Текст книги "Навострятся ли тупари"

Автор книги: Вадим Полуян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

На пляж попал ты этим летом

на должность переодевалки

и начал пахнуть туалетом.

Преобразившийся вагон!..

В огонь почетнее, в огонь!

СТРОПТИВЕЦ

Работал по две смены Робот.

Был Роботу несвойствен ропот.

Готов и по три смены не простаивать —

в нем внутренность-то не простая ведь,

а полимеровая, пластиковая,

стальная, нержавеющая, платиновая…

Хоть завтра, хоть вчера, хоть ныне,

хоть в штурмовщину, хоть в аврал

привык он жертвовать без счету выходными

и на начальство не орал.

Отгулы Робот собирал, как подать,

и в день особенного напряжения

внезапно перестал работать

без всякого предупреждения.

Нарушив дисциплину и режим,

он самостийно отгулять решил…

С ума сошел! Объелся белены!

Куда ему? Не к теще ж на блины?..

Строптивцу-Роботу

решили дать по хоботу

и, руководствуясь суровыми мотивами,

отгульщика без снисхожденья размонтировали.

ИНОСКАЗАНИЕ

Я в медовых степях объезжал кобылиц…

Я в бедовых стихах избежал небылиц.

Но взмолилась одна небылица:

 «Мне бы плоть!

Мне бы кровь!

Мне бы лица!»

Пусть потешит нас мнимая скромница,

пусть былое за небылью скроется.

Брошью к горной груди приколотый,

золотится затейливый замок.

В замке тысяча тридцать три комнаты

при тринадцати тронных залах.

Шепотки в катакомбах каменных,

анекдотики про тупиц:

угадайте в тринадцати Каинах

нераскаянных братоубийц!

Этих Каинов славили Авели,

только Авели нынче мертвы.

Овцы жертвенный камень расплавили,

ждут не жертвы они, а жратвы. __

Где ковыль – их степная добыча?

Отдан в царство коровье да бычье.

Стыд и смех в стадах. Что за пастыри?

За стенами стареют зубастыми,

подперев потолки архипузами,

охраняют свой храп аркебузами.

И боятся барашки с овечками

невзначай обменяться словечками.

Вспять идут пароходики-годики

мимо мрачной, но мраморной готики.

Зря кукуют крикливые ходики,

зря строчат, свесив глупые гирики,

панегирики,

одики.

А сорока, монеты крадущая,

надрывается – вот так орунья! —

нет, мол, наших баранов курдючнее,

нету наших овец тонкоруннее.

Приходи-ка, волк-завхоз,

отдери ее за хвост!

Лбы бараньи не впали в беспамятство.

Стал дозорный на вышке усидчивей…

В одиночку, не в паре испанец-то

щекотал им нервишки усищами!

Высосав из пальца

золотой коньяк,

повезли испанца

на траурных конях.

Скинув с идола божьи одежды,

удивлялись: «Боже, а где ж ты?»

Гробовщик грубый грим с громовержца отер —

под бессмертной одеждою смертный актер!

Размечите по палкам загоны!

Различите по полкам законы!

Растопчите кнуты и плети!

Блейте!

Небесами глаза разверзались.

Небось сами языки развязались.

Ноги множились в карнавале.

Все друг друга короновали…

Но дудят трубачи-трепачи:

«Трепещи!»

И захлопнулись в замке ворота —

не смогла пролететь ворона.

И повис замок,

ибо визг замолк.

Пустота, как во ртах.

И в мозгах кавардак…

Под замком да под замком овечья отчизна.

Вы паситесь, но бросьте трепаться,

лишь твердите священные числа:

тринадцать, тринадцать, тринадцать…

Небылица из небылиц!

Мне бы в руку перо, мне бы лист…

ВОЛНЕНИЕ В ТРИ БАЛЛА

Трудилось, берег моя,

бутылочное море.

Волнение в три балла

купальщиков трепало.

 В волне поется, пляшется…

Но не поет сопляжница.

Мечтают две девицы:

«Мы вини, види, вици!»

Девицы обе синие,

как негры в Абиссинии.

Все их девичьи страсти

мне, как глухому «здрасте».

Гляжу, плывет белужина,

а я сижу без ужина.

Бросаюсь вплавь и – к рыбине:

«Икры бы мне! Икры бы мне!»

А рыба осклабляется,

как будто оскорбляется,

пускает в ход плавник:

«Отстань-ка, баловник!

Не видишь, брюхо продрано?

Икра на экспорт продана!»

ТУПАРИ

Кто в Алуште, кто в Алупке,

кто в Париже на постое…

Остроумные – в скорлупке,

тупари же – на просторе.

Не дохленький, а дошленький

берет места купейные…

Тупейные художники!

Поэты тупейные!

Цыганские романсы допеваем —

отупеваем!

В очереди нажим:

погоня за туфлями…

Не бреют бритвы, не режут ножи —

затуплены!

Философ постигает пустоту пусть —

так велит Тупость!

 В воскресенье,

понедельник,

вторник,

среду,

четверг,

пятницу и субботу – пение.

Отупение!

Убирайте комнату почище-ка —

вызываю точильщика!

Может, заключит кто пари:

навострятся ли тупари?

РЕЗЕПОВКА

Сквозит березняк над овражной рытвиной,

поник львиный зев, расточив благодать…

Деревушка-игрушка, с горы твоей

пол-России видать!

Демонстрируя яркость под солнцем,

режет взоры озер слюда…

В бронхи всасывается с подсосом

окружающая среда.

А хмельна-то она, а чиста-то!

Обезножим, но не уйдем.

Растеклось буреночье стадо

в травном небе Млечным Путем.

По непаханому распадку

хорохорятся воздуха,

и, свища бичом, грудь нараспашку,

ходит хриплый мат пастуха.

«Как вам наша грязишша ндравится,

растуда ее, рассюда?»…

Кому каторга, кому здравница

окружающая среда.

Есть тут музыка ветра в поле

и подпольные «Метрополи»:

у вдовы-самогонщицы Нинки

тоже можно пропиться до нитки!

И оплошина за оплошиной

низвергают душу на дно…

Здравствуй, рай, матюгами обложенный!

Знать, другого нам не дано.

Спать ложась без биде и ванны,

я стократ помолиться рад

на подарок Матрены Ивановны

из расхищенных царских врат.

Ты прости, Иоанн-апостол,

что живем, все молитвы тая,

что ты нами вслух не опознан,

что поругана церковь твоя.

Крепнет нитка тропа искомой

в забурьяненный мир исконный.

Вновь под платье кресты надеты.

Ишь, опомнились, ищут правду как!

Ослепленные деды

исцеляются в правнуках!

Небо шлет грозовые ливни,

отмывая земные язвы,

и по всей окоемной линии

возрождается утренник ясный.

А когда в деревнях за околицами

у тумана свиданье с зарей,

золотятся опята кольцами,

обручая меня с землей.

Мельтешит в матерщинниках зависть:

я в Резеповке ихней спасаюсь,

а для них – только кнут и серп…

Им Резеповка – не резерв!

ЗВОННИЦА

Есть странные страны,

где все не по-нашенски.

Но что с нашим городом, объясните!

Живут не житейски, а как-то монашески

четкие люди, как четки без нити.

Четкость – не чуткость.

Которые падали —

лежали. Их тут же вниманья лишали

не люди – панцири,

не сердца – скрижали.

Я заподозрил, что город сонный,

хоть полон динамики и механики.

Дремотно крутились людские сонмы,

не дремали лишь хамы, хамки и хамики.

Вон пеший

движется пешкой

целеустремленно, обрадованно…

Его повернули – пошел обратно.

Вставил спину в сотню спин,

взял, что брали другие…

Сплин?

Летаргия?

Для одних – кортеж,

для других – картёж.

Есть в колоде туз-макси, туз-мини.

Одна болезнь: «Поживешь-украдешь».

Одно лекарство: «Спиритус вини».

Спокойной ночи! Приятного сна!

Была старина, теперь новизна.

Новизна опостылела,

старина опустынена.

Сохнут охраняемые памятники.

Сонных убаюкивают маятники…

Домотался я, дремля,

вплоть до местного кремля.

Увидел звонницу-бесполезницу,

на небосводницу влез по лестнице.

Сводит она серость с синевой,

возвышаясь в гордости немой.

Зевы Зевсовы свисают силой медной.

А под ними незаметной смертной —

модница,

музейная работница,

за чтением романчиков

про девочек, про мальчиков

служит любопытству и культуре,

охраняя тишину на верхотуре:

«Гражданин, не подходите близко к краю!»

А внизу, под каменною гранью,

город корчится во сне многоглагольный,

видимый, как с неба, здесь, на колокольне.

Летопись вещает, что издревле

дремлет мир, но звонница не дремлет.

Ей ли долгих снов не поломать?

Лень положат под удары, как под розги,

колокол-отец, колокол-мать,

а вослед – колокола-подростки.

Но люди позаботились,

чтоб сон их был стабильным,

и приковали с этой целью

колокола за языки к стропилинам

чугунной цепью.

На пробужденье отнимает чаяния

немых многопудовое молчание.

– Девушка, а сколько звука в каждом пуде? —

спросил парень рабочего вида.

А я ему на ухо выдал:

– Давай город разбудим!

Мой напильник, твой навык исконный,

и… языки раскованы!

Я уж дарил инструмент, как Крез.

Я видел смотрительницы заплаканность.

Я чувствовал: жизнь воскрешают окрест

сперва набат,

потом благовест…

Но парень сказал, полуяблоко кушая:

– Ишь, разбуди их, разбереди!

А что после сна, впереди?

Сто раз бывало не лучшее – худшее…

Я сразу стал сонно-степенным:

«Наберусь лучше завтра сил».

И постепенно вниз по ступеням

с неба на землю, как трус, затрусил.

РАЗДОРОЖЬЕ

Запечатанная Троя —

несчастная Русь…

Запечаленная тройка,

нещадная рысь…

В дно глазниц, в оскал клычиный,

в спину и в живот – кнуты,

в кулачины

воткнуты.

Как недуг твой назвать? Открой мне!

Азиатская ли желтуха?

Европейское ль белокровье?

Прежде – жизнишка, нынче – житуха!

Я в деревне избу построю

с глазами печальными-распечальными.

Запечатанную мою Трою

распечатали!

Распечатали, как конверт…

Слёзы – с сосенки, слёзы – с ели…

Распечатали, как коробку конфет,

и… съели.

И, хрипя, получала поддых

уж не тройка, а пара гнедых.

Корчевали сады уголовники,

выставляя зады-уполовники.

Где заступа у челобитчика?

Неизвестный захватчик нов…

Ну что ты выпучила, печка,

белки порожних чугунов?

Взгляни-ка: маковка пуста,

а колокольня безъязыка…

И только в животе музыка

непреходящего поста.

Видно, черт своих скоморохов

с человеческими побратал.

И поджаривали нас на сковородках

с вышками по бортам…

Серебряные кони

луну из Волги пьют.

Сиреневые кони

зарю копытом бьют.

Правят деятели

к обочине,

чтоб мы забыли и о дедине,

и об отчине.

Не варварской – адскою силой творима

Вторая Италия из Третьего Рима.

Мы стали говорить не «класть», а «лóжить».

Телегу тянет ломовая лошадь.

Супонь ослаблена, хомут не душит.

А конь поводит ребрами – недужит!

Со всех сторон кричат: поосторожней!

Не растревожьте груз на раздорожье!

С тракта, с наледи

страх-то – на люди!

Погонщики охрипли от команд.

Всех ссорят сопромат и компромат.

Застыл ли, движется ли воз?

Все чувствуют себя, как в ВОС

(во Всесоюзном обществе слепых):

пусть тянет, если конь… А если бык?

За отстающим нет погонь.

Кнуты занесены: как быть-то?

Куда поскачешь, гордый конь,

и где приклонишь ты копыта?

Более подробно о серии

В довоенные 1930-е годы серия выходила не пойми как, на некоторых изданиях даже отсутствует год выпуска. Начиная с 1945 года, у книг появилась сквозная нумерация. Первый номер (сборник «Фронт смеется») вышел в апреле 1945 года, а последний 1132 – в декабре 1991 года (В. Вишневский «В отличие от себя»). В середине 1990-х годов была предпринята судорожная попытка возродить серию, вышло несколько книг мизерным тиражом, и, по-моему, за счет средств самих авторов, но инициатива быстро заглохла.

В период с 1945 по 1958 год приложение выходило нерегулярно – когда 10, а когда и 25 раз в год. С 1959 по 1970 год, в период, когда главным редактором «Крокодила» был Мануил Семёнов, «Библиотечка» как и сам журнал, появлялась в киосках «Союзпечати» 36 раз в году. А с 1971 по 1991 год периодичность была уменьшена до 24 выпусков в год.

Тираж этого издания был намного скромнее, чем у самого журнала и составлял в разные годы от 75 до 300 тысяч экземпляров. Объем книжечек был, как правило, 64 страницы (до 1971 года) или 48 страниц (начиная с 1971 года).

Техническими редакторами серии в разные годы были художники «Крокодила» Евгений Мигунов, Галина Караваева, Гарри Иорш, Герман Огородников, Марк Вайсборд.

Летом 1986 года, когда вышел юбилейный тысячный номер «Библиотеки Крокодила», в 18 номере самого журнала была опубликована большая статья с рассказом об истории данной серии.

Большую часть книг составляли авторские сборники рассказов, фельетонов, пародий или стихов какого-либо одного автора. Но периодически выходили и сборники, включающие произведения победителей крокодильских конкурсов или рассказы и стихи молодых авторов. Были и книжки, объединенные одной определенной темой, например, «Нарочно не придумаешь», «Жажда гола», «Страницы из биографии», «Между нами, женщинами…» и т. д. Часть книг отдавалась на откуп представителям союзных республик и стран соцлагеря, представляющих юмористические журналы-побратимы – «Нианги», «Перец», «Шлуота», «Ойленшпегель», «Лудаш Мати» и т. д.

У постоянных авторов «Крокодила», каждые три года выходило по книжке в «Библиотечке». Художники журнала иллюстрировали примерно по одной книге в год.

Среди авторов «Библиотеки Крокодила» были весьма примечательные личности, например, будущие режиссеры М. Захаров и С. Бодров; сценаристы бессмертных кинокомедий Леонида Гайдая – В. Бахнов, М. Слободской, Я. Костюковский; «серьезные» авторы, например, Л. Кассиль, Л. Зорин, Е. Евтушенко, С. Островой, Л. Ошанин, Р. Рождественский; детские писатели С. Михалков, А. Барто, С. Маршак, В. Драгунский (у последнего в «Библиотечке» в 1960 году вышла самая первая книга).

INFO

ПОЛУЯН Вадим Петрович

НАВОСТРЯТСЯ ЛИ ТУПАРИ?

Редактор В. Г. Победоносцев

Техн. редактор Л. И. Курлыкова

Сдано в набор 21.06.91. Подписано к печати 27.08.91.

Формат 70x108 1/32. Бумага типографская № 2. Гарнитура «Гарамонд». Офсетная печ. Усл. печ. л. 2,10. Усл. кр. отт. 2, 45. Уч. изд. л. 2,49. Тираж 75000. Заказ № 651. Цена 25 коп.

Типография издательства «Правда».

125865, ГСП, Москва, А-137, ул. «Правды», 24.

Индекс 72996

…………………..

FB2 – mefysto, 2023