Текст книги "Святой Грааль и Третий рейх"

Автор книги: Вадим Телицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Многое мог почерпнуть из этого длинного символического ряда нацистский фюрер…

* * *

Пути Штайна и Гитлера разошлись перед самым началом Первой мировой войны. Старые приятели даже не переписывались. По мнению самого Штайна, написавшего ряд работ о «Парцифале» и об отраженных в нем событиях IX века (работ интересных, но ныне совершенно забытых), Гитлер стал «воплощением злых мировых начал», адептом бесовства, современным Антихристом. Штайн считал, что восприняв общеизвестную схему мифов, Гитлер перетолковал ее в своем, только ему понятном ключе. Так, Иисус Христос, по его утверждению, был «в основном арийцем», так же как и Гай Кассиус (Лонгин), владелец магического копья.

В середине 1930-х годов Штайн (бабаушка его была еврейкой) бежал из Австрии в Англию, где в годы Второй мировой войны являлся личным советником Уинстона Черчилля и внештатным консультантом британской разведки. Он консультировал британского премьер-министра в той области, которую знал как никто другой, – мировоззрении самого нацистского фюрера (Замойский Л.П. За фасадами масонского храма. М., 1990.).

В 1972 году вышла в свет книга Тревора Равенскрофта «Копье Судьбы». На страницах этого огромного фолианта главный рассказчик автора – Штайн поведал о многих секретах уходящего – двадцатого – века, рассказав подробно о своих приятельских отношениях с Адольфом Гитлером, которого, как требовали законы жанра, характеризовал не иначе как тирана и страшное чудовище. Свою же дружбу с ним объяснял собственной молодостью, неумением разбираться в людях и тем, что Гитлер до Первой мировой войны – это совсем не то «чудовище», которым пугали людей впоследствии.

В книге Н.Гудрика-Кларка мы найдем несколько иные данные о месте и роли Штайна во время венского периода жизни Гитлера.

«Еще один исследователь эзотеризма – Тревор Равенскрофт, связывает нацизм с антропософией. Несколько лет спустя после Второй мировой войны Равенскрофт встретил Вальтера Йоханнеса Штайна (1891—1957) (Такая „транскрипция“ имени Штайна – у Гудрика-Кларка.), австрийца, в 1933 году эмигрировавшего из Германии в Великобританию. Незадолго до установления Третьего рейха Штайн учился в вальдорфской школе в Штутгарте, созданной в соответствии с антропософскими принципами Рудольфа Штайнера. Во время своего пребывания там Штайн написал любопытную и серьезную книгу, „Weltgeschichte im Lichte des Heligen Gral“ (1928 год) („Мировая история в свете Святого Грааля“.), которая опиралась на антропософскую интерпретацию средневековой литературы и истории. Штайн доказывал, что роман о Чаше Грааля Вольфрама фон Эшенбаха „Парцифаль“ (1200 год) написан по реальным историческим событиям девятого века и что вымышленные имена соответствуют реальным людям, жившим в империи Каролингов.

Например, король Грааля Анфортас был известен как король Карл Лысый, внук Шарлемана; Кундри, колдунья и посланница Грааля, носила имя Рисильды Злой; самим Парцифалем был «Luitward of Vercelli» – канцлер при дворе франков; Клингзор, злой волшебник и владелец Замка чудес, был не кем иным, как Ландульфом II из Капуи, человеком с дурной репутацией, которую он заслужил своими связями с темными исламскими силами на оккупированной арабами Сицилии. Бой между христианскими рыцарями и их противниками воспринимался как аллегория продолжающейся борьбы за обладание Священным копьем, предположительно протыкавшим Христа на распятии.

Тревор Равенскрофт свою оккультную версию нацизма основал на работах Штайна. В «Копье судьбы» (1972 год) он поведал о том, как молодой студент Штайн разыскал в оккультной книжной лавке старого квартала Вены экземпляр «Парцифаля». Эта книга содержала в себе многочисленные пометки и комментарии к тексту, интерпретирующие эпическую поэму как испытание посвященных, открывающее им путь к достижению трансцендентных вершин сознания. Интерпретация сопровождалась огромным количеством ссылок на труды по восточным религиям, алхимии, астрологии и мистицизму. Штайн также отметил, что через весь комментарий проходит тема расовой ненависти и пангерманизма, порой принимающего формы откровенного фанатизма. Имя, написанное на первой странице этой несколько затрепанной книжки, указывало на то, что ее прежним владельцем был не кто иной, как Адольф Гитлер. Любопытство Штайна было сильно возбуждено и на следующий день он вновь появился в лавке, чтобы расспросить ее хозяина о человеке по имени Гитлер. Эрнст Прецше, владелец лавки, сообщил Штайну, что Гитлер – прожигатель жизни, хотя и прилежно занимается изучением оккультных наук и дал ему его адрес. Штайн тут же разыскал Гитлера. В ходе их частых встреч, проходивших в конце 1912 года и начале 1913-го, Штайн понял, что Гитлер верит в то, что Священное копье наделяет его обладателя неограниченной властью, способной, однако, и к хорошему, и к дурному. Его предшествующими владельцами были известные Константин Великий, Карл Смелый, Генри Птицелов, Отто Великий, император Гогенштауфен. Как собственность габсбургской династии Копье хранится во дворце Хофбург, в Вене. Гитлер также стремился к обладанию Копьем для того, чтобы поддержать свои претензии.

Равенскрофт включил в свои сенсационные книги сообщение о том, что Гитлер ускорял свое оккультное развитие употреблением так называемой «галлюциногенной пейоты», с которой его познакомил… Эрнст Прецше, работавший до начала 1890-х годов помощником аптекаря в немецкой колонии в Центральной Америке» (Гудрик-Кларк Н.Оккультные корни нацизма. Тайные арийские культы и их влияние на нацистскую идеологию. Б.м., б.г. С. 238—240.).

Последние годы жизни Штайн провел в уединении, стараясь избегать общения с навязчивыми журналистами и графоманской публикой. Лишь изредка, крайне редко его удавалось убедить рассказать что-либо в добавление к уже напечатанному. И то, что он нехотя излагал, носило характер разорвавшейся информационной бомбы.

Так, он поведал о планируемой английскими спецслужбами операции по похищению из собора Святой Екатерины Копья Судьбы. Планы эти разрабатывались еще в 1941 году, однако в силу различных причин осуществление их на практике постоянно откладывалось. Ставя перед собой задачу похищения Копья англичане почему-то рассчитывали вывести, тем самым, Гитлера из равновесия, лишить его одного из душевных стержней, привнести элемент хаоса.

Для осуществления столь дерзкой операции была подготовлена десантная группа, состоящая из прошедших «огонь, воду и медные трубы» британских коммандос. Двенадцать человек, затянутых в маскировочные костюмы и вооруженные до зубов, в течение целого месяца ждали команды. Но, увы, Черчилль так и не рискнул пойти ва-банк.

Американцы (об этом несколько ниже) оказались смелее.

* * *

Нацистам повезло с Копьем Судьбы. Его не надо было, подобно Чаше Грааля, искать в лабиринтах подземелий или в далеких от Германии странах. Оно, Копье, было совсем рядом, в австрийской столице.

1938 год, аншлюсс Австрии. Вена, Адольф Гитлер в зале, где хранится Копье. Попросил всех выйти, даже Гиммлера. Один на один с судьбой. Вышел, окинул взглядом сподвижников:

– Завоевание мира, вот моя цель.

В том же 1938 году Копье переправили из Хофбурга в собор Святой Екатерины (Нюрнберг), где оно хранилось под присмотром главы «Аненербе» В.Зиверса. Однако на него претендовали многие – например Г.Гиммлер, рассчитывая заполучить его для замка Вевельсбурга.

Между Гиммлером и Зиверсом даже произошла словесная дуэль, едва не стоившая последнему кресла руководителя «Аненербе»:

– Мой дорогой, – такое начало речи Гиммлера не предвещало ничего хорошего, – до меня дошли слухи, что вы настойчивы в стремлении заполучить Копье для своих каких-то странных экспериментов?

– Рейхсфюрер, я не скрываю своей позиции! Для организации, которую я возглавляю…

– И которой я руковожу…

– Да, да, и которой вы руководите, было бы желательно иметь эту реликвию на постоянном хранении. Мы долго ждали, когда Копье станет собственностью всего германского народа, когда его сила послужит на пользу Рейха, когда, наконец…

– Зиверс, остановитесь. Вслушайтесь в то, о чем вы говорите… Здесь все решает не мы с вами, а наш фюрер. И ему виднее, слышите, виднее, где хранить Копье. Если это Нюрнберг, то на то есть свои резоны, если Мюнхен – свои… Вы меня поняли?

– Да…

– И не стройте из себя невинную девицу, которая краснеет от каждого острого словечка.

– Рейхсфюрер…

– Не надо, Зиверс, не надо… И еще… Пока вы служите в моем ведомстве, потрудитесь соблюдать субординацию и не исходить словесным поносом. Вы меня поняли?

– Так точно!

– Хайль!

* * *

Но Гиммлер так и не дождался Копья, да и Зиверс лишь числился «ответственным за хранение», но от решений о Копье был отстранен. Лишь сам Гитлер имел право в любое время дня и ночи лицезреть священную реликвию. Он часто бывал в Нюрнберге (там проводились партийные нацистские съезды), и каждый раз находил время побывать в соборе Святой Екатерины (при этом религиозным человеком он никогда не был, и все, что было связано с религиозным культом, презирал, но лучшее хранилище для Копья найти было трудно).

Здесь, в соборе Святой Екатерины, Гитлер вновь и вновь возвращался к ушедшему времени, к его венскому отрезку, который он – нацистский фюрер – считал поворотным в своей жизни. И Святое Копье сыграло в этом повороте свою важнейшую роль.

Именно с конца 1930-х годов понятие «Копье Судьбы» принимает для Гитлера окончательно иной, чем просто реликвия, смысл.

Это – поиск пути, определение мировоззрения, система взглядов, иерархия оценок окружающего мира.

Гитлер, говоря о Копье Судьбы, тут же переходил на более сложные темы – судьба мира, расизм, соотношение демократии и диктатуры, цена человеческой жизни, ответственность правителя за вверенное ему государство…

Читая его – нацистского фюрера – рассуждения, ловишь себя на мысли, что Копье Судьбы трансформировалось, может быть, правильнее сказать – распалось на составные элементы – определяющие метаморфозу, произошедшую с Гитлером во время так называемого «венского периода», градирующие его личность, дающие представление о его ментальности, сочетавшей в себе взаимоисключающие моменты.

Вне всякого сомнения (не стоит рисовать Гитлера тупицей) фюрер разбирался и в искусстве и чарующих человеческую душу явлениях природы, но все это перечеркивало крест накрест черной краской поразительная мизантропия, породившая столько горя и страдания для всего мира.

Из Гитлера мог бы получиться неплохой художник (конечно, не гений, но – середнячок, коих немало существует в искусстве). Но он по-своему понял, расшифровал символику Копья Судьбы: как знак, как предопределение его судьбы – претендента на мировое господство. Таким претендентом он и остался в истории (и слава Богу!), таким же претендентом (не более того) оставались все, кто видел в Копье исключительно символ мирового господства.

Однако Гитлер, в отличие от своих многочисленных предшественников, претендовал еще на роль «гуру» (по крайней мере для граждан Германии), уже чуть ли не с тридцати лет способного дать точный и исчерпывающий ответ на все жизненно важные вопросы.

Именно этим и отличается его единственная книга «Майн кампф», которую не стоит запрещать, а необходимо читать, внимательно изучать, дабы понять, как и почему мир не в состоянии избегать появления маниакальных претендентов на мировое господство.

* * *

«Ныне я убежден, что, как правило, – я не говорю о случаях исключительной одаренности, – человек должен начать принимать участие в политической жизни не раньше тридцатилетнего возраста. Не следует делать этого раньше. В громадном большинстве случаев только к этому именно времени человек вырабатывает себе, так сказать, общую платформу, с точки зрения которой он может определять свое отношение к той или другой политической проблеме. Только после того как человек выработал себе основы такого миросозерцания и приобрел твердую почву под ногами, он может более или менее прочно занимать позицию в злободневных вопросах. Лишь тогда этот более или менее созревший человек имеет право принимать участие в политическом руководстве обществом. В ином случае существует опасность, что человеку придется либо менять свою точку зрения в очень существенных вопросах, либо остаться при старых взглядах тогда, когда разум и убеждение давно уже говорят против них. (Тридцать лет – возраст, когда сам Христос ринулся на политическую арену, став проповедником. – В.Т.)

В первом случае это очень неприятно для данного лица, ибо, обнаруживая сам колебания, он не может ожидать, чтобы его сторонники верили в него с прежней твердостью. Такой поворот руководителя ставит в беспомощное положение тех, кто следовал за ним, и нередко заставляет их испытывать чувство стыда перед противником.

Во втором же случае наступает то, что приходится особенно часто наблюдать теперь: чем больше руководитель сам потерял веру в то, что он говорил, тем более пустой и плоской становится его аргументация и тем более неразборчив он в выборе средств. Чем менее сам он теперь намерен серьезно защищать свои откровения (человек не склонен умереть за то, во что он сам перестал верить), тем более настойчивые и в конце бесстыдные требования начинает он предъявлять своим сторонникам. Наконец дело доходит до того, что он теряет последнее качество вождя и становится просто «политиканом», то есть примыкает к тому сорту людей, единственным принципом которых является беспринципность, сочетаемая с грубой навязчивостью и зачастую развитым до бесстыдства искусством лжи. Ну, а если такой все еще продолжает оставаться руководителем целого общества, то вы можете быть наперед уверены, что для него политика превратилась только в «героическую» борьбу за возможно более продолжительное обладание местечком. На парламент он смотрит, как на дойную корову для себя и своей семьи. Чем больше эта «должность» нравится жене и родственникам, тем более цепко будет он держаться за свой мандат. Уже по одному этому каждый человек, обладающий здоровым политическим инстинктом, будет казаться ему личным врагом. В каждом новом свежем движении он видит возможное начало своего собственного конца. В каждом более крупном человеке – угрозу своему личному существованию. Ниже мне придется еще более подробно говорить об этом виде парламентских клопов. (Очень удачное, на наш взгляд, определение политиканства; оно актуально и сегодня. – В.Т.)

Конечно, и тридцатилетнему в течение его дальнейшей жизни придется еще многому учиться, но для него это будет только пополнением знаний в рамках того миросозерцания, которое он уже себе составил. Ему уже не придется теперь переучиваться в основном и принципиальном, ему придется лишь пополнять свое образование, и сторонникам его не придется испытывать тягостное чувство от сознания того, что руководитель до сих пор вел их по неправильному пути. Напротив, для всех очевидный органический рост руководителя принесет удовлетворение его сторонникам, ибо углубление образования руководителя будет означать углубление их собственного образования. В их глазах это может быть только доказательством правильности усвоенных взглядов. Тот руководитель, который вынужден отказаться от своей платформы, так как убедился в ее неправильности, поступит достойно лишь в том случае, если он сумеет сделать из этого надлежащие выводы да конца. В этом случае он должен отказаться по крайней мере от открытой политической деятельности. Если ему случилось один раз впасть в ошибки в основных вопросах, то это может и повториться. Он уже ни в коем случае не имеет права рассчитывать на дальнейшее доверие со стороны своих сограждан, а тем более не имеет права требовать такого доверия. Как мало теперь думают о таких требованиях простого приличия, можно судить хотя бы уже по тому, как низок уровень тех дрянных субъектов, которые в наше время чувствуют себя призванными «делать политику». Много званых, да мало избранных. В годы моей молодости я решительно воздерживался принимать участие в открытой политической деятельности, хотя я думаю, что политикой я занимался и в те времена больше, чем многие другие. Лишь в небольших кружках я решался тогда выступать по поводу всего того, что меня интересовало и привлекало. Эти выступления в узком кругу имели в себе много хорошего. Тут приходилось не столько учиться «говорить», сколько изучать рядового собеседника с его иногда бесконечно примитивными воззрениями и возражениями. При этом я продолжал заниматься своим собственным самообразованием, не теряя времени и не упуская ни одной возможности. Нигде в Германии эти возможности в те времена не были так благоприятны, как в Вене». (Вот она, оценка венского периода. – В.Т.)

* * *

«Общеполитическая мысль в те времена билась в придунайской монархии интенсивнее, нежели в старой Германии, если не считать отдельных частей Пруссии, Гамбурга и побережья Северного моря. Говоря об „Австрии“, я в данном случае имею в виду ту часть великого государства Габсбургов, которая в силу заселения ее немцами дала возможность этому государству вообще сложиться, я говорю о той части населения, которая одна только и была в состоянии на многие столетия наполнить внутренним содержанием политическую и культурную жизнь этого столь искусственного государственного образования.

Чем дальше, тем больше будущность государства и самое его существование зависели именно от этого немецкого ядра. Если старые наследственные провинции Австрии составляли сердце государства, то есть обеспечивали правильный приток свежей крови в жилы культурной и государственной жизни страны, то Вена была одновременно и мозгом и волей государства. Уже одна прекрасная внешность Вены давала ей известное право царствовать над этим конгломератом народов. Чудесная красота Вены хоть немного заставляла забывать о ветхости государства в целом. За границей и в особенности в Германии знали только прелестную Вену. За ней забывалась и кровавая борьба между отдельными национальностями внутри габсбургской монархии и судороги всего государства. В эту иллюзию можно было впасть тем легче, что Вена в ту пору переживала последнюю полосу своего расцвета. Под руководством тогдашнего поистине гениального бургомистра Вена вновь проснулась к чудесной юной жизни и превращалась в достойную резиденцию старого царства. Последний великий выходец из рядов немцев, колонизировавших Восток, не считался так называемым общепризнанным «государственным деятелем», но именно доктор Люэгер в качестве бургомистра «столицы и резиденции» – Вены добился огромных успехов во всех областях коммунальной, хозяйственной и культурной политики. Этим он в небывалой степени укрепил сердце всей империи и благодаря этому стал на деле гораздо более великим государственным деятелем, чем все тогдашние «дипломаты» вместе взятые. Если конгломерат народностей, называемый Австрией, в конце концов все-таки погиб, то это не говорит против политических качеств немецкой части этого государства. Это только неизбежный результат того, что десять миллионов не могут в течение слишком долгого времени управлять пятидесятимиллионным государством, состоящим из различных наций, если своевременно не созданы совершенно определенные предпосылки для этого. Австрийский немец мыслил в масштабах более чем крупных. Он всегда привык жить в рамках большого государства и никогда не терял сознания тех задач, которые отсюда вытекают. Он был единственным в этом государстве, кто мыслил не только в рамках своей национальной провинции, но и в рамках всего государства. Даже в тот момент, когда ему уже угрожала судьба быть оторванным от общего отечества, он все еще продолжал думать и бороться за то, чтобы удержать для немецкого народа те позиции, которые в тяжелой борьбе завоевали на Востоке его предки. При этом надо еще не забывать и того, что силы его были расколоты: лучшая часть австрийских немцев в сердце и в помышлении никогда не теряла связи с общей родиной, и только часть австрийских немцев целиком отдавала себя австрийской родине. Общий кругозор австрийских немцев всегда был относительно велик. Их экономические отношения часто обнимали почти всю многонациональную империю. Почти все действительно крупные предприятия находились в руках немцев. Весь руководящий персонал техников, чиновников большею частью составляли немцы. В их же руках находилась и внешняя торговля, поскольку на нее не успели наложить руку евреи, для которых торговля – родная стихия. В политическом отношении только немцы и объединяли всю империю. Уже в годы военной службы немецкая молодежь рассылалась по всем частям страны. Австро-немецкие рекруты попадали, правда, в немецкий полк, но самый этот полк отлично мог попасть и в Герцеговину, и в Галицию, не только в Вену. Офицерский корпус все еще состоял почти исключительно из немцев, а высшее чиновничество – в преобладающей части из них. Искусство и наука также представлены были главным образом немцами. Если не считать халтуры в области новейшего «искусства», на которую способен был даже такой народ как негры, то можно смело сказать, что носителями действительного искусства в это время в Австрии были только немцы. Вена представляла собою живой и неиссякаемый источник для всей Австро-Венгрии как в области музыки, так и в области скульптуры, как в области художества, так и в области строительного искусства. Наконец немцы были также носителями всей внешней политики монархии, если не говорить об очень небольшой группе венгров. И тем не менее всякая попытка сохранить это государство была тщетной. Не хватало самой существенной предпосылки. Австрийское национальное государство располагало только одной возможностью преодоления центробежных сил отдельных наций. Государство должно было образоваться и управляться либо самым централизованным образом, либо оно не могло существовать вовсе. (Выделено мной. – В.Т.)

В отдельные светлые минуты понимание этого обстоятельства становилось достоянием также «самых высоких» сфер. Но уже через короткое время забывали это или откладывали практическое проведение в жизнь ввиду сопряженных с ним трудностей. Всякая мысль о построении государства на более или менее федеративных началах неизбежно должна была потерпеть крушение по причине отсутствия такого государственного ядра, которое имело бы заведомо преобладающее значение. (Судьба любой империи, не только Австро-Венгрии. – В.Т.) К этому надо прибавить, что внутренние предпосылки австрийского государства вообще были совершенно иными, нежели в германской империи времен Бисмарка. В Германии дело шло только о преодолении известных политических традиций, ибо в культурном отношении общая почва существовала всегда. Прежде всего было важно то обстоятельство, что германское государство, если не считать небольших чуженациональных осколков, объединяло людей только одной нации. В Австрии обстоятельства были прямо противоположные. Политические воспоминания о собственном прежнем величии здесь совершенно отсутствовали у отдельных наций, если не считать венгров. Во всяком случае эти воспоминания принадлежали лишь очень отдаленному периоду и были стерты временем почти окончательно. С другой стороны, в эпоху, когда национальный принцип начал играть крупную роль, в отдельных частях австро-венгерской монархии начали формироваться националистические силы, преодолеть которые было тем трудней, что в пределах Австро-Венгрии на деле начали образовываться национальные государства. Притом внутри этих национальных государств преобладающая нация в силу своего родства с отдельными национальными осколками в Австрии имела теперь большую притягательную силу для этих последних, нежели австрийские немцы. Даже Вена теперь не могла на продолжительное время состязаться в этом отношении со столицами провинций. С тех пор как Будапешт сам стал крупным центром, у Вены впервые появился соперник, задачей которого было не усиление монархии в целом, а лишь укрепление одной из ее частей. В скором времени этому примеру последовали также Прага, затем Лемберг, Лайбах и т. д. Когда эти прежние провинциальные города поднялись и превратились в национальные центры отдельных провинций, тем самым созданы были средоточия все более и более самостоятельного культурного развития. Национально-политические устремления теперь получили глубокую духовную базу. Приближался момент, когда движущая сила отдельных наций стала сильнее, чем сила общих интересов монархии. (Одна из причин распада империи. – В.Т.) Тем самым решалась судьба Австрии. Со времени смерти Иосифа II этот ход развития прослеживается очень явственно. Быстрота этого развития зависела от целого ряда факторов, одни из которых заложены были в самой монархии, другие же были результатом той внешней политики, которую в разные периоды вела Австрия. Чтобы серьезно начать и завершить борьбу за единство этого государства, оставалось только вести упорную и беспощадную политику централизации. Для этого нужно было прежде всего принципиально провести единый государственный язык. Этим подчеркнут был бы хотя бы принцип формальной принадлежности к единому государству, а административным органам было бы дано в руки техническое средство, без которого единое государство вообще существовать не может. Только таким путем могла быть создана возможность через школу воспитать в течение длительного времени традиции государственного единства. Конечно этого нельзя было достигнуть в течение десяти или двадцати лет. Тут нужны столетия. В вопросах колонизации вообще решают не быстрота и натиск, а настойчивость и долгий период. (Удивительное наблюдение. – В.Т.)

Само собою разумеется, что при этом не только администрирование, но и все политическое руководство должно было бы вестись в строгом единстве. И вот для меня тогда было бесконечно поучительно констатировать: почему всего этого не произошло или, лучше сказать, почему все это не было сделано. Виновниками краха австро-венгерской империи являются только те, кто виновен в этом упущении. Более чем какое бы то ни было другое государство старая Австрия зависела от кругозора своих правителей. Здесь отсутствовал фундамент национального государства, которое само по себе обладает большой силой самосохранения даже тогда, когда руководители государства оказываются совершенно не на высоте. Государство единой национальности иногда в течение удивительно долгих периодов может переносить режим плохого управления, не погибая при этом. Часто может показаться, что в организме не осталось уже совершенно никакой жизни, что он уже умер или отмирает, и вдруг оказывается, что приговоренный к смерти опять поднялся и стал подавать признаки изумительной несокрушимой жизненности. Совсем другое дело такое государство, которое состоит из различных народностей, в жилах которых не течет одна и та же кровь, а еще важней – над которыми не занесен один общий кулак. Тут слабость руководства приведет не просто к зимней спячке государства, тут она пробудит все индивидуальные инстинкты наций в зависимости от их крови и лишит их возможности развиваться под эгидой одной могущественной воли.

Эта опасность может быть смягчена только в течение столетий общего воспитания, общих традиций, общих интересов и т. д. Вот почему такие государственные образования, чем моложе, тем больше зависят от качеств своих руководителей. Более того, зачастую они бывают прямым творением из ряда выходящих могущественных руководителей и героев духа и нередко после смерти их творца они просто распадаются. Пройдут столетия, и все же эти опасности еще не преодолены, они находятся только в дремлющем состоянии. И как только слабость руководства скажется очень сильно, эта опасность часто внезапно просыпается, и тогда уже не поможет ни сила воспитания, ни самые высокие традиции; над всем этим возьмут верх центробежные силы различных племен. Самой большой и, быть может, трагической виной дома Габсбургов является то, что они не поняли этого. Одному-единственному счастливцу среди них судьба осветила факелом будущее его страны, но затем этот факел погас и навсегда. Иосиф II, этот римский император германской нации, с тревогой увидел, что его дом, выдвинутый на самый крайний пункт государства, неизбежно погибнет в потоке этого Вавилона народов, если не удастся исправить то, что запустили предки. С нечеловеческой энергией этот «друг людей» начал борьбу против слабостей прошлого и попытался в течение десятилетия исправить то, что было запущено в течение столетий. Если бы ему дано было на это хотя бы только сорок лет и если бы после него по крайней мере два поколения продолжали то же дело, чудо это, вероятно, удалось бы. Но на деле ему было дано только десять лет. И когда он, надорвавшись душой и телом, сошел в могилу, вместе с ним в могилу сошло и его дело. Ни в духовном отношении, ни по силе воли его преемники не оказались на высоте задачи. Когда пришло время и в Европе показались первые признаки революционной грозы, огонь стал медленно распространяться и в старой Австрии. Но когда в Австрии вспыхнул пожар, то оказалось, что пламя это вызвано не столько социальными, общественными и вообще общеполитическими причинами, сколько факторами национального происхождения. Во всех других странах революция 1848 года была борьбой классов, в Австрии же она была уже началом борьбы рас. Австрийские немцы сразу забыли тогда или не поняли вовсе происхождения этого пожара. Они отдали свои силы на службу революционным восстаниям и этим сами подписали себе приговор. Своими руками немцы помогли пробудить дух западной демократии, который через короткое время лишил их основ их собственного существования. Парламентская представительная система была создана, и этому не предшествовало создание государственного – обязательного языка.

Тем самым предопределена была гибель господствующего положения немцев в австрийской монархии. С этого момента погибло и само государство. Все, что последовало за этим, было только историческим распадом этого государства. Наблюдать этот распад было зрелищем не только поучительным, но и потрясающим. В тысячах и тысячах форм свершалась историческая судьба этого государства. Что большая часть человечества была слепа к этому процессу и не замечала, что распад начался, в этом сказалась только воля богов к уничтожению Австрии. Не стану тут распространяться о деталях. Это не является задачей моей книги. Я остановлюсь подробно только на круге тех событий, которые общезначимы для всех народов и государств и которые имеют таким образом большое значение и для современности. Именно эти кардинальные события помогли мне заложить основы моего политического мышления». (Выделено мной. – В.Т.)