Текст книги "Король тёмной стороны. Стивен Кинг в Америке и России"

Автор книги: Вадим Эрлихман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Вслед за «отцами-основателями» переводов Кинга явилось новое поколение, в спешке набранное издателями буквально с улицы. К нему принадлежали работавшие на «Кэдмен» Алексей Медведев, Ольга Лежнина, Александр Филиппенко, Михаил Мастур и другие, не исключая и меня. Все мы были молоды, имели определенную гуманитарную подготовку и большие амбиции. Перевод рассматривался нами не как профессия на всю жизнь, а как средство временного заработка. Отсюда проистекала изрядная небрежность, к которой добавлялось незнание американских реалий. Интернет, из которого сегодня вольготно черпают любые сведения, тогда делал лишь первые шаги. Не было и страноведческих словарей типа вышедшей позже «Американы». О значении многих слов приходилось просто догадываться. Кинг, тексты которого полны сленговых выражений, упоминаний торговых марок и цитат из репертуара позабытых рок-групп, в этом смысле был особенно труден. До сих пор со стыдом вспоминаю, как в «Кладбище домашних животных» перепутал спортивные тапочки (sneakers) с одноименными шоколадками, которые как раз тогда наводнили московские ларьки. В итоге в трагической сцене гибели Гэджа Крида с него от удара грузовика не слетали тапочки, а вылетали из кармана батончики «Сникерс».

Но это были цветочки по сравнению с халтурными переводами, заполонившими книжный рынок (к чести «Кэдмена», здесь их было сравнительно немного). Порой роман делили между собой 10–12 человек и переводили, кто во что горазд, иногда даже не сверяя после имена персонажей. Уровень знаний и добросовестности у них был очень разный, и вполне приличный текст буквально на полуслове сменялся полным бредом. Таким был «Талисман», которому мне путем титанических усилий удалось придать (хочется верить) удобочитаемый вид. С еще худшим по качеству «Оно» этого не получилось. Там в первых же строках по разлившейся реке поплыли «оранжевые козлы для пилки дров» – на самом деле имелись в виду деревянные турникеты, которыми отгораживали опасные зоны. Отсюда и до самого конца перевод периодически тонул в волнах бессмыслицы, не говоря уже о неверной и никак не поясненной передаче массы имен и названий.

Еще чаще перевод представлял собой вполне аккуратный подстрочник, какой лет на пять позже мог бы сделать компьютерный переводчик Promt. Его авторы не только не знали материала, но и не озабочивались элементарной логикой повествования. Корявость их языка была невероятной. В неизвестно кем сделанном переводе «Кэрри», вышедшем в «Кэдмене», школьницы, увидев пятна крови на ногах Кэрри, начинают скандировать «Срок! Срок!» Оказывается, они вовсе не предлагают отправить ее за решетку – английское period означает, как легко догадаться, «месячные». Дальше переводчик уныло мямлит: «Она была нескладной приземистой девушкой с прыщами на шее, спине и ягодицах. Она стояла неподвижно, тупо позволяя воде стекать по своему телу. Кэрри выглядела как мишень для издевательств, типичный козел отпущения, посмешище всего класса, вечно обманываемая и унижаемая – на самом деле такой и была». Немудрено, что после таких переводов многие считают Кинга ремесленником от литературы. Стоит отметить, что по ходу дела переводчик-аноним более-менее овладел текстом. Но в конце не удержался и передал надпись на развалинах города следующим образом: «Кэрри Уайт поджаривается за свои грехи» (по-английски честно сказано «burning»). Похоже, гомерическим зрелищем барбекю из героини добряк хотел скрасить тягостное ощущение от романа.

Переводчик Игорь Багров «затемнил» для читателей один из лучших кинговских романов – «Кладбище домашних животных» (в его варианте ставшее «Кошачьим кладбищем»). Вот с какой нудятины начинается текст: «Луис Крид, потерявший отца в три года и никогда не знавший своего деда, не ожидал найти «отца», став взрослым, хотя произошло именно так… он называл этого человека другом, как должен делать любой взрослый, когда, сравнительно поздно в жизни, встречает того, кто становится ему «отцом»».[58]58
  Пер. И. Багрова.


[Закрыть] Персонажи романа говорят языком, немыслимым для нормальных людей. Вот как изъясняется Джуд Крэндалл, речь которого Кинг называет «образцом новоанглийского юмора»: «Я не хотел пугать вас, Речел… ни вас, ни вашу дочь. Не нужно бояться лесов. Тут есть хорошая тропа: она становится слегка болотистой весной, и всегда немного грязна… но, черт возьми, тут нет ни ядовитого плюща, ни одного ядовитого вяза из тех, что вызывают аллергию и растут на заднем дворе школы… а ты, Элли, должна держаться подальше от тех деревьев, если не хочешь недели три провести, принимая разнообразные ванны».[59]59
  Пер. И. Багрова.


[Закрыть] Под занавес переводчик каким-то непостижимым образом перепутал карточную масть «пики» (spades) с пауками (spiders), заставив Луиса Крида перед смертью мелодраматически воскликнуть: «Вот она, Королева Пауков!» Другие переводы – мой и Александра Тишпнина («Кладбище домашних любимцев») тоже не идеальны, но их хотя бы можно читать, не спотыкаясь на каждом абзаце.

В «Темной половине», переведенной для «Кэдмена» Виктором Сухоруковым, известное выражение bullshit (лучше всего передаваемое по-русски словом «фигня») везде переводится дословно. В результате текст был усеян фразами наподобие такой: «Между нами нет никакого бычьего дерьма». Или: «Осталось еще одно бычье дерьмо». Дело усугублялось отсутствием в новых издательствах корректоров и редакторов. В «Кэдмене» обе эти функции совмещал многострадальный Леша Шубин, которому к тому же приходилось набивать наши тексты, написанные на машинке, а то и вручную – компьютеры в ту пору были далеко не у всех. Разбирая мой не самый лучший почерк, он то и дело выдавал шедевры наподобие этого: «Нам придется оборонять этот торт вчетвером» (правда, это уже не Кинг, а Баркер). Исправить неуместный комизм могла бы всего одна корректура, но на нее никогда не хватало времени. Большие романы печатались порциями, и я одну за другой отвозил свои тетрадки в заставленную руинами компьютеров каморку Шубина, тоскливо думая, что на его месте давно бы меня задушил.

Особо следует сказать о переводе ненормативной лексики, которой у Кинга хватает – именно за это в пяти штатах его романы были изъяты из школьных библиотек. В пуританскую советскую эпоху все «этакие» слова тщательно вымарывались, и с наступлением новых времен многие решили, что нужно делать наоборот. Переводчики, включая и меня, аккуратно воспроизводили все авторские fuck, suck и cock, не заботясь, что в английском их обсценный смысл давно приглушен (именно поэтому в «Заводном апельсине» Берджеса герои ругались по-русски). Там подобные словечки просто служат для речевой характеристики персонажей, зато в мозгу неподготовленного (во всяком случае, в ту пору) русскоязычного читателя они вспыхивали красным фонарем, застя смысл. Где-то на «Длинном пути» я это понял и перестал аккуратничать. Хотя и сейчас не понимаю, когда чересчур целомудренные переводчики украшают текст «экскрементами» вместо «дерьма» и «совокуплением» вместо «траха». Во всяком случае, кинговским текстам подобные кружавчики точно не идут на пользу.

Переводили Кинга тогда не только в Москве, но и в Питере, Смоленске, Новгороде, но главным образом на «неньке Украине», еще не вполне привыкшей к своей незалежности. Большая часть тамошних переводов была откровенно ремесленной – ляпали как попало, лишь бы успеть поскорее. Тираж в основном продавался на российском рынке, где украинские книжки можно было отличить по кричаще-ярким обложкам. Особенно запомнилась серия со страшной красной (иногда зеленой) мордой на черном фоне, выходившая в Киеве под названием «Темный город». Ее издатели лихо меняли названия романов Кинга, делая их «страшнее» – «Сияние», к примеру, переименовали в «Странствующего дьявола». Врезалась в память аннотация к этому изданию: «Дух мцистивости и внищувания витае над готелем, преследуя родину маленького хлопчика. Зростае жах. Гынуть люди!» Да, тут уж ни убавить, ни прибавить!

В середине 90-х к переводческой деятельности начали возвращаться профессионалы, привыкшие работать медленно (что отвергалось предыдущей эпохой), но качественно. Тогда Татьяна Покидаева перевела первые тома «Темной Башни», Ирина Гурова – «Долорес Клэйборн», Наталья Рейн – рассказы из «Команды скелетов». Одновременно происходило укрупнение издательского дела – «Кэдмена» и его маломощных коллег начали вытеснять издательства-гиганты, тяготеющие к монополизму. Одним из них стало АСТ, которое с 1997 года сделалось фактически единственным издателем русского Кинга (в этом году разорился его последний конкурент на этом поприще – издательство «Мир»). АСТ аккуратно покупала права на издание, что было приятным сюрпризом для американцев. Задавшись целью издать полное собрание СК, оно привлекло для этого опытного переводчика Виктора Вебера, родившегося в 1950 году. Он к тому времени перевел многое из англо-американской классики, в том числе альтернативного заходеровскому «Винни Пуха». Первым его обращением к Кингу стала «Зеленая миля», за которую он взялся вместе с сыном Дмитрием. Сын вскоре отпал, а Виктор Анатольевич уже десять лет остается главным русским переводчиком «короля ужаса» (вот и пробралось в текст это жуткое определение! Вычеркнуть немедленно… нет, ладно, пускай остается. Надо же хоть раз его вспомнить).

Вебер открыл читателям много нового. Из переведенного им текста не исчезали абзацы и целые страницы, герои не меняли имена, а романы – названия. Появились даже – невиданное дело! – сноски, где разъяснялись непонятные термины. Все ценители единогласно считают его переводы самыми точными. Но в то же время, так сказать, не совсем «кинговскими». Слишком уж не похож переводчик на писателя – такой он трезвый, рациональный, здравомыслящий. В сносках, а порой и в тексте проглядывает его снисходительное отношение к кинговским страхам – «да ладно, все он выдумывает!» И к рок-музыке Вебер равнодушен, хотя к поэзии не глух. Прочтите хотя бы историю любви Роланда и Сьюзен из «Колдуна и кристалла» («птички и рыбки, медведи и зайки…»). Сентиментальные эпизоды удаются ему лучше саспенса, но для поздних романов СК это как раз неплохо. Нет, определенно, Вебер – лучший выбор, который способна предоставить Кингу наша оскудевшая переводческая элита.

Правда, не без ложки дегтя – забронзовев, Виктор Анатольевич стал допускать порой досадные ошибки (хоть и не мне, грешному, об этом говорить). В «Мешке с костями» Майк Нунэн вспоминает, как они с женой повесили на стену загородного дома голову мыши с колокольчиком на шее, дав ей имя Бантер. Этот колокольчик потом звякал, когда в доме появлялись призраки. Одни читатели возмущались извращенной фантазией писательской семейки, другие удивлялись, как колокольчик мог удержаться на «волосатой мышкиной шее» (бедный грызун!) А третьи сразу догададались, что переводчик просто спутал английские слова mouse и moose – в лесном Мэне гостиные часто украшают головой лося. Странно выглядит и взятый наугад из словаря перевод известнейшей испанской фразы Vaya con Dios (иди с Богом) как «подтрунивая над Богом» (это в последней «Темной Башне»). Примеры можно приводить и дальше, однако суть не в них. Самый лучший переводчик может ошибиться, но для этого существуют редакторы. А в АСТ на них, похоже, экономят не меньше, чем в покойном «Кэдмене».

На последних томах «Темной Башни» Вебер опробовал интересную новинку – «народный перевод». Он заключается в выкладывании оригинального текста в Интернет, где фанаты пытаются его перевести – с большим энтузиазмом и, конечно, бесплатно. После чего переводчик правит результат рукой мастера и ставит под ним свою фамилию. Это полезно и ему – экономятся усилия, – и людям, которые учатся читать любимого автора в оригинале, да и Кингу, романы которого в результате расцветают новыми красками. В общем, похоже, что будущие читатели еще долго будут говорить «Кинг», подразумевая «Вебер».

Отдельное «спасибо» Виктору Анатольевичу стоит сказать за титаническую работу – перевод четырех последних томов «Темной Башни». Три первых переводились целых четыре раза – некоей ремесленной бригадой, Феликсом Сарновым, Татьяной Покидаевой и загадочными Риной Ружже и Натальей Ачеркан. Их имена подозрительно похожи на вымышленные – например, фамилия «Ачеркан» будто специальтно придумана для редактора. Два последних перевода давно уже разделили поклонников эпопеи на враждующие лагеря, продолжив вечный спор приверженцев духа и буквы. При этом никто не назовет любой из них плохими. Вот знаменитое начало «Стрелка» в варианте Ружже-Ачеркан: «Человек в черном спасался бегством через пустыню, а стрелок преследовал его. Пустыня была апофеозом всех пустынь: бескрайняя, она тянулась во все стороны, должно быть, на целые парсеки, смыкаясь с небом. Слепящая безводная белизна, ровная, если не считать гор, которые туманной дымкой вырисовывались на горизонте, да бес-травы, приносящей сладостные грезы, кошмары, смерть. Дорогу указывали редкие надгробия дорожных знаков – некогда этот прорезающий толстую корку солончака тракт был большаком, по которому следовали дилижансы. Но мир сдвинулся с места и обезлюдел».[60]60
  Пер. Р. Ружже, Н. Ачеркан.


[Закрыть]

А вот тот же абзац в переводе Покидаевой, вышедшем годом позже в харьковской «Дельте»: «Человек в черном пытался укрыться в пустыне, а стрелок преследовал его. Пустыня эта, – апофеоз всех пустынь, – громадная, растянулась до самого неба на долгие парсеки по всем направлениям. Белая, слепящая, обезвоженная и безликая; только мутное марево горной гряды – размытый набросок на горизонте – да сухие пучки бестравы, что приносит и сладкие сны, и кошмары, и смерть. Редкий надгробный камень был указателем на пути, а узенькая тропа, петляющая по щелочному насту – вот и все, что осталось от столбовой дороги, где когдато давнымдавно ходили дилижансы. С тех пор мир сдвинулся с места. Мир стал пустым».[61]61
  Пер. Т. Покидаевой.


[Закрыть]

Для желающих приведу оригинальный текст: «The man in black fled across the desert, and the gunslinger followed. The desert was the apotheosis of all deserts, huge, standing to the sky for what might have been parsecs in all directions. White; blinding; waterless; without feature save for the faint, cloudy haze of the mountains which sketched themselves on the horizon and the devil-grass which brought sweet dreams, nightmares, death. An occasional tombstone sign pointed the way, for once the drifted track that cut its way through the thick crust of alkali had been a highway and coaches had followed it. The world had moved on since then. The world had emptied».

Легко убедиться, что Покидаева точнее передает суховатый речитатив кинговского повествования, зато ее соперницы увереннее чувствуют себя в русском языке. «Сладостные грезы, кошмары, смерть» в этом контексте звучит куда лучше альтернативного варианта – да и к оригиналу ближе, если на то пошло. Точно так же противостоят друг другу переводчики «Властелина колец» – буквалисты Григорьева и Грушецкий против «фантазеров» Муравьева и Кистяковского. И большинство поклонников почему-то предпочитает вторых. Ружже-Ачеркан «прокололись» только в одном – они назвали четвероногого участника ка-тета Роланда Чиком (от «маль-чик»). Это, конечно, хуже, чем покидаевский ушастик-путаник Ыш («мал-ыш»), и не случайно Вебер, продолжая эпопею, выбрал именно второй вариант. Говорят, сейчас он лелеет мечту перевести заново первые три романа «Темной Башни». И это хорошо – переводы СК, как и все сущее, способны развиваться лишь в борьбе противоположностей.

Я, как и большинство коллег из «второй волны» переводчиков, давно забросил это любимое когда-то дело. При нынешней суматошной жизни перевод худлита может быть профессией, но не хобби, поскольку требует времени и погружения в текст. К тому же авторов, подобных Кингу, мне больше не встретилось – а ведь были и Баркер, и Страуб, и Маккаммон, и Симмонс, не говоря уже о безвестных халтурщиках. Говорят, переводчик вкладывает душу в каждого из своих авторов, но верно и обратное. Частица души СК оставалась со мной много лет, не покидает и сейчас – потому и появилась эта книга.

Глава 3. Король алый и король белый

1. Как он пишет

«Каждый пишет, как он дышит» – утверждал когда-то поэт. Остается понять, чем дышит Стивен Кинг, когда сочиняет свои романы. Уже больше четверти века он делает это исключительно в двух местах: в бангорском особняке и на даче в Сентер-Ловелле. И там, и тут все сделано по вкусу писателя – для него устроены почти одинаковые кабинеты-студии на втором этаже. По стенам – полки с книгами и компакт-дисками. У окна большой письменный стол с верным «Макинтошем». Еще в комнате присутствуют мощная стереосистема, столик с парой кресел для гостей и большой чайник. После аварии Кинг по требованию врачей и жены надолго бросил курить и восполнял недостаток допинга литрами холодного чая. Потом, правда, закурил снова.

Встает он без будильника, между семью и восемью часами. Выпивает стакан свежевыжатого апельсинового сока и сразу садится работать. По утрам ему, как «жаворонку», пишется лучше всего. Посреди работы обычно перехватывает пару бутербродов с тем же чаем, пьет лекарства и витамины, прописанные врачами. В «Как писать книги» он наставляет начинающих авторов: «Если можно, у вас в кабинете не должно быть телефона, и уж точно не должно быть ни телевизора, ни дурацких отвлекающих видеоигр. Если есть окно, завесьте его шторой или спустите жалюзи, разве что это окно выходит на пустую сторону. Для любого писателя, особенно для начинающего, мудро будет убрать все отвлекающие моменты».[62]62
  Пер. М. Левина.


[Закрыть]

Заканчивает труд Кинг не в определенное время, а когда написано заданное число страниц. По каким-то причинам – возможно, самым суеверным, – оно разное для каждой книги: «Темная половина», писалась со скоростью 20 страниц в день, «Мешок с костями» – 11. Авария свела этот результат до минимума, но потом Кинг снова разогнался до 10–12 страниц. Легко подсчитать, что он прекращает работу в два или три часа дня. За этим следует обед или, говоря по-американски, ланч – если Кинг один, то прямо на кухне, если собралась вся семья, то в столовой. СК неприхотлив, ест все подряд, налегая на макароны и жареную картошку. Обычно супруги ужинают в одном из пяти-шести любимых ресторанов Бангора и окрестностей – всегда в отдельном зале, чтобы не мешали зеваки. Если писатель занят или болен, ресторанную еду привозят ему домой. Он любит пиццу и китайскую кухню, но без морепродуктов, которые слишком похожи на ненавистных ему насекомых. Пьет любые прохладительные напитки – коку, тоник, безалкогольное пиво, – но особенно любит пепси.

После ленча наступает время досуга, когда писатель читает беллетристику и между делом обдумывает будущие сюжеты. На это же время приходятся деловые звонки и визиты. Вечером, после поездки в ресторан или прогулки, Кинг смотрит телевизор или снова читает до отбоя в половине двенадцатого. Если за это время ему в голову приходит удачная идея, он наскоро фиксирует ее на бумаге черным маркером – такие лежат на видном месте во всех комнатах особняка. Писать он начинает не раньше утра – идея должна отстояться. В «Как писать книги» Кинг признается: «Когда я начинаю работу над новой книгой, я не останавливаюсь и не замедляюсь, покуда есть силы. Если я не буду писать каждый день, персонажи у меня в мозгу прокисают – они начинают выглядеть как персонажи, а не реальные личности. Острие повествования ржавеет, я теряю ощущение хода и темпа сюжета. Хуже всего, что теряется ощущение развертывания чегото нового. Работа начинает ощущаться как работа, а для большинства писателей это первый поцелуй смерти».[63]63
  Пер. М. Левина.


[Закрыть]

В молодости Кинг, подобно другим писателям, составлял планы будущих произведений и делал синопсис романов с перечислением героев. Тогда он еще шел от идеи – последним «идейным» романом стала «Воспламеняющая взглядом». После этого исходным пунктом его творчества стал образ, на который накладывалась коллизия. Ход мыслей был примерно такой: «Какое у этого человека мерзкое лицо! Он вполне может оказаться похителем детей. А интересно, что было бы, если бы он однажды похитил не обычного ребенка, а сына вампира? Ведь у вампиров могут быть сыновья… или даже внуки». Вот как сам Кинг описывает творческий процесс («Как писать книги»): «Сначала возникает ситуация. Потом персонажи – всегда вначале плоские и не прописанные. Когда у меня в мозгу все это утрясется, я начинаю рассказывать. Часто у меня есть представление о том, чем все должно кончиться, но я никогда не требовал от своих героев, чтобы они поступали помоему. Наоборот, я хочу, чтобы они действовали посвоему. Иногда развязка бывает такой, как мне виделось. Но чаще получается такое, чего я и не ждал».[64]64
  Пер. М. Левина.


[Закрыть]

Как к Кингу приходят его сюжеты? Этот вопрос он постарался максимально затемнить. В одном из интервью говорилось: «Иногда я просто не могу вспомнить, как набрел на тот или иной роман или рассказ. В этом случае зерном вещи оказывается скорее образ, нежели идея, ментальная фотография настолько сильная, что она в конце концов вызывает к жизни характеры и события – как ультразвуковой свисток, говорят, заставляет отозваться всех псов округи. И для меня вот что еще является истинной загадкой творчества: истории, которые появляются без предшественников, приходят сами по себе». Как уже говорилось, примерно до 1980 года романы Кинга исходили главных образом из идей, и только потом он стал доверяться зрительным образам. По его признанию, «Зеленая миля» началась с образа огромного негра, запертого в маленькой тюремной камере. «Буря столетия» тоже родилась из образа, связанного с тюрьмой, но на этот раз в камере был заперт белый человек, и не добрый, а очень злой. В интересной книжке Наоми Ипель «Сны писателей» Кинг вспоминал: «Каждый раз, когда моя мысль к нему возвращалась (за рулем машины, в кабинете окулиста, или хуже того – ночью во время бессонницы при выключенном свете), он оказывался все более страшным. Все так же сидел на нарах и не шевелился, но был каждый раз чуть страшнее. Чуть меньше похож на человека и чуть больше на… скажем, на то, что было под этой оболочкой».

Постепенно демонический образ человека в камере – Андре Линожа – окружался антуражем. Камера была в тюрьме, тюрьма – в крошечном поселке, поселок – на острове у берегов Мэна. Этот остров Кинг уже описал в романе «Долорес Клэйборн» и хорошо представлял быт и нравы его жителей. Он всегда старается писать о том, что ему известно, но это не всегда получается. Ведь он не служил в полиции, не грабил банки и даже ни разу не встречался с привидением или вампиром (о чем поклонники не перестают жалеть). Для американской литературы, помешанной на достоверности, это серьезная проблема. Поэтому СК старается изучать нужную литературу или расспрашивать знающих людей. Не забывая при этом оправдываться: «Говорят, что писать нужно, прежде всего, о том, что тебе хорошо известно. Если бы я поступал именно так, то никто бы не стал читать мои книги, поскольку все, что я знаю – довольно обыденно… Однако я могу писать об обычных вещах, наполняя их элементами выдумки».

А как же Кинг отдыхает? В общем-то, как любой средний американец – смотрит телевизор, посещает бейсбольные матчи или ходит в кино, стараясь не пропустить ни одного, даже третьесортного фильма ужасов. Единственное отличие от сограждан в том, что он много читает. «Как писать книги» содержит список прочитанного им за год – больше ста названий. В основном это новейшая беллетристика, но попадаются и классические вещи (естественно, англо-американские). Еще Кинг слушает музыку – не только старый рок-н-ролл, но и новинки. Свою коллекцию пластинок он давно сменил на лазерные диски, а сейчас вместе со всеми покупает DVD. Под музыку он не только отдыхает, но и работает. В ранний «кровавый» период из его кабинета доносилось громыхание хард-рока, а психологические романы принесли с собой тягучий соул. В последние годы он увлекся электронной музыкой, но на дух не переносит ни диско, ни новомодный рэп.

Все фанаты СК знают про его увлечение мотоциклом. Автомобили он не слишком любит – немудрено, если вспомнить, что он про них понаписал. В середине 80-х, когда у него ухудшилось зрение, он почти перестал садиться за руль, пользуясь услугами Табиты или наемного шофера. Но к верному «Харлею» это не относится – на нем Кинг готов наматывать милю за милей. Мотоцикл он приобрел лет тридцать назад вместе с полным байкерским облачением. Правда, ездить было некогда, но раз в неделю или две он торжественно выводил «Харлей» из гаража и совершал на нем поездки в центр Бангора или просто вокруг дома. Осенью 1994 года он отправился в мотопробег по всей Америке, рекламируя роман «Бессонница». Конечно, он не ехал до самой Калифорнии – просто выходил из самолета вместе с мотоциклом, садился на него и эффектно подъезжал к месту встречи с поклонниками. Но по Новой Англии колесил немало, пережив в пути настоящие приключения. Один раз он свалился в кювет, в другой попал под проливной дождь, но был спасен жившим поблизости фанатом. Увы, все это в прошлом – после аварии о «Харлее» пришлось забыть. С 2002 года Кинг пытается садиться на мотоцикл, но долго ездить не может – увечья напоминают о себе.

Сейчас год Кинга делится на три неравных части. С марта по май и с сентября по ноябрь он живет в Бангоре, плотно контактируя с окружающим миром в лице его помощников, издателей, журналистов, киношников. С декабря по февраль выезжает во Флориду, избавляя себя от промозглой мэнской зимы (кстати, его бангорский офис расположен на Флорида-стрит). Там общение сводится к минимуму, но не прекращается – ведь в тропическом штате зимуют многие интересные люди, включая давнего знакомца Страуба. Самую уединенную жизнь Кинг ведет в летние месяцы в мэнском «Озерном краю», который считает своей подлинной малой родиной. Его дом стоит на краю крошечного Сентер-Ловелла (население 300 человек), на улице Тертлбек-лейн. Turtleback означает «спина черепахи», и не случайно это животное играет такую роль в вымышленном мире Кинга.

Конечно, Бангор ближе к цивилизации, но в Западном Мэне Кинг чувствует себя более вольготно. Здесь он надежно укрыт от назойливых фанатов, но может общаться с обычными людьми, которых привык чувствовать героями своих романов. Он не раз говорил, что ему близок характер жителей Мэна – закрытый, неуступчивый, полный скрытого достоинства. Только такой и мог выработаться у жителей далекой северной окраины, зажатой между морем и канадской границей. Пока вся Америка стремилась на запад, они оставались на востоке, крепко держась за свои лесопилки и устричные отмели. После десятилетий бедности им принес относительное благополучие туристский бум пятидесятых, а потом штату привалила еще одна удача – Стивен Кинг. Уже много лет его считают самым знаменитым уроженцем Мэна, а запад штата все чаще называют не «Отпускландией», а «Кингландией». Здесь, среди невысоких холмов и сотен озер (говорят, их две с половиной тысячи), раскинулись городки, с которых списаны кинговские Касл-Рок и Чемберлен. Их координаты подробно описаны в романах, но это очередная «обманка» Кинга – он нарочно запутал географию, чтобы желающие его найти затерялись в озерном лабиринте и сгинули без следа. Хе-хе.

Впрочем, иногда кажется, что писатель скрывается не столько от приезжих, сколько от своих земляков. Им есть, за что обижаться – кроме главных героев (обычно детей, женщин или стариков), прочие жители Мэна выведены в книгах писателя не слишком приглядно – эгоисты, мещане, тупые потребители, скрывающие за прочно запертыми дверями своих домов маленькие и большие грехи. В крайнем случае, безнадежно ограниченные недоумки, не видящие подступающего вплотную Зла и всегда готовые ему поддаться. Но не злодеи – таких у Кинга мало, и чаще всего они приезжают в Мэн издалека. Просто люди, слабые и страдающие, которым писатель сочувствует, хоть и вынужден по очереди скармливать их монстрам. Мэнцы чувствуют это и не держат зла на своего соседа-писателя, а многие и гордятся им.

К востоку от «Озерного края» стоят промышленные Портленд и Льюистон, и несет свои воды своенравная река Пенобскот, за которой начинается совсем другой Мэн. Если на западе от былых лесов остались только островки, ставшие национальными парками, то восток и север штата сплошь покрыты необозримым сосновым бором, доходящим до Полярного круга. Это край охотников и лесорубов, известный всей стране своим суровым климатом. Хотя «суровый» – понятие относительное. Мэн лежит на широте Сочи, и зима здесь не столько холодная, сколько влажная. Но бывают и снежные бураны, и морозы под двадцать градусов, а летом донимают комары – «главные мэнские птицы». Городов здесь мало, и они, как в Сибири, нанизаны на ниточки рек или прижаты к Атлантике, вернее – к путанице бухточек и островов, образующей местное побережье. Где-то здесь приютились и Маленький Высокий остров – Литтл-Толл из «Долорес Клейборн» и «Бури столетия», – и Лосиный остров, где происходит действие недавнего романа «Парень из Колорадо».

Центр Восточного Мэна – Бангор, он же Дерри. Вокруг него теснятся вперемешку настоящие и выдуманные городки – Хэмпден и Хэвен, Оррингтон и Ладлоу, Ороно и Олдтаун. На полпути к Портленду находится аккуратная Огаста – столица штата, город чиновников и адвокатов, где фантазии Кинга делать нечего. В каждом из этих населенных пунктов проживает по несколько тысяч человек, а всего в Мэне живут миллион триста тысяч – плотность населения здесь самая низкая на востоке США. Здесь шутят, что стараниями знаменитого земляка вымышленное население скоро превзойдет по численности реальное. Конечно, это преувеличение, но составленный трудолюбивыми кинговедами каталог персонажей СК состоит уже из двух тысяч человек – не считая вампиров, томминокеров и клоуна Пеннивайза. Любители-экскурсоводы уже не раз пытались наладить туристические маршруты по местам действия романов Кинга. Но писатель неизменно пресекал такие попытки, зная, что это надолго отберет покой и у него самого, и у его земляков. Не сбылась и идея устроить в Бангоре музей кинговских монстров, с которой носился прежний мэр города. На страницах городской газеты СК высказался вполне определенно: место такого музея не в Бангоре, а в Дерри – в вымышленном Мэне, который ни в коем случае не следует путать с настоящим. Мэра прокатили на выборах, зато у ворот писательского дома не слоняются толпы туристов, что дает ему возможность спокойно работать.

Все, кто писал о Кинге, отмечали его фантастическую работоспособность. Он якобы трудится по шесть часов в сутки ежедневно кроме двух дней в году – собственного дня рождения и Четвертого июля, когда вместе с семейством ходит смотреть на фейерверк. На самом деле это еще один из кинговских мифов – ведь у писателя случаются деловые поездки, встречи с читателями или просто приступы головной боли (особенно после злосчастной аварии 1999 года). К тому же по воскресеньям он всегда проводит время с близкими – ездит в кино, в ресторан или просто гуляет по городу. И все же Кинг в самом деле очень плодовит – за тридцать лет им написано 45 романов, две книги non-fiction и 116 рассказов. Общий их тираж только в Штатах достиг 300 миллионов, к которым можно смело добавить еще 100–150 миллионов по всему миру. В одной России издано не меньше 30 миллионов, хотя точную цифру не назовет никто – тиражи-то пиратские…