Текст книги "Из наблюдений над прозой Всеволода Кочетова"
Автор книги: Вадим Скуратовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
AnnotationСкуратовский В. Из наблюдений над прозой Всеволода Кочетова // Vittorio : междунар. науч. сб., посвящ. 75-летию Витторио Страды. – М., 2005. – С. 693-700.
Примечания
1
2
3
4
Советский режим после антихрущевского дворцового переворота 1964 года и далее, вплоть до окончательной ликвидации «пражской весны» (1969), как правило, избегает широковещательных заявлений о ближайшей своей стратегии. Более того, он создает совершенно необозримую официальную словесность – надстройку над той стратегией, не столько ее объясняющую, сколько ее прячущую. Именно стратегические цели и намерения режима, в тумане той риторики, становятся вконец неясными – для всех классов советского общества, всех его социальных групп. Едва ли не самое популярное занятие в ту пору – создание своего рода политических «гороскопов», самое наивное политически-карточное гадание: что собирается предпринять затаившееся в своих намерениях кремлевское руководство? Да и вообще – есть ли у него эти намерения?
Сегодня, пожалуй, мы уже знаем: никакой, собственно, стратегии у того руководства в ту послехрущевскую пятилетку не было. Была самая элементарная административная, хозяйственная и, разумеется, идеологическая прагматика. Советская структура погружается в тину этой конформистской прагматики, которую двадцать лет спустя назовут «застоем» (робкая филология «перестройки» не рискнет произнести более энергичное – «реакция»).
Вот в тех условиях советское, скажем так, общественное мнение, лишенное самой элементарной информации о том, что происходит или может произойти «в сферах», хватается за любой факт, представляющийся сигнальным в отношении тех «сфер».
Именно таким фактом, ввиду того информационного дефицита, и предстал роман Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?». Собственно, «сигнальным» предстало само появление этого романа. Мифология тех лет немедленно связала его появление с самым высоким социальным заказом, с самой высокой санкцией на таковое.
Получалось так, что кочетовский роман – это как бы намеренная беллетризованная проговорка самых высоких советских персон о ближайших их планах, беллетризованный протокол главных намерений кремлевских мудрецов.
Похоже, что читательская мифология напрасно демонизировала этот роман и его автора как прямых трансляторов настроений тогдашней олигархии. «Чего же ты хочешь?» – едва ли прямая литературная интрига последней. К интеллектуальным особенностям советского руководства того эшелона относится скорее полная литературная глухота, чем намерения «литературно» (и вообще вслух) оглашать свои позиции. Дело все-таки в самом авторе, Всеволоде Анисимовиче Кочетове.
… В самом разгаре советского, а потом уже даже и мирового резонанса вокруг романа «Чего же ты хочешь?» итальянский ученый-славист Витторио Страда, пребывая в неожиданной и, пожалуй, даже уникальной роли и героя того романа, и его комментатора, следующим образом отозвался о лично ему знакомом советском романисте: «Кочетов произвел на меня впечатление холодного и ограниченного мелкого буржуа».
Пожалуй, самое точное во всей, скажем так, «кочетовиане» определение этого «романиста», готовая к его пониманию методология.
Всеволод Кочетов, поначалу писавший о колхозниках и рабочих, начиная с первого своего послесталинского романа «Молодость с нами» (1954), посвященного уже советской служилой интеллигенции (другой, впрочем, и не было), становился едва ли не «поэтом» специфической среды в этой «интеллигенции». Это именно мелкая и средняя номенклатурная «буржуазия», как она – и социологически, и психологически – сложилась в самые последние сезоны сталинской диктатуры и в самые последние «дооттепельные» сезоны уже после сталинской смерти. Сословие, вполне довольное собой и своей участью, зорко стерегущее и свое место в мире, и то, что можно было понять как то или иное посягательство на это место.
Павел Русанов в «Раковом корпусе» – еще необходимо «плакатный», резкий образ такого «холодного и ограниченного мелкого буржуа», неутомимого воителя за свое место.
Любопытно, что в романе украинского писателя Юрия Щербака «Барьер несовместимости», появившемся ровно спустя год после кочетовского романа, возникает, неким цензурно-редакторским чудом, образ такого же Русанова (да еще под той же фамилией!), а ему ассистируют упоминания о некоем бездарном писателе – по фамилии «Ершов».
В.А. Кочетов создает идеологически по-своему чрезвычайно точно структурированную трилогию, вобравшую в себя настроения и представления упомянутого сословия: «Братья Ершовы» (1958), «Секретарь обкома» (1961) и «Чего же ты хочешь?» (1969).
Заключительная часть трилогии, как то и подобает ей диалектически, с наибольшей последовательностью что ли, составляет всю номенклатуру лиц и положений, вызывающих неприятие социальной среды, столь близкой автору. Но, в сущности, почти такое же отрицательное перечисление содержат в себе предыдущие части кочетовской трилогии. Не случайно при появлении «Братьев Ершовых» «Правда», несколько изумленная количеством ревизионистов в этом романе, сдержанно упрекнула автора в том, что на самом деле соответствующие «настроения… затронули значительно меньший круг творческих работников, чем это показано в романе»1 . Но даже «Правда» не остановила автора, озабоченного прежде всего чистотой советского образа жизни, а точнее, исчислением всего того, что эту чистоту марает. В романе «Секретарь обкома» пятна на советском солнце, среди прочих, воплощает молодой поэт Птушков, и фонетически, и по всему другому своему облику отсылающий читателя к самому известному тогда поэту недолжного направления.
И тогда же «новомирский» автор, вызывающе подробно разобравший «Секретаря обкома» по всем его уязвимым морфологическим косточкам, обратил внимание на излишнюю склонность автора к «говорящим псевдонимам» в его книге, герои которой, и «положительные», и особенно «отрицательные», как в «псевдонимах», так и вообще в своем поведении, явственно соотносились с лицами, вполне реальными2 .
Последний роман кочетовского триптиха в защиту советского «статус кво» доводит главный творческий принцип автора до края, до некоторой патологии.
Палитра-то художника вообще была – небогата. Оттепельная интеллигенция, которая, разумеется, сразу заметила его общественную стратегию, заметила и эту скромность. С легкой руки драматурга Володина в широкий читательский и вообще разговорный обиход вошла поистине классическая кочетовская фраза: «коза кричала нечеловеческим голосом».
Но, скажем так, в отношении внелитературных характеристик роман оказался в центре тогдашней общественной жизни: именно по исчислению того, что, по разумению Всеволода Анисимовича, мешало советской стабильности.
Соответствующие списки «Братьев Ершовых» и «Секретаря обкома» были здесь уже не просто продолжены, а – едва ли не гигантски увеличены, с претензией на исчерпанность. Это длинная номенклатура пороков и их носителей, вторгшихся в советский парадиз. Исчислить их даже в статье объемом в тот классический разбор A.M. Марьянова представляется невозможным. От вражеских спецслужб, таких же иностранных журналистов-фланеров и далее до первых рок-музыкантов, рвущихся на гастроли в экзотическую для них Москву. И наконец, отечественное зло – начиная с корневого, исстари контрреволюционого, кулацко-православно-патриархального и заканчивая уже в его несколько экспортно-ревизионистском привозном исполнении.
И все это – через добросовестное введение его в сюжет, через героев, так же добросовестно здесь воплощающих зло персонально-конкретно.
Получилась некая пародийная, но «энциклопедия» всего в советской жизни нежелательного. Нежелательного прежде всего тому социально вполне состоявшемуся классу «холодных и ограниченных мелких буржуа».
Но тогдашний, широко говоря, проницательный читатель романа, травмированный, с одной стороны, полной закрытостью кремлевского политикума, а с другой – чудовищным «чехословацким» оккупационным «экспромтом» последнего, в августе 1968-го, в понятных чувствах прочитал роман едва ли не как манифест того политикума.
Роман был прочитан, если вспомнить один ахматовский географический образ, «от Либавы до Владивостока, а затем и того шире.
Дело в том, что ранее Кочетов семантически не выходил за советские пределы. По крайней мере как беллетрист. Впрочем, на пороге 1960-х, совершив две обрядовые писательские поездки за границу, он написал путевые заметки об этих турах: «По двум тысячелетиям. Поездка в Италию» (1961) и в том же году – «Руки народа. Из китайского дневника». Вот Италия, а вот Китай.
В ту пору писателю итальянские и китайские коммунисты казались чем-то одинаковым. Но время за пределами СССР не стояло на месте. По обстоятельствам тема Китая в любых ее проявлениях вскоре осталась вне советской литературы, а вот с Италией, с ее коммунистами и вообще левыми дело обстояло куда сложнее. Сначала Виктор Некрасов, затем Эренбург в последней – шестой – книге своих мемуаров и, наконец, Ц.И. Кин успели к тому времени написать о загадочной для советского человека левой субкультуре много занимательного. В том числе и такого, с чем Всеволод Кочетов ни при какой погоде не мог согласиться.
Вот в середине 1960-х он и совершил новую поездку по апеннинским «двум тысячелетиям», во время которой советский писатель-гастролер общался с уже известным там ученым-славистом Витторио Страдой. Более того, г-н Страда и его супруга г-жа Клара Страда, тогда еще советская гражданка, гостеприимно предоставили Всеволоду Анисимовичу комнату, где советский гость, казалось, тихо-мирно жил, собираясь с итальянскими впечатлениями, умеренно общаясь с хозяевами.
Впрочем, супруга итальянского ученого вспоминает, что между ним и гостем начинались кое-какие споры. Но не более того.
Советский гость затем отбыл на родину, а вскоре читатели нового его романа «Чего же ты хочешь?» могли познакомиться с одним из романных героев. …Молодой итальянский славист-лжекоммунист Бенито Спада назван своими родителями, конечно, в честь «того» Бенито, а вот самим советским автором – не столько в честь, сколько в бесчестье недавнего его гостеприимного итальянского хозяина. Витторио Страда предстал на итальянских страницах вчерашнего своего гостя в режиме не только «говорящего псевдонима»… но и вообще в фельетонно-памфлетном режиме. Да еще вместе со своей супругой, осмелившейся променять первую в мире страну социализма на родину еврокоммунизма, первые очертания которого спешно и начертал Кочетов в своем последнем романе.
Разумеется, писателя, да еще такого, действительно можно подозревать в спешном выполнении специальнейшего соцзаказа – за счет Витторио Страды (он же Бенито Спада). Дело в том, что Итальянская , коммунистическая партия поддержала – хотя бы декларативно-риторически – «пражскую весну» Дубчека. А в начале 1969-го на дежурном своем съезде она поддержала его представителей – бурными аплодисментами и таким же скандированием. Но можно представить раздражение советской делегации, там присутствующей. Так что из всех, столь многочисленных кочетовских героев с прототипами Бенито Спада более других выглядел производным от прямой политической интриги.
Но главное – другое. И авторы этой интриги, и сам автор романа, запечатанные в свой политический примитив, не предполагали дальнейшего ее весьма неожиданного развития – в сторону, едва ли не гротескную.
Разумеется, итальянский «прототип» не мог не заметить в советском романе свой «собственный» образ. Скандал политический получал дополнение в виде скандала собственно литературного (если, конечно, наглая и откровенная «беллетристическая» диффамация может быть еще и литературным скандалом).
Витторио Страда очень внятно и ясно прокомментировал свое отношение и к роману своего «гостя», и к своему «появлению» в этом романе.
Европейский интеллигент с его чувством собственного достоинства тем самым обратил всеобщее внимание – и в СССР, и за его пределами – на всю чудовищную нелепицу, содержащуюся в советском романе-лубке – в отношении и Витторио Страды, и Бенито Спады, добавив тем самым к резонансу вокруг кочетовской книжицы ноту, особенно выразительно характеризующую автора и его мировоззрение, саму психологию советских «холодных и ограниченных мелких буржуа».
Гротеск ситуации усиливался еще и тем, что роман Кочетова вскоре с завидной оперативностью был переведен и издан в Италии – да еще с предисловием самого Страды. Так что итальянский читатель мог получить самое непосредственное представление о том, «чего же», в сущности, «хочет советский истеблишмент».
Издательская оплеуха, полученная советским автором от Италии (В.А. Кочетов считал, что книжку его в стране Бенито Спады никак не переведут-не издадут), не слишком, впрочем, его задела – закаленные нервы сословия, социологической среды, где, несмотря ни на что, бодро делали дело, т.е. карьеру.
…В самом разгаре скандала вокруг кочетовского романа в редакции «Октября», редактируемого Всеволодом Анисимовичем, наивная девочка-секретарь, поговорив с кем-то по телефону: «В.А.! Звонил ваш читатель, какой-то Пуришкевич. Он вам передает привет».
В.А., нужно отдать ему должное, вежливо поблагодарил своего секретаря за «привет от Пуришкевича»3 .
Роман «Чего же ты хочешь?» из тех книг, которые действительно имеют странную судьбу. При всей своей, мягко говоря, не-художественности роман этот как-то удивительно вошел в жанр «романа воспитания» советского общества, в его, этого общества, исторический состав. Сначала напугав читателя своей агрессивной дидактикой в пользу некоего неосталинизма, грезящегося «положительным» героям (они, например, совершают сентиментальную прогулку возле «ближней дачи» Сталина), а затем, уже после инцидента со Страдой-Спадой, рассмешив того читателя.
Роман Кочетова – веха в истории советского самосознания? Видимо, так!
Разумеется, при остром историко-литературном желании нелишне было бы поставить его в совсем иной контекст, выявив в нем удивительные совпадения с русским антинигилистическим романом известной эпохи. Очень похоже. И непрестанное исчисление идеологических и других изъянов противника. И «говорящие псевдонимы» тех или иных известных современников. И реальные коллизии вокруг них, перенесенные в романные фабулы. И так далее.
Но упомянутый «роман воспитания» для нас предпочтительней -кочетовская бесцветная, но значимая главка в нем. Едва ли не последний всплеск неуклюжей, но тем более агрессивной самоидентичности класса, ни при какой погоде ни в каких «реформах» не заинтересованного. С фельетонными выпадами против тех, кто на этот упадающий класс не похож. Против таких «своих», но уже также и против «чужих», против того итальянского марксиста, уже начавшего некую непонятную для автора эволюцию4 .
Витторио Страда в своем цехе – испытанный деятель европейского эволютивного процесса, постоянно углубляющего-переменяющего ценности и смыслы. Несколько перефразируя известное изречение: движение – все; цель – загадочна.
И вот – принимать участие в этом движении и вместе с тем -предстать одним из героев текста, «вдруг» попавшим на зуб тому процессу.
Что ж, литература – это еще и игра. Даже в таком случае, как тот скандально известный роман В.А. Кочетова.
Примечания
1
Правда. 1958. 25 сентября.
2
Марьямов А. Снаряжение в походе (о романе Вс. Кочетова «Секретарь обкома» // Новый мир. 1962. №1.
3
Из рассказа киевского писателя В.Л. Киселева, бывшего свидетелем звонка «Пуришкевича» в редакцию «Октября».
4
Ср. образцовую советскую характеристику Страды-еретика, продолжающую кочетовские выпады в ст.: Щербина В.Р. В.В.Маяковский и современность // Маяковский и современность. М., 1985. С. 25-26.
