Текст книги "Возвращенец. «Элита пушечного мяса»"

Автор книги: Вадим Полищук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Это что, канонада?

"Канонада, канонада" обеспокоенно прошелестело по расположившемуся вдоль обочины батальону. Панического страха, как в первый раз, уже не было. Был тупой фатализм, с глубоко теплившейся надеждой на благополучный исход. Честно говоря, Три Процента даже испытал некоторое облегчение, по крайней мере, накормят прилично и сто грамм нальют, хотя бы и перед смертью.

– Станови-ись!

Вова со скрипом вытащил свою задницу из мягкого сугроба и тут…

– Акимов, сержант!

Расталкивая выходящих на дорогу маршевиков, Три Процента решительно пробивался в голову колонны.

– Лопухов?! И ты здесь?

Вова утвердился рядом с сержантом. Хоть какой-то островок стабильности в бушующем вокруг море военных невзгод.

– Я, товарищ, сержант, я. А еще кто-нибудь из наших есть?

– Р-разговорчики! – прервал их диалог какой-то лейтенант.

Акимов только отрицательно покачал головой.

– Р-рявнясь!

Поволновавшись, некоторое время, строй маршевого батальона принял более или менее приемлемые для начальственного глаза очертания.

– С-сирно! Шаго-ом, марш!

К месту назначения добрались поздним вечером, когда уже давно стемнело. Однако ночь была лунная, да и снег создавал светлый фон, поэтому полной темноты не было. На ночь всех загнали в какие-то холодные, неотапливаемые бараки. Большая часть окон заколочена, так что не дуло. Зато утром прибыли полевые кухни и всем выдали по вполне приличной порции каши, даже с маслом. А потом началось…

– Получи, распишись.

Вова взял в руки явно бэушную трехлинейку с глубокой царапиной на прикладе, не иначе осколком зацепило. Распихал по подсумкам блестящие патроны в обоймах. Гранат не дали, туманно пообещали "там получите". Из чего следовало, что путь еще не закончен. Батальон построили на небольшой площадке перед бараками. Напротив стояла группа в белых командирских полушубках и комсоставских шинелях. Командиры тут же начали растаскивать батальон, сбивая отобранных в отдельные группы.

– Минометчики есть?

Кто-то откликнулся.

– Саперы?

Да ну его на хрен.

– Водители?

Эти нашлись.

– В разведчики никто не хочет?

Нема дурных.

Тех, кто остались, примерно человек двести разделили на три приблизительно равные группы, которые отправили дальше. Шли в сопровождении лихого на вид капитана. Шли недолго, меньше часа, а канонада становилась все слышнее, уже можно было различить отдельные разрывы.

Опять построение, на этот раз "покупатели" выглядели не так нарядно, да и в званиях были поменьше. А в остальном…

– Пулеметчики?

Есть такие.

– В расчет пэтээр есть добровольцы?

Все промолчали, лейтенант отобрал "добровольцев" сам. В повара, каптерщики, писари, хотя бы связисты, никто почему-то пойти не предлагал. Вова пристроился за Акимовым и про себя молился, чтобы тот не вздумал сунуться куда-нибудь станок пулеметный таскать или проволоку колючую под немецким огнем резать, с него станется. Пронесло. Осталось человек двадцать. Капитан отсчитал шесть человек, их тут же забрали. Капитан отсчитал еще шестерых, в их число попал и Акимов с притаившимся за ним Вовой, подозвал пацана в потертой шинели с двумя треугольниками в петлицах.

– Забирай, эти твои.

Дальше шли по узкой тропинке, петлявшей между заснеженных деревьев.

– Здесь пригнитесь, – предупредил идущий впереди местный сержант.

Опасное место пересекли ускоренной перебежкой, согнувшись пополам. Тропинка перешла в мелкий, Вове по пояс, ход сообщения, постепенно углубилась и вывела в траншею, выкопанную на опушке.

– Метров двести, будет речка, – пояснил местный, – за речкой немцы.

Пришли, дальше некуда. Навстречу попался красноармеец в ватнике и с ППШ.

– Привел?

– Привел.

– Сколько?

– Шестерых дали.

Вот так, вместе с Акимовым, Лопухова определили во вторую роту второго батальона. Командовал ротой младший лейтенант Грановский из призванных с гражданки. Вместе с пополнением, число активных штыков в роте увеличилось до трех десятков. Плюс один "дегтярев", плюс ППШ ротного. Еще, для усиления, роте был придан станковый "максим" с тремя пулеметчиками, вместо положенных пяти. Расчет "максима" в состав роты не входил, у пулеметчиков свое начальство. Появлению еще одного сержанта, даже младшего, ротный обрадовался – наконец-то роту можно было разделить на два взвода, поставив по сержанту во главе каждого.

– А ты опять на повышение пошел, Акимыч, – подколол новоиспеченного взводного Вова.

Повышение было весьма условным, так как в прежней дивизии изначально в отделении Акимова народа было столько же, что и в нынешнем взводе. Да и пулемет остался во взводе старослужащего сержанта.

– Это временно, – философски отнесся к неожиданному повышению сам Акимов. – Вот пришлют следующее пополнение, лейтенантов из училища дадут, я опять отделенным командиром стану.

– Ну-ну.

В скорое прибытие нового пополнения Лопухов верил слабо.

Наступление. Это слово заставит содрогнуться душу любого солдата. С одной стороны, мы идем вперед, бьем врага, освобождаем родную землю. Трофеи опять же, ехидно подсказала Вовина жаба, и наркомовские сто грамм не только на списочный состав, но и на выбывших. С другой стороны, очень не хочется в число этих выбывших попасть. Только обосновались, прижились, и на тебе – наступление. Лопухову до дрожи в коленках не хотелось покидать промерзшую, заснеженную траншею, ставшую вдруг такой уютной и родной.

Сначала загрохотало у соседей справа, потом слева. Около часа спустя пришла и их очередь. Наша артиллерия выпустила по противоположному берегу полсотни снарядов. С шипением ушли в небо две зеленые ракеты. Ротный выбрался на бруствер.

– Пошли…

То ли подчиненных парой оборотов подбодрил, то ли себя самого. Вова выбрался из траншеи одним из последних. Правый берег испятнали черные язвы воронок. Рассмотреть немецкие позиции не удалось. Попали артиллеристы или на ветер снаряды пустили – непонятно. Снегу по колено, за спиной сидор болтается, справа и слева сопят, матерятся, какая уж тут атака? Просто вперед идти, и то проблема. Но все идут. В серых шинелях, в черных ватниках на белом снегу. Маскхалаты в роте были, но их никто не одел. Почему? Причину объяснил один из ротных старожилов.

– Две недели назад в атаку ходили. У командиров маскхалаты были, а мы так – в шинельках. Немцы быстро разобрались и тех, кто в белом повыбили. А кто в шинелях был по большей части уцелели.

Сто метров, двести, уже виден обрывистый берег речки, немцы молчали. Речка – переплюйка, лед уже прочный, преодолели одним махом. Под берегом можно укрыться, но надо идти дальше. Немцы молчат. Снова снег, вязнущие в снегу ноги, черепаший темп. Дошли до первых воронок, начали их обходить. Немцы молчат. И тут Вова оказался на краю заснеженной ямы. Стоп, какая яма? Это же окоп!

Только три разрыва можно было считать близким накрытием, остальные пришлись на поле перед ним. Отсюда хорошо были видны цепочки следов, тянущиеся с левого берега. Стоял бы тут хоть один пулемет… Но, к счастью всего батальона, немцы отсюда ушли. Наиболее шустрые успели пошарить по немецким позициям, нашли блиндаж.

Судя по всему, немцы ушли отсюда еще ночью. Ушли не торопясь, оставили только красивые консервные банки, пустые, содержимое сожрали сами, пластмассовые пеналы с подозрительным порошком и несколько красочных журналов. Ну хоть бы журналы были с голыми бабами! Вместо прекрасных немок со страниц этой полиграфии лыбились чистокровные белокурые арийцы в разнообразных мундирах. Видимо, иллюстрировали статьи о том, как хорошо быть немецким солдатом. А еще лучше быть немецким офицером. Потом пришел ротный и выгнал всех из блиндажа и траншеи.

В паре сотен метров за немецкими позициями проходила дорога. Узкая, но вполне прилично расчищенная. Сверились с единственной имеющейся картой и батальон, свернувшись в куцую колонну, двинулся по петляющей между деревьями дороге куда-то на северо-запад. Вел колонну командир первой роты, никого из батальонного начальства не наблюдалось. Вове всучили тяжелый короб с двухсотпятидесятипатронной лентой к "максиму". Пришлось тащить. Все что-нибудь тащили.

После полудня вышли к деревеньке. Сначала в деревню вошла разведка из первой роты. Минут десять спустя на окраине появился один из красноармейцев, приглашающе махнул рукой и колонна втянулась на деревенскую улицу. Деревня оказалось пустой. Ни людей, ни животных, даже кошки и собаки пропали.

– Привал, – объявил ротный.

Все моментально разбежались по домам, надеясь, что в помещении будет хоть немного теплее. Пошарив по кладовкам и подполу быстро убедились, что продовольствия в домах нет. Или хозяева все унесли с собой, либо очень хорошо спрятано. Где-то через час в деревню въехали сани, красиво украшенные резьбой. В батальоне таких точно не было, значит, пожаловал кто-то из полкового начальства. Прибывший командир накрутил ротных, те сержантов, сержанты…

– Выходи, строиться!

Ну и по матушке, чтобы шевелились быстрее, так как покидать уже пригретые местечки никто не спешил.

Два дня батальон преследовал фрицев, практически не встречая сопротивления, и потерял всего двоих ранеными в небольшой перестрелке. Вова ни одного фрица так и не увидел. К исходу второго дня прошли полностью сожженную деревню. Только обугленные печи чернели по обе стороны дороги. И никого из людей, только несколько вездесущих ворон. Дело шло к тому, что ночевать придется в лесу, но тут вмешалась судьба в лице передового дозора. Оттуда прибежал красноармеец и доложил.

– Немцы впереди!

– Много?

– Не. Там две небольшие высотки у дороги, на них и сидят. Ночью видать уйдут.

В батальон отправили связного, и бойцы занялись заготовкой еловых лап, на которых планировали провести ночь. Связной вернулся неожиданно быстро.

– Приказано утром атаковать и взять высотки. Об исполнении доложить не позднее десяти часов.

Остальные ротные восприняли приказ спокойно, а Грановский засуетился.

– Ночью надо атаковать. Если ночью фрицы не уйдут, то днем без артподготовки народу много положим. А так есть шанс застать их врасплох.

Товарищи командиры коллегу не поддержали и он решил действовать на собственный страх и риск.

– Подъем!

Недовольные красноармейцы поднимались со своих лежанок, разминая затекшие ноги. Известие о ночной атаке энтузиазма ни у кого не вызвало, но все согласились, что лучше ночью, чем днем по чистому полю и по колено в снегу.

Где-то через километр рота вышла на опушку леса. Никак не удавалось разглядеть, где эти чертовы высотки находятся, но тут помогли сами фрицы. Пш-ш-ш-ш, ушла в небо осветительная ракета. Одна есть. Пш-ш-ш-ш, обозначили себя немцы на второй. Видимо, таким образом демонстрировали, что не спят.

– Атакуем ближнюю, – решил ротный. – У кого маскхалаты есть – надеть, у кого нет – остаются на исходной. Фрицев там немного, справимся.

Десяток человек, вместе с ротным, поползло вперед. Порадовавшись, что маскхалат ему не достался, Вова со своим коробом пристроился к пулеметчикам. Тупорылый хобот станкача смотрел в темноту зимней ночи. Пш-ш-ш-ш. Все замерли. Заметили или нет? Пш-ш-ш-ш со второй высотки и опять тишина, пронесло.

Стрельба вспыхнула внезапно. Бухнула винтовка, зачастил ППШ ротного, бабахнули гранатные разрывы.

– Вперед!

Оставшиеся рванули к высотке, повинуясь команде Акимова. Три Процента подождал, пока пулеметчики разберут свой агрегат и дальше пошел вместе с ними. На атакованной высотке между тем все затихло, зато пулемет с другой бил не переставая, ракеты взлетали одна за другой. Чтобы не попасть случайно под огонь Акимов взял левее, укрывшись за уже взятой высотой. Когда они добрались до немецкой траншеи, здесь уже вовсю хозяйничали захватившие ее бойцы, все трофеи достались им.

Похоже, немцы уходить никуда не собирались. Кроме траншеи здесь имелся еще и наспех построенный, но вполне приличный блиндаж и пулеметное гнездо с укрепленным бревнами бруствером. Немцев здесь оказалось семеро, Вова даже удивился, как это они всемером ухитрились проделать такой объем земляных работ. И все они бессовестно дрыхли, выставив только одного наблюдателя, утомились за день. Приближение красноармейцев наблюдатель проспал, но в последний момент все-таки успел выстрелить, убив одного из атакующих, но тут же был срезан очередью ротного. Остальные фрицы спросонья ломанулись в траншею, где их и закидали гранатами, никто не ушел.

Трупы выкинули из траншеи и набились в нее сами, ждали немецкой контратаки, но ее так и не последовало, даже интенсивность стрельбы стала спадать. К полуночи немцы на своей высотке угомонились, и ротный разрешил всем отдыхать. Вова вместе со всеми ломанулся отогреться в немецкий блиндаж, но был остановлен Грановским.

– Лопухов, останься наблюдателем. Через час растолкаешь кого-нибудь, тебя сменят.

– Есть, – буркнул Вова и поплелся на пост.

С одной стороны, не хочется торчать на ветру и морозе, когда все будут дрыхнуть в блиндаже. С другой, лучше сразу отмаяться свой час, чем выползать наружу посреди ночи, тем более, что теснота в блиндаже страшенная – друг на друге небось лежат. Решив, что положительных моментов все-таки больше, чем отрицательных, Три Процента выбрал место для наблюдения, положил на бруствер винтовку и приготовился ждать положенный час. Немцы рыли свои окопы без расчета на то, что оборону в них придется держать красноармейцам. Поэтому обзор на запад и северо-запад был ограничен. Однако дареному окопу в бруствер не смотрят, Вова затаился и навострил уши.

Ему вдруг показалось, что грунт под ним движется. Вверх-вниз, вверх-вниз. Что за черт? В мистику он не верил и решил разобраться в природной аномалии. Опустившись на колени, Лопухов начал ощупывать дно окопа. Нет, не показалось, Вова стоял на раненом фрице, буквально затоптанном в снег. Восьмой, стало быть. Немец дышал, вот и показалось, что грунт колышется. Немец – это ранец, а ранец – это такое место, в котором можно найти много интересного. Поиски результата не принесли, ни ранца, ни оружия рядом не было, видимо, его уже успели обобрать. Разочаровавшись в находке, Лопухов стянул с бруствера винтовку, передернул затвор, направил ствол туда, где, по его мнению, у немца была грудь, и нажал на спуск. Последствия необдуманного поступка проявились через несколько секунд.

– К бою!

Первым из блиндажа выскочил младший лейтенант Грановский со своим ППШ, за ним повалили остальные, щелкая затворами винтовок. Разобравшись, что произошло, лейтенант от души приложил Вову матом.

– Да чтобы не мучился, – пытался оправдаться Лопухов.

– Сердобольный ты мой, это делается тихо, штыком, чтобы не мешать отдыху своих боевых товарищей. Понял?

– Понял.

– А для лучшего усвоения, стоять будешь два часа.

– Есть, два часа.

Часов все равно не было и время он будет определять, как говорится, на глаз.

Народ убрался обратно в блиндаж. Вова плюнул вслед лейтенанту. "А кто штык от крови оттирать будет? Да и противно оно, штыком. А так бахнул, и все". Лопухов вспомнил мерзкий скрип выходящего из тела штыка и поежился. Странно, еще три месяца назад Вова шарахался от трупов как от чумы, а сейчас стоит буквально на покойнике, и ничего, нормально стоит, даже мурашки по спине не бегают, привык, однако. И стоять ему так еще целых два часа. Три Процента, в сердцах, обозвал Грановского пархатым жидом, добавил вслед еще пару матерных эпитетов и малость успокоился. Правда, в национальности ротного он не был уверен, но кто еще может выставить красноармейца Лопухова на лишний час, да еще при таком морозе? Только настоящий жид.

Минут через десять Вове надоело пялиться в темноту. Да и подмерз он уже основательно, поэтому решил прогуляться по траншее. Снег скрипел под ногами. Двадцать шагов туда, двадцать… Тьфу, ты! Накидали тут всякой хрени! Хрусь, хрусь. Тишина, хорошо, еще бы мороз чуть поменьше. Вова вернулся на место. А чего, действительно, немцы притихли? Вова вдруг понял, что уже несколько минут со стороны немцев не прозвучало ни одного выстрела, ни одной ракеты не повисло над нейтралкой. Ему почудилось, что решившие отбить свою траншею фрицы, сейчас ползут в снегу, подбираются ближе, чтобы одним броском достигнуть окопа и…. Три Процента высунулся их траншеи до рези в глазах вглядываясь в темноту. Однако рассмотреть что-либо не удавалось. Тут уж скорее уши помогут. На таком морозе по снегу бесшумно не подобраться. Лопухов напряг слух. Нет ничего.

Постояв так пару минут, Вова решил, что подкрадывающиеся к траншее фрицы являются плодом его воображения и спустился обратно. Стоп! Вроде, справа было какое-то движение, краем глаза успел заметить! "А если почудилось? Лейтенант опять орать будет". Пока эти мысли мелькали в Вовиной голове, руки делали свое дело. Сдвоенный щелчок затвора в морозном воздухе был слышен далеко и послужил спусковым крючком последовавших событий.

Снег взметнулся в трех десятках метров от траншеи. Бах! Вспышка выстрела ослепила, результатов выстрела не было видно, но Вова почему-то не сомневался, что попал. Бах! Вроде, там какое-то движение было. Бах! Это уже просто "в ту степь". Кланц-кланц, щелк. Перемать! Четвертый патрон на раненого фрица потратил! Лопухов присел. Вовремя! Из темноты загремели ответные выстрелы, пуля щелкнула по промерзшему брустверу. Вова рвал клапан подсумка, но рука в рукавице соскальзывала. Тогда он схватил рукавицу зубами, вырвал правую руку на мороз, добрался, наконец, до и обоймы начал запихивать ее в ствольную коробку. Рука тряслась, и обойма никак не хотела попадать в пазы.

Что-то стукнуло в заднюю стенку траншеи и упало прямо перед Лопуховым. Колотушка! Вова замер, не в силах двинутся, но тут кто-то подхватил гранату и выбросил ее из окопа. Акимов! Граната бахнула уже за бруствером. Вова продолжил запихивать обойму и она, наконец, встала куда надо. Стрельба наверху разгоралась. Вова загнал в ствол патрон, но тут над окопом возник немец в белом маскхалате. Ствол маузера нацелился на Лопухова. Вова начал вскидывать свою винтовку, хотя понимал, что катастрофически не успевает. Секунды растянулись, время стало вязким. Вова ждал, долго ждал вспышки выстрела, а ее все не было и не было. Не было и не было. И не было.

Немец вдруг начал валиться назад, и только тогда по ушам ударила автоматная очередь. ППШ лейтенанта прогрохотал буквально над Вовиной головой. Звук окружающей действительности оказался сильно приглушенным. Лопухов начал приподниматься, но кто-то, оттолкнув его, рванул вперед по траншее, выскочившие из блиндажа красноармейцы занимали оборону. Застучали винтовки, бахнули гранаты, рыкнул "дегтярев". Вова, наконец, выглянул из траншеи, но самые храбрые фрицы уже закончились, а оставшиеся успели слинять в темноту. Вслед им рота выпустила под сотню пуль, но вряд ли в кого-то удалось попасть.

Убедившись, что попытка отбить утраченную позицию внезапной контратакой провалилась, фрицы довольно быстро успокоились. В наступившей тишине морозной ночи было отчетливо слышно, как стонет где-то внизу раненый фриц. Вове казалось, что это именно тот фриц, которого он подстрелил первым же выстрелом. И стонал он так жалобно, что даже нервы советских пехотинцев сорок первого года не выдержали.

– Может, пойти, добить?

– Отставить, – вмешался ротный.

– Так сил нет, всю ночь это слушать!

– Не боись, на таком морозе долго не протянет.

И тут ротный обратил внимание на Вову.

– Молодец, Лопухов, не проспал. Не ожидал я, что они ночью рискнут сунуться. От лица командования объявляю благодарность!

Сосед кулаком пихнул Три Процента в бок и тот, наконец, догадался ответить.

– Служу трудовому народу!

– Отдыхай, – милостиво разрешил лейтенант.

Потом он назначил наблюдателями сразу двух неудачников и все опять убрались в блиндаж, заботливо построенный для них покойными фрицами.

Утром выяснилось – ночью немцы очистили и вторую высотку, посчитав, что удерживать ее после потери первой бессмысленно. Доклад о выполнении поставленной задачи досрочно ушел наверх. Туда же отправились и захваченные трофеи в виде оружия, естественно. Консервы и бытовые мелочи мгновенно разошлись между пехотинцами.

Утром, после завтрака, батальон двинулся дальше. К полудню вышли к крупному населенному пункту. Сунулись вперед и откатились, потеряв несколько человек. Стало ясно – сходу не взять. Пришлось дожидаться подхода полковой батареи, а первую роту отправили в обход. Артподготовка длилась минут пять, потом…

– Вперед, в атаку!

Немцы позволили отойти от края леса метров сто и открыли огонь. Наша цепь рухнула, как подрубленная.

– Ротного убили!

На этот резанувший уши крик Вова отреагировал не сразу – когда лежишь в сугробе, а единственным ненадежным прикрытием от летящих в тебя пуль является слой колючего снега, мысли заняты собственной шкурой, а не судьбой какого-то мамлея. Почуяв, что пули пошли куда-то левее, Лопухов рискнул приподнять голову и оглянуться. Грановский лежал буквально в двух шагах, видимо, перебегал на левый фланг, пытаясь увидеть, откуда ведется огонь.

Какого черта?! Мысленно Три Процента остался рыть носом снег там же где и лежал, а ноги уже несли его к лейтенанту. Вову опередил Акимов, упал рядом с ротным, попытался найти пульс.

– Да живой, – плюхнулся возле них Вова, – вон пар идет.

– Куда его?

Лопухов перевернул лейтенанта.

– В бок. Кровищи-то.

На белом маскхалате расплывалось большое алое пятно. Выходного отверстия не было, значит, пуля осталась внутри.

– Перевяжи, – сержант протянул индпакет, – и тащи обратно к дороге, там санитар с волокушей должен обретаться.

Акимов стянул с шеи Грановского ремень ППШ, вытащил из подсумка увесистый черный кругляш диска. Все правильно, автомат должен остаться в роте, а лейтенанту на приемном пункте и нагана хватит. Вова приложил к ране ватный тампон и начал бинтовать прямо поверх маскхалата, рассудив, что снимать надетые на лейтенанте одежки на таком морозе не стоит. Бинт быстро закончился и, с грехом пополам закрепив его, Лопухов приступил к транспортировке.

Сначала он хотел тащить ротного волоком, но немецкий пулеметчик подкорректировал его планы – заметив возню, перенес огонь на Вову. Вокруг противно зацвиркали пули. Пришлось подлезть под Грановского и тащить его на себе. Сильно мешала волочащаяся по снегу винтовка, но бросить ее Лопухов не рискнул, поди, найди потом в снегу. Достигнув кустарника на опушке, Вова решил, что пулемет сюда уже не достанет, и рискнул привстать. Только пулеметчики с "максимом" вели дуэль с немецким МГ, остальные красноармейцы исчезли из виду. Оттянулись к лесу и пошли в обход немецкой позиции, решил Три Процента.

Винтовку Вова повесил на спину, чтобы не мешала, и обе руки были свободными. Подхватив лейтенанта под руки, потащил его к дороге, двигаясь спиной вперед. Так дело пошло быстрее. Не оглядываясь, заорал во все горло.

– Санитар! Санитар! Кхе, кхе… Санитар, твою мать!

– Иду я, иду, – донеслось со спины.

Вова опустил Грановского, квалифицированная медицинская помощь была уже близка. Он выпрямился, разминая мышцы спины, хотел оглянуться, но что-то сильно ударило его в грудь. Вова еще успел удивиться – внезапно качнулось в глазах низкое серое небо и сознание его померкло.

Глава 5

Завтрак был. Это Вова помнил точно. Вроде, перловка еще попахивала чем-то мясным, но само мясо на зубах так и не отметилось. Правда перловки было до обидного мало, но зато она была горячей. Ерунда все это, главное – завтрак все-таки был! И никуда не надо было идти, и Акимов над ухом не нудел, и ротный не орал. Лежи себе и лежи. Красота! Правда дырка в груди продолжала болеть, неудачно попал-таки сучий фриц. Или наоборот удачно? Еще бы правее и…

"А вообще, слово "попал" имеет положительный или отрицательный смысл? Или вообще нейтральный?" – задумался Вова. В фрица из винтовки попал – хорошо. На баки попал – плохо. Сначала этот лох попал на фуру, это – хорошо. Для Вовы. Потом Три Процента попал на ментов и ему стало плохо. Дальше он попал сюда, и ему стало еще хуже. Потом он попал на фронт, потом в окружение, потом… С каждым разом становилось все хуже и хуже, хуже и хуже… "Надоело мне это плавное перетекание из одной жопы в другую" – подумал Лопухов. И тут до него дошло! Ну как может быть положительным слово, в котором первые четыре буквы всем обозначают известную часть тела?! И последняя буква "л" здесь ничего не меняет. А вот судьбу свою надо менять. Как? Есть время подумать. А пока он решил познакомиться с ближайшими соседями.

Палата была не очень большой, десятка на три коек. Проходы – еле протиснуться, ни о каких тумбочках для личных вещей и речи не шло. Все раненые с проникающими ранениями грудной клетки, большинство неподвижно лежащие. Слева от Вовы лежал артиллерист, получивший в спину осколок минометной мины, справа – сапер, представившийся Николаем. Сапер оказался настоящим кладезем информации о местных событиях. Уже через десять минут Вова знал, что Коля-сапер лежит здесь третий месяц, и что ранен он был случайным снарядом. Осколок перебил ребра, которые потом не совсем удачно срослись и с таким ранением дальнейшее нахождение в Красной армии ему уже не светит.

– Врачи сказали – комиссуют вчистую.

Этим обстоятельством он был чрезвычайно доволен и даже не скрывал этого. Вова тоже позавидовал ему – Коля-сапер точно доживет до Победы. По коридору застучали чьи-то каблуки, и по палате прошло непонятное Вове шевеление.

– Чего это они?

– Обход начинается, – пояснил разговорчивый сосед.

– Ну и что?

– Сейчас увидишь, – подмигнул сапер.

Дверь распахнулась и на пороге появилась женщина в белом халате. Нет, не женщина, а мечта попаданца после полугодового воздержания. Королева! Повелительница всех мужских, и не только сердец.

– Здравствуйте, товарищи раненые!

– Здравствуйте, Амалия Пална! – дружно откликнулись товарищи раненые.

Женщина вплыла в палату, раздвигая внезапно сгустившуюся атмосферу своим пышным бюстом. Белый халат она носила так, что он не висел мешком, а обтягивал и подчеркивал все ее достоинства. А там было, что подчеркивать!

В военное время женщины сильно изменились. Они подурнели, осунулись, закутались в серые и черные одежды. Не все, конечно, но большинство. От голода, холода, лишений войны они уменьшились, ссохлись, потемнели. Даже молодые девушки стали казаться старушками. Другие, в основном те, кто имел неограниченный доступ к продовольствию, наоборот раздались, округлились, приобрели, порой, совсем уж необъятные размеры. Как ни странно, но именно они пользовались наибольшим успехом у мужской части тылового населения. Видимо, из-за доступа к продовольственным и другим материальным благам.

Амалия Павловна же, относилась к третьему типу – холеных томных красавиц, сохранившихся с довоенных времен и не утративших своих достоинств благодаря высокому положению своих мужей. Или ухажеров, если мужья временно или постоянно отсутствовали. За все время своего пребывания здесь, Вова был практически лишен возможности общения с женским полом, постоянно находясь в мужском коллективе, скованном рамками армейской дисциплины. В тыловых частях на одну женщину приходилась сотня-другая мужчин и простому красноармейцу они были просто недоступны. Женщины, подобные Амалии, были недоступны в квадрате, а тут вот она, совсем рядом, только руку протяни.

– Кто тут у нас новенький? – поинтересовалась врачиха, подходя к Вовиной кровати.

Вовин язык внезапно стал деревянным, и он смог только выдавить из себя.

– Я, Вова я, Лопухов.

– Лопухов? – улыбнулась женщина. – Как себя чувствуете, Лопухов?

– Грудь болит.

– Сейчас посмотрим.

Врач откинула одеяло, нежные розовые пальчики коснулись Вовиной груди, того как током ударило, в голове приятно зашумело.

– Для такого ранения, картина очень даже хорошая. Рану вам обработали грамотно, пневмоторакса удалось избежать, нагноения, вроде, тоже нет. После обеда назначаю вам перевязку, там и посмотрим.

Амалия Павловна прикрыла Вову одеялом, нечаянно задев его плечо одним из своих выдающихся холмов. А запах! О, этот запах, прорывающийся сквозь вонючую больничную атмосферу! "Красная Москва", с примешанным к нему теплым женским запахом самой Амалии и еще какой-то медицины. И тут докторша повернулась к лежащему через узкий проход артиллеристу и наклонилась над ним. Вовина крыша, шурша, стремительно понеслась куда-то вниз. Она что-то спрашивала у раненого, но Лопухов этого уже не слышал. Роскошества ее тыльной части предстали перед Вовиным взглядом во всей красе, буквально нависли над ним.

Действие опережает мысль. Три Процента еще не осознал, что он делает, а его рука уже легла на роскошный зад докторши. И слегка его сжала. Зад был такой мягкий, такой… Шлеп!

– У-й-й-й-й!

В отличие от ягодицы, рука у Амалии Павловны оказалась весьма твердой. И сильной. Хорошо хоть по шаловливой руке получил Вова, а не по морде.

– Ты, что себе позволяешь?!

– Я…, я…., я….

На Вову напал ступор. Он и сам не мог понять, как осмелился на такое.

– П-простите меня, пожалуйста. Я больше не буду.

Гневно сведенные на переносице брови грозной красавицы слегка разгладились.

– Еще раз повторится…

Женщина отвернулась от Вовы и опять занялась артиллеристом. Три Процента постарался отключить слух, зрение, обоняние, прикинулся ветошью и лежал тихо-тихо, боясь повторно привлечь внимание докторши. Наконец, бесконечно длящийся обход завершился.

– До свидания, товарищи раненые!

– До свидания, Амалия Пална!

Гы-гы-гы, гы-гы, гы. Давился смехом артиллерист, он лежал на животе, и ему было проще. Га, га-га, га-га-га. Ржали остальные, кто лежал на спине.

– Ну, насмешил, – Коля-сапер аж прослезился, – она же зав отделением и твой лечащий врач, а муж у нее – начальник госпиталя. А ты ее, гы-гы-гы, за жопу, гы-гы-гы.

– Ты даешь, Лопух, – встрял артиллерист.

Упоминание собственной фамилии в таком контексте разозлило Вову.

– Сам козел, в жопу раненый!

Но это вызвало только новый приступ гогота.

Как ни странно, в этот момент товарищ военврач третьего ранга Амалия Павловна тоже думала о Вове. Восемь лет назад ее нынешний муж оставил прежнюю семью ради молоденькой выпускницы ленинградского мединститута. Скандал тогда был грандиозный, пришлось даже уехать в другой город. Постепенно жизнь наладилась, кадрами такой квалификации разбрасываться было не принято, и муж опять пошел вверх по служебной лестнице. А она всегда была при нем. Но время шло, Малечка превратилась в Амалию Павловну, набралась женской силы, а муж…

С началом войны стало совсем тоскливо. Мужа, как опытного администратора и еще более опытного хирурга назначили начальником госпиталя, она стала заведующей отделением. А вокруг было столько мужчин, сильных, молодых, красивых, выздоравливающих… Но только некоторые из "шпалоносцев" и самые отчаянные лейтенанты рисковали проявить к ней, как к женщине, робкие знаки внимания. Ах, может, она и поддалась бы на их наивные уловки, но в переполненном госпитале просто невозможно было уединиться. И она не какая-то там шалава, чтобы впопыхах заниматься этим в какой-нибудь грязной кладовке. И скрыть отношения невозможно, через час будет знать весь госпиталь.