Текст книги "Лошадь как лошадь"

Автор книги: Вадим Шершеневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Шершеневич Вадим
Лошадь как лошадь

В а д и м Ш е р ш е н е в и ч

Лошадь как лошадь

Содержание

1. Принцип басни ...................................... 1 2. Сердце – частушка молитв ........................... 2 3. Принцип краткого политематизма ..................... 3 4. Композиционное соподчинение ........................ 4 5. Принцип звука минус образ .......................... 5 6. Инструментировка образом ........................... 6 7. Принцип развернутой аналогии ....................... 7 8. Ритмическая образность ............................. 8 9. Принцип кубизма .................................... 9 10. Принцип мещанской концепции ........................ 10 11. Принцип альбомного стиха ........................... 11 12. Содержание плюс горечь ............................. 12 13. Принцип гармонизации образа ........................ 13 14. Квартет тем ........................................ 14 15. Ритмический ландшафт ............................... 15 16. Каталог образов .................................... 16 17. Усеченная ритмика .................................. 17 18. Точка плюс недоумение .............................. 18 19. Принцип проволок аналогий .......................... 19 20. Принцип параллелизма тем ........................... 20 21. Содержание минус форма ............................. 21 22. Принцип академизма ................................. 22 23 Лирическая конструкция ............................. 23 24 "На пальцах проспектов построек..." ................ 24 25. Принцип растекающейся темы ......................... 25 26. Дутематизм плюс улыбнуться ......................... 26 27. Принцип блока с тумбой ............................. 27 28. Лирический динамизм ................................ 28 29. Рассказ про глаз люси курсиковой ................... 29 30. Однотемное разветвление ............................ 30 31. Принцип импрессионизма ............................. 31 32. Принцип пересекающихся образов ..................... 32 33. Небоскреб образов минус спряжение .................. 33 34. Принцип графического стиха ......................... 34 35. Динамика статики ................................... 35 36. Принцип поэтической грамматики ..................... 36 37. Принцип обратной темы .............................. 37 38. Принцип реального параллелизма ..................... 38 39. Принцип архитектурного соподчинения ................ 39 40. Эстрадная архитектоника ............................ 40 41. Принцип примитивного имажинизма .................... 41 42. Принцип романтизма ................................. 42 43. "Искать губами пепел черный..." .................... 43 44. Однохарактерные образы ............................. 44 45. "Каждый раз несураз – ..." ......................... 45 46. Имажинистический календарь ......................... 46 47. Принцип ритма сердца ............................... 47 48. Принцип лиризма .................................... 48 49. Аграмматическая статика ............................ 49 50. Принцип звукового однословия ....................... 50 51. Тематический круг .................................. 51 52. Тематический контраст .............................. 52 53. Кооперативы веселые ................................ 53 54. Динамизм темы ...................................... 54 55. Принцип растекающегося звука ....................... 55 56. "Если город раскаялся в душе..." ................... 56 57. Последнее слово обвиняемого ........................ 57

Сергей Tсенин. Радуница. Стихи (распроданно).

Преображение (распроданно).

Сельский часослов (распроданно).

Ключи Марии. Статьи (распроданно).

Голубень. Стихи. 1920.

Иммажинисты. Статьи и стихи. Есенин, Мариенгоф,

Шершеневич, Эрдман. Рисунки Якулова,

Эрдмана, Стенберга, Медунецкого и др.

(печатается).

Конница бурь N 1. Стихи Есенина, Ивнева, Мариенгофа

и дрг.

Конница бурь N 2. Стихи Есенина, Ганина, Мариенгофа

(распродано).

Коробейники счастья.Rусиков, Шершеневич. 1920

Александр Кусиков. Книга стихов. (печатается).

Анатолий Мариенгоф. Витрина сердца. (распроданно).

Кондитерская солнца (распродано).

Магдалина (распродано).

Руки галстуков. Рисунки Якулова. 1920

Буян-остров. статьи (печатается).

Стихами чванствую (печатается)

Вадим Шершеневич. Зеленая улица. Статьи (распродано)

Крематорий (распродано)

Вечный жид (распродано)

2*215. листы иммажинистов (печатается)

Лошадь как лошадь. 1920.

Кооперативы веселья. Поэмы (печатается)

Николай Эрдман. Книга стихов (готовится)

Вильдак и Дюмель. Теория свободного стиха. Перевод

(печатается)

– 1

Принцип басни

А.Пусикову

Закат запыхался. загнанная лиса. Луна выплывала воблою вяленной. А у подъезда стоял рысак. Лошадь как лошадь. две белых подпалины.

И ноги уткнуты в стаканы копыт. Губкою впитывало воздух ухо. Вдруг стали глаза по-человечьи глупы И на землю заплюхало глухо.

И чу! воробьев канители полет Чириканьем в воздухе машется. И клювами роют теплый помет, Чтоб зернышки выбрать из кашицы.

И старый угрюмо учил молодежь: -Эх! пошла нынче пища не та еще! А рысак равнодушно глядел на галдеж, Над кругляшками вырастающий.

Эй, люди! двуногие воробьи, Что несутся с чириканьем, с плачами, Чтоб порыться в моих строках о любви. Как глядеть мне на вас по иначему?!

Я стою у подъезда придущих веков, Седока жду с отчаяньем нищего И трубою свой хвост задираю легко, Чтоб покорно слетались на пищу вы!

Весна 1919

– 2

Сердце – частушка молитв

Я.Блюмницу

Другим надо славы, серебрянных ложечек, Другим стоит много слез, А мне бы только любви немножечко Да десятка два папирос.

А мне бы только любви вот столечко

Без истерик, без клятв, без тревог.

Чтоб мог как-то просто какую-то олечку

Обсосать с головы до ног. И, право, не надо злополучных бессмертий Блестяще разрешаю мировой вопрос, Если верю во что – в шерстяные материи, Если знаю – не больше, чем знал христос.

И вот за душою почти несуразною

Широколинейно и как-то в упор,

Май идет краснощекий, превесело празднуя

Воробьиною сплетней распертый простор. Коль о чем я молюсь, так чтоб скромно мне в дым уйти, Не оставить сирот – ни стихов, ни детей. А умру – мое тело плечистое вымойте В сладкой воде фельетонных статей.

Мое имя попробуйте, в библию всуньте-ка.

Жил, мол, эдакий комик святой,

И всю жизнь проискал он любви бы полфунтика,

Называя любовью покой. И смешной, кто у данте влюбленность наследовал, Весь грустящий от пят до ушей, У веселых девченок по ночам исповедовал Свое тело за восемь рублей.

На висках у него вместо жилок по лилии,

Когда плакал – платок был в крови,

Был последним в уже вымиравшей фамилии

Агасферов единой любви. Но пока я не умер, простудясь у окошечка, Все смотря: не пройдет ли по арбату христос, Мне бы только любви немножечко Да десятка два папирос.

Октябрь 1918

– 3

Принцип краткого политематизма

За окошком воробьиной канителью веселой Сорваны лохмотья последних снегов. За сокольниками побежали шалые села Уткнуться околицей в кольца ручьев.

И зеленою меткой Трава на грязном платке полей. Но по-прежнему хохлятся желтой наседкой Огни напыжившихся фонарей.

Слеза стекла серебрянной улиткой, За нею слизь до губ от глаз... А злобь вдевает черную нитку В иголку твоих колючих фраз.

Я слишком стал близок. я шопотом лезу Втискиваясь в нужду быть немного одной, Нежные слова горячее железа Прожигают покой.

В кандалах моих ласк ты закована странно. Чуть шевелишь сердцем – они звенят. Под какой же колпак стеклянный Ты спряталась от меня?

И если отыщешь, чтоб одной быть, узнаешь, Что куда даже воздуху доступа нет, Жизнь проберется надоедно такая ж, В которой замучил тебя поэт.

Нет! пусть ненадолго к твоему сердцу привязан К почве канатами аэростат, Зато погляди, как отчетливо сказан Твой профиль коленопреклонением моих баллад.

Апрель 1918

– 4

Композиционное соподчинение

Чтоб не слышать волчьего воя возвещающих труб, Утомившись сидеть в этих дебрях бесконечного мига, Разбивая рассудком хрупкие грезы скорлуп, Сколько раз в бессмертную смерть я прыгал.

Но крепкие руки моих добрых стихов За фалды жизни меня хватали... и что же? И вновь на голгофу мучительных слов Уводили меня под смешки молодежи.

И опять как христа измотавшийся взгляд, Мое сердце пытливое жаждет, икая. И у тачки событий, и рифмой звенят Капли крови на камни из сердца стекая.

Дорогая! я не истин напевов хочу! не стихов, Прозвучавших в веках слаще славы и лести! Только жизни! беспечий! густых зрачков! Да любви! и ее сумашествий!

Веселиться, скучать и грустить, как кругом Миллионы счастливых, набелсветных и многих! Удивляться всему, как мальчишка, впервой увидавший тайком До колен приоткрытые женские ноги!

И ребячески верить в расплату за сладкие язвы грехов, И не слышать пророчества в грохоте рвущейся крыши. И от чистого сердца на зов Чьих-то чужих стихов Закричать, словно Бульба: "Остап мой! я слышу!"

Январь 1918

– 5

Принцип звука минус образ

Влюбится чиновник, изгрызанный молью входящих и старый В какую-то молоденькую худощавую дрянь, И натвердит ей, бренча гитарой, Слова простые и запыленные, как герань.

Влюбится профессор, в очках, плешеватый,

Отвыкший от жизни, от сердец, от стихов,

И любовь в старинном переплете цитаты

Поднесет растерявшейся с букетом цветов. Влюбится поэт и хвастает: выграню Ваше имя солнцами по лазури я! -Ну, а если все слова любви заиграны Будто вальс "На сопках Манджурии"?

Хочется придумать для любви не слова, а вздох малый,

Нежный, как пушок у лебедя под крылом,

А дураки назовут декадентом, пожалуй.

И футуристом – написавший критический том! Им ли поверить, что в синий, синий Дымный день у озера, роняя перья, как белые капли, Лебедь не по лебяжьи твердит о любви лебедине, А на чужом языке (стрекозы или капли).

Когда в петлицу облаков вставлена луна чайная,

Как расскажу словами людскими

Про твои поцелуи необычайные

И про твое невозможное имя? Вылупляется бабачка июня из зеленого кокона мая, Через май за полдень любовь не устанет расти, И вместо прискучившего: я люблю тебя, дорогая!Прокричу: пинь-пинь-пинь-ти-ти-ти!

Это демон, крестя меня миру на муки,

Человечьему сердцу дал лишь людские слова,

Не поймет даже та, которой губ тяну я руки

Мое простое: лз-сз-фиорррр-эй-ва! Осталось придумывать небывалые созвучья, Малярной кистью вычерчивать профиль тонкий лица, И душу, хотящую крика, измучить Невозможностью крикнуть о любви до конца!

Март 1918

– 6

Инструментировка образом

Эти волосы, пенясь прибоем, тоскуют Затопляя песочные отмели лба, На котором морщинки, как надпись, рисует, Словно тростью, рассеянно ваша судьба.

Вам грустить тишиной, набегающей резче, Истекает по каплям, по пальцам рука. Синих жилок букет васильковый трепещет В этом поле ржаного виска.

Шестикласник влюбленными прячет руками И каракульки букв, назначающих час... Так готов сохранить я строками на память, Ваш вздох, освященный златоустием глаз.

Вам грустить тишиной... пожалейте: исплачу Я за вас этот грустный, истомляющий хруп! Это жизнь моя бешенной тройкою скачет Под малиновый звон ваших льющихся губ.

В этой тройке Вдвоем. и луна в окно бойко Натянула, как желтые вожжи лучи. Под малиновый звон звонких губ ваших, тройка, Ошалелая тройка, Напролом проскочи.

Март 1918

– 7

Принцип развернутой аналогии

Вот, как черная искра, и мягко и тускло, Быстро мышь прошмыгнула по ковру за порог... Это двинулся вдруг ли у сумрака мускул? Или демон швырнул мне свой черный смешок?

Словно пот на виске тишины, этот скорый, Жесткий стук мышеловки за шорохом ниш... Ах! как сладко нести мышеловку, в которой, Словно сердце, колотится между ребрами проволок мышь!

Распахнуть вдруг все двери! как раскрытые губы! И рассвет мне дохнет резедой. Резедой. Шаг и кошка... как в хохоте быстрые зубы. В деснах лап ее когти блеснут белизной.

И на мышь, на кусочек Мной пойманной ночи, Кот усы возложил, будто ленты веков, В вечность свесивши хвостик свой длинный, Офелией черной, безвинноНевинной, Труп мышонка плывет в пышной пене зубов.

И опять тишина... лишь петух – этот маг голосистый, Лепестки своих криков уронит на пальцы встающего дня... ................................................ Как тебя понимаю, скучающий господи чистый, Что так часто врагам предавал, как мышонка меня!..

Ноябрь 1917

– 8

Ритмическая образность

Какое мне дело, что кровохаркающий поршень Истории сегодня качнулся под божьей рукой, Если опять грустью изморщен Твой голос, слабый такой?!

На метле революции на шабаш выдумок Россия несется сквозь полночь пусть! О, если б своей немыслимой обидой мог Искупить до дна твою грусть!

Снова голос твой скорбью старинной дрожит, Снова взгляд твой сутулится, больная моя! И опять небывалого счастья чертя чертежи, Я хочу населить твое сердце необитаемое!

Ведь не боги обжигают людское раздолье! Ожогом горяч достаточно стих! Что мне, что мир поперхнулся болью, Если плачут глаза твои, и мне не спасти их!

Открыть бы пошире свой паршивый рот, Чтоб песни развесить черной судьбе, И приволочь силком, вот так, за шиворот, Несказанное счастье к тебе!

Март 1918

– 9

Принцип кубизма

А над сердцем слишком вытертом пустью нелепой, Распахнувшись наркозом, ты мутно забылась строкой. Как рукав выше локтя, каким-то о родственном крепком, Перебинтован твой голос тоской.

Из перчатки прошедшего выпираясь бесстонно, Словно пальцы, исколотые былью глаза, И любовь – этот козырь червонныйРаспялся крестом червонного туза.

За бесстыдство твоих губ, как в обитель нести, И в какую распуститься трещину душой, Чтоб в стакан кипяченой действительности Валерьянкой закапать покой?!

И плетется судьба измочаленной сивкой В гололедицу тащить несуразный воз. И каким надо быть, чтоб по этим глазам обрывкам Не суметь перечесть Эту страсть П е р е г р е з и в ш и х п о з?!

В обручальном кольце равнодуший маскарадною маской измятой Обернулся подвенечный вуаль Через боль... Но любвехульные губы благоприветствуют свято Твой, любовь, алкоголь.

И над мукой слишком огромной, чтоб праздничной, Над растлением кровью разорванных дней, Из колоды пожизненной не выпасть навзнично Передернутому сердцу тузом червей!

Февраль 1918

– 10

Принцип мещанской концепции

Жил, как все... грешил маленько, Больше плакал... а еще По вечерам от скуки тренькал на гитаре кой о чем.

Плавал в строфах плавных сумерек, Служил обедни, романтический архирей, Да пытался глупо в сумме рек Подсчитать итог морей!

Ну, а в общем, Коль не ропщем, Нам, поэтам, красоты лабазникам, сутенерам событий, Профессиональным проказникам, Живется дни и годы Хоть куда!

Так и я непробудно, не считая потери и Не копя рубли радости моей, Подводил в лирической бухгалтерии Балансы моих великолепных дней.

Вы пришли усмехнуться над моею работой, Над почтенной скукой моей И размашистым росчерком поперек всего отчета Расчеркнулись фамилией своей.

И бумага вскрикнула, и день голубой еще Ковыркнулся на рельсах телеграфных струн, А в небе над ними разыгралось побоище Звезд и солнц, облаков и лун!

Но перо окунули в чернила вы Слишком сильно, чтоб хорошо... Знаю милая, милая, милая, Что росчерк окончился кляксой большой.

Вы уйдете, как все... вы, как все, отойдете, И в сахаре мансард мне станет зачем-то темно. Буду плакать, как встарь... целовать на отчете Это отчетливое незасохнувшее пятно!

– 11

Принцип альбомного стиха

Муаровый снег тротуарами завивается Как волосы височками чиновника. Девушка из флигеля косого китайца Под тяжестью тишины! Девушка, перегнувшая сны! Ты ищешь любовника?

Не стоит! он будет шептать: останься!

Любовью пригладит души непокорственный клок,

И неумело, как за сценой изображают поток

На киносеансе,

Будет притворяться: страдает от вторника

В гамаке убаюканных грез.

Разве не знаешь: любовник – побитый пес,

Которому не надо намордника. Н а и в н а я ! песок на арене, Как любовь, для того, чтоб его топтать, Я не любовник, конечно, я поэт, тихий, как мать, Безнадежный, как неврастеник в мягких тисках мигрени!

Но я еще знаю, что когда сквозь окна курица,

А за нею целый выводок пятен поспешит,

Тогда, как черепами,

Сердцами

Играет улица,

А с левой стороны у всех девушек особенно заболит. И все, даже комиссары, заговорят про данте И беатриче, покрытых занавеской веков, Верь! весь звон курантов Только треск перебитых горшков.

И теперь я помню, что и я когда-то

Уносил от молодости светлые волосы на черном пиджаке,

И бесстыдному красному закату

Шептал о моей тоске. А ты все-таки ищешь молодого любовника, Красивого, статного, ищешь с разбега, Тротуарами, где пряди снега Завиваются височками чиновника!

Ну что же, ищи!

Свищи!

Сквозь барабаны мороза и вьюги,

Сквозь брошенный игривым снежком плач,

На нежных скрипках твоих грудей упругих

Заиграет какой-нибудь скрипач.

– 12

Содержание плюс горечь.

Послушай! нельзя же быть такой безнадежно суровой, Неласковой! Я под этим взглядом, как рабочий на стройке новой, Которому: протаскивай! А мне не протащить печаль свозь зрачек. Счастье, как мальчик С пальчик, С вершок. М и л а я ! ведь навзрыд истомилась ты: Ну, так сорви Лоскуток милости От шуршащего счастья любви! Ведь даже городовой Приласкал кошку, к его сапогам пахучим Притулившуюся от вьги ночной, А мы зрачки свои дразним и мучим. Где-то масленница широкой волной Затопила засохший пост, И кометный хвост сметает метлой С небесного стола крошки скудных звезд. Хоть один поцелуй. из под тишечной украдкой. Как внезапится солнце сквозь серенький день. пойми: За спокойным лицом, непрозрачной облаткой, Горький хинин тоски! Я жду, когда рот поцелуем завишнится И из него косточкой поцелуя выскочит стон, А рассветного неба пятишница Уже радужно значит сто. Неужели же вечно радости объедки? Навсегда ль это всюдное "бы"? И на улицах москвы, как в огромной рулетке, Мое сердце лишь шарик в искусных руках судьбы. И ждать, пока крупье, одетый в черное и серебро, Как лакей иль как смерть, все равно быть может, На кладбищенское зеро Этот красненький шарик положит!

Октябрь 1915

– 13

Принцип гармонизации образа

И один. и прискорбный. и приходят оравой Точно выкрики пьяниц шаги ушлых дней. И продрогшим котенком из поганой канавы Вылезаю из памяти своей.

Да, из пляски вчерашней, Пляски губ слишком страшной, Слишком жгучей, как молнии среди грома расплат, Сколько раз не любовь, а цыганский романс бесшабашный Уносил, чтоб зарыть бережливей, чем клад.

И все глубже на лбу угрюмеют складки, Как на животе женщины, рожавшей не раз, И синяки у глаз, Обложки синей тетрадки, Где детским почерком о злых поцелуях рассказ.

Но проходишь, и снова я верю блеснувшим Ресницам твоим И беспомощно нежным словам, Как дикарь робко верит своим обманувшим, Бессильно-слепым, Деревянным богам.

Октябрь 1917

– 14

Квартет тем

От 1893 од 1919 пропитано грустным зрелищем: В этой жизни тревожной, как любовь в девичьей, Где лампа одета лохмотьями копоти дыма, Где в окошке кокарда лунного огня, Многие научились говорить о вадиме шершеневиче, Некоторые ладонь о ладонь с вадимом габриэлевичем, Несколько знают походку губ димы, Но никто не знает меня.

Краску слов из тюбика губ не выдавить Даже сильным рукам тоски. Из чулана одиночества не выйду ведь Без одежд гробовой доски. Не называл македонским себя иль кесарем, Но частехонько в спальной тиши Я с повадкой лучшего слесаря Отпирал самый трудный замок души.

И снимая костюм свой неряшливый, Сыт от манны с небесных лотков, О судьбе своей я выспрашивал У кукушки трамвайных звонков. Вадим шершеневич пред толпою безликою Вынимает, как атлет, стопудовую гирю моей головы, А я тихонько, как часики, тикаю В жилетном кармане москвы.

Вадим габриэлевич вагоновожатый веселый, Между всеми вагонный стык. А я люблю в одинокой постели, Словно страус – в подушек кусты. Губы димки полозьями быстрых санок По белому телу любовниц в весну, А губы мои ствол нагана Словно стальную соску сосут.

Сентябрь 1919

– 15

Каталог образов

Занозу тела из города вытащил. В упор. Из-за скинутой с глаз дачи, Развалился ломберный кругозор, По-бабьему ноги дорог раскорячив.

Сзади: золотые канарейки церквей, Наотмаш зернистые трели субботы. Надо мною: пустынь голобрюхая, в ней Жавороночья булькота.

Все поля крупным почерком плуг Исписал в хлебопашном блуде. На горизонте солнечный вьюк Качается на бугра одногорбом верблюде.

Как редкие шахматы к концу игры, Телеграфные столбы застыли... Ноги, привыкшие к асфальту жары, Энергично кидаю по пыли.

Как сбежавший от няни детеныш – мой глаз Жрет простор и зеленую карамель почек, И сам я забываю, что живу крестясь На электрический счетчик.

Август 1919

– 16

Ритмический ландшафт

Дома Из железа и бетона Скирды. Туман В стакан Одеколона Немного воды.

Улица аршином портного В перегиб, в перелом. Издалека снова Дьякон грозы – гром. По ладони площади – жилки ручья. В брюхе сфинкса из кирпича Кокарда моих глаз, Глаз моих ушат. С цепи в который раз Собака карандаша. И зубы букв слюною чернил в ляжку бумаги. За окном водостоков краги, За окошком пудами злоба.

И слово в губах, как свинчатка в кулак. А семиэтажный гусар небоскреба Шпорой подъезда звяк.

Август 1919

– 17

Усеченная ритмика

Торцы улиц весенними тиграми Пестрятся в огнебиении фонарей. Сердце! барабанами стука Выгреми миру о скуке своей.

Жизнь! шатайся по мне бесшабашной Поступью и медью труб! Язык, притупленный графит карандашный, Не вытащить из деревянной оправы губ.

Любовь! отмерла, Отмерла Ты, а кромеТолько выслез и бред вчера... Докурю папиросу последнюю в доме, И вот негде достать до утра.

Снова сердцу у разбитого корытца Презрительно толковать, И в пепельнице памяти рыться И оттуда окурки таскать!

Что окурки любовниц после этого счастья? Смешан с навозом песок на арене! Господь! не соблазняй меня новой страстью, Но навек отучи от курения!!!

Март 1918

– 18

Точка плюс недоумение

Звуки с колоколен гимнастами прыгали Сквозь обручи разорванных вечеров... Бедный поэт! грязную душу выголили Задрав на панели шуршащие юбки стихов.

За стаканом вспененной весны вспоминай ты, Вспоминай, Вспоминай, Вспоминай, Как стучащим полетом красного райта, Ворвалось твое сердце в широченный май.

И после, когда раскатился смех ваш фиалкой По широкой печали, где в туман пустота, Почему же забилась продрогшею галкой Эта тихая грусть в самые кончики рта?!

И под плеткой обид, и под шпорами напастей, Когда выронит уздечку дрожь вашей руки, Позволь мне разбиться на пятом препятствии: На барьере любви, за которым незрима канава тоски!

У поэта, прогрусневшего мудростью, строки оплыли, Как у стареющей женщины жир плечей. Долби же, как дятел, ствол жизни, светящийся гнилью, Криками человеческой боли своей!

– 19

Принцип проволок аналогий

Есть страшный миг, когда окончив резко ласку Любовник вдруг измяк и валится ничком... И только сердце бьется (колокол на пасху) Да усталь ниже глаз чернит карандашом.

И складки сбитых простынь смотрят слишком грубо, (морщины всезнающего мертвеца). Напрасно женщина еще шевелит губы! (заплаты красные измятого лица!)

Как спичку на ветру, ее прикрыв рукою, Она любовника вблизи грудей хранит, Но, как поэт над конченной, удавшейся строкою, Он знает только стыд, Счастливый краткий стыд!

Ах! этот жуткий миг придуман богом гневным, Его он пережил воскресною порой, Когда насквозь вспотев в хотеньи шестидневном Он землю томную увидел пред собой...

Январь 1918

– 20

Принцип параллелизма тем

Были месяцы скорби, провала и смуты. Ордами бродила тоска напролет, Как деревья пылали часов минуты, И о боге мяукал обезумевший кот. В этот день междометий, протяжный и душный, Ты охотилась звонким гременьем труб, И слетел с языка мой сокол послушный, На вабило твоих покрасневших губ. В этот день обреченный шагом иноверца, Как поклониик легких тревожных страстей, На престол опустевшего сердца Лжедимитрий любви моей, Он взошел горделиво, под пышные марши, Когда залили луны томящийся час, Как мулаты обстали престол монарший Две пары скользских и карих глаз. Лишь испуганно каркнул, как ворон полночный, Громкий хруст моих рук в этот бешенный миг, За димитрием вслед поцелуй твой порочный, Как надменная панна марина, возник. Только разум мой кличет к восстанью колонны, Ополчает и мысли, и грезы, и сны, На того, кто призрел и нарушил законы, Вековые заветы безвольной страны. Вижу помыслы ринулись дружною ратью, Эти слезы из глаз – под их топотом пыль, Ты сорвешься с престола, словно с губ проклятье, Только пушка твой пепел повыкинет в быль. Все исчезнет; как будто ты не был на свете, Не вступал в мое сердце владеть и царить. Все пройдет в никуда, лишь стихи, мои дети, Самозванца не смогут никогда позабыть.

Январь 1918

– 21

Содержание минус форма

Для того, чтобы быть весенней птицей Мало два крылышка и хвостом вертеть, Еще надо уметь Песней разлиться От леса до радуги впредь.

Вот открою я рот свой багровый пошире, Песни сами польются в уши раскрытые дней... Скажите, в какой вы волшебной кашире Столько найдете чудесных детей?

И сегодня мне весело, Весело, Весело! Я от счастья блаженненько глуп, Оттого, вероятно, что жизнь мою взвесила Ты на точных весах твоих губ.

Все мы, поэты – торгаши и торгуем Строфою за рубль серебрянных глаз, И для нас лишь таким поцелуем Покупается подлинный час.

Для того, чтобы стать настоящим поэтом, Надо в минуту истратить века, И не верить ребячливо, что станешь скелетом, И что бывает такая тоска, Что становится сердце дыбом, А веки весят сто пуд, И завидуешь допотопным рыбам, Что они теперь не живут!

...ах! удрать бы к чертям в полинезию, Вставить кольца в ноздрю и плясать, И во славу веселой поэзии Соловьем о любви хохотать!

Май 1918

– 22

Принцип академизма

Ты грустишь на небе, кидающий блага нам, крошкам, Говоря: – вот вам хлеб ваш насущный даю! И под этою лаской мы ластимся кошками И достойно мурлычем молитву свою.

На весы шатких звезд, коченевший в холодном жилище, Ты швырнул свое сердце, и сердце упало, звеня. О, уставший господь мой, грустящий и нищий, Как завистливо смотришь ты с небес на меня!

Весь род ваш проклят навек и незримо, И твой сын без любви и без ласк был рожден. Сын влюбился лишь раз, Но с марией любимой Эшафотом распятий был тогда разлучен.

Да! я знаю, что жалки, малы и никчемны Вереницы архангелов, чудеса, фимиам, Рядом с полночью страсти, когда дико и томно Припадаешь к ответно встающим грудям!

Ты, проживший без женской любви и без страсти! Ты, не никший на бедрах женщин нагих! Ты бы отдал все неба, все чуда, все страсти За объятья любой из любовниц моих!

Но смирись, одинокий в холодном жилище, И не плачь по ночам, убеленный тоской, Не завидуй господь, мне, грустящий и нищий, Но во царстве любовниц себя успокой!

– 23

Лирическая конструкция

С. Есенину

Все, кто в люльке челпанова мысль свою вынянчил! Кто на бочку земли сумел обручи рельс набить! За расстегнутым воротом нынче Волосатую завтру увидеть!

Где раньше леса, как зеленые ботики, Надевала весна и айдаТам глотки печей в дымной зевоте Прямо в небо суют города.

И прогресс стрижен бобриком требований Рукою, где вздуты жилы железнодорожного узла. Докуривши махорку деревни, Последний окурок села,

Телескопами счистивши тайну звездной перхоти, Вожжи солнечных лучей машиной схватив, В силометре подъемника электричеством кверху Внук мой гонит, как черточку лифт.

Сумрак кажет трамваи, как огня кукиши, Хлопают жалюзи магазинов, как ресницы в сто пуд, Мечет вновь дискобол науки Грамафонные диски в толпу.

На пальцах проспектов построек заусеницы, Сжата пальцами плотин, как женская глотка, вода, И объедают листву суеверий, как гусеницы, Извиваясь суставами вагонов, поезда.

Церковь бьется правым клиросом Под напором фабричных гудков. Никакому хирургу не вырезать Аппендицит стихов.

Подобрана так или иначе Каждой истине сотня ключей, Но гонококк соловьиный не вылечен В лунной и мутной моче.

Сгорбилась земля еще пуще Под асфальтом до самых плеч, Но поэта, занозу грядущего, Из мякоти не извлечь.

Вместо сердца – с огромной плешиной, С глазами, холодными, как вода на дне, Извиваясь, как молот бешеный, Над раскаленным железом дней,

Я сам в осанне великолепного жара, Для обеденных столов ломая гробы, Трублю сиреной строчек, шофер земного шара И джек-потрошитель судьбы.

И вдруг металлический, как машинные яйца, Смиряюсь, как собачка под плеткой тубоКогда дачник, язык мой, шляется По аллее березовых твоих зубов.

Мир может быть жестче, чем гранит еще, Но и сквозь пробьется крапива строк вновь, А из сердца поэта не вытащить Глупую любовь.

Июль 1919

– 24

Принцип растекающейся темы

В департаментах весен, под напором входящих И выходящих тучек без номеров На каски пожарных блестящиеТолпа куполов.

В департаментах весен, где, повторяя обычай

Исконный в комнате зеленых ветвей,

Делопроизводитель весенних притчей

Строчит языком соловей. И строчки высыхают в сумерках, словно Под клякспапиром моя строка. И не в том ли закат весь, что прямо в бескровный Полумрак распахнулась тоска?

В департаментах мая, где воробьев богаделки

Вымаливают крупу листвы у весны,

Этот сумрак колышет легче елочки мелкой

В департаментах весен глыбный профиль стены. А по улицам скачут... и по жилам гогочут. Как пролетки промчались в крови... А по улицам бродят, по панелям топочут Опричиной любви.

Вместо песьих голов развиваются лица,

Много тысяч неузнанных лиц...

Вместо песьих голов обагрятся ресницы,

Перелесок растущих ресниц. В департаментах весен, о друзья, уследите Эти дни всевозможных мастей. Настрочит соловей, делопроизводитель, Вам о новом налоге страстей.

Заблудился вконец я. и вот обрываю

Заусеницы глаз – эти слезы, и вот

В департаментах весен, в канцелярии мая,

Как опричник с метлою, у арбатских ворот Проскакала любовь. нищий стоптанный высох И уткнулся седым зипуном в голыши. В департаментах весен палисадники лысых, А на дантовых клумбах, как всегда, ни души!

Я – кондуктор событий, я кондуктор без крылий,

Грешен ли, что вожатый сломал наш вагон?!

Эти весны – не те, я не пас между лилий,

– 25

Дуатематизм плюс улыбнуться

Мне только двадцать четыре! 24 всего! В этом году, наверно, случилось два мая! Я ничего, Я ничего Не понимаю.

И вот смеюсь. я просто глуп. Но ваша легкая улыбка Блеснула в волнах влажных губ, Вчера в 12. словно рыбка.

И были вы совсем не та, На эту ни капельки не похожи. Звенеть качелям пьяной дрожи! Когда сбывается мечта, Уж не мечта она. а что же?

И не надо думать, что когда-нибудь трубы зазвучат, Возглашая страшный суд. И крича о мученьях, Злые пантеры к нам прибегут, Чтоб дикий свой взгляд Спрятать от страха в девических нежных коленках**ях Пересохнут моря, где налетами белые глыбы, И медузы всплывут На поверхность последнего дня. И с глазами вытаращенными удивленные рыбы Станут судорожно глотать воздух, полный огня. Мудрецы, проститутки, поэты, собаки В горы побегут, А горы войдут В города. И все заверещат, ибо узрит всякий, Как у бога бела борода.