим Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Возьму чисто на свои, растрясу кошель до дырочек. А со старичком парабеллумом разберусь отдельно, что-то компенсирую.

– Беру сейчас, налом!

– По рукам! – обрадовался чёртов искуситель.

Это я удачно зашёл.

Глава 7 Постшопинг

Мало что так сближает одиноких людей мужского пола и заставляет действовать в едином порыве, как вечерний голод. Разве что совместная пьянка, что легко совмещается. Порыв существенно усиливается, если участники знают, что дома ничего съестного нет, а сил вечером на готовку не останется, о чём сигнализирует известный симптом: «Апатия и непреодолимое отвращение ко всякого рода труду». И трижды усиливается к концу последнего совещания, когда в открытую форточку то и дело заплывают ароматы восхитительной уличной стряпни, быстро разжигающей кулинарное воображение.

В общем, завершив дела, мы с Мэнсоном оставили на хозяйстве меланхоличного дрыща-брательника, которому, как сказал старший, «всё едино не в коня корм», и вышли на вечернюю улицу. Быстро оглядевшись, Мэнсон сразу вызвался быть штурманом, процитировав слова Гарриса из «Трое в лодке, не считая собаки»:

– Я нашел за углом хорошее местечко, где можно достать первосортный нектар!

Центральная улица быстро освобождалась от дневных забот. Коммерческая интеллигенция, уставшие ремесленники, ворчащие мелкие служащие и прочие мещане быстро превращались в праздных гуляк, желающих для крепкого сна немного отдохнуть на людях, отметить удачную или не очень торговлю или же просто ищущих от скуки общения.

Две главные таверны города расположены неподалёку, но Мэнсон потащил меня в другую сторону, туда, где четыре дома стоят не так тесно, как остальные. Свободное место между ними по вечерам занимает примитивный выносной общепит.

Народ неторопливо рассаживался вокруг вынесенных на улицу маленьких столиков, что-то заказывал, начинал тянуть чаи-кофе, пить наливки и настойки, сплетничать, обсуждая городские новости, играть в нарды и карты. В таких уличных забегаловках, в отличие от солидных таверн, разнообразия блюд ожидать не приходится, каждая имеет свою изюминку. Заметил, что на столах стало больше хорошей рыбы и свиного мяса. Значит ли это, что в городке выросло качество жизни, или всё идёт в ущерб здоровому питанию? Да пропади этот ЗОЖ пропадом, на Земле надоел.

Наконец мы пришли на место и уселись за столиком под небольшим тополем.

– Моя локация, в последнее время частенько здесь бываю, – доверительно поведал ведущий мероприятия. – Пока они не испортились, но скоро испортятся. Обычное дело.

Я кивнул. Правило верное, ещё с юности знаю: ходить нужно в только что открывшиеся кафе и рестораны. Первые два месяца там будет вкусно.

Если ты уже обвык в этом мире – это месяца три, то жизнь в секторе начинает нравиться. С небольшой поправкой – чувствуешь себя так, словно ты пассажир машины времени, а перед тобой оживающий к вечеру колониальный городок из прочитанных в детстве приключенческих романов и кинофильмов про разных «индианаджонсов». Островок цивилизации где-нибудь в континентальной Африке или Южной Америке, настоящий этнографический музей под открытым небом, хранилище патриархальных нравов и обычаев.

Официант всё не подходил, в заведении много народа. Но Мэнсон долго ждать не собирался.

– Сам возьму, – объявил он, с кряхтением вставая со скрипнувшего от облегчения стула.

– Мяса побольше! – нервно заказал я.

– Не учи десантника, как прыгать с парашютом, разберусь, не волнуйся, – пробасил оружейник.

Разберётся. Судя по комплекции, Мэнсон знает толк в хорошем мясе.

Темнеет тут быстро, словно шторы светомаскировки опускаются на горизонтах. Централизованного электрического освещения улиц в Переделкино до сих пор нет, и ещё долго не будет. Тут мы их опередили, ночью в посёлке горят целых три дежурных электролампочки. А когда ветряк ловит ветер посильней, то целых четыре.

В определённых местах города муниципалы с лестниц вечером зажигают масляные светильники, при необходимости чистят их, меняют фитили. Они же гасят эти аналоговые огни с первыми проблесками зари. Остальное освещение – по воле горожан, в окнах появляются слабые огоньки свечей и лампад. Зажиточные горожане, раздобывшие солнечные панели, на зависть остальным включают светодиодные лампы над парадными. Настенные жидкостные светильники есть у многих. В любом случае весь «частный свет» исчезает в полночь.

Вечернее небо над Жестянкой постепенно покрывалось россыпью слабо светящихся звезд. Эти звёзды были и надолго останутся для нас главной загадкой мироздания в приземлённой, без всякой философии, проблематике самонавигации во Вселенной, так, что ли… Вопрос этот возникает абсолютно у всех и остаётся не разрешённым окончательно по сей день: «Так куда же мы попали?».

Таинственный ЦУП, снабжая нас с небес более или менее приемлемо и стабильно, не даёт людям ни единого шанса определиться на местности. Ни на одном попавшем сюда смартфоне или ноутбуке не оказалось астрономической энциклопедии или программы для идентификации планет и созвездий. Впрочем, я сомневаюсь, что наличие такой программы внесло бы в наше загадочное бытие полную ясность.

Пожалуй, Жестянка всё-таки другая планета, а не затерянный уголок Земли. Хотя… И на Земле такие места есть. Где-нибудь в Аргентине или в Африке. Годится к рассмотрению редко посещаемый район монгольской реки Халхин-Гол, где ландшафт, говорят, очень похож. Почему бы не рассмотреть Сальские степи и Калмыкию, некоторые районы Казахстана? А про внутреннюю Австралию у нас, как выяснилось, никто ничего толком не знает.

Другое дело, что надо понять: куда пропало всё коренное население, пусть и самое малочисленное? Куда исчезли пролетающие в высях реактивные самолёты и мигающие в солнечных лучах спутники? Да леший их знает, война смела или волна смыла! Всех смыла, кроме нас. Ну да, в случае масштабного Белого Песца самолёты сгорят на стоянках, а спутники очень быстро превратятся в медленно оседающую космическую пыль…

Или катаклизм какой-нибудь стукнул для последнего урока, гадать тут можно бесконечно.

Помнится, в прочитанных некогда фантастических романах мне порой попадались сентенции рода: «Он поднял взор и увидел незнакомое небо чужой планеты». Вот так лихо всё происходит в книгах. Раз, и опознал! Однако жизненная опытность и практика попыток коллективной оценки населением Пятисотки собственных знаний подсказывает совсем иное. Девяносто процентов людей нынче опознают звёздные небеса чуть более чем никак.

Вот висит в ночном небе вполне привычная «земная» Луна. Только без знакомой «мордочки», чуть склонившейся набок. Говорят, что это обратная, не видимая с Земли сторона спутника. Там, дескать, поверхность такая, почти без пятен, однородная. Так или не так? И кстати, какие же это силы заставили Луну повернуться тылом и тут же остановили вращение? Все споры быстро превращаются в стычки «слово против слова». Для поверки нужны бумажные справочники, энциклопедии, что-нибудь верифицированное, исключающее вечные «мне кажется» и «точно тебе говорю, что б я лопнул!». Только так можно поверить любое утверждение.

Астрономы у нас ещё те. Они и на родной-то планете Большую Медведицу не могли найти без указки, тем более, если со смещением по широте. Лишь единицы умели показать характерную W созвездия Кассиопеи, и уж только чистые уникумы – Пояс Ориона и Бетельгейзе.

Но что делать в плане опознания звёздного неба, если современный обыватель оказался южнее минус тридцати градусов широты, где-нибудь за экватором, когда Медведица становится в принципе не видна, в Южном полушарии с неведомыми ему доселе звёздами?

Казанников системно опрашивает всех попаданцев: людей с высшим образованием, студентов, медиков, учителей и прочих таёжных лодочников и охотников. Ни черта они не видели, кроме экрана навигатора на смартфоне. Потому что вся информация осталась там, в памяти устройства и в облаке. А не в головах. Удобно ведь было.

Нас именно так и соблазняли в красочных рекламах и обещаниях освободить от умственных усилий: «Дайте согласие, поставьте галочку, обработаем за вас. Нейросеть даст правильную подсказку, а музыку слушайте вот эту, мы уже поняли ваши дебильные интересы. Вам же удобно будет!».

Ну и как теперь, удобно?

Вот такой урок.

Так что есть Жестянка? Нет ответа. Пусть Казанников и дальше продолжает вести допросы новичков, дело это, конечно, важное. Только я считаю, что узнать об истинном местонахождении мы сможем только после ответа на самый главный вопрос: «Какого чёрта таинственный ЦУП нас сюда запихивает?».

– Ты о чём тут размечтался, голодающий? – раздался голос Мэнсона.

– А? – вздрогнул я от неожиданности.

– Подносы разгружай, говорю! Я за остальным, – и пошёл к раздаче.

Еды было много: правильно прожаренные на углях из саксаула куски маринованной свинины среднего размера, с корочкой, но мягкие даже на вид, простенький томатный соус с перчиком и чуть отбитый с солью дикий лук, горожане его любят. Его все любят, на Жестянке он крупный и сочный. Лепёшки чуть толще лаваша и место для напитков. Не стол, а красота!

Гадство, да когда же? В ожидании компаньона я наклонился к баулу, посмотрел внутрь, не рассыпалось ли чего. Кобуру с кольтом сразу повесил на ремень справа, а привычную с парабеллумом перегнал на левую сторону. Выгляжу как придурок.

Боюсь я оставлять такое оружие в мешке, а ну как уведут! Маловероятно, конечно. Здесь могут подрезать, если вещь «временно бесхозная», а вот связываться с двумя хорошо знакомыми в городе мужиками тревожных профессий воришки не станут. Но нервы-то не стальные.

Что по работе? Крупняк остался в салоне, завтра дрыщ спокойно переправит приобретённое Греку, а я захвачу стволы перед отъездом, если подчинённые и.о. группера раньше не заберут. Неохота лишний раз светить глайдер на людных улицах. Ребятня не отстанет, покатай да покатай! Но и взрослым любопытно. И уж тем более ломает тащить пять длинных стволов на горбу. С собой взял только мелочёвку. Хотя какая там мелочёвка, весит всё это добро прилично.

Хорошо Мэнсон за последнее время товара подкопил, шопинг вышел на славу, как и навар оружейника. Пять наганов с причиндалами. Четыре коробки патронов с восьмимиллиметровой картечью, по десять пачек в каждой. Ещё шесть с дробью «четыре ноля», то есть по пять миллиметров, что не хуже картечи. Пулевые я не брал, меньше мазать будут.

К сожалению, в салоне опять не оказалось латунных гильз, их разбирают очень быстро. Патроны родных калибров 7,62×39 и 7,62×54R и маузеровского 7,92×57 в гарнизоне пока есть, это не горит, а цинк нагановских патронов недавно упал в малом барреле. Можно было бы и про запас взять, но патроны у Мэнсона дорогущие, распространёнку лучше попросить у неба.

Оружейник вернулся важным белым погонщиком – подрядил двух пацанят, трущихся возле жаровни, которые принесли четыре большие алюминиевые кружки с пивом и две поменьше – с местным самогоном. В городе его называют шнапсом.

Посудка-то нашенская, у Грека купленная!

Шашлык пошёл как по рельсам. Какое-то время мы не могли не только говорить, но даже смотреть по сторонам. Первые минуты даже пиво не интересовало. Постепенно пыл угасал, началось разглядывание кусков, вдумчивое погружение в соус и неспешный запивон. Наконец я понял, что силы мои полностью иссякли. Попытался было откинуться назад и, не обнаружив спинки, кое-как приспособился к стволу дерева.

– И чего все эти люди сюда так ломят, не понимаю. Нервные такие... Еда как еда, – философски заметил я.

– Ты же сам пять минут назад куски метал, как не в себя, – деликатно напомнил Мэнсон, вытирая губы сто раз перестиранным полотенцем заведения.

– Так то пять минут… – я умиротворённо цыкнул зубом и признал: – Шнапс, прости, нектар этот весьма неплох.

– Согласен, – кивнул собутыльник.

– Кстати, вспомнил! – тряхнул я пустой первой кружкой. – Ты говорил, что тот самый гаранд у мужика немецкие ноги имеет?

– Ну, так.

– Значит, и свежие стволы тебе фриц подгонит?

– Ну, допустим, – неохотно признал он.

– Ничего не понимаю, – я отставил кружку, заодно отодвинув ей миску с подсыхающим соусом, и облокотился на стол, – у вас же вроде была контра с поножовщиной?

– Я тебя умоляю! – поморщился Мэнсон. – Никакой особой поножовщины нет, просто вечная грызня народов. Все привыкли. Наши в Берлине наследили, те приехали, вызвали парней на КПП для разборок и мордобоя. Ну что, наши подвалили, все начали орать друг на друга, потом сцепились, попадали, нос кому-то сломали... Мудак часовой испугался и пальнул пару раз в воздух, молодой больно. Кто-то из переделов подхватил, тоже шмальнул из нагана за компанию.

– А немцы чё?

– Гансы выученные, технично откатились в канаву, и давай палить из лопухов, но тоже никого не зацепили. Тут прикатили злые менты с палками, и все сайгаками разбежались по степи.

Нехарактерно всё это для Переделкино, здесь привыкли жить мирно, лишь изредка поколачивая друг друга. Все значимые инциденты связаны с визитами из саванны всяких «дикарей», таких как промысловики, фермеры, безбашенные сталкеры и недолго живущие банды. Сами жители у себя не бузят, и в набеги не ходят. Степь горожане воспринимают как ссыльный край, где обретаются только идиоты, лузеры и отверженные.

А вот ближе к концу магистрали начинается полоса заслона под контролем Пятисотки, важного заградительного поселения, населённого странными новыми стрельцами, призванными самим Мирозданием ловить с неба тех, кто может пригодиться в городе, и защищать от неведомых угроз с севера. Они обязаны.

Но эти северяне тоже могут доставить проблем, ведь гарнизонные привыкли стрелять и убивать. Вот так русский сектор и делится, разница в менталитете весьма заметна.

Но ведь и Берлин для Переделкино является заслоном. С юга.

– И что теперь будет? – повторил я важный политический вопрос, заданный ранее Греку.

– Что будет? Бизнес будет. Днями приедут фрицы и спокойно начнут торговать всякими мазями, шнапсом и отлично восстановленной техникой. Они же на обжитой магистрали стоят, всё изучено, там вероятность найти что-нибудь ценное равна примерно хрену с маком. Говорят, у нас товара побольше, а тут ещё «Озеро Видное» включилось в оборот... А им туристы нужны и заказчики для мастеровых.

– То есть, ваши опять в Берлин поедут?

– Само собой! И берлинским никто не помешает прикатить. Да и вам тоже, можно туда, катайтесь, пока морду не набьют.

Интересно, что на всё это скажет Дед? За сердце схватится, заорёт, что загранка мне не положена по сроку службы?

– На пару месяцев выученного урока народу хватит, а потом материал забудется, выветрится. Опять в кулачки полезут при случае, сволочи, – предсказал собеседник с неожиданной злостью в голосе. – Всегда так с этими гадскими немцами. А уж в вольной степи у нас с ними вообще без дружбы, насколько я знаю. Да и ты тоже, сам же рассказывал.

– Всегда так… – задумчиво повторил я, вспомнив труп разведчика-немца в станционном гараже. – Столетия за столетием одно и то же. Вроде помиримся с германцем, притрёмся, даже поверим! А потом бац, и снова война! И так без конца. Но почему?

Он пожал плечами, затем протянул мне кружку с немецким самогоном.

– Ща. Давай хряпнем по глотку текилы, и скажу. Будет всем урок.

Мимо нас к только что освободившемуся столику неподалёку гуськом прошли трое крепкого вида мужчин в редких тактических рубашках и камуфляжных штанах. В руках они держали заставленные снедью подносы.

– Так почему? – напомнил я приятелю.

Вроде бы один из тройки мне смутно знаком…

– Никогда не помиримся, потому что мы с германцами вечные конкуренты, – заявил Мэнсон.

– В смысле?

– В смысле, следи за мыслью! – парировал оружейник без ясного ответа, но продолжил:

– Именно конкуренты, понимаешь? – и парадоксально заявил: – Помолчи, не торопись отвечать. Да, мы живём на Земле на своих территориях, даже общей границы нет, чтобы гранатами перебрасываться из вредности и гусеницами танков случайно на чужую пашню заезжать. Между нами вечно поляки всякие отираются, венгры, то чехословаки, то чехи... Но конкурируют немцы не с ними, и даже не с англосаксами, а именно с нами. Почему? Потому что у нас с ними одинаковые запросы в Европе, а то и во всей Евразии, у нас цивилизационная конкуренция. Чокаемся?

Хлопнули, и после паузы он продолжил:

– Вот с африканцами и греками-итальянцами мы никогда не будем конкурентами, разные запросы. По барабану они нам. Африканец хочет гуманитарной помощи, чтобы бананы на кустах не заканчивались и чтобы вовремя приходили разводящие, спасающие от возникшей резни. А грек мечтает как можно меньше работать, и что б никто не надоедал с текущим цивилизационным вкладом, они, дескать, ещё при Сашке Македонском всё вложили. Китайцы тысячелетиями боязливые, осторожные, им нужно только одно: не мешайте торговать, одевать и обувать весь мир. Какая с ними конкуренция? Нет её.

У меня рот открылся от восхищения, во даёт!

– Англосаксы? Нет, эти черти почти всё имеющееся у немцев украли и будут красть дальше. Скупают спецов за свои липовые фантики, давно не производя спецов собственных. Выбей из-под них эти сраные бумажки, и будет вам обычный остров ранга Дании и ещё одна большая Мексика… И, кстати, вспомни, откуда нынешний народ на Оловянные острова пришёл? С германских земель.

Он с неудовольствием заглянул в пустые пивные кружки и энергично покрутил рукой в воздухе, сигнализируя мальчишкам, чтобы быстро забрали и наполнили.

– Так, на чём я остановился? Да… Британцы и американцы по сути своей обыкновенные воры, мошенники и пираты, это их единственная цивилизационная цель – грабить и обманывать. А немцы не такие, как и мы. Они не воры и весьма хреновые торгаши, они изобретатели и настоящие технические прогрессоры. Германцы создали лучшее образование и науку механику в самой хитромудрой её ипостаси. С этим ты согласен?

– На всякий случай скажу «нет», – тут же ответил я. Как можно согласиться, если ещё ни черта из вываленного не успел осмыслить?

– Не говори такие слова! Сумрачный германский гений сделает не только отличное массовое оружие, но и какой-нибудь шизоидный агрегат, до которого оружейные конструкторы других стран даже под лютым кайфом не додумаются. Однако изделие это будет обладать немаловажным свойством: оно редко ломается, надёжно работает и решает возложенные на него задачи. Пусть порой дебильные... И даже если таких штукенций наклепают всего десяток на армию, они всё равно будет сделаны предельно качественно. Это позволило немцам накопить огромный запас практик и решений, которые можно реализовать позже и не раз.

– Не понял. Например?

– Возьмём перспективное оружие немецкой десантуры – автоматическую винтовку FG-42, которая должна была уметь работать и как ручной пулемёт, и как марксманская винтовка. Требование задали максимально противоречивые: стрельба одиночными с закрытого затвора и очередями с открытого, малая масса при высокой надёжности, небольшие габариты и хорошая точность. И что ты думаешь? Немецкие оружейники сумели почти всё это сваять в металле. Вундерфавля вышла адски дорогой, требовала дефицитных материалов, а склоки между Люфтваффе и Управлением по вооружениям задержали выход FG-42 в свет с сорок второго, года разработки, до сорок четвёртого, когда арийский поезд уже ушёл. Однако американскому единому пулемёту M60 стоит поблагодарить именно эту шнягу. От души.

Он схватил зубами последний кусок шашлыка и продолжил с полным ртом:

– Они «бауманцы» планеты. И роль эту очень не хотят отдавать никому со времён убийства на пароходе едва не подкупленного англичанами Рудольфа Дизеля, создания поршневых авиамоторов и первых ракет. Они хотят безраздельной власти технократов, а не спекулянтов-финансистов и ленивых южан. Другой вопрос, что финансисты не дают им это сделать... Хотят быть самыми талантливыми и работящими на континенте, и как следствие, требовать подчинения себе всех остальных бестолковых унтерменшей – вот что им нужно, вот их поляна! Но дело в том, что и мы в науку и технику могём, и тоже горазды менять мир на сто восемьдесят да учить жизни, не меньше их требуем мирового признания. На той же самой поляне, заметь! А ещё это настоящие воины, единственные в Европе. И мы воины, единственные, кто умеет их останавливать.

– Но они же к нам за ресурсами лезли… – попытался хоть в чём-то возразить я.

– Ерунда! – отрезал Мэнсон. – Если бы дело было только в ресурсах, условные «роммели» легко захватили бы всю Африку и Аравийский полуостров. Быстро и надёжно. Нет, прежде всего им нужно было устранить единственного цивилизационного конкурента – нас. А ресурсы потом. Вот и думай, Денис, сможем ли мы при таких картах и рамсах взять, да и замириться на веки вечные? Что молчишь?

– Если всё так, то вряд ли, – ошарашено молвил я. – Накопилось, люди помнят.

– Что значит если? Всё так и есть. А помнить надо, иначе сожрут.

– Кислая перспектива, Мэн.

– Ну… Не настолько уж и кислая, – чуть подобрел сосед по столику. – Мы всё-таки на новой планете колыхаемся помаленьку. Здесь ещё нет ни полян, ни восхищённых зрителей, ни папуасов. Все нынешние тёрки это инерция, эхо земной контры.

– Эх… Слушай! – вдруг осенило меня. – Нам бы дипломатов хороших хотя бы парочку, вот тогда…

– Представил? В корень смотришь, спасатель! Может, мы с тобой заявимся на эту роль, не хочешь? Не? Тогда давай наивно выпьем за будущих дипломатов из барреля. Ну и за нас, будущих победителей в очередных войнах с немцами. Это реалистичней.

Что же у него предчувствия-то такие плохие? Интуиция обострилась, или банально отыгрывает своё накопившееся раздражение? А у меня, человека с несколько большим опытом противостояний в саванне, как с натренированной опасностями интуицией?

Я вдруг почувствовал, как на беззаботный вечерний городок буквально надвигается, наползает из саванны что-то чёрное, зловещее, безжалостное. И непонятное. Тот случай из снов и фильмов ужасов, когда в тёмном туннеле, в котором ты оказался по воле сценариста, вдруг понимаешь: на тебя что-то надвигается, но не знаешь что.

Слева от нашего стола в тусклом круге света от настенного фонаря мелькнула чья-то быстрая тень. Я дёрнулся и почувствовал, как сердце резко сжалось и забилось быстрей.

– Пацанва бегает, – отмахнулся оружейник. Он помолчал, и добавил, резюмируя весьма убедительно:

– Вот такая хрень.

На этом разговор по теме закончился. Глянул на часы – уже одиннадцатый, по меркам Жестянки поздновато. С утра ждут дела, а я ещё относительно бодрый. И что делать? Плюнуть на роскошь городской расслабухи и завалиться спать? Мэнсон задумался о чём-то своём, то и дело как-то странно поглядывая на меня и постукивая пальцами по столу.

– Дай кольт посмотреть, – вдруг попросил он.

Я достал.

– Достойный ствол, жалко расставаться... Храни его как свою бессмертную душу, – толстый палец нежно погладил спусковую скобу. – Не хочешь заказать у нашего кожевника открытую формованную кобуру? Из отличной кожи, цвета «испанское седло», например.

– Да есть у нас один промысловик, который всякие штуки из кожи отшивает… – вспомнил я о Зацепине.

– Брось. Шьют многие, а формуют точно и качественно единицы.

– Принял. Будут свободные деньги, подумаю.

Несколько минут мы молча потягивали остатки пива, затем я вспомнил и спросил:

– А что ты думаешь насчёт этих таинственных пропаж молодых велосипедистов? Вроде бы уже шестеро пропали.

Пользуясь моментом, я решил позадавать вопросы, которые меня почему-то начали нехорошо тревожить. Причём здорово так тревожить, до свербения в пятках.

– Больше, семь, – уверенно сообщил оружейник. – Ты что, утреннюю газету не читал?

– Проклятье… – прошипел я с досадой. – Говорят, что пацаны эти на какие-то слухи повелись. Услышали что-то соблазнительное.

– Услышали, – с кивком согласился Мэнсон, – а может и увидели. Тут есть нюансы.

– И все они от города к Большой реке вжарили, то есть напрямки? – начал рассуждать я вслух. – На севере, положим, наша Пятисотка стоит, полигон, который всегда под наблюдением, разве что ночью… Опять же, надо форсировать Дуромой. Запросто на север не пройдёшь. Если бы они близ станции забирали чуть восточнее, то наши могли и заметить, там фермеры, спросить надо. Зачем крюка-то давать?

– Логично, но… – с каким-то скрытым намёком сказал Мэн.

– Что там может быть такое привлекательное? Ещё одна станция?

– Ничего там нет! – громогласно рявкнул кто-то рядом. – Где же ещё встретиться благородным донам, как не в пивняке у Фархада!

Теперь мы оба вздрогнули.

– Ну йоп… Дасти, ты что ли? – наконец опомнился я, вглядевшись.

И точно, над нами стоял ветеран со звучным погонялом Дасти Хилл. Сталкер со знаменитой бородой с проседью, соответствующей выбранному образу бас-гитариста американской группы ZZ Top.

– Нет, Владимир Пресняков! А я смотрю, смотрю… Ты же спиной к нам сидишь, – кивнул он в сторону недавно занятого троицей столика. – А тут темно, как в заднице. Присмотрелся, ты! Ну, а раз все знакомы, то можно и подойти... Приветствую, господин оружейник, со всем уважением.

Все поздоровались.

– Выпьешь нектару? – спросил Мэнсон, – А где Руслан?

– Спасибо, я на один скок… Руслан сидит у Волкова, дела какие-то делают. А Шкода дрыхнет без задних ног, мы тут за углом комнатку снимаем.

– Дасти, ты что, на Большой реке бывал?

– А наливайте!

Выпили.

– Так что там насчёт Большой реки? – уточнил я, вцепляясь в возможного ценного свидетеля.

– Да ничего. Был я там, ничего интересного, голимый ноль, зеро.

– Ты именно на берегу был?

Дасти посмотрел на меня взглядом усталого аксакала, в очередной раз отвечающего на жадные вопросы очередной же детворы об устройстве пиписьки.

– Ну а как же, ещё два года назад. Сталкеры мы или погулять вышли? Тут по прямой не так уж и далеко, плюшевым городским просто лень.

– И что увидел? – с интересом подключился оружейник.

– Река реально широкая. Солидная.

– Как Волга?

– Нет, Мэн, тут русло сужается, труба, так что примерно как Москва-река у Кремля. Но пологий участок берега здесь небольшой, примерно с полкилометра, сразу и не отыщешь. Помню, пришлось потыкаться… В общем, что к югу, что к северу правым берегом не пройти – сплошь скальные обрывы да дремучий лес. Если только водой, не знаю… Течёт она с севера, течение в узости приличное, как на Енисее, замучаешься грести. Да и зачем, на скалы смотреть? Можете не спрашивать, берег мы там обследовали со всем тщанием.

– А напротив? – жадно спросил я. – На той стороне?

– Степь, – коротко ответил он.

И три такта паузы.

– Степь великая, – повторил он с неподдельным почтением. – Ровная на весь обзор, вблизи ни кустика. Правый берег гораздо выше левого, так что видно далеко. На полсотни вёрст сплошной стол.

– Я так и думал, – заявил Мэнсон.

– Так куда же они все тогда…

– Не знаю, Рубин, не знаю, это уже ваши загадки, нам своих хватает. Ладно, пойду к своим! – спохватился он. – Если что, мы ещё дня три здесь каждый вечер проведём, подтягивайтесь.

– М-да… Как не поверить такому мужчине, – молвил оружейник, задумчиво глядя в спину удаляющегося Дасти. После чего повернулся и вновь уставился на меня странным оценивающим взглядом.

– Ты чего? – аж неуютно стало.

– Да вот, всё прикидывал. Похоже, решил, – непонятно объявил он. – Сначала думал, что сам когда-нибудь выберусь, затем прикинул, что можно выгодно продать.

Я понял, что перебивать пока не надо.

– А теперь понимаю, что кроме спасателей Пятисотки никто такую задачу не вытянет. Ни сталки эти распонтованные, ни Волков со своими тупыми торпедами, ни какие-нибудь бандюки. Нужно как-то прекращать эту эпопею с пропажами.

– Господи, да о чём ты? – всё-таки не выдержал я.

– Знач так, Рубин, это карта. Сейчас я тебе её отдам, посмотри быстро, запомни, если хочешь, и сразу спрячь. Не нужно, чтобы её кто-нибудь заметил и даже заподозрил, что она у тебя есть.

– Так это из-за неё? – догадался я.

Он молча кивнул.

– Вряд ли её видели многие. Зато слышали. Не спрашивай, как она у меня появилась, да это и не имеет значения, та ниточка никуда не ведёт, понял?

Теперь настала моя очередь мотнуть головой.

– Карт таких гуляет не меньше трёх штук, а появляться они начали месяца три назад. Конкретно этой всего две недели от роду, она ещё не засвечена. Наверняка, скоро и другие экземпляры появятся. Где-то у немцев такая точно была. Всей судьбы её не знаю, но фрагмент или обрывок именно немецкой карты и породил слухи. Насколько я понимаю, все карты примерно одинаковы, кроме места старта, и универсальны к восприятию. Пояснить я тебе вряд ли что-то смогу, там мало информации, сам увидишь…

Он оглянулся проверить, не подходит ли кто к столику, и достал из-за пазухи сложенный лист бумаги.

– Как я сказал, Денис, посмотрел и спрятал!

Это действительно была карта.

Вернее, кроки, простейшее подобие настоящей карты. Разного назначения и ведомства разведчики, геодезисты и туристы могут нарисовать кроки с местности, а могут и по памяти. Берётся лист бумаги, и за пять минут отрисовывается схема пути с основными ориентирами. При некотором навыке маршрут вполне можно пройти по чужим крокам, не пользуясь настоящими картами. Геодезисты рисуют кроки во время съёмки местности. Затем во время камеральной обработки создается точное отображение снятого участка на основе измеренных значений и кроков.

Ни одной надписи на чертеже не было.

Пунктир начинался откуда-то за южным, нижним обрезом псевдокарты, и проходил через группу прямоугольных домиков Переделкино на север.

Так. А вот узнаваемое русло Дуромоя и место впадения нашей речки в Большую. Вот «звезда» на плане гарнизона, почти правильный контур полигона со значком парашюта… На всю карту всего пяток отмеченных возвышенностей, пара ручьёв, озерца. Пунктир плавно огибал слева знакомую лесистую возвышенность к северу от Пятисотки и какое-то время шёл почти прямо к верхнему обрезу. Затем маршрут резко изгибался к востоку. Довольно близко к крутому повороту была небрежно нарисована ещё одна группа домов.

– Это что, Мёртвый город? – удивлённо спросил я, понизив голос.

– Тише ты, – строго повторил Мэн. – Убирай.

Куда уж тише! Я сложил листок по сгибу и осторожно положил карту во внутренний карман. Но перед глазами стояли отпечатавшиеся на сетчатке эти самые кроки, где пунктир обрывался на берегу Большой реки. Не близ Переделкино, а далеко-далеко к северу. Путь неблизкий. Даже очень, пешедралом нереально.

– Обратил внимание, что пунктир не заходит в Мёртвый город, а просто идёт мимо?

– Ещё обращу, – пообещал я, с трудом сглотнув слюну. Запить бы.

– То есть, Мёртвый город составителями не рассматривается в качестве ништяка или главной цели, – пояснил оружейник.