Текст книги "Не мой персонаж (СИ)"
Автор книги: Вадим Степанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Annotation
Мой вклад на тему Галатеи
Степанов Вадим
Степанов Вадим
Не мой персонаж
Еще не успев открыть дверь, я почувствовал, что это случилось. Она висела в спальне, зацепив один конец бельевой веревки за крючок, на котором висела люстра. Петля была затянута так сильно, что, казалось, полностью передавила шею. Стройные ноги болтались, как две бесформенные палки, обтянутые тканью джинсов. Всегда красивые и ровно уложенные волосы мышиного цвета полностью закрывали лицо, неестественно спадая вперед.
Я поставили сумку в прихожей, снял куртку и вернулся в спальню. Упавший табурет задел декоративную вазу у стены и она разбилась. В общем-то, она мне никогда не нравилась.
– Как успехи? – поднимая опрокинутый табурет, спросил я.
– Ноги судорогой сводит, – ответила моя красотка, находя опору ногами. – Поможешь?
– Конечно.
Я сходил на кухню за другим табуретом и поставил его рядом с тем, который позволял ослабить петлю моей девушке. "Моя девушка" – это я для того, чтобы не повторяться. Так -то у нее было имя. Ее звали Алина. И я, безусловно, хотел бы, чтобы она была моей девушкой. Мы даже спали однажды, и много проводим времени вместе. А еще она искренне увлечена моим хобби – писательством, и всегда с нетерпением ждет меня с работы. Правда, в петле первый раз. Ну, что же, бывало и хуже.
– Как же ты дышишь? – удивился я, пытаясь просунуть пальцы между туго затянутой веревкой и ее шеей.
– Никак, – хрипло ответила Алина. – Мне кажется, я и без веревки не особо умею это делать. Если бы умела, может быть, с газом тогда получилось.
О, это забавная история с газом. На планерке у меня затрезвонил мобильник, и кто-то настойчиво лишал меня премии, не прерывая звонок. А потом, похолодевший от ужаса, я выслушивал бессвязную речь диспетчера из ТСЖ, который собирался ломать мне дверь. Да, соседи тогда долго мне выговаривали, что я забыл выключить конфорки – такова была официальная версия этого происшествия. На самом деле, моя отчаянная девушка просто открыла газ, и, взяв подушку, чтобы было удобнее умирать, прилегла возле плиты. Но неудачно, конечно. Мы уже знали, что будет неудачно, потому что до этого были резаные вены, падение с высоты, таблетки и даже удар током, после которого мне пришлось покупать новый щиток, взамен сгоревшего. И хоть газ не повредил Алине, он сильно подпортил мое реноме хорошего соседа. Так что, моя подружка обещала больше не убивать себя общественно опасным способом. Однако все спичечные коробки и зажигалки я из дома унес, на всякий случай.
– Ты обещала не пробовать без меня, – наконец стягивая петлю, пожурил я.
– Я знаю, – проводя изящной ручкой по тонкой шее, ответила Алина. – Извини. Просто что-то накатило.
– Поужинаем? – предложил я, снимая ее с табурета.
– Давай, – легко согласилась она, упираясь руками мне в плечи. – После этого всегда так есть хочется.
– Это в тебе просыпается жажда жить.
– Сомневаюсь, скорее от скуки. Я почти два часа там провисела, знаешь как скучно и неприятно – болтаешься там, как сопля и ничего сделать не можешь.
– Вот и нечего было самодеятельностью заниматься.
Я помыл руки, снял рабочий костюм, надел домашние джинсы и футболку. После, я кинул на сковороду заранее нарезанное куриное филе, и разогрел в микроволновке вареный картофель.
– Салатик порезать? – спросила Алина.
– Давай, – кивнул я, издеваясь над скворчащим на сковороде филе, помогая себе деревянной лопаткой.
– Вина будешь? – спросил я, разложив по тарелкам нехитрую снедь.
– Я все выпила сегодня, – стыдливо потупилась Алина. – Но еще коньяк остался.
– Ну, что же, – кивнул я, – сегодня, наверно, можно и коньяк. А ты не пей без меня, ты начинаешь в депрессию впадать.
– Легко тебе говорить. У тебя всегда есть занятие. На работе – работа, дома – я. А мне, что делать?
– Найти тебе занятие? – предложил я.
– Нет уж, – сникла Алина. – Опять заставишь Чехова переписывать или стихи учить.
– Должен же кто-то заниматься твоим образованием. Читать ты не хочешь, смотреть тебе нечего, музыку ты не любишь.
– Ты прекрасно понимаешь, что мне все это не нужно, – Алина очень серьезно посмотрела на меня. – Ты попробуешь сегодня еще раз?
– Попробую, – после паузы ответил я, и влил в себя горячий и холодный, сладко -вонючий коньяк.
Пробовали мы каждый вечер. И я ненавидел это. Каждый вечер я описывал ее, так реалистично, насколько это возможно, я писал про тонкий курносый нос, пухлые губы, серые глаза, с небольшими карими крапинками. Я замечал, такие детали, которые не каждый муж мог бы разглядеть у своей жены, прожив с ней двадцать лет. Я точно знал, все ее размеры, потому что однажды она заставила меня себя измерить. Это было смешно и грустно, я чувствовал себя в тот момент портным и, в то же время, гробовщиком. У Алины была невероятно гладкая кожа, очень тонкие и худые кисти рук, чуть узловатые пальцы. Ее ушки чуть оттопыривались, забавно выглядывая сквозь завесу прямых волос. Мизинец на правой ноге немного прятался за безымянный палец, от постоянной носки узких туфель. И это было странно, ведь ничего подобного не наблюдалось на ноге левой. А еще у нее была маленькая круглая родинка на виске, она спряталась на границе волос, совсем близко к правому уху.
А дальше я описывал ее смерть. Сперва я писал, что она просто засыпает и не просыпается. Но Алину это не устраивало. Ей непременно нужна была причина. И я придумывал причины, каждый раз разные. Это был и инфаркт, и инсульт, и эмболия коронарных сосудов, и много другое. Я стал действительно в этом разбираться. Начитавшись статей в Интернете, и пролистав несколько библиотечный справочников, я не просто мог указать причину ее смерти, но и описать симптоматику, и, соответственно, предсмертное поведение. Это было ужасно, каждый раз описывать учащенное дыхание, боли в груди, различные рези, потемнения в глазах. Хорошо, что через определенное время я перестал принимать это близко к сердцу и стал относиться к нашим занятиям, как к забавной медицинской викторине "от чего сегодня умерла Алина". Была и несомненная польза в таких упражнениях. Во-первых, я практиковал свой писательский навык, а во-вторых, я мог с почти стопроцентной точностью сказать, отчего умру сам. К слову, это открытие заставило меня отказаться от жирного мяса и перейти на более легкие сигареты, с надеждой, в последующем, бросить совсем. И все же, это выматывало.
К концу вечера, когда мои попытки заканчивались ничем, и я злой и уставший шел спать, мне хотелось только забыться в уютной неге пуховой подушки. И хоть Алина недвусмысленно предлагала провести ночь с большей пользой, всячески подогревая мой интерес наготой и позами, мне секса уже не хотелось. А когда желание просыпалось, перед глазами снова появлялся образ убивающей себя юной девушки, чье красиво тело я знал лучше, чем свое. Впрочем, это было еще не самое страшное.
Однажды в ее прекрасную головку пришла мысль, что убить ее в рассказе недостаточно. Алина считала, что раз она существует, как реальный человек, с реальным телом, то и умереть она должна не на бумаге. Но дальше – больше, поэкспериментировав с разными способами ухода из жизни, она решила, что раз ей суждено умереть по чужому умыслу, то реализация тоже должна быть со стороны. Признаться, логика в этом была, но, где найти человека способного на такой шаг добровольно? Алина генерировала возможности, повергающие меня в ужас. То она собиралась гулять по "плохим" районам, в темное время суток, то броситься под машину, и даже захватить заложников, или ограбить банк. Иногда она комбинировала варианты, но не находила приемлемых. Ведь надеяться на порядочность потенциальных убийц не приходилось. А как всякая взрослая девушка Алина понимала, что бывает что-то и пострашнее смерти. А варианты, где она подставляет людей, заставляя убить себя, она отвергала, как непорядочные. Такая вот она была принципиальная. И, конечно, отдуваться снова пришлось мне.
Это был самый незабываемый день в моей жизни. Причем забыть мне его хочется прямо с начала уговоров, и до того момента, когда моя неудавшаяся жертва, вытирает нож от собственной крови, чтобы не капала на бежевый коврик в ванной, и успокаивает меня, бьющегося в истерике на холодном кафеле. Я не знаю, как кто-то может убить человека. Ну, то есть, я понимаю, когда в пылу борьбы, или несчастный случай, или на войне, например. Но чтобы вот так, хладнокровно, взять и убить человека, неважно по какой причине. Это не укладывалось в голове. Я про себя тогда много узнал. И про человечество тоже. Хладнокровное убийство не природный дар, это аномалия, паразитирующая на душе тупого примитивного зверя.
Если бы я знал, какие испытания на меня свалятся в тот обычный субботний день нашей встречи, я закрыл бы ноутбук, извинился и ушел. Я часто вспоминаю тот день и думаю про альтернативный исход встречи. Но "что бы было, если" – лейтмотив неудачников.
Я себя не считал успешным. Закончив универ, я устроился по специальности на фирму, занимающуюся юридическим сопровождением бизнеса. Снял квартиру, продолжил свое студенческое хобби – сочинять. Все. Больше про себя сказать нечего. Я мечтал купить квартиру в ипотеку, выплачивал кредит за бюджетную иномарку, и облизывался на макбук. Девушки не задерживались надолго, видимо, считая меня скучным и не перспективным. К тридцати годам, я имел средний заработок, средние накопления, средние перманентные отношения, средних друзей, среднюю жизнь. Зато понятную и спокойную. Пять дней в неделю я ломал глаза перед монитором в офисе, заглядывая в глаза клиентам и начальству, в воскресенье навещал родителей и автомойку, и только в субботу писал. Вернее писал я почти каждый день, но по чуть-чуть, идеи, стихи, наброски. И только в субботу, я уходил из дома, подальше от интернета, роликов на ютуб, сериалов и бутербродов с колбасой и сыром, брал свой дешевенький ноутбук, забивался в угол местного ресторана быстрого питания и писал. Это было мое любимое время. Я чувствовал себя иначе, выглядел иначе, жили иначе. По субботам я был другим человеком, с мечтой, с перспективой, с большим уважением к самому себе. Меня по субботам так переполняла энергия, что я сам себе казался супергероем. Возможно, именно поэтому большинство знакомств у меня происходило в этот день. Иногда девушки сами подходили знакомиться, любопытствуя моей загадочностью, но чаще я подходил сам, наполнившись самоуважением и храбростью другого я.
В ту субботу девушка подошла сама. Почему-то я сразу понял, что этот раз будет не таким, как другие. Она не стала делать длинные заходы и сразу спросила:
– Вы писатель?
А мой внутренний человек-паук недрогнувшим голосом согласился с этим утверждением. Хоть в конце вечера и пришлось мне признаться, что писатель я весьма условно. Ведь трудно называться писателем, не опубликовав ни одного, даже самого небольшого рассказа. Ну, интернеты не в счет. Однако же, Алину это не смутило, а я был – не я, я был субботний, и тоже не настаивал на этой условности. Тем же вечером она напросилась ко мне домой. И в любой другой раз, я бы напрягся, но она называла меня писателем, а выглядела так, словно только со съемок для журнала "максим". Не то чтобы, раздетая или в образе, просто очень крутая и сексуальная. И пахло от нее невероятно вкусно – абрикосом. Впрочем, теперь мне этот запах не кажется таким уж приятным. Он всюду следует за ней, сопровождая не только приятные, но и жуткие моменты наших отношений. Но тогда я сходил от него с ума. И наша близость – это было прекрасно. Она доверяла мне, словно мы давно знакомы, не торопила и не отставала, и не останавливала, когда я, одурманенный ее теплом, запахом, ощущением гладкой кожи под своими ладонями, становился слишком смелым. А утром она меня огорошила.
– Ты не поверишь, – сказала она.
– Поверю, – я как дурак улыбался.
– Ты подумаешь, что я сумасшедшая.
– Все сумасшедшие. Я тоже сумасшедший, ведь мне кажется, что я в тебя безнадежно влюбился.
Если бы я знал тогда, как она мучается. И она рассказала. О, в это было совсем не просто поверить. И я не верил. А она говорила и убеждала, начала рыдать, и я тогда, конечно, испугался. Ведь я полюбил сумасшедшую.
И я готов был ей поверить, готов. Но как в такое поверить? В отчаянии, она схватила кухонный нож, которым я только что отрезал куски от батона, и полоснула по запястью. И ничего не произошло. Вернее произошло, кровь брызнула, на ноже остались капли, а вот порез сразу затянулся. И вот тогда я поверил.
Ее история была такой же сумасшедшей, как и она сама. Может, начала она неправильно? Но разобраться в том, что она говорит, смог я не с первого раза.
Однажды она появилась на свет, не как все люди, а сразу возле входной двери. Дрожащими пальцами она достала из сумочки ключи и, не сразу попав в замок, открыла дверь. Дальше, не раздеваясь, она пошла на кухню, достала из холодильника початую бутылку мартини, и стала заливать свое горе. Она уже тогда понимала, что жизнь кончилась, и теперь, когда из ее сердца вырван огромный кусок, часть жизни, свет и смысли существования, ей незачем жить. Она достала из аптечки таблетки и все проглотила, по одной запивая алкоголем. Съев последнюю, оставленную "про запас" шоколадку, она пошла в спальню, где планировала закончить свой земной путь, не раздеваясь, и на свежем, пахнущем кондиционером, белье. Но вдруг она заметила, что дома находится не одна. В другой комнате, за каким-то древним компьютером сидел пожилой мужик и чего-то печатал. В ту же секунду с нее слетел подступивший сон, и она принялась кричать и возмущаться таким вторжением. Мужик тоже повел себя странно, он хватался за сердце и что-то нечленораздельное блеял. Наконец, успокоившись, они смогли поговорить.
Мужик был писатель, который кропал душещипательную историю о несчастной любви, с печальным концом. Как в последствии выяснилось, Алина была его главным персонажем. Дальше Алина пытается рассуждать на мистические темы, вспоминая Галатею и материализацию чувственных идей. Но это у нее плохо получается. Однако же, остается факт: каким-то чудом, ее образ из повествования незнакомого писателя, материализовался в мире реальном. Тот писатель (полагаю, такой же дилетант, как и я) устроил ряд проверок этому "чуду", дописывая и меняя образ Алины, из – за чего, ее волосы приобрели странный сероватый оттенок, рост увеличился, а вот нужные пропорции остались нетронутыми, о чем она, как мне кажется, сожалела. Писатель был настолько поражен случившимся, что сразу перестал писать свою историю, в которой собирался погубить самоубийством несчастную девушку. Проблема была лишь в том, что эта самая девушка уже нажралась таблеток, и, следуя логике рассказа, очень хотела спать. Но автор уже понял, что девушка настоящая, и убивать такую, ему совсем расхотелось, в чем я его прекрасно понимаю. Поэтому, закончив нелогично свой рассказ, чем -то вроде: "но она так и не уснула", он вышел из квартиры и больше не вернулся. Алина же, не в состоянии больше заснуть, осталась ждать писателя в квартире. Но тот не появился, ни в тот же вечер, ни на следующий день. Когда прошла неделя, отечественная Галатея поняла, что надо брать судьбу в свои руки и решила закончить рассказ самостоятельно, благо компьютер остался на прежнем месте, даже не выключенным. Но из этого эксперимента ничего не вышло, и Алина окончательно затосковала. Все ее нутро требовало смерти, ведь изначально ее образ, ход мыслей, ипостась были направлены на фатальный конец. К тому же, добавлялись неприятные ощущение от постоянного бодрствования, ведь Алина так и не смогла уснуть. И вот уже неделю мучалась непривычно длинным периодом бдения. В отчаянии она впервые попробовала убить себя по-настоящему. И, понятно, у нее не получилось. И тогда, растерянная и усталая, она вышла на улицу, в поисках выхода из этой непростой ситуации.
Алина рассуждала просто, если ее появление связанно с писателем, то и смерть должна быть связанна с ним. Однако найти, неизвестно куда запропастившегося автора она не могла, просто не представляя, как это сделать и с чего начать. Поэтому стала просто обходить места максимальной концентрации человеческих душ, в надежде встретить нужного человека. В одном из ресторанов быстрого питания она увидела молодого человека, с печатью глубокомысленного пафоса на лице, и в этом похожего на создавшего ее автора. Эта была единственная зацепка, и буквально соломинка, в море безразличных выражений и окружающей пустоты. Собравшись с духом, она решила подойти к этому молодому человеку. А дальше уже действовала по своему женскому наитию. Она понимала, что молодого человека надо заинтересовать, и начала заигрывать. Ну, а дальше уже начинается моя история, ведь тем молодым человеком был, конечно, я.
Я в очередной раз мучил себя и свою музу описанием смерти Алины. Я уже знал, просто чувствовал, что у меня ничего не получится. Однако, мне очень хотелось ей помочь, даже не из-за нее, а просто потому что это безумие надо было заканчивать.
– Знаешь, – сказал я, – это бессмысленно.
– Почему? – спросила она.
– Мы это делаем каждый вечер и ничего не получается. Нужен другой подход.
– Я еще тонуть не пробовала! – обрадовано воскликнула Алина. – Давай я наберу ванну, а ты меня поддержишь.
– Щас! – не согласился я.
– Ну, почему?
– Во-первых, – стараясь не кричать, стал объяснять я, – это очень неприятно. Легкие словно обжигает огнем, голову разрывает от боли и так далее. А во-вторых, я больше никогда, слышишь, никогда не буду этого делать. Даже если от этого будет зависеть моя собственная жизнь, я лучше пожертвую собой, чем сделаю это снова.
– Но что тогда?
– Не знаю, – я погрузился в долгое молчание, даже закрыл ноутбук, чтобы удобнее было молчать. – Вот что, – придумал, наконец, я. – Мы найдем твоего создателя, и пусть он заканчивает то, что начал.
– Ты думаешь, мы сможем его найти?
– Без вариантов, – твердо сказал я. – Люди не персонажи, просто так не пропадают по собственной воле. Если даже они решают это сделать, то, пропав в одном месте, обязательно появляются в другом.
– На выходных поедем искать? – спросила Алина, азартно блеснув глазами.
– Почему на выходных?
– Ты еще два дня работаешь.
– Я за эти два дня точно рехнусь, – сам сказал и сам поверил, потому что было близко к истине. – Поедем сейчас.
Жил чудесный автор всего в двадцати минута езды от моего дома. Я боялся, что мы не застанем его дома, но зря боялся. Правда назвать эту встречу приятной язык не повернется. Увидев нас в дверях, автор схватился за сердце и плюхнулся прямо на расставленные в прихожей ботинки. Он был действительно почтительного возраста, судя по морщинистому лицу, седине и вытянутым рейтузам. Я всерьез испугался за его сердце. Стоило бы нам ехать, чтобы одним своим появлением отправить на тот свет пожилого дядечку. Но обошлось, автор оклемался, а когда я принес ему воды из кухни, даже заговорил.
– Я думал ты просто мираж, – первое, что мы услышали от автора. – Думал, что переутомление так сказывается. Поэтому и помчался к сестре в деревню, дышать свежим воздухом и расслаблять ум наблюдениями за домашней скотиной.
– Но я уж точно не мираж, – заметил я. – Могу даже паспорт показать.
Мы привели старика в чувство и усадили на диван. Чтобы как-то оттенить нелепость ситуации, познакомились. Он представился Дмитрием, я – Артемом. Алину представлять не надо было. Конечно, называть человека вдвое старше себя по имени было непривычно, но я справился. Мы даже перешли на "ты". Я рассказал Дмитрию о проведенных днях с героиней его рассказа, он поведал, как эти дни отпаивался пустырником. Я предложил выпить чаю, он согласился, и после непростого знакомства, за чашкой горячего напитка, мы, наконец, смогли поговорить по существу.
– Почему ты не даешь ей уснуть, – спросил я. – Не хочешь убивать, понимаю, но как ей жить без сна.
– Это была единственная возможность ее остановить, – ответил он, нисколько не смущаясь, что о присутствующей даме мы говорим в третьем лице. – С момента ее появления в первой строчке, она уже умирала. Не важно, выпила бы она таблетки или нет, узнала бы она какую-нибудь новость, изменившую весь лейтмотив, и заставившую ее передумать, она все равно должна была умереть. Так она задумывалась. И сон, это спусковой курок, неотвратимо несущийся к капсюлю. Ее можно было остановить только так. А я очень хотел ее остановить, даже не веря до конца, что она настоящая. Этот образ, что появился у меня перед глазами, он не заслуживал смерти.
– А разве он заслуживает такой жизни?
– Нет, – Дмитрий сочувственно посмотрел на необычно молчаливую Алину, – я понимаю, как тебе тяжело. То, что Артем рассказал, это ужасно. Ты правда пытался...
– Давай не будем об этом, – попросил я. – Я хочу забыть свои попытки, как страшный сон.
– Я понимаю, – теперь уже сочувственный взгляд достался мне. – Я вот не смог. Это слабость. И это непростительно перекладывать свою ответственность на чужие плечи. Я никогда так не поступал. А сейчас... Видимо, старею. Но я все исправлю, обещаю. Я сам, сам все исправлю.
С этими словами Дмитрий встал и пошел в комнату. Мы с Алиной побежали за ним. Дмитрий включил компьютер, открыл "вордовский" документ и начал печатать. В какой-то момент он перестал печатать и посмотрел за правое плечо, где стояла Алина.
– И тебе не страшно? – спросил он.
– Страшно, – ответила Алина. – Страшно, что я так и не найду себе покоя.
Двитрий кивнул и уверенно продолжил печатать. По мере того, как росло количество слов в его рассказе, сонливее становилась Алина. Сперва она просто позевывала, потом начал откровенно потягиваться, а зевота приобрела такую интенсивность, что и мы с Дмитрием заразились ей. Понемногу они сникала, наваливаясь на плечо автора. А когда ватные ноги окончательно потеряли твердость, она переместилась на диван и растянулась по всей его длине.
Я перестал следить за рассказом, и смотрел только на нее. Какая она была красивая, как мило она сложила ладони, прежде чем опустить на них голову. Ее веки сомкнулись и мне вдруг стало так одиноко и тоскливо, что захотелось броситься к ней и начать трясти, чтобы только она не засыпала. Но это было бы эгоистично. Она заслужила покой. В какой-то момент она открыла глаза и посмотрела прямо на меня. Ей было тяжело держать свинцовый веки, но она упрямо их не опускала, продолжая со мной зрительный контакт. Потом она улыбнулась, светло, как всегда это делала, и мне стало одновременно тепло и страшно. И вдруг ее глаза захлопнулись, улыбка стала меркнуть, а мерное дыхание сделалось почти неслышным.
– Точка, – сказал Дмитрий и отклонился от стола.
– Точка, – согласился я, продолжая смотреть на Алину.
– Не хочешь вина? – спросил Дмитрий.
– Я бы водки жахнул, – ответил я.
– Есть и водка, – заверил Дмитрий, и предложил пройти на кухню.
А мне и хотелось и не хотелось идти за ним. Мне казалось, что, покинув комнату, я больше никогда не увижу Алину. И это было странно, ведь все последние дни, я только и мечтал об этом.
Водка была горькой, а закуска слабой. С разрешения хозяина, я порылся в холодильнике и нашел маринованные огурцы, с ними пилось легче. По счастью, на его кухне можно было курить, и в этом пагубном деле я был не одинок. Дмитрий курил крепкие черные сигареты, а я легкие белые, но дым у нас получался одинаково волшебным. Уходить не хотелось, а хозяин не гнал. Вдруг я понял, что у меня есть возможность поговорить с человеком, разделяющим мои взгляды, и, как я выяснил в процессе разговора, и мою писательскую судьбу. Дмитрий тоже не публиковался. Но он пенял на поздний приход в эту творческую жизнь. А мне казалось, что это просто судьба, если тебе не суждено быть востребованным автором, и ты не готов положить жизнь на это дело, чтобы исправить ситуацию, то ты так и останешься автором произведений для самиздата.
– Но почему именно такой рассказ? – спросил я. – Вокруг же и так полно уныния и серости. Не лучше ли писать что-нибудь светлое, жизнеутверждающее, приносящее радость?
– Лучше, конечно, – согласился Дмитрий. – Но разве мы выбираем? Муза принесла подарок – вдохновение. Ты можешь его взять или отказаться. Но где гарантии, что она не обидится, и не откажется снова приходить. А потом, идея хороша сама по себе, безотносительно финала. Это же не реальная жизнь, где важность жизни первостепенна. Здесь в почете другие символы. Здесь важен посыл, месседж, и важно его донести. К сожалению, чем страшнее и ярче образы, тем больше шансов достучаться до других.
– Но какой месседж был у этого рассказа? – не понял я. – Почему важно было, чтобы она умерла?
– Мне хотелось показать всю бесчеловечность нашего окружения. Ведь Алина девушка современности, где подобный исход никого не удивляет. Смерть, вообще, не кажется чем-то страшным и необратимым. Подумать только, но выбрать борьбу, даже с нечеловеческими страданиями (которые бы быстро прошли), она не захотела. Заметь, все вокруг хотят быстрого исхода. Люблю – не люблю, ах не любишь, значит, смерть. Глупость, романтизированная и возведенная в норму. Мы так боимся, еще не коснувшихся нас по-настоящему, страданий, что заранее готовы от них убежать. Я писал предостережение, понимаешь?
– Понимаю, – согласился я. – А когда, в последний раз, ты писал что-то позитивное? Ну, вот, чтобы никто не умирал, не страдал. Чтобы все жили дружно и счастливо.
– А разве так бывает? И на чем тогда строить сюжет, где брать конфликт? Да и кто будет читать такое?
– Допустим, – снова согласился я. – А вот просто счастливый финал, когда у тебя был в последний раз.
– Давно, пожалуй, – задумался Дмитрий. – А можно смерть врага считать счастливым финалом?
– Почему нет, – пожал я плечами. – Если не ставить тождество между "счастливый" и "хороший", то, пожалуй, можно. Мне кажется, к счастливым финалам надо чаще стремиться. Их все любят, они дарят свет и радость. Быть может, эти вещи важнее, чем какой-то месседж. Знаешь, нас так часто поучают, что это уже невозможно переваривать. И душа так и просит, чего-нибудь хорошего, доброго, веселого. Может быть, этому миру достаточно посланий?
– А что же мне делать, если я хочу высказаться?
– Выскажись, только не пытай людей страхами.
Это была замечательная ночь. Мы допили всю водку, и, наверно, провоняли всю квартиру сигаретным дымом. Но зато мы так наобщались, что под утро, даже немного тошнило от слов. Восход мы встретили молча, грея ладони на кружках горячего кофе.
Солнце пробивалось сквозь мусорки и провода лэп, окрашивая оранжевым стены бетонных домов. Это удивительное чувство вчерашнего солнца, которое снова вернулось.
И чтобы мы не говорили, чтобы не делали, оно снова вернется еще. И это, безусловно, счастливый финал.
Девушка Алина проспала двое суток, но так и не исчезла. Ей так понравилось не умирать, что, выспавшись, она решила лучше узнать эту жизнь. Только теперь она не будет чьим-то персонажем, она будет свободной. И с новыми силами начнет свою историю сначала.
