Текст книги "Оклеветанный, но не забытый (СИ)"

Автор книги: Вадим Гигин

Борьба за умы и души должна начинаться в школе. Это неоднократно подчеркивал М.Н. Муравьев. Понять суть его деятельности по преобразованию сферы народного просвещения невозможно без представления о том, что происходило в школах Северо-Западного края накануне и во время мятежа. Сам главный начальник края так описывал состояние дел в данной сфере: «Польское дворянство и духовенство старались наполнить школы местной шляхтой», чтобы затем продвигать ее на административные посты. До начала 1860-х годов белорусские учебные заведения почти полностью находились в руках поляков. Один из главарей сепаратистов И. Огрызко признавался, что основная причина его убеждений – школа, «где он с малых лет слышал извращенные факты истории и питался мятежным духом». Учителя не ограничивались только пропольской пропагандой, но и открыто подбивали учеников на противоправные действия: глумления над православными символами и церквями, избиения лояльных правительству граждан.

М.Н. Муравьев пошел на закрытие Горыгорецкого земледельческого института. Но что это было за учебное заведение в тот период? В начале 1860-х годов занятия по профилю в институте практически игнорировались. Студентов открыто готовили к участию в мятеже. Инспектор института обучал своих подопечных стрельбе и создавал схроны с оружием. Неудивительно, что большинство преподавателей и студентов присоединились к мятежникам. Реакция властей была жесткой, но, согласитесь, справедливой. Связь с сепаратистами поддерживали и представители других учебных заведений. Учитель Виленского раввинского училища Пршибыльский читал откровенно подстрекательские лекции в публичном музее и состоял секретарем Литвы при Варшавском подпольном жонде. Результаты подобной деятельности не замедлили сказаться. Установлено, что из учебных заведений Северо-Западного края в шайки мятежников ушло около 2 тысяч учащихся. Причем несовершеннолетние «революционеры» отличались особой жестокостью. Ученик одной из гимназий Левиновский совершил девять убийств. Нужно особо подчеркнуть, что даже таких извергов, ввиду их малолетства, не приговаривали к смертной казни. Убийц отправляли на каторгу, а прочих попросту пороли и отдавали на поруки родителям, с которых брали штраф, «за то, что не имели надлежащего надзора и допустили к побегу в мятежные шайки».

Область преобразования в школах была поручена наместником своему соратнику И.П. Корнилову, назначенному попечителем Виленского учебного округа. Именно этому человеку предстояло исправить все то, что в свое время натворил на этой должности Адам Чарторыский. И нужно сказать, справился он блестяще. Школа в Беларуси была переведена с польского языка на русский. В крае распространялись десятки тысяч православных молитвенников, учебников, портретов царской семьи, картин духовного содержания, которые должны были заменить у учеников изображения из истории польского народа. Правда, в этой сфере были и некоторые перегибы: ученикам-полякам запретили говорить по-польски в стенах учебных заведений. Но все же корректности и такта было больше. Например, в школьной программе для детей-католиков был оставлен Закон Божий римско-католической веры. При замене преподавателей-поляков православными наставниками увольняемые поддерживались материально, некоторые получали новые места во внутренних районах империи, а большинство – пенсии. Власти закрыли несколько гимназий и прогимназий, в которых антирусские настроения были особенно сильны, но взамен создали двенадцать двухклассных училищ с практическим образованием для простого белорусского люда. Вместо закрытых гимназий, где до этого учились лишь выходцы из привилегированных сословий, были открыты уездные училища. Создавались также и новые гимназии, например, вторая Виленская. И все это как раз на средства от 10-процентного сбора, которым обложили польскую шляхту за участие в мятеже. К 1 января 1864 года в Северо-Западном крае было открыто 389 народных училищ. Таким образом, в бытность М.Н. Муравьева главным начальником Северо-Западного края местная школа перестала быть элитарной и превратилось практически в массовую.

Михаил Николаевич занимался не только внешней перестройкой учебных заведений. Его волновало идейное наполнение учебного процесса. Главный начальник края отпустил средства для преподавания хорового церковного пения по три урока в неделю и обязал православных учеников петь в церкви. Трудно переоценить благотворное моральное воздействие, какое оказала эта мера на внутренний мир юных белорусов. Генерал-губернатор распорядился обследовать все книжные магазины в крае и был поражен: не было обнаружено ни одного русского издания! Началась грандиозная работа по наполнению книжного рынка отечественной литературой. Были пересмотрены все школьные библиотеки, изъяты все подстрекательские и клеветнические книжонки и брошюры. В массовом порядке ввозились и издавались на месте православные духовные работы, святоотеческая литература, книги по истории России.

Подлинное преображение белорусских школ при Муравьеве дало великолепные результаты. Ведь была выстроена система настоящего народного просвещения в прямом смысле этого слова. Одно из созданных по предложению М.Н. Муравьева народных училищ, Белоручское, окончил Янка Купала. Другой наш великий поэт Якуб Колас учился в Несвижской учительской семинарии, открытой уже после смерти М.Н. Муравьева, но, как признавался попечитель Виленского учебного округа Сергиевский, по его идейным лекалам «как просветительский и образовательный форпост, который будет служить отпором польскому католицизму».

Клеветой являются утверждения, будто М.Н. Муравьев был врагом высшей школы в Беларуси. Во-первых, подчеркнем еще раз, и Виленский университет, и Горыгорецкий институт были не белорусскими, а польскими по составу и преподавателей, и студентов. Их закрытие в разные годы было мерой вынужденной и чрезвычайно тяготило генерал-губернатора. Он осознавал, что эффективная идеологическая работа в крае без высшего учебного заведения невозможна. Уже 7 сентября 1863 года, то есть менее, чем через полгода после вступления в должность, он выдвинул проект создания нового Виленского университета для шести губерний Северо-Западного края. Предполагалось вести обучение на четырех факультетах, а также создать кафедру литовского языка, что было прогрессивной инициативой для того времени. В университете должны были учиться в основном белорусы и литовцы, то есть планировалось создать поистине национальный вуз. Но И.П. Корнилов и некоторые другие деятели из окружения генерал-губернатора сочли, что с открытием университета следует повременить, так как общество края еще не готово к подобному шагу.

В ноябре 1863 г. М.Н. Муравьев при поддержке митрополита Иосифа Семашко предложил открыть Виленскую духовную академию. Святейший Синод всячески затягивал с решением этого вопроса, переписка по которому тянулась все правление М.Н. Муравьева в крае. В связи с волокитой в Петербурге и нерадением отдельных местных чиновников не состоялось и открытие учительского института в Жировичах. Михаил Николаевич не отказался от мысли создать полноценный вуз в Беларуси. Только преждевременная кончина помешала ему в осуществление этого плана.

При Михаиле Николаевиче настоящее возрождение пережила православная церковь в Беларуси. О том, в каком состоянии пребывало православное население Беларуси в первой половине XIX века, свидетельствует история Пречистинского собора в Вильно. Этот храм был построен еще в 1346 году зодчими из Киева и стал затем кафедральным для всех православных земель Великого княжества Литовского. Однажды здесь совершил службу даже Константинопольский патриарх. В XVII веке этот храм был захвачен униатами, которые использовали его в своих целях вплоть до 1800 года. И уж совсем невероятный поворот в судьбе храма случился по воле всесильного польского князя Чарторыйского: церковь превратили сначала в анатомический театр, а затем в кузницу. Михаил Николаевич возродил богослужение в славном и многострадальном Пречистинском соборе. При непосредственной поддержке государя Муравьев организовал всероссийскую подписку на ремонт храма. Собор был восстановлен и огласил округу колокольным звоном в 1867 году, став своеобразным памятником деятельному наместнику.

Генерал-губернатор считал первоочередной необходимостью всяческую поддержку православного духовенства Беларуси, которое представляло собой, по его словам, «надежную народную силу». Священникам увеличили жалованье до 400 рублей в год. Из государственной казны было выделено 42 тысячи рублей для оказания помощи представителям духовенства, пострадавшим от мятежников.

В Вильно М.Н. Муравьев создал губернский церковно-градостроительный комитет, который занялся восстановлением православный храмов. Комитету подчинялись уездные советы, составленные из местной общественности. Дело православного возрождения Беларуси стало всенародным. При церквях образовывались братства, наследники традиций XVI–XVII веков, когда такие же общества противостояли попыткам искоренить православие в нашем крае.

Следует признать, что восстановление старых православных храмов и постройка новых сопровождались закрытием ряда католических костелов и монастырей, однако данные меры нельзя рассматривать как религиозные гонения. В некоторых местностях Беларуси к тому времени сложилась парадоксальная ситуация: большая часть населения православная, из католиков только панская семья да ее окружение, но при этом действует костел и пара каплиц, и ни одной православной церкви! Братия многих католических монастырей состояла, в основном, из уроженцев Царства Польского и даже из иностранцев. Вот М.Н. Муравьев и предпринял усилия к исправлению этого положения. Там же, где большинство жителей являлись католиками костелы как действовали, так и продолжали действовать, разве что заменили некоторых ксендзов, открыто поддерживавших мятеж. Так, в Ковно был повешен ксендз Мацкевич, главарь крупного отряда повстанцев, повинный в смерти сотен людей. Многие бывшие католики массово переходили в православие, веру своих предков. Это движение проходило под знаменем Св. Александра Невского, которому посвящались новые часовни, строившиеся на территории Беларуси.

И еще одна инициатива графа Муравьева, которая стоит на грани крупной идеологической акции и подлинного подвижничества. Генерал-губернатор распорядился приобрести 300 тысяч православных наперсных крестиков для населения Беларуси и раздать их бесплатно жителям по 135 на каждый приход. Сам Михаил Николаевич приобрел 25 тысяч наперсных крестиков из мельхиора для безвозмездной раздачи. Этот духовный почин нашел широчайшую поддержку среди российского общества. Дворяне, купцы, простые люди жертвовали средства на приобретение крестиков разной величины для братьев-белорусов. Купец первой гильдии Комиссаров передал один миллион крестиков. Государыня-императрица от себя и своих детей даровала в распоряжение четырех белорусских епархий 1873 серебряных креста (по одному на приход) с тем, чтобы настоятели храмов возложили их на первых новорожденных православных младенцев. Таким образом, государыня становилась как бы крестной матерью своих новых подданных, родившихся в местностях, население которых доказало преданность престолу и Святой Церкви.

Удивительно, но это благое дело натолкнулось поначалу на саботаж некоторых местных чиновников. Например, мельхиоровые крестики предназначались для крестьян, наиболее отличившихся при восстановлении православных храмов, а также проявивших усердие при проведении переустройства села. Но отдельные мировые посредники отписывали в Вильно, что таковых не имеется. И только энергия и упорство наместника способствовали тому, чтобы каждый преданный Отечеству белорусский крестьянин получил заслуженную награду, как признание своих заслуг. Зато среди простого крестьянства инициатива губернатора встретила широкий отклик. Наиболее деятельные местные жители с энтузиазмом включились в соревнование за получение жалованных крестов. Зачастую сельчане выносили на суд самого генерал-губернатора вопрос о том, кто более достоин получить мельхиоровый или серебряный наперсный крестик. Михаил Николаевич всегда с вниманием относился к подобным обращениям и выносил справедливое решение. Недаром многие крестьяне ценили эту награду выше медалей и денежных премий.

Безусловно, это масштабное мероприятие ускорило процесс возрождения белорусского села, так как создавало дополнительный стимул для крестьян. Но был у него и иной, духовный, даже мистический смысл. Его выразил сам граф Муравьев: «Пусть эти сотни тысяч наперсных крестиков, переходя из рода в род православных белорусов, будут лучшим памятником великим защитникам православия и всего русского дела в Северо-Западном крае». То есть великорусский народ, пожертвовав кресты, стал крестным братом народа белорусского, подтвердив исконное этническое и духовное родство восточного славянства.

Успехи М.Н. Муравьева на своем благородном поприще возбудили зависть в некоторых петербургских салонах. Вновь полилась клевета и наветы. В сердцах генерал-губернатор даже подал царю прошение об отставке. Государь не только не принял ее, а сам лично в мае и июле 1864 года посетил Вильно и на смотре войск (неслыханное дело!) отдал честь Михаилу Николаевичу.

В начале марта 1865 года М.Н. Муравьев уехал в Петербург и лично просил государя об отставке. Он выполнил свой долг. За два года был не только подавлен польский мятеж, но в белорусском обществе произошли такие перемены, которые оставили след на века. Александр II удовлетворил прошение генерал-губернатора, разрешив при этом Михаилу Николаевичу самому определить своего преемника. Им стал К.П. Кауфман, который и был 17 апреля назначен новым главным начальником Северо-Западного края. М.Н. Муравьева удостоили титула графа Виленского. Русское общество, в большинстве своем встретило его как героя. Поэт Николай Некрасов посвятил Муравьеву торжественную оду. Митрополит Московский Филарет прислал Михаилу Николаевичу благодарственный адрес с приложением иконы архистратига Михаила. К графу Виленскому шли целые депутации от дворянства, купечества, духовенства и крестьянства. В общественных местах его встречали криками «ура!», а офицеры не иначе, как в парадных мундирах.

Даже иностранцы, побывавшие в Северо-Западном крае при Муравьеве, не могли скрыть своего восхищения. Вот что писала немецкая газета «Национал Цайтунг» в августе 1863 года: «Русский герой [М.Н. Муравьев – В.Г.], чернимый поляками и их друзьями в Европе, вышел совершенно чистым. Корреспондент нашел город Вильну полным жизни и торгового движения. По улицам беспрерывно двигались экипажи и телеги; рынок запружен был поселянами, явившимися для продажи кур, яиц и огородных овощей; разносчики занимались обычным своим промыслом; жители казались спокойными и довольными. Только значительное число войск, изредка казнь наемных убийц давали знать, что обычное спокойствие было нарушено». Далее газета отмечала: «Строгость, какую обнаруживает генерал Муравьев, может быть вполне оправдана жестокостями, совершенными инсургентами. Как бы то ни было, масса народонаселения в Литве очень довольна образом действий генерала Муравьева». Практически все иностранцы, побывавшие в то время в Вильно, оставили восторженные отзывы о Муравьеве. Корреспондент английского журнала «Дэйли Ньюз» Дей представлял начальника края человеком великого ума, честным и справедливым, а все меры, принятые им, находил в высшей степени разумными. К такому же мнению пришел и член английского парламента О’Брейн, имевший официальное поручение своего правительства исследовать события в Литве и Беларуси и описавший увиденное в журнале «Ивнинг Стар». Все эти публикации опровергали западную пропаганду о «варварской жестокости» Муравьева.

Не пришлось Михаилу Николаевичу спокойно почивать на лаврах. Не такой он был человек. В апреле 1866 года террорист Каракозов стрелял в Александра II, и именно Муравьева призвали возглавить следственную комиссию по этому делу. Все столичные либералы и революционеры затрепетали, зная железную хватку этого человека. Но годы подточили здоровье выдающегося патриота, видевшего в службе Отечеству смысл своей жизни. 29 августа того же года М.Н. Муравьев умер смертью праведника – во сне в своей деревне Сырец. Накануне он принял участие в освящении храма в память воинов, павших при усмирении польского мятежа, и посадил вокруг церкви несколько деревьев. Ему было полных 69 лет. Федор Тютчев, выражая чувства многих русских людей, посвятил памяти ушедшего героя такие строки:

 
На гробовой его покров
Мы, вместо всех венков, кладём слова простые:
Не много было б у него врагов,
Когда бы не твои, Россия.
 

Завершая данный очерк, необходимо сказать, что автору менее всего хотелось бы рисовать лик идеального рыцаря без страха и упрека. Конечно, у М.Н. Муравьева, как у всякого человека, были свои недостатки. Но за минувшие полтораста лет на него было вылито столько грязи, что историческая справедливость вопиет и принуждает говорить о Михаиле Николаевиче в возвышенных тонах. Да и думающие люди всегда высоко ценили эту личность, вне зависимости от собственных политических взглядов. Вот какую характеристику Муравьеву дал видный белорусский историк М.В. Довнар-Запольский: «… Однако это был один из выдающихся деятелей эпохи. Он выгодно отличался от сановников и николаевской эпохи, и наследующей. Он обладал обширным образованием, определенным образом мыслей, знанием дела, выполнять которое он призывался». И, пожалуй, сейчас пора заявить со всей определенностью, что Михаил Николаевич Муравьев, граф Виленский, русский по происхождению, православный по вероисповеданию, консерватор по убеждению, выдающийся администратор-управленец, являлся крупнейшим государственным деятелем Беларуси XIX века и по праву должен занимать почетное место в пантеоне героев, сделавших немало доброго для нашей земли и нашего народа.

 
Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросясь!..
 
 
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему
 
 
Кто всю ответственность, весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе —
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе?..
 
 
Кто, избранный для всех крамол мишенью,
Стал и стоит, спокоен, невредим —
Назло врагам – их лжи и озлобленью,
Назло – увы – и пошлостям родным.
 
 
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей!
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.