Текст книги "Нотариус из Квакенбурга. Книга первая"

Автор книги: Вадим Россик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Я едва дождался конца завтрака. Мне хотелось остаться одному, чтобы разобраться со своими чувствами, но после трапезы пришлось вместе с остальными мужчинами перейти в курительную комнату, где на небольшом столике из красного дерева стоял серебряный поднос с портобельским мускатом и марсалой из Новой Гвеции. Себастьян сейчас же стал наливать вино в бокалы, не дожидаясь пока это сделают слуги, и угощать присутствующих, не забывая, впрочем, и себя.

– А где ваша сестра, мадемуазель Валерия? – спросил Себастьяна нотариус, уютно устроившись на мягком диване с бокалом муската.

– О, раньше Валерия очень увлекалась театром, брала уроки, участвовала в любительских постановках. Теперь же большую часть времени сестрица проводит в обществе своего жениха. Боится остаться в старых девах. Вся в хлопотах по поводу предстоящей свадьбы. Часто остается в Кроне ночевать у наших родственников. Вот и вчера она уехала в Крон, чтобы вместе с Тобиасом что-то купить. Впрочем, сегодня к ужину они должны приехать в замок.

Глава шестая
В которой Мельхиор пишет завещание

Вскоре все разошлись по своим делам: Патриция с помощью Таис увела перемазанного вареньем Николауса в детскую, Себастьян с Озриком отправились на конюшню осмотреть одну из лошадей захромавшую накануне, а мой шеф решил поиграть в шахматы с доктором Адамом. Я оказался предоставлен самому себе и захотел пройтись по окрестностям замка.

Я не желал признаваться в том, что причина побудившая меня предпринять прогулку – это надежда встретить Таис и, быть может, поговорить с ней. Выйдя из ворот, я перешел мост, свернул с дороги налево и неторопливо пошагал по тропинке через окружающий Три Башни лес. Заблудиться я не боялся, так как серые каменные стены и черепичные крыши замка были все время видны сквозь зеленые дубы и заросли ладанника, дрока и тимьяна. За пару часов я обошел весь замок и снова вышел к мосту через ров. Во время прогулки мне навстречу несколько раз попадались местные крестьяне. Они вежливо здоровались со мной и сходили с тропинки, уступая дорогу.

Вернувшись, я поднялся в свою комнату и прилег немного отдохнуть после прогулки. Мысли мои все так же занимала прекрасная гречанка – этот яркий цветок жаркого юга, расцветший в хмурых лесах восточной Гвеции. Я впервые испытывал такие чувства к девушке. Да это и не удивительно. Сестер у меня не было, учился я в мужской гимназии, поэтому кроме матери и нескольких знакомых университетских студенток с женщинами я не общался. Но встреча с Таис все во мне перевернула. Лежа на кровати, я представлял себе ее лицо, разговаривал с ней, отважно признавался ей в любви и в своих фантазиях унесся так далеко, что незаметно уснул.

Разбудил меня стук в дверь.

– Войдите! – крикнул я, еще не совсем проснувшись. Спросонья мне вдруг представилось, что сейчас в мою комнату войдет Таис. Однако вместо прекрасной гречанки в узкую дверь неуклюже протиснулась служанка в полосатом платье с подносом уставленном посудой.

– Полдник, месьер, – объявила она, ставя поднос на стол. Служанка была молода, хороша собой и кокетливо постреливала в меня зелеными глазками, пока я вставал и умывался. Освободив поднос, она двинулась, было, к двери, но я ее остановил:

– Подожди, не уходи. Как тебя зовут?

– Вилемина, месьер.

– Послушай Вилемина, если ты не торопишься, расскажи мне немного об обитателях замка, пока я ем.

Девушка понимающе улыбнулась мне.

– У меня есть несколько минут. Вы полдничайте, а потом я унесу посуду.

Я сел за стол и приступил к трапезе. Передо мной стояли тарелочки с рогаликами, медом и мармеладом, на деревянной дощечке лежал круглый кусок масла, а в чашках был налит чай и густое деревенское молоко.

– Так что вы хотите знать, месьер? – спросила служанка.

– Ну, например, секретарь его сиятельства за завтраком сказала, что она здесь недавно. Это правда?

– Истинная правда. Мадемуазель Таис здесь появилась только два месяца назад. Родом она, говорят, из Мнестры или даже самого Гведианáполиса. Да ведь южанку сразу видно! В наших краях таких черных нет. Наши девушки беленькие, зеленоглазые да голубоглазые, а эта гречанка как иногда глянет своими глазищами, так дух замирает! Гордая она и строгая.

– Строгая? – переспросил я с набитым ртом.

– Очень строгая, месьер. Когда ее на службу приняли, граф Озрик начал было за ней ухаживать. Да так настойчиво, просто проходу ей не давал.

– И что? – встревожился я.

– А то, что мадемуазель Таис при их сиятельстве старом графе потребовала от графа Озрика объяснений и тот вынужден был принести ей свои извинения. Да еще и их сиятельство сильно гневались на сына. В общем, все быстро поняли, что мадемуазель Таис сможет за себя постоять. Молодой граф, конечно, немного подулся на нее, но потом вроде все наладилось.

– Так значит мадемуазель Таис не замужем? – продолжал я выведывать интересующие меня сведения у словоохотливой девушки.

– Нет, не замужем. Да и когда ей романы-то крутить? Кроме своих обязанностей, она еще и за их сиятельством ухаживает – следит, чтобы он лекарство вовремя принимал, которое ему доктор прописывает и госпоже Патриции помогает с Ники. Когда только все успевает!

– А разве у Ники нет своей воспитательницы? – удивился я.

– Да они долго не держаться с таким-то ребенком. Очень бойкий мальчуган! Даром, что инвалид. Он же везде старается что-нибудь сломать или испортить. То книги дорогие в библиотеке порвет, то любимую собаку госпожи Патриции палкой ударит, то где-нибудь окно разобьет. А за недогляд воспитательниц и рассчитывают. Сейчас опять никого нет, вот мадемуазель Таис и приглядывает за Ники. Он-то ее слушается больше, чем отца с матерью…

Нашу беседу прервало появление моего шефа. Старик вбежал в комнату, размахивая сумкой с документами, и воскликнул своим писклявым голосом:

– Мельхиор, собирайтесь! Граф Бертрам ждет нас. И вы любезное дитя, – обратился он к Вилемине, – тоже зайдите к его сиятельству. Нам может понадобиться ваша помощь.

Оставив служанку убирать посуду, мы вышли из своей башни и, пройдя по двору, оказались в главном здании. Поднявшись по широкой парадной лестнице на второй этаж, мы двинулись длинными коридорами в покои хозяина замка. В одном из помещений нас встретила Таис (при виде ее мое сердце опять забилось) и проводила в кабинет графа Бертрама Мармадука Де-Бурга.

Его сиятельство оказался высоким седым человеком с проницательными серыми глазами. Граф, со своим благородным лицом и какой-то особенно властной манерой держаться, невольно вызывал к себе почтение, но неестественная худоба и бледность говорили о тяжелой болезни. Он любезно приветствовал нас и, когда мы уселись в удобные кресла с высокими спинками, обитые темно-красным бархатом, перешел к делу.

– Как вам известно, месьер Мартиниус, некоторое время назад я составил завещание, которое хранится у вас. Теперь я принял решение отменить его и составить новое. Для этого я вас и пригласил.

Мой патрон кивнул и стал выкладывать нужные бумаги из сумки. Таис ввела в кабинет Вилемину и дворецкого Мартина. После некоторых формальностей связанных с отменой прежнего завещания, нотариус велел мне занять место за письменным столом и записывать то, что граф соизволит диктовать. Вот, что я записал:

«Последняя воля и завещание Его Сиятельства графа Бертрама Мармадука Де-Бурга. Я, граф Бертрам Мармадук Де-Бург, постоянно проживающий в замке Три Башни, настоящим документом отменяю все ранее сделанные мной распоряжения и волеизъявления и одновременно объявляю настоящий документ своей единственной последней волей и завещанием.

Во-первых, я передаю и завещаю всю мою собственность, обстановку, все мои личные вещи, книги, предметы искусства и драгоценности моему сыну графу Озрику Бертраму Де-Бургу в случае, если он переживет меня.

Во-вторых, если мой сын граф Озрик Бертрам Де-Бург умрет, не вступив в права наследования, то я завещаю все мое вышеупомянутое состояние моей дочери Валерии Де-Бург.

В-третьих, если моя дочь Валерия Де-Бург умрет, не вступив в права наследования, то я завещаю все мое вышеупомянутое состояние моему сыну графу Себастьяну Бертраму Де-Бургу».

Остальная часть завещания представляла собой изложение всяких юридических формальностей. Небольшие суммы были оставлены слугам и монастырю Патерностер. На последней странице граф подписал свое имя под словами: «Я назначаю, уполномочиваю и называю нотариуса доктора Бенедикта Мартиниуса из Квакенбурга исполнителем этой моей последней воли и завещания».

Подлинность завещания тут же засвидетельствовали дворецкий Мартин Валик и горничная Вилемина Вилемус.

Когда мы уже закончили и собирались покинуть старого графа, в кабинет вошел Себастьян. По нетвердой походке и побагровевшему лицу было видно, что он изрядно навеселе. Себастьян окинул присутствующих мутным взглядом и обратился к отцу вызывающим тоном:

– Что тут происходит, отец?

– Мое терпение кончилось, Себастьян! – резко ответил ему граф Бертрам. – Я решил изменить завещание в пользу твоего брата. Думаю, что он лучше распорядится моим состоянием.

– Вот как? А как же я? Ты подумал, на что я буду содержать свою семью? У меня же нет ни центума!

– Об этом должен был думать ты сам! У тебя были немалые средства, но ты все растратил. Где эти деньги?

Себастьян пьяно расхохотался.

– Часть своих денег, отец, я потратил на выпивку, часть на женщин, а вот остальными распорядился очень глупо – проиграл в карты!

– Я больше тебе ничего не дам! – хрипло выкрикнул старик и схватился за сердце. На его посиневших губах показалась пена.

– Немедленно прекратите этот спор! – резко вмешался нотариус. – Себастьян, вы что, не видите – отцу плохо!

Таис увела старого графа в спальню. Слуги тоже исчезли. Себастьян тяжело упал на стул возле письменного стола, сжал голову руками и тоскливо посмотрел на нас.

– Ответьте мне, месьер Мартиниус. Ну почему все всегда достается любимчикам?

Нотариус пожал плечами и ничего не ответил. Да Себастьян и не ждал ответа. Он сидел, погрузившись в свои мысли и, казалось, забыл о нашем присутствии. Глаза его были прикрыты, набрякшее лицо подергивалось как от судороги. Вдруг он поднялся с места и, уходя, бросил со злобой:

– Ну, ладно! Отец еще пожалеет об этом. А этот тихоня Озрик все равно ничего не получит. Я об этом позабочусь!

Глава седьмая
В которой Мельхиор сначала подслушивает, а потом смотрит сон

Вся эта сцена произвела на меня гнетущее впечатление. Вспомнились и предостережение монаха в придорожной харчевне, и слова Озрика о нависшей неведомой угрозе, и я снова почувствовал, что что-то должно случиться, что-то неотвратимое и страшное.

Возвращаясь к себе, мы встретили доктора Адама, который с врачебным чемоданчиком в руках спешил к старому графу.

– Графу Бертраму необходима моя помощь! – крикнул он, пробегая мимо. – Старик и так чуть жив, а детки ни с чем не считаются.

Обед, на котором отсутствовали Себастьян и женщины с Ники, прошел в напряжении. Присутствующие перебрасывались ничего не значащими фразами и всячески делали вид, что полностью поглощены процессом дегустации супа из медвежьих хвостов и седла барашка. Видимо из-за того, что Себастьяна не было, на столе появилось спиртное: белое и красное вино из виноградников Южной Александрии.

После обеда мы с Мартиниусом отправились в библиотеку замка, чтобы там поработать над кое-какими документами, которые мой шеф взял с собой из дома.

– У графа Бертрама довольно интересное книжное собрание, – с увлечением рассказывал нотариус, пока мы поднимались из столовой по винтовой лестнице на следующий этаж. – В прошлый свой визит сюда я обнаружил некоторые очень редкие издания, например, «Историю гведов» Анонимуса, написанную триста лет назад, Codex Guedicus – старинный сборник законов, написанный на латыни, а также Acta Sanctorum Guedicum – «Деяния гведских святых», тоже на латыни. Кроме того, в графской библиотеке хранится много трактатов по богословию и различным наукам, исторические труды и литературные сочинения.

Библиотека оказалась большим квадратным помещением с высоким потолком. Вдоль одной из стен у окон стояли столы со стульями. Перпендикулярно к ним располагались стеллажи, заполненные книгами. В дальнем углу библиотеки виднелась лестница-стремянка, с помощью которой можно было доставать книги с верхних полок, так как стеллажи доходили до самого потолка. Моему шефу понадобился какой-то толстый юридический справочник в кожаном переплете, лежавший как раз возле лестницы. В тот момент, когда мы с ним оказались в углу, скрытые от входа несколькими тысячами книг, дверь библиотеки открылась, и послышался знакомый голос Озрика:

– Входи Патриция. Здесь никого нет. Мне необходимо с тобой поговорить без посторонних.

Слышно было, как вошедшие сели на стулья возле двери. Я уже открыл рот, чтобы подать голос, но нотариус предостерегающе приложил палец ко рту. Мы застыли, обратившись в слух. Молчание первой нарушила женщина:

– О чем ты хотел со мной поговорить, дорогой?

– Патриция, милая Патриция, я не знаю, как тебе сказать… Ты можешь считать меня негодяем, да я и чувствую себя им, но я все же решил честно тебе признаться. Нужно прекратить наши отношения! Я не могу смотреть в глаза брату. Иногда мне даже кажется, что он обо всем догадывается. Я теряю уважение к себе…

Озрик хотел добавить еще что-то, но Патриция его перебила:

– Послушай меня, любимый. Ты мне нужен! Только благодаря тебе я еще могу выносить эту гадкую жизнь с опостылевшим пьяницей! Что у меня еще есть кроме тебя? Ни на что не годный муж и неизлечимо больной ребенок. А я ведь женщина! Я хочу любить, хочу быть любимой…

Внезапно Патриция заплакала. Как она сейчас была не похожа на ту властную даму, которую я видел раньше. Слышно было, как Озрик вскочил с места и в волнении начал ходить взад и вперед.

– Ну, пойми же, – снова начал он, – это была ошибка, возможно, моя слабость. Пора нам остановиться.

– Почему ты так жесток со мной? – сквозь слезы проговорила Патриция. – А может, у тебя появилась другая женщина? Кто она? Уж не эта ли гречанка? Что ты молчишь? Я угадала, ведь так? Ну, скажи же хоть что-нибудь!

Женщина замолчала. Слышны были только ее тихие всхлипывания. Через несколько минут молодой граф, видимо собравшись с силами, твердым голосом произнес:

– Да, ты права. Мне нравится Таис. Она мне понравилась сразу, как только я ее увидел. Сначала я думал, что она будет моей легкой добычей, но когда она отвергла меня, я понял, что влюбился. И тогда, чтобы победить в себе это чувство, я закрутил роман с тобой. Теперь я знаю, что не могу без нее жить. Я не хочу и не могу больше тебя обманывать, Три. Не знаю, простишь ли ты меня, но больше между нами ничего не будет! Прости, если можешь.

С этими словами Озрик выбежал вон. Патриция некоторое время еще сидела в библиотеке. Плакать она перестала. Мы слышали, как в ярости она бормотала: «Негодный старик! Это из-за него Озрик меня бросил. Бедный дурачок! Думает, что скоро получит наследство и богатством завоюет эту гведиотку! Будьте вы все прокляты: и граф Бертрам, и Озрик, и Себастьян, и гречанка! Я еще отомщу, обязательно отомщу!»

Постепенно она успокоилась, перестала грозить, высморкалась в платок и, приведя себя в относительный порядок, ушла. Потрясенные услышанным, мы в растерянности смотрели друг на друга. Какие, оказывается, здесь кипят страсти, происходят драмы, скрытые за внешней чопорностью и благопристойностью! Первым опомнился нотариус:

– Никому ни слова, Мельхиор, – предупредил он меня, подняв вверх длинный костлявый палец.

– Да, доминус.

– Здесь замышляются нехорошие дела, мой мальчик, – продолжил нотариус, – но, слава Гведикусу, мы свои дела уже заканчиваем. Завтра осмотрим монастырь Патерностер, как я обещал, и послезавтра утром отправимся домой. А сейчас, Мельхиор, за работу! Надеюсь, что больше нам никто не помешает.

Закончив работу в библиотеке, я вернулся в свою комнату. Там хлопотала Вилемина, наводя порядок. Девушка сообщила мне, что старому графу стало лучше, и он даже будет ужинать вместе со всеми в столовой. После ухода служанки, я опять вспомнил Таис. Признание графа Озрика в любви к прекрасной гречанке легло тяжелым камнем мне на сердце. Я понимал, что у меня нет никаких шансов завоевать расположение гордой красавицы. Послезавтра я навсегда покину замок и больше ее не увижу. Эта мысль наполняла меня невыносимой горечью. Но что я мог поделать?

Услышав одинокий сигнал рога, так ничего и не придумав, я пошел ужинать. Охваченный смутными мыслями, я не торопился, и поэтому немного опоздал. Все общество собралось за огромным столом, во главе которого величаво восседал скелетоподобный хозяин замка. Поклонившись всем присутствующим и извинившись за опоздание, я присел возле своего шефа, который с аппетитом расправлялся с жареной дичью и пюре из каштанов с артишоками. К этому блюду подавали крепкую сладкую мадеру из Гведской Вест-Индии, на которую, под неодобрительными взглядами отца, налегал Себастьян.

Патриция тоже была здесь. Ее красивое лицо хранило следы слез, которые, несмотря на все ухищрения, не смогла скрыть пудра. Женщина со злостью поглядывала на грустного Озрика, который, уткнувшись в свою тарелку, старался не встречаться с ней глазами. За столом появились и новые лица. Напротив Таис, следившей за Ники, пробующем все время упасть со стула на пол, сидела молодая женщина. Ее некрасивое, покрытое темными веснушками лицо было постоянно обращено к худощавому длинноволосому мужчине в синем мундире учителя гимназии, который занимал место справа от нее. Я догадался, что это была Валерия – дочь графа Бертрама и ее жених. Валерия с ласковой улыбкой трогательно ухаживала за ним, подкладывая своему Тобиасу лучшие кусочки. Улыбка очень ей шла, делая ее узкое лицо с широким ртом и длинным носом, милым и дружелюбным.

Слуга принес мне прибор, и я приступил к еде. Проголодавшись, я занялся великолепной жареной куропаткой, не обращая внимания на застольные разговоры. Утолив голод, я отодвинул тарелку и, потягивая мадеру, принялся наблюдать за присутствующими. Валерия рассказывала Патриции о нарядах, которые она примеряла в кронских магазинах, а Тобиас, улыбаясь, слушал свою невесту и иногда кивал, соглашаясь, когда она обращалась к нему за поддержкой:

– Это платье из темно-красного бархата было очень миленькое, правда ведь, Тоби? А шляпка в магазине братьев Майор была мне очень к лицу, да, Тоби?

Мой шеф, несколько разгоряченный вином, тем временем беседовал с Себастьяном и доктором о достоинствах и недостатках кухни различных народов. Нотариус доказывал, что никто на свете не придает такое значение еде, как гведы и ни у кого нет таких толстых кулинарных книг. Доктор, в свою очередь, утверждал, что наша пища слишком обильна и восклицал:

– Обжорство – вот в чем наш radix malorum!22
  Корень зла (лат.).


[Закрыть]

Себастьян же, изрядно пьяный, хохотал, слушая их спор.

Граф Бертрам закончил ужин и поднялся из-за стола. Разговоры смолкли, все встали, прощаясь с хозяином замка. Пожелав всем спокойной ночи, старый граф, прихрамывая, удалился в сопровождении Таис. После их ухода остальные тоже быстро разошлись.

Лежа в кровати, я опять услышал тоскливый собачий вой. Этот звук никак не давал мне уснуть. Наконец, в замке воцарилась тишина. Что-то заставило меня встать с постели и подойти к окну. К моему изумлению я увидел, что за окном все покрыто снегом, несмотря на то, что на дворе стоял конец лета. Посреди заснеженного поля чернели человеческие фигуры. Присмотревшись, я узнал в них графа Озрика и Валерию. Несмотря на расстояние, я все видел очень отчетливо. Озрик, не шевелясь, лежал на спине, а сестра, ласково улыбаясь, большой лопатой заваливала молодого человека снегом. Вдруг Озрик повернул ко мне голову, и я увидел, как его губы зашевелились. Он что-то пытался мне сказать, о чем-то предупредить, но из-за оконных стекол я ничего не слышал. Валерия тоже повернулась ко мне и заговорщицки подмигнула. Мне стало жутко. К счастью, в этот момент я проснулся. Моя ночная рубашка была вся мокрой от пота. Сердце бешено колотилось в груди. Стояла глухая ночь. За окном желтым светом светила луна. В лунном свете вода в широком рве блестела словно ртуть. Было тихо.

– Слава Создателю, это просто страшный сон, – успокоил я себя. Потом встал, выпил воды и снова лег. Больше в эту ночь мне ничего не приснилось.

Глава восьмая
В которой Мельхиор осматривает монастырь

На следующее утро за завтраком загадка собачьего воя выяснилась, когда Валерия пожаловалась, что он уже которую ночь не дает ей уснуть. Спать мешала собака Патриции – маленький курносый спаниель местной породы по кличке Кокос. Недавно пес заболел какой-то собачьей болезнью и очень мучился. По мнению Себастьяна спаниеля спасти было уже нельзя. Патриция попросила Озрика усыпить больного пса.

– Ты же занимаешься химией, и у тебя в лаборатории наверняка найдется яд, который избавит Кокоса от мучений.

– Яд у меня есть, – нехотя отозвался Озрик, – но убить собаку я не смогу. Увольте. Если хочешь, Патриция, я могу после завтрака дать яд вам с Себастьяном и объясню, как этот яд нужно использовать, но травить Кокоса сам не буду.

– Спасибо и на этом, – сухо ответила Патриция и стала помогать Таис, кормить Ники.

– Вы занимаетесь ядами, Озрик? – поинтересовался мой патрон.

– Совсем нет, – ответил молодой человек, – у меня, конечно, хранятся некоторые опасные вещества, как и у любого химика, но мои интересы лежат в другой области.

– В какой же? – вытянул свой длинный нос в сторону Озрика нотариус.

– Мне хочется создать состав идентичный человеческой крови. Доктор Адам объяснил мне, какое значение для медицины будет иметь это открытие. Я увлекся этой задачей и уже несколько месяцев провожу опыты.

– И как далеко вы продвинулись?

– К своему стыду должен признаться, что похвастать мне нечем. Я нахожусь еще в самом начале пути.

– Ну что же, будем надеяться, что вы достигнете успеха, – пожелал удачи графу Мартиниус.

– Я рассчитываю рано или поздно синтезировать искусственную кровь. Отец поддерживает меня и дает достаточно средств на оборудование лаборатории.

– Интересно было бы взглянуть на нее, – заинтересовался нотариус.

– Пожалуйста, буду рад, – пригласил Озрик. – После завтрака я вам все покажу. Заодно дам Патриции яд для собаки.

– Хочу посмотреть, как убивают Кокосика! – захныкал Ники, когда Таис повела его в детскую.

– Николаус, прекрати сейчас же! – прикрикнул на сына Себастьян.

– Папа, ну, пожалуйста. Я еще не видел, как убивают собаку. Как свинью видел, а как собаку нет.

– Ничего в этом нет интересного, – поддержала Себастьяна Патриция. – Ники, иди с мадемуазель Таис в детскую.

– Это вам не интересно, а мне интересно, – продолжал упорствовать мальчик.

– Это исключено! – отрезал Себастьян. – Еще не хватало, чтобы ты смотрел, как умирает животное. Обойдемся без тебя!

– Тогда возьмите меня с собой в лабораторию к дяде Озрику. Я тоже хочу посмотреть.

– Ладно, в лабораторию, я думаю, можно. Если, конечно, ты не против, Озрик?

– Пусть идет с нами, – согласился его брат, улыбнувшись несчастному мальчугану, – только уговор – ничего не трогать.

Вот так и получилось, что после завтрака мы отправились смотреть химическую лабораторию большой компанией: Озрик, я с нотариусом, Патриция с мужем и Таис с Николаусом. В последний момент к нам решили присоединиться и Валерия с Тобиасом. Чтобы Ники не отставал от нас, карабкаясь по лестницам, отец взял его на руки. По дороге Тобиас, чтобы нас развлечь, начал читать свои стихи:

 
Ах, если б ветром ты была,
Мое лицо бы обдувала,
Как легкий трепет сквозняка.
И теплым, нежным покрывалом
Меня всего бы обняла.
Ах, если б ветром ты была,
Ты б на плече моем спала!
 

Химическая лаборатория находилась в подвале замка. Это было обширное помещение с низкими сводами и без окон. Все пространство лаборатории было занято дубовыми столами, уставленными мензурками, ретортами, колбами и горелками. В шкафах и на полках хранились различные вещества и реактивы. В помещении резко пахло и сопровождавшие нас дамы сразу стали недовольно морщиться.

Озрик провел нас по своим владениям и, не обращая внимания на недовольные гримасы женщин, подробно рассказал о своих исследованиях. Было видно, что он по настоящему увлечен химией и хорошо в ней разбирается. На покрытом пятнами от кислоты столе, он даже провел для Ники не слишком ароматный опыт. Когда бесцветная булькающая жидкость в колбе превратилась в синюю, ребенок от восторга захлопал в ладоши.

В конце экскурсии наш гид подошел к железному шкафу с надписью «Опасно!» и, открыв его, достал темную бутылочку. Осторожно перелив с помощью пипетки совсем немного содержимого бутылочки в другую, Озрик наклеил на нее бумажку, на которой написал – «Яд!», и передал Себастьяну. Ники, ковыряя в носу, внимательно следил за действиями молодого человека.

– Здесь у вас столько разных веществ. Как вы их не путаете? – удивилась Таис, разглядывая содержимое шкафа.

– Сам я знаю, где и что у меня лежит, а посторонние сюда и не заходят.

– А что это за отрава? – задал вопрос брату Себастьян.

– Это цианид, – ответил Озрик, ставя темную бутылочку обратно в шкаф. – Действует почти мгновенно и безболезненно. Существенный недостаток цианидов в том, что они быстро выдыхаются, поэтому использовать их нужно как можно скорее.

– Надеюсь, что этот яд еще не выдохся и наш Кокос без мучений закончит свой жизненный путь, – сказала Патриция.

– Эту бутылочку я привез позавчера из Квакенбурга вместе с рядом других препаратов, необходимых мне в исследованиях, – ответил Озрик, провожая всех к выходу.

На обратном пути молодой граф объяснил супругам, как использовать яд.

– Неужели такой малости достаточно, чтобы убить живое существо? – задумчиво спросила его Таис.

– Здесь примерно двенадцать сантиграммов зелья. Этого количества хватит даже для человека, тем более, достаточно для спаниеля.

Обед прошел тихо. За столом не было самого хозяина замка и Таис. Графу Бертраму срочно понадобилось написать несколько писем и из-за этого прекрасной гречанке пришлось пропустить обед. Доктора тоже не было. Сегодня он вообще не приезжал в Три Башни.

Неторопливо жуя телячьи котлеты, обложенные помидорами, я думал о своих чувствах к Таис. Все утро мне посчастливилось находиться вместе с ней, сначала за завтраком, потом в лаборатории Озрика и, глядя на нее, у меня появилась мысль написать ей письмо с признанием в любви. Ведь завтра я уже буду далеко от этих мест. Я просто не мог уехать, ничего ей не сказав! К десерту мое решение окрепло, а к кофе я мысленно сочинил уже несколько вариантов своего послания, один трогательнее другого.

Все, решено! После поездки в Крон я признаюсь гордой красавице в своих чувствах, пусть и на бумаге. Как передать девушке мое послание, я решил придумать потом.

Сразу после обеда мы собрались в город. Кроме Мартиниуса и меня в уже знакомую карету сели также Тобиас и Себастьян. Тобиаса ждали в Кроне дела, а граф решил навестить бывшего сослуживца по полку. Тот же кучер, который привез нас из Квакенбурга, хлопнул бичом, и сытые лошади дружно потащили наш экипаж к воротам замка.

Погода стояла прекрасная. Было тепло и в небе ярко светило солнце. Проехав через лес, мы миновали красивую деревеньку под названием Кронский Брод и, переправившись через неширокую Крону по горбатому мосту, скоро уже катили по улицам старинного живописного городка. Возле здания кронского магистрата мы с нотариусом простились с нашими попутчиками и, условившись, что вечером карета будет нас ждать на этом же месте, неторопливо пошли по Главной улице города в сторону знаменитого монастыря.

Прежде Крон был весь деревянный, благо леса вокруг предостаточно, но после нескольких опустошительных пожаров, жители стали возводить постройки из кирпича. Правда кое-где еще сохранились старые деревянные здания, но с каждым годом их остается все меньше и сейчас городок застроен хорошенькими кирпичными домиками.

Свернув с Главной улицы, мы миновали аптеку магистрата с большим белым крестом на дверях и Аптекарским переулком вышли на Рыночную площадь, тесно застроенную торговыми заведениями. Так как было уже далеко за полдень, Мартиниус предложил мне выпить чаю с бутербродами. На постоялом дворе, расположенном недалеко от рынка, мы поели, немного отдохнули и отправились дальше.

Патерностер был основан монахами Ордена Гведских Братьев и Сестер более пяти веков назад. Здания монастыря располагаются на высоком холме в одной лиге от города. С Кроном его соединяет широкая дорога, которая без всякой оригинальности называется Монастырской. Все это мне рассказывал нотариус, бодро семеня рядом со мной по этой самой дороге. Его лысина сияла на солнце как начищенная кастрюля.

– Да, Мельхиор, многое видели эти огромные четырехугольные башни, мощные стены, сложенные из дикого камня. Например, одно время в монастыре находился королевский монетный двор. Именно здесь впервые начали чеканить серебряные монеты, которые по имени города, стали называть кронами.

– А я всегда думал, что так их называют из-за королевской короны, изображенной на обеих сторонах, – удивился я.

– Нет, это не так, мой мальчик. Некоторые историки полагают, что сам город назвали из-за короны, входящей в его герб. Некоторые, наоборот, считают, что как раз корону включили в герб из-за названия города. А может быть, город назвали по имени местной реки. В общем, никто уже не знает этого точно.

Поднявшись на холм, склоны которого усеяны серыми валунами, мы остановились перед узкими монастырскими воротами, прорубленными в каменной стене. Ворота украшала надпись, вырезанная в камне: In manus tuas, Domine!33
  В твои руки, Господи! (лат.).


[Закрыть] Мой шеф дернул тяжелый чугунный колокольчик, висевший у входа. Одна створка ворот со скрипом открылась, и на пороге показался высокий худой монах. Суровый страж был одет в черное одеяние, подпоясанное белым поясом. Он поклонился нам и сказал густым басом:

– Да хранит вас Святая Пейрепертуза. Что вы хотите, странники?

Мы поздоровались, и нотариус объяснил, что мы хотели бы увидеть настоятеля монастыря отца Гвиндалина.

– Меня зовут Бенедикт Мартиниус, нотариус из Квакенбурга. А это мой помощник Мельхиор Лукас, – торжественно представил нас мой маленький патрон и прибавил:

– Отец Гвиндалин меня хорошо знает и будет рад видеть.

Монах закрыл ворота и ушел. Через некоторое время он вернулся и пригласил нас внутрь. Сопровождаемые привратником, мы оказались в так называемом реффектории – приемном покое монастыря. Реффекторий – большое полутемное помещение, уставленное вдоль стен деревянными скамьями, был пуст. Немногословный монах попросил нас подождать и ушел. Не успели мы оглядеться, как в дальнем конце залы открылась дверь, и в реффекторий вкатился невысокий кругленький как колобок человек в черной одежде ордена Гведских Братьев и Сестер. Увидев моего шефа, толстяк подскочил к нему, и они начали радостно обниматься и целоваться.