Текст книги "Загнанный (СИ)"

Автор книги: Вадим Ларсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

ЗАГНАННЫЙ

  "К счастью или к несчастью,

  в нашей жизни не бывает ничего,

  что не кончалось бы рано или поздно"

  Антон Павлович Чехов

  «О любви»

1

  Впервые он подумал об этом два месяца назад. И вот опять. Именно сегодня.

  Как всегда по понедельникам, он сидит в директорском кабинете на еженедельном совещании, уткнувшись в чистый блокнотный лист. Закрывает глаза и представляет, как входит со старым охотничьим ружьём в руках. Маргарита в недоумении переходящем в замешательство. После приходит понимание происходящего, перерастающее в животный страх. Он поднимает дробовик и нежно касается пальцем спускового крючка. Не сводя глаз с чёрного отверстия ствола, директриса оседает в дорогое кожаное кресло, и поднимает руки, пытаясь защититься. В это мгновение друг за другом, почти без паузы, сливаясь в один смертельный рокот, раздаются четыре выстрела. Когда клубы порохового дыма рассеиваются, он видит её неестественно и безобразно сползающую с забрызганного кровью директорского кресла. Она сжимает дрожащими руками кровоточащий живот, из-за множества дробовых ран ставший рваным мокрым пятном, и пытается что-то прошептать. Но слышен лишь надрывный хрип. Опустившись на колено, он наклоняется так низко, что ухом касается её пухлых измазанных алой пеной губ. Сквозь хрип и шипение слышны два слова:

  – За что?

  – За всё, – шёпотом отвечает он, и добавляет: – Аминь.

  Её бессвязная речь превращается в раскатистый нервный крик, бьющий по барабанным перепонкам.

  -Услышьте меня! – звонко кричит Маргарита. – Вы меня слышите, Алексей Иванович?! Как с вами работать?

  Наконец, он приходит в себя.

  – Алексей Иванович, – она стоит прямо над ним с указкой наперевес и язвительно выговаривает: – Вы с нами или уже мыслями на пенсии?

  Он отрывает взгляд от блокнота и виновато смотрит на неё снизу вверх как побитый щенок. Присутствующие подхалимски хихикают.

  – Да, Алексей Иванович, вижу, тема совещания вам не интересна. Ваше мнение о стратегии компании на ближайшие полгода? Слышали, о чём я говорила? Предлагайте.

  – Я? Э-э-э.... – запинаясь, выдавил еле слышно: – Я не слушал вас, Маргарита Николаевна, простите.

  Перед этой энергичной властной тридцати двухлетней женщиной он, несмотря на свои сорок девять, чувствует себя нашкодившим школьником. И главное, рядом с ней он никак не может справиться с унизительным ощущением глупого бессилия.

  Пятнадцать лет назад, когда пришёл простым коммивояжёром, всё было иначе. Тогда он знал, что нужен компании, что «в своей тарелке», на своём месте.

  С тех пор многое изменилось. Новый коллектив сплошь из недавно нанятых молодых приспособленцев, наглых друг с другом и раболепных перед начальством, отторгнул его. Вытолкнул из своих рядов. И даже те, кого знал много лет, и те сторонились его как прокаженного. Как свора бесхозных, объединённых уличной жизнью дворняг с лаем бросается на чужака, так и спаянный страхом, ненавистью и презрением человеческий коллектив инстинктивно отыскивает в своём окружении лузера для жестокой и беспощадной травли. Стадная человеческая натура, дабы защитить своё место в стае, интуитивно выделяет тех, кому не стоит подавать руки. Обычный инстинкт самосохранения. Но бывает и так, что на лузера пальцем указывает сам вожак стаи. Так в коллективе появляется «мальчик для битья». И если этот «избранник» не сопротивляется, то сплочённый коллектив, нутром чуя брошенный «хозяином» призыв к травле, радостно и угодливо подхватывает инициативу, разрывая отщепенца на куски. Что тут скажешь, корпоративная этика.

  В их коллективе «мальчиком для битья» Маргарита назначила его.

  «В нашей команде не может быть лузеров! Все лузеры идут работать к конкурентам!» – этот незримый лозунг навечно повис над директорским креслом «крёстной матери», так за глаза называли подчинённые Маргариту. Он не был лузером, он просто устал. Почему загнанных лошадей пристреливают, а загнанных людей нет? Он с удовольствием принял бы пулю даже из её рук. Это лучше, чем терпеть надменный, презрительный взгляд и циничные придирки. Она чувствовала – он устал, выжат и бессилен. И ещё она знала, что он никуда не денется в свои сорок девять. Поэтому он был отличной мишенью, чем она постоянно пользовалась, поднимала свой авторитет мелочного держиморды в глазах всей своры. Свора же, безошибочно чуя желания «крёстной мамы», угодливо подхватывала брошенную команду: «Фас».

  – Не слушали, значит. И о чём Алексей Иванович мечтает, пока я распинаюсь перед всеми? О рыбалке, о даче? Или о своём диване перед телевизором?

  Холуйское хихиканье вереницей прокатилось по кабинету. Маргарита впилась колкими чёрными глазками в его переносицу. На миг показалось, что всё присутствующие смотрят на него так же холодно и надменно. Не выдержав коллективного взгляда, он опустил голову.

  – Что с твоим подчинённым, Пётр Петрович? – бросила Маргарита высокому рыжеволосому мужчине у стены.

  – Возраст, – буркнул тот.

  – С этим надо что-то делать, – задумчиво сказала Маргарита, направляясь к креслу, – Алексей Иванович, всю неделю, каждый вечер мне на стол результаты ваших ежедневных продаж! Не сданный отчёт – штраф! Пётр, проконтролируешь. Компания всё равно будет идти вперед, а с вами или без вас, Алексей Иванович, это уж решать вам. Никому не будет поблажки. Никакой зоны комфорта! Кто не будет бежать вместе со всеми в одной упряжке, тот сдохнет выброшенный на обочину! Всем понятно?!

  Последние слова Маргарита произнесла жёстко и громко. Не столько для него, сколько для остальных, и те, опустив глаза и одобрительно кивая, заелозили брендированными ручками в красных корпоративных блокнотах.

  «Не зря говорят, женщины эмоционально сильнее, – подумал он, – мне бы сейчас ружьё».

  ***

  Он быстро шёл к лифту по длинному коридору бизнес-центра «Космос». В ушах заезженной пластинкой монотонно крутилось гадкое хихиканье за спиной.

  «Дай Маргарита команду „ату“, с каким животным наслаждением они растерзали бы меня», – подумал он.

  Перед лифтом его догнал Пётр Петрович.

  – Отгреб по полной, Иванович? – ехидно хлопнул по плечу веснушчатой ладонью, – теперь всю неделю на ковёр к «крёстной». Как ты её выдерживаешь? Я давно бы уволился. Хотя... ну уволишься ты, и куда...? Да уж, Иванович, терпи.

  Он громко и противно расхохотался.

  – Ну, давай, до вечера, – и строго пригрозив пальцем, добавил: – и про отчеты не забудь!

  Ускорив шаг, рыжий начальник через мгновение скрылся в плотно набитой кабине лифта.

  «Смейся, смейся, – проводил взглядом Алексей Иванович. – И для тебя патрон найдется».

2

  Холодный дождь шёл целый день, который незаметно перерос в невыносимо мрачный вечер. Ноябрь – месяц, когда депрессия достигает своего годового максимума, а сегодня, как назло, она усилилась начавшимся сутра насморком и головной болью.

  В блеклом свете луны песчаная тропинка блестела небольшими мелкими лужицами, разбросанными на чёрном мокром песке. Туфли совсем промокли. С трудом огибая лужи, он, наконец, добрался до калитки. Остановился отдышаться. Открыл навесной замок и ступил на вымощенную галькой дорожку, ведущую к крыльцу небольшого загородного дома. Здесь он жил вот уже три года. Дом достался по наследству, да так и остался единственной собственностью после кошмарного двадцатилетнего брака. С бывшей женой отношений он не поддерживал, а единственный взрослый сын много лет жил за границей и скорее всего, забыл о существовании отца. Вот так, каждый вечер, он приезжал сюда после работы, готовил нехитрый ужин и забывался нервным беспокойным сном.

  Он почти поднялся на крыльцо, как вдруг где-то совсем близко, в кустах малины услышал тихий собачий рык.

  «Что за чёрт», – подумал, всматриваясь в темноту зарослей.

  Нащупав выключатель, зажег над дверью уличный фонарь, привычно сунул руку в карман пальто за ключом и вдруг замер, почувствовав, как что-то неестественное и пугающее наполнило осенний воздух. Он понял, вернее, почуял каким-то неведомым чутьём, что не ноябрьский мокрый ветер пронзил холодом его спину, то был чей-то ледяной взгляд. Спиной ощущая этот взгляд, ощутил в груди выше солнечного сплетения притаившийся комок страха. Он прислушался и различил глухое рычание за спиной. Обернулся и застыл. Перед ним, оскалив белые клыки, приготовилась к прыжку огромная чёрная псина. Дождь ручьями стекает с длинной слипшейся шерсти, уши поджаты к голове, сморщенный напряженными складками нос судорожно вдыхает сырой осенний воздух. Широко раскрытая черная пасть, обрамленная крепкими белоснежными клыками, блестящими в свете фонаря, с вязкими тонкими струйками стекающей слюны завораживала и леденила кровь.

  Он сразу понял – перед ним враг. Отступив на полшага в темноту дома, левой рукой нащупал грабли, оставленные утром у дверного косяка. Крепко сжав древко, медленно выставил перед собой так, чтобы металлическая часть стала препятствием для прыжка рычащей твари. Собака поняла его намерения и на мгновение расслабила задние лапы, будто передумав нападать. Но тут же, сжалась в пружину и бросилась на выставленные грабли, вцепившись в них с остервенелым рыканием и лаем. От неожиданности он непроизвольно подался назад, не удержался и повалился на спину. Он не заметил, ещё одной пары глаз, блеснувших в темноте кустов, перед тем как в ногу острыми ножами вонзились крепкие собачьи клыки. Большой рыжий кобель, выскочивший откуда-то сбоку, впился зубами так, что болевой шок пронзил виски мощной струей крови. Всюду слышался лай и, словно на запах человеческого страха, из тьмы на свет выскочила целая свора собак. Он стал неистово бить граблями рыжего по выгнутой спине так, что древко, не выдержало и от ударов переломилось пополам. Рыжий отпустил ногу и с визгом бросился обратно в темноту. Окровавленная нога горела. Лежа на боку, он приподнялся на локте, размахивая обрубком древка перед собой, свободной рукой судорожно нащупывал в кармане ключ. Собаки, диким лаем подзадоривая друг друга, окружали со всех сторон. Наконец ему удалось достать ключ. Отчаянным усилием, приподнявшись всем телом, он попытался вставить его в замочную скважину. В это время одна из дворняг вцепилась в носок туфли и потянула, оттащив от двери почти на метр. Тут же черная сука, по всему вожак стаи, впилась в локоть. От боли он выронил ключ и тот со звоном покатился под крыльцо. Какое-то животное отчаяние охватило его. Он неистово заорал так, что вцепившаяся в туфлю псина на миг ослабила хватку. Свободной ногой он ударил её под дых и, взвизгнув, та отлетела к калитке. Пересиливая боль он поднялся на колени и вцепился в слюнявую морду висящей на руке чёрной суки. С силой потянул вверх, пытаясь высвободить локоть из пасти. Разорванный рукав липкий от крови мешал второй рукой добраться до вонзившихся в плоть острых клыков. Он с силой притянул руку к себе, и на мгновение их глаза встретились. Глаза чёрной суки оказались совсем рядом. В них была дьявольская смесь звериной злости и беспредельного превосходства. Собака не собиралась сдаваться. Она жаждала победы.

  – Нет! Я тебя убью! – бешено заорал он.

  Не чувствуя боли, он поднялся на ноги, изловчился и ударил псину коленом в брюхо. Собака отпустила руку. Та недвижимой плетью повисла вдоль тела. Разъяренно крича, он рванулся к двери, вышиб плечом раненой руки. Боль усилилась многократно. Бросился к подвальной лестнице, споткнулся, пролетел кубарем лестничный пролет, быстро поднялся и, из последних сил в два прыжка оказался возле оружейного сейфа. Сверху слышался разноголосый собачий гам. Понятно, свора в доме. Только с третьего раза удалось не сбиться и онемевшими пальцами правильно набрать код сейфа. Открыв, достал отцовский охотничий дробовик Benelli M1, взял светло-серую заводскую патронную коробку, положил ружье на колени и дрожащей левой рабочей рукой зарядил четырьмя патронами «Магнум» калибра 12/76.

  С ружьем он сразу почувствовал себя увереннее.

  – Сейчас-сейчас, подожди, – зло прошипел, поднялся и направился к лестнице.

  Собаки были на кухне. Та, которая хватала за туфлю, рылась в мусорном ведре, остальные, истерично лая и визжа, носились из стороны в сторону. Лишь чёрная сука неподвижно стояла в темноте коридора. Она ждала его.

  Вот он подходит и поворачивается вполоборота. Ружьё уверенно лежит на локте изуродованной правой руки. Указательный палец левой на спусковом крючке. Ствол направлен между чёрных сучьих глаз. Но в ледяных глазах нет страха. Есть недоумение. Непонимание, почему человек не боится. Почему стоит так уверенно и нагло. Она тихо протяжно рычит и оскаливает сильные клыки. Белые, блестящие как клавиши рояля. Она уже попробовала вкус его крови. Она уже не отступит.

  Но не отступит и он.

  И собака видит это в его прищуренных холодных глазах. И понимает – человек стал сильнее. Она перестает скалиться. Замирает. Неуверенно облизывает алым языком запекшуюся на морде кровь, и в этот миг в её глазах остервенение сменяется страхом.

  – Аминь, – произносит он и спускает курок.

3

  Алексей Иванович проснулся в холодном поту.

  «Собачья свора снится к несчастью, – подумал, вытирая ладонью взмокший бритый затылок. – Да уж, к большому несчастью».

  Затянутое густыми тучами пасмурное осеннее небо предвещало дождь и тоску. Ежегодная ноябрьская простуда каждое утро донимала сухим надрывным кашлем. Тяжело поднявшись, он неспешно побрёл в ванную. Впереди очередной долгий вязкий безрадостный день.

  Каждый рабочий понедельник начинался с директорского совещания. Сегодня как раз такой день. Он вышел из лифта и направился в приёмную, где помятые после выходных коллеги, демонстрируя бодрый вид, дабы выглядеть готовыми к великим свершениям, выстроились в очередь к кофе-машине. Заметив его, тихо зашептались, отводя глаза в сторону. Он прошёл мимо. Что-то нехорошее ёкнуло внутри.

  К девяти все расселись за овальным столом и, опёршись о стол, Маргарита Николаевна произнесла дежурную фразу:

  – С новой рабочей неделей вас, господа.

  Совещание началось.

  Сегодня Маргарита была не в духе. Стуча маленьким кулачком по столу, она не зло, но долго и нервозно дурным голосом изрекала дежурные фразы:

  – Меня инвесторы каждый месяц ставят на четыре кости за показатели! Где показатели, я вас спрашиваю? Решили сорвать план? Я всех вас поставлю так же, и по очереди отымею за каждую цифру ниже плановой!

  Она принялась поднимать присутствующих одного за другим и грубо отчитывать:

  – Мне плевать на ваше настроение, на ваши желания, больны вы или здоровы. Вы работаете, я плачу. Всё! Мы живем с продаж. Вы обязаны выгрызать зубами месячный план. А у кого зубы слабые, старые или стерлись – на выход!

  И она указала на дверь.

  – Кто главный лох прошлой недели? У кого самые плохие результаты?

  Маргарита носилась по кабинету как ураган, всё больше распаляя и накручивая себя. Вдруг она остановилась прямиком перед ним.

  – Не вы, ли, уважаемый Алексей Иванович, этот самый лох и есть? – ядовито процедила она, – где ваш вчерашний отчет!

  Он замялся.

  – Вчера не успел, много работы вечером навалилось.

  – Много работы? – она удивлённо округлила глаза, и они стали похожи на большие пуговицы пальто. Повернулась к остальным и издевательски передразнила, коверкая слова: – У него много работы вечером навалилось.

  Подойдя вплотную, застыла, грозно уперев руки в крутые бока. Ему показалось, будто Маргарита стала такой необъятной, что заполнила собою весь кабинет.

  – У вас много работы, Алексей Иванович. Ничего, скоро узнаете, что такое, когда работы нет совсем. Мне намного легче найти вам замену, найти человека, который за ту же зарплату будет успевать выполнять все мои требования. Который не будет прятаться за фразой «много работы». Который наоборот, будет просить ещё работы. Ещё работы, ещё, ещё...

  Говоря это, она маятником на натянутых как струна ногах нервно качалась взад-вперёд, то к нему, то от него. Казалось, вот-вот бросится и вопьётся в горло зубами. Её покрасневшие, налитые кровью глаза гневно сверкали. Покрытые ярким румянцем щёки лихорадочно подрагивали. Остальные присутствующие превратились в безмолвные тени. Понимали, Маргарита нашла на сегодня жертву и если уж она такой мёртвой хваткой вцепилась в Алексея Ивановича, то сейчас, как всегда, сполна отыграется на нём, выдохнется, спустит пар и расслабится. Тогда все спокойно разойдутся по кабинетам отдыхать после бурных выходных.

  – Сегодня занесу, – тихо пробормотал он.

  – Поздно! – она все же услышала его бормотание. – Незаменимых людей нет, а в вашем случае тем более. Так, Алексей Иванович, это последнее китайское предупреждение. Последнее! Мы, все здесь присутствующие, одна упряжка, которая должна тянуть изо всех сил. Тянуть! А кто не в упряжке, тот на обочине. Я вам даю удочку, а вы обязаны ловить рыбу. И не для меня, а для себя, и для компании. А получается, вы растеряли профессиональные навыки и уже не хотите, или не можете нормально работать, тянуть как все и давать нужный результат. А мне нужен результат! И я одна за всех вас работать не буду!

  В воздухе, в ожидании извержения, повисает тягостное молчание, и Маргарита, раскрасневшаяся, натянутая как тетива перед выстрелом, срывается на высокий звонкий фальцет и кричит ему прямо в лицо, закатив под веки, сузившиеся до ширины игольчатого ушка зрачки.

  – Нет, не будет больше никаких предупреждений! Всё! Не хотите или не можете, мне насрать! Я никому здесь не нянька! Надоело толкать вас в зад, надоело тянуть за собой. Надоело!!!

  «Надоело», – то ли вслух, то ли про себя повторяет он следом за «крестной мамой».

  Та поднимает голову и яростно стонет.

  И вдруг всё стихает. Воздух вокруг разряжается, становится невесомым и по кабинету прокатывается выдох облегчения.

  – Все свободны, – устало выдыхает Маргарита и обессилено падает в кресло, вынимая сигарету из пачки на столе.

  ***

  Давно он не испытывал такого. Ощущение легкости и невесомости решительно нравилось ему. Будто тяжкий груз свалился с плеч. Будто это и не он в его собственном теле. Нет, это он, но моложе, решительней, смелее. Адреналин зашкаливает. Сейчас он чувствует себя как во сне. Всё видится словно в тумане. И охрана у входа, и кабина лифта и этот длинный светлый коридор.

  В офисе его обыскались. Час назад, после совещания, он сел в машину и уехал. Вот так, посреди рабочего дня, никого не предупредив, не поставив в известность. Вопиющее нарушение дисциплины.

  Но через час он вернулся, и сейчас как, ни в чём не бывало, стремительно идёт по коридору, игнорируя перешёптывание коллег, и улыбается так, как не улыбался уже очень-очень давно. Он спешит.

  «Только бы не проснуться, – думает он, широко шагая и уверенно сжимая правым предплечьем что-то длинное и грузное, наскоро обёрнутое в старый шерстяной плед. – Только бы не проснуться раньше времени».

  Он идёт и улыбается всё шире. Тяжёлый свёрток приятно оттягивает руку. Твёрдым шагом, не обращая внимания на истерично машущую свежим маникюром секретаршу, он входит в кабинет Маргариты Николаевны и плотно прикрывает за собой дверь...

Эпилог

  Полицейские не сразу заметили его. Когда они вошли, он тихо сидел на своём обычном месте, медленно вырывал листы из блокнота, и делал из них маленькие бумажные кораблики. Двенадцать корабликов ровной шеренгой выстроились на полированной столешнице овального совещательного стола. Рядом с этой белоснежной шеренгой в неестественном натюрморте мирно покоится воронёный охотничий дробовик. Дым рассеялся, но кисловатый запах пороха, похожий на запах горящих хвойных опилок вперемешку с запахом свежей тёплой крови ещё долго будет висеть в воздухе директорского кабинета.

  Он отрывается от своего занятия и смотрит на Маргариту. Та лежит на спине рядом с кожаным креслом в большой чёрной луже остывшей крови и будто забытая на полу кукла смотрит, не мигая, в потолок огромными пластмассовыми глазами. Он вглядывается в её посиневшие немые губы. Сейчас они кажутся тоже пластмассовыми, но менее получаса назад, после выстрелов они были живыми. Сразу после последнего выстрела он видел, как они, совсем ещё живые, искажаясь в предсмертной гримасе, медленно затягиваются пенистой кровью, выталкиваемой разорванными картечью легкими. Тогда он ещё слышал её натужное, стремящееся ухватить как можно больше воздуха прерывистое дыхание. Да, тогда, после выстрелов, она ещё дышала. Когда медленно сползала с кресла, она ещё дышала. И когда удивленно смотрела на него широко раскрытыми слезящимися глазами, она ещё дышала. И когда он отвернулся и положил ружьё на стол, она ещё дышала. Он спиной чувствовал это надсадное, свистящее, прорывающееся сквозь пенный кровоточащий рот угасающее дыхание. Он смотрел в окно, а её дыхание становилось всё тише, тише, тише...

  Сейчас он смотрит на её пластмассовые губы и знает точно – уже никогда они не произнесут ни единого слова. – Аминь, – тихо произносит он, не обращая внимания на заполняющих кабинет полицейских, и безмятежно отворачивается к своим бумажным корабликам.