Текст книги "Сказки старого Волхова"

Автор книги: Вадим Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

И тут что-то темное нехорошее все сознание лешего заполонило, дернуло-завертело. Закрутило-завьюжило, спеленало и чувств лишило. Словно сама первозданная тьма накинулась и рассмеялась во весь свой жабий бездонный рот… Нехорошим повеяло от незнакомого человека… Боязно стало, но не за себя, и непроизвольно крикнул Лешка:

– Братко! Берегись, братко!

Но не голос раздался из уст лесной нечисти, а рев, человеческому уху непонятный. Заулюлюкало на весь лес пронзительно и тревожно.

8

Заулюлюкало, затрещало зловеще, заверещало, и люди замерли в недомыслии. Олеська вздрогнула и задрожала, к Болеславу подобралась, прижалась к плечу, обнимая крепко.

Чернявый лохмач от удивления рот раззявил, да закрыть позабыл. А Болеслав не растерялся, усмехаясь:

– Лешак балуется, ну и безобразник!

Ответом нежданным лист кленовый с дерева на ладонь лег да затрепетал.

– Страшно мне, Болька! Давай дальше поедем, незачем нам тут оставаться! – предложила Олеся. Она уже мялась у телеги, переступая с ноги на ногу.

– Ничего, милая. Знаю я лес этот, – покачал головой Болеслав. – Хозяин тут справный, за «просто так» не обидит.

– Ага, не обидит… Сказывали селяне про братка твоего…

– Ну, он сам виноват был… Только, погодь… Откуда ты, мил человек? – обратился Болеслав к чернявому оборванцу.

А тот уже не лежал, а сидел на земле, но все еще держался за разбитую голову. Болеслав внимательно оглядел незнакомца. Худой и грязный; тощий, как жердь; волосы неопрятные, нос крючковатый. С виду одет небрежно. Простые штаны, подпоясанные веревкой, холщовая рубаха, шапки на черной всклокоченной голове не оказалось. Видно, обронил в лихом бое. Теперь же чернявый встал и показал кривой рот, где зубов сильно недоставало. Открылось лицо щербатое и неприятное; глаза бегающие, с хитрецой.

– Тровосеки мы… кхм… Мигные тровосеки…

– Чего, чего? – вспучилась Олеся, уперев руки в бока. Видать, не доверяла она проходимцу. Болеслав тож призадумался. Как-то нескладно чернявый талдычил. Интересно, а кто победил в драке? Где остальные бродяжники?

– Ах… Мы тут тровишки лупили на симу… ага… А на нас тохо… Трусинные… Платите, говоят, са лес княсеский… ну и вот… тохо… Ай! А-ааа!

Никто не понял, как случилось, что не в меру красноречивый оборванец нелепо дернулся головой да на толстый сук губой напоролся. Наземь снова упал, по траве распластался, бедовый, но заприметил Болеслав, что из руки его то ли нож, то ли штырь длинный выпал.

– А это что такое? – Болеслав рывком поднял чернявого за грудки и ткнул носом в железку, валяющуюся на траве.

– Ах… эх… Та, это швосдик… Шгвосдик… Вы ж, того… с кужни едете? – прошепелявил бродяжник.

– Откуда узнал? – уже сердито спросил Болеслав.

– Девку… Ее… видел на кужне… как-то… – показал на Олесю грязным пальцем чернявый и залепетал: – Вожмите хвостик, авось… ааа… сходится… Для кужни-то…

– Да что ты ноешь постоянно?

– Жуб! А-а… Шук жуб выпил! Шатается, хловянит… А-а… Как яжыком тлону… А-а…

– Сиди тут пока, болезный. Но, чуть дернешься, не помилую! Олеся, дай-ко топорик. Будем неспешно краду готовить, костер погребальный. И это, присматривай за энтим мазуриком. Не доверяю я ему.

Болеслав деловито взял хорошо отточенный топор и приготовился валить первую, по виду, сухую березу. Но не успел.

Проснулась чаща дремучая, в голос зашептала-защелкала. Ветер свирепо подул, во тьме заверещало протяжно, а после завыло печально да заунывно. Подобно диким зверям, лютой зимой голодающим. Захолодело на душе, и в пятки ног что-то затыркалось из-под сырой земли. Раз-другой словно холодными костями-пальцами тронуло. Почудилось Болеславу, что мертвецы с того света к солнышку пробиваются. Возвернулись, дабы навестить своих сродственников. Вой усилился, послышался лай и гомон лесной многоголосый. Черные птицы вспорхнули и сгинули с мертвых тел, и на поляну вышел огромный лохматый волк. Окраса не простого, а белого, аки снег.

Волк твердо стоял на поляне, словно полноправный господин и хозяин всего леса. Не бросался в атаку, но и уходить не спешил. Ждал терпеливо. Его растопыренные лапы властно попирали прибитую жухлую траву, а пронзительные глаза смотрели укоряюще.

Болеслав оцепенел, стал медленно отходить к телеге, где уже бился и рвался в узде взмыленный сивый конь. Олеся с трудом сдерживала испуганную животину, которая вполне могла унести всю повозку со скарбом в глубокий овраг.

Чернявый дровосек, ползающий по земле, улучил момент, обошел слева волка, попытавшись ударить своей грубой железкой, но тот моментально развернулся и двинул тяжелой лапой наотмашь. Так сильно приложил, что чернявого отбросило прямо под копыта ретивой лошади. Ударил лапой волчара, будто от назойливой мухи отмахнулся и опять в стойку величавую возвратился. Продолжил смотреть пронзительно, глаза в глаза.

Болеслав не испугался, ибо понял, не волк – это, а леший перед ними. Главное – не спасовать, взгляд выдержать, ибо уважает лесная нечисть людей, духом сильных. Всматривался в глаза зверя Болеслав, и что-то знакомое сквозь зрачки серые промелькнуло, дернуло-прокрутило. Детство вспомнилось, брат пропащий, но лишь мгновение длилось это.

Волк не выдержал. Взгляд отвел, вытянул вверх морду и взвыл заунывно и протяжно. Страшен был этот вой неистовый. Земля затряслась в смятении, сосны заскрипели, березки сирые нагнулись, едва не сломались от воя великого. Вздрогнул конь и помчал прочь с поляны проклятой. Люди еле успели в телегу запрыгнуть, как Сивка припустил еще быстрее. Елки, березки тощие, бугры замшелые замелькали перед лицом Болеслава, упавшего в старые тряпки.

Вскоре привстал Болеслав. Оглянулся и увидел, что позади, уже далеко, все еще стоит странный волк, окруженный целой стаей своих серых собратьев. Волки свирепо щерились, тявкали, но не двигались в погоню. И, показалось, что они, вожаку послушные, проводили людей еще одним продолжительным воем.

Вечер темный подошел незаметно. Очнулись путники от наваждения, в себя начали приходить. Ибо проехали-проскакали несколько верст без остановок. Болеслав опять услышал причитания незадачливого лесоруба. Успокоить попытался:

– Не хнычь!.. Олеся, долго нам еще ехать?

– Недолго, полверсты с гаком, и будет уже град виден.

Деревья, и правда, становились реже, а дорога казалась более наезженной. Впереди, сквозь куцые кустики и темные стволы пробивался бледный свет, который дарило уходящее на ночной отдых Ярило.

– Ай, не моху… – стонал дровосек, болтаясь на краю телеги. – Мошет, есть тлафка какая, потлечить жуп-то. Ай… Жа гупу всять или отвал намутить?

– Травки нет… – насупилась Олеся. – Но помощь окажем. Болька, держи его крепче, сейчас подам одну батькину штучку.

– Что за фтущка… А-аа…

И тут перед серым носом бродяжника показались ржавые кузнецкие клещи. Болеслав схватил левой рукой голову несчастного, а Олеся уже целилась и вовсю щелкала железными щипцами.

– Ну, и какой зуб болит?

– А-ааа… Нет! – глаза чернявого округлились от ужаса. Он извернулся, дернулся и мигом слетел с телеги, чуть не попав под деревянные колеса. Но быстро поднялся на ноги и, ковыляя, припустил в ближайший лесок, истошно крича:

– А-ааа! Ижвелги! Клофопийсы!

Олеся от души рассмеялась, и Болеслав тоже не мог сдержать улыбку. Однако, поинтересовался:

– Зачем ты его напугала?

– А ты не понял, Болька? Разбойник это. Лиходей!

– С чего взяла?

Олеся дернула лошадь, поворачивая по тракту налево и добавила:

– Головой думай. Княжие вои не стали бы бить лесорубов. Пожурили бы да отпустили. Что брать в лесу с людей? Какой налог? За поборами в села дружина ездит.

– Верно, Олеся. Ну, ты умна!

– Не так умна, как научена. Чай, не первый раз на ярмарку еду! Знаю я еще, что не рубят в этих местах лес. Никогда не рубили. Там древо берут, где по воде спустить можно. Ближе к большой реке.

Болеслав очень удивился познаниям Олеси. Теперь с другой стороны ее узнавал. Олеся оказалась не только красивой, но и умом житейским обладающей.

– А было вот как: – продолжила рыженькая. – Поехал один княжий вой по дороге. С умыслом. Одиночка – вроде приманки, добычи легкой. Сам знаешь: бронь и оружие добрые всегда ценятся. А остальные гридни в засаде схоронились. Ну и вот. Выскочили лиходеи на дружинного, но не тут-то было. Кольчужные соратники быстро подтянулись. Драка завязалась, лесные людишки дерутся плохо, но хорошо тропы тайные знают. Всю жизнь промышляют по лесу. Пеший пройдет везде. Не то, что конь. И по болоту топкому, и по бурелому безлошадный пролезет. Потому и побежали врассыпную грабастики, ну а вои их гнать начали. Аки кабанов свирепых. Оставили покамест на поляне мертвых. И своих, и чужих… Мы их и нашли, а вот что дальше случилось, это не ведаю я… Волк какой-то странный!

Болеслав задумался, но потом высказал:

– Лешак-то был, Олеська. Леший в волка белого обернулся и стращать начал. Не дал краду сложить! Свои, свои счеты у меня с ним! Брата моего в темный лес завел и отринул от людского всего. Чую я, не мертвый Первуша, брат мой родный. В лесу живет со страшилами… Кто знает, может это он помог от татя избавиться?

Выпалил все это и замолк на время. Но Олеся чуть погодя продолжила:

– Ага. Гвоздик, вишь, у него… Знаю я, каковы раны таким «гвоздиком» делают. Батька правил подобное на заказ. «Нож милости» называется. В норманнские доспехи меж пластин, как шило, входит. До сердца достает.

– Правда, что ли? Я подумал, действительно, гвоздь…

– Болька! Кабы не сила нечистая, лежали бы мы с тобой на той самой поляне. А тать бы телегу угнал, полную кузнецкой работы. Кто знает, сколько в лесу воров, и как они сноровисты? Смекаешь?

– Умна ты, Олеся! – удивился Болеслав. – Да, тем, что Горазд наковал, мазуриков двадцать вооружить можно! От большой беды спасла нечисть незримая… Не надо было нам этого бродягу отпускать!

– Ну, я думала, до города довезем да сдадим страже. Не получилось.

– Так надо было догнать!

– Ладно… Беззубый враг не так страшен.

9

Впереди высились аккуратные остроконечные башенки городской крепости. Всего их видно три, соединенных справной стеной каменной. Рядышком стояли похожие башни, но уже деревянные. На весь город крепкого материала не хватило. Чуть поодаль притулились обычные деревенские избы, знакомые с детства. Точно в такой же избушке и родился, и вырос Болеслав, да и почти любой русич.

Крепость построена с умом. Со многими уровнями обороны. В случае опасности все окрестные жители уходили в каменную твердыню, которая хорошо защищалась. Да, и расположена крепость удачно. Омываемая с севера и востока речными водами, Ладога имела лишь один рукотворный ров, не слишком широкий, но достаточный для длительной обороны.

Деревянный мост выходил к главным воротам кремля, но в саму крепость Олеся не повела кобылу. Достаточно остановиться рядом с огромным рынком, который к вечеру уже затихал. Люди готовились разойтись по своим домам и повозкам, чтобы продолжить торговлю наутро.

Кузнец Горазд так раньше и ездил на эту, ладожскую ярмарку: с утра торопился, чтобы к вечеру добраться. А на следующий день, после полудня сворачивал торговую лавочку. Дальше – по мере движения товара. Если весь товар быстро расходился, то уже на второй день двигался в обратный путь. Подобным образом хотела поступить и его дочь, Олеся.

Запалив вечерний костер, путники быстро поужинали и улеглись спать. Болеслав очень удивился, но лагерь торговцев охранялся дружинным караулом. Каждый купец или мастеровой платил за охрану небольшой взнос и мог отдыхать спокойно, не опасаясь воров, разбойников и иных шалопутов. Олесю же тут давно знали. Чай, не первый раз на ярмарку ездила. Она быстро договорилась с княжими воями, предложив вместо денег небольшой, но хорошо сделанный нож.

Спали прямо в телеге, укутавшись старой дерюгой. Как ни хотелось Болеславу приласкать свою милую, но понимал, что негоже это делать на глазах у всего честного народа. Если не увидят, то услышат, ибо Олеся страстна в забавах любовных.

Наутро солнышко осветило телеги, торговые палатки и большую проезжую дорогу. Новый день начинался, даря радость и хорошую погоду. Бодрые молодецкие крики разорвали сонную дрему, одолевающую Болеслава. Это первые торговцы зазывали покупателей, нахваливали свой товар. Чего только не предлагали! Ковры персидские, добрых коней да всякую другую скотину, обувку справную, одежу для любого чина и сословия, цветастые ткани, яства заморские, домашнюю утварь, посуду и совсем уж диковинные вещи, чего сельский парень никогда не видывал. Рядом со знакомыми кушаньями, вроде селедки и соленых грибов, соседствовали необычные южные фрукты, непонятно как не испортившиеся при длительном путешествии. Известно было, что на юг, там, где бьется о желтый песок Русское море, дней пятнадцать идти. Хоть, и по рекам да по наезженным трактам, но путь не близок. А разбойников да других каверз, чем южнее, – тем больше, ибо леса там кончаются, сменяясь голыми выжженными степями. Бродяг, конечно, и в северных чащобах хватало, но чаще – пеших. Конные степняки опаснее: налетят, будто ветер, награбят и также быстро по маковым полям развеются. Пойди, поищи ветра в поле!

Народу толкалось много, все разного чина и сословия. Купцы в меховых шубах, несмотря на теплую пору; холопы – босые и в рванье; мастеровые, одетые скромно, но добротно. А посреди площади развлекали люд скоморохи. Один бил в большой бубен, другие прыгали с малыми бубенчиками рядом, совершая разные удалые выкрутасы. То на руках пройдутся, то колесом согнутся. Немного в стороне толстый купец потчевал народ хмельным медком. Шум и гам стоял такой, будто все тут пришли на праздник, а не на обычную ярмарку.

– Поберегись! Посторонись! – раздался властный голос, и на брусчатку выехали двое конных гридней. Болеслав заметил, что за ними идет скорбный тележный караван. На телегах сидели плачущие бабы с детьми, а мужики понуро шли рядом, со связанными руками. Это вели к князю бывших разбойников и душегубцев.

– А баб и детей за что? – удивился Болеслав.

– А куда муж, туда и жена! – раздался осторожный голос. – Будет пир из человечинки…

– Что? – изумился ученик кузнеца.

– Зло обитает в подвалах ладожских… – продолжил давешний скоморох, но как только Болеслав попросил рассказать подробнее, тот сразу прикинулся убогим, пустил соплю из носа зеленую, замычал да отошел в сторону.

– Да не слушай ты его! Не видишь – убогий! – рассудила Олеся. – Мало ли за что людей в крепость ведут. В одном правда, коли муж – вор, то и жену его к рукам забирают. А у князя нашего, Жирослава, работа для любого найдется. Не сам же он себе порты стирает… – хихикнула рыжая и прыснула в кулачок.

Олеся долго не мудрствовала. Она просто расположила узкую телегу с краю, вдоль проезжей дороги. Получилось неплохое торговое место. Коня к тому времени уже отправили в местную конюшню для отдыха. Это также входило в правила рынка, ведь любое животное требует надлежащего ухода, да и посторонних запахов будет меньше, что скажется на общем количестве покупателей.

Болеслав по просьбе Олеси достал малый кузнецкий набор (откуда и были уже знакомые клещи) и приколотил на борт телеги подкову. Теперь все прохожие понимали, что здесь можно купить оружие и доспехи, возможно простую услугу кузнецкую получить: подковать лошадь или скрепить порванные звенья кольчуги. Сложная ковка, конечно, невозможна без печи и кузни, но, это и не требовалось. Ведь в большом городе был свой кузнец, и не один. Работу сделать любую мог, а вот цены на свой товар у него дороже, чем у сельского мастера, Горазда.

Торговля шла бойко. Сперва продали несколько мечей, ибо добрая сталь редко залеживается. Каленые наконечники быстро скупили дружинники, а готовых стрел в возке и не водилось, – Горазд не хотел набивать телегу деревянными прутиками, которые можно настругать в любом лесу. На стрелу приладить наконечник легко, такую услугу Болеслав мог оказать по желанию, и многие вои уходили уже с полными колчанами.

Кольчуги продавались плохо. Такая работа считалась самой трудоемкой и дорогой, и Олеся ни в какую не желала отдавать железные рубашки, дешевле чем за три арабские деньги. Серебряные восточные деньги ходили в Ладоге наравне с «глазками». Эти красивые бусы варились в самом городе, но стоили баснословно дорого. Только богатые барыни могли украшать свою шею узорочьем из десяти-пятнадцати бусинок. А одна бусинка стоила пять серебрянных арабских денег-дирхемов.

После полудня к телеге подошел гридень, показавшийся Болеславу знакомым. Ученик кузнеца присмотрелся и понял, что в лавку заявился тот самый Матвей, что отказался сопровождать Олесю в Ладогу. Тогда княжий дружинник быстро уехал, а теперь Болеслав смог внимательней рассмотреть его.

Гридень казался очень кряжистым и сильным, значит, Олеся лукавила, когда в своих проказах винилась. Широкие плечи, высок и статен, лицом светел, борода небольшая. А вот боевых шрамов не видать. Это могло говорить о всяком. То ли боец искусный, то ли прослужил мало, не успел побывать в серьезных переделках. И еще в облике Матвея виделось что-то неуклюжее, медвежье.

– Олеся! Добралась-таки! Молодец! – весело пробасил княжий дружинник, но, завидя Болеслава, слегка замешкался.

– Да, видишь ли… Нужда заставит, – ответила, не робея, рыжеволосая. – Как без осенней ярмарки? Зима будет суровой, кудесники бают. Запасаться надо.

– Ну-ну… Почем шлемак? – Матвей ткнул пальцем в высокий округлый шлем с бармицей.

– Одна арабская.

– Дорого, дорого… А, может, уступишь по старой дружбе, а? – лукаво подмигнул гридень.

– Нет.

– Ну, Олеся… – и Матвей слегка погладил ее по плечу. Небрежно провел большой рукой-лапой, основательно общупал, как рабыню свою иль наложницу.

А Болеслав увидел сие нахальство да вскипел, будто котел с манной кашей. Лицо краской налилось, забурлила кровь горячая, молодая.

– Осторожнее, раздавишь!

– Заткнись, сопляк! – рявкнул Матвей и посмотрел злобно. Он явно считал, что имеет право поступать, как захочет. Конечно, тут город княжий, а не двор Горазда, с которым ссориться нельзя. Кольчужный сейчас может отдубасить и даже убить соперника, это ему ничего не стоит. Вернее, стоит, но недорого. Слышал Болеслав, что гридни особой защитой от князя обладают. Виру²2
  Вира – денежный штраф.


[Закрыть] заплатит вой малую и все. Задумался Болеслав, как лицо не потерять и живым остаться.

– А давай, Матвей, на кулачках поборемся!

Рассмеялся богатырь в темную бороду:

– Негоже дружиннику на кулачках, аки шелупонь биться. Неужель, доброй стали испугался, червь?

И сразу же сверкнул, вытащенный из ножен, тяжелый полуторный меч.

– Прекрати, бешеный! – встряла Олеся. – Это ж смертоубийство получиться. Болька – простой парень, не обучен на боевых железках биться.

Теперь и Матвей остановился. Выглядеть в глазах девицы безжалостным палачом ему явно не хотелось. Но в воздухе уже словно грозовые тучи напучились, а с бровей молнии полыхнули, вот-вот гром разразится.

– Может, на палках свой спор разрешим? – предложил Болеслав.

Гридень хмыкнул, согласен, стало быть. Считал Матвей, что он, со своим весом и статью богатырской каждого может победить и любым оружием. Но не ведал Матвей, что Болеслав с младенчества хотел воином стать, на жердинах да деревянных мечах все детство озорное махался. Конечно, навыков боевых убийственных не имел, но орясиной владел знатно.

Рынок притих, ожидая зрелища. Замерли все люди торговые да гости заезжие. Круг для честного поединка освободили.

Вышли на удалую потеху взрослые мальчики. Добрая палка в руках у каждого. Начали жердинами махать, друг о друга стучать, колеса-мельницы крутить да отвешивать добрые зуботычины. Матвей здоровый, да неповоротливый. На силу надеялся, а ловкости, легкости в телесах недоставало. Бил-крушил, могучие удары один за другим отвешивал, а достать парнишку юркого никак не свезло. Пару раз по рукам голым задел, но не шибко. А худой светловолосый ловкач крутился-вертелся возле тяжелого воина. Вправо, влево качался, промеж чужих ног-столбов перекатывался, даже стукнул раз по бедру гридня. Но, как пробьешь такую слоновью кожицу? Бесполезно. Не могли оба ни победить, ни проиграть. Устали бойцы, взмокли, запарились, тяжко дыша. Уж совсем измаялись, но только пыль столбом на толковище подняли.

Болеслав хитро придумал. Размахнулся широко, показав, что бить будет. Матвей на него кабаном бросился, а Болеслав развернулся, в сторону отошел, да палку на уголок в землю поставил. Наткнулся на нее вой княжий и грохнулся всем телом тяжелым. Однако, не сплоховал, в падении перехватил, аки копье, свою палку да запустил в открытую спину противника. Лишь увидел, что попал, как головой грузно о плетень приложился, сучьем щеку царапая. Взвыл от боли и крови. Но и Болеслав уже лежал на земле, ибо добрая орясина ему меж лопаток хорошо тыкнула. И никто не победил, значится.

– Очнулись, драчуны? – послышался смех Олеси, и Болеслав открыл глаза. На улице уже вечерело, на небо выкатился лунный желтый блин. Последние осенние комары противно жужжали.

Ощупал себя Болеслав торопливо. Спина еще немного болела, но руки-ноги действовали, значит, ничего не поломано. Ну, и хорошо.

Слева послышался могучий вздох и запахло ядреным мужеским потом. Обернулся Болеслав, а это Матвей рядом с ним лежал на телеге, с ногами свесившимися. Не поместился детина полностью.

– Эх… Здорово ты меня обманул, парень… – привстал гридень на локотках. Удивительно, но гнев его испарился, будто не было.

– Матвей, продолжим, может быть, назавтра спор наш? – пожал плечами Болеслав и залыбился.

– Я вам продолжу! – возмутилась Олеся, уперев руки в бока. – Хватит уже, навоевались. Если вы из-за меня сцепились, то я вам вот что скажу. Ни за кого из вас под венец не пойду! А захочу, так и не подпущу близко. Тоже мне, петухи драчливые!

Болеслав удивился. Поначалу хрупкая и милая Олеся открывала разные стороны своего норова, и всякий раз неожиданно. Теперь она казалась обычной стервозной бабой, коих много на Руси обретается.

– Слушай, Матвей! Подарю я тебе шелом с бармицей, коли услугу окажешь, – уронила Олеся после некоторого молчания.

– Да, я ж. Ну, что смогу… – зарделся гридень. – Ты это… только намекни…

– Сможешь, сможешь… Намекать не буду, а прямо скажу. Только для начала помирись, Матвей, с Болеславом. Выпейте мировую. Это для всех нас лучше будет.

– Добро. Если посельчанин не против.

Болеслав понял, что у Олеси имеется свой замысел, для дела общего полезный, потому и кивнул молча. Кузнецова дочь мигом вытащила пузатый кувшин и налила чарку полную, протянула Матвею. Полагала, видимо, что большую часть дюжий вой выпьет. Ведь по возрасту еще не положено Болеславу хмельное пить: сына не родил, да и в бою смертном не был.

Однако Матвей все же оставил чутка на донышке, потому и Болеславу удалось губы в сладком медку обмочить.

– Мир, значит, – протянул руку гридень. Пожал холодную ладонь да так стиснул, что косточки затрещали. Сильный, зараза.

– Завтра, ребята, нам назад ехать… – начала Олеся.

– А что, уже все распродали? Вроде еще полтелеги оружия оставалось… – удивился Болеслав.

– Не осталось. Пока вы после драки своей отдыхали, заявился местный кузнец, да все гуртом и скупил. Мы часто так продаем. Если батька много накует, то можно еще раз до зимы на ярмарку успеть съездить. А наковать может достаточно.

– Ну…

– Вон, городской мастер целых два мешка железного лома в придачу отдал. Я знаю, что батька все переплавит, да нужные вещи сделает, – и Олеся, действительно, показала в углу телеги два толстых холщовых мешка. Сквозь ткань топорщились и пробивались железяки.

– А почему местный сам железо не переплавит? – удивился Болеслав.

– Знаю я этого кузнеца, – вставил свое слово Матвей. – Ленив стал да жаден. Больше не кузнец, а купец али золотарь. Угодник барский. Колечки-перстенечки для боярских девок да иноземных купчин делает. А оружие и бронь у простых кузнецов скупает.

– Ну, цену-то хорошую заплатил, – опустила глаза Олеся.

– Да, понятно. Только и сам внакладе не будет, продаст еще дороже. Клеймо на каждый меч поставит, будто товар именитого мастера. А такие клинки всегда ценятся. Ладно, все это присказка, как я понял. Что от меня-то надобно?

– Проводи до батьки, Матвей. Не доехать нам с Болькой. Ибо не воин он, а я только приманка для люда лиходейного. По дороге лесной злыдни шастают. Сюда ехали, чуть не напоролись, а обратно-то не с товаром, а с деньгой полновесной идтить. Сами пропадем, да и батька с мамкой в нужде окажутся.

– Хе… Ну я же не зря отказывался. Опасно в лесу. Подождали бы поезд!

– И сейчас не поедешь? Лихого люда боишься?

– Подожди, Олеся, я же пока не отказался. Покумекаю… Налей-ко еще медку! – усмехнулся Матвей, и когда она исполнила просьбу, осторожно глотнул. Вытер окладистые усы и сказывал:

– Видели мы, гридни, недавно тех разбойников, хотели словить, но быстроноги они оказались. Мы шестерых татей положили, но и сами не все домой вернулись. Погнались за остальными, а те – в россыпи, только голые пятки засверкали. Весь вечер за лиходеями по лесу окаянному прокатались. Я шелом потерял, а Окунь коня лишился. – вздохнул Матвей. – А еще там лешак дюже злой завелся, дороги путает и зверье на людей натравливает. То – другая беда, но разбойников малость поубавилось.

– С лешаком буйным, быть может, Болеслав разберется… У него брат… хм… – заявила Олеся. – Но с лихими людишками нам, Матвей, убогим, не справиться. Не добили вы, гридни, одного. Мы случаем подобрали подранка. Хорошо, что этот тать нас не сгубил, но утек… Утек, да всяко запомнил… Боюсь, что соберет ватагу, да навалятся на пути обратном.

– Раньше надо было его ловить, – вздохнул Болеслав.

– По незнакомому лесу? – упрекнула Олеся. – Вот ты бы кинулся, а он закрутил бы, завертел, не хуже лешака. Не геройствуй! Ну, так что, Матвей, поможешь?