355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вадим Ечеистов » Есть кто живой? (СИ) » Текст книги (страница 2)
Есть кто живой? (СИ)
  • Текст добавлен: 20 сентября 2021, 21:31

Текст книги "Есть кто живой? (СИ)"


Автор книги: Вадим Ечеистов


   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

   И тут я вспомнил карту, и то, что от Плетькова есть дорога, противоположная той, по которой шел я. Насколько мне помнилось, эта дорога шла через лес, через две нежилые деревни, и выходила к железнодорожной станции. Я решил попытать счастья в этом направлении.


   Велосипед я с собой брать не стал – если что, вернусь, когда будет посуше. Одел уже испытанный старый плащ, и вышел и дома. Дорога, пролегавшая между местом моего ночлега и колокольней, уходила вправо, к небольшому ручью. На другом берегу ручейка виднелись два гнилых домика и остов сарая. Подойдя ближе к берегу, я обнаружил, что деревянный мостик прогнулся и полностью ушел под воду. Но, к счастью, ручей был достаточно узок, и затонувшую часть можно было без труда пререпрыгнуть.


   Подобрав полы тяжелого плаща, я разбежался, и, с силой оттолкнувшись, прыгнул. Приземлившись, я с трудом удержал на мокрых досках равновесие, но все же устоял и пошел дальше. Однако, сразу же за ручьем очертания дороги полностью исчезали в мокрой траве, и было совершенно неясно, какого направления придерживаться.


   Внимательно осмотрев кромку леса, я тщетно пытался обнаружить мало-мальский просвет в кронах деревьев, который указывал бы на наличие когда-то дороги. Ничего не рассмотрев я, тем не менее, решил подойти ближе к лесу, и попытаться с близкого расстояния рассмотреть дорогу.


   Путаясь ногами в мокрой траве, раздвигая ветки кустов вел я свой поиск вдоль границы леса. И уже почти отчаялся, когда нашел то, что искал. Ну не совсем то: не дорогу, а всего лишь узкую, малозаметную тропку, но, видимо, она и была обозначена на карте тонкой линией. У меня вновь появилась надежда вернуться, наконец, из этой неудачной прогулки.


   Не теряя ни секунды, я вошел в лес. Идти было нелегко: плащ спутывал движения, ноги при ходьбе неприятно скрипели и чавкали в безобразно размокших кроссовках. Руки приходилось держать на уровне лица, чтобы защитить глаза от хлещущих мокрых веток.


   Несмотря на все эти трудности и скользкую траву под ногами, я старался идти как можно быстрее, чтобы выбраться из этого сумрачного леса к цивилизации. При столь высоком темпе движения, я стал быстро уставать. Кожа под намокшей одеждой покрылась потом. Смешиваясь с потом, заливали глаза капли дождя. Воздуха не хватало. В висках гулко пульсировала кровь, покалывало в боку.


   Приходилось часто останавливаться, чтобы перевести дух, опершись рукой на ствол дерева, или садясь на мокрый валежник. Во время одной из таких остановок, за спиной отчетливо послышался одинокий звук сломанной ветки. Повернувшись и оглядывая сумрак подлеска, я пытался высмотреть источник шума. Однако ни человека, ни зверя, никого поблизости не было. Лишь появилось тревожное ощущение того, что кто-то пристально разглядывает меня, следит за мной.


   Ощущение было настолько явным и пугающим, что, несмотря на усталость, я встал и пошел дальше. Тем не менее, иррациональное ощущение слежки не пропадало. Оно, как кнут подстегивало меня, заставляя ускорять шаг. Разум подсказывал, что это всего лишь следствие усталости, голода, ночных кошмаров и плохой погоды.


   Я всегда был трезвомыслящим и волевым человеком, но в полном одиночестве, в темном, сыром лесу, я не в силах был справиться со своими чувствами и продолжал мчаться, как загнанный. Несколько раз боковым зрением я замечал движущиеся силуэты, но, поворачиваясь, находил взглядом лишь дрожащие под дождем листья и ветви.


   Человек, увы, не машина, и остановки всё же приходилось делать, и, с каждым разом всё более продолжительные. Присев на поваленное ветром дерево, с разрывающимися от одышки лёгкими, я попытался ещё раз сориентироваться в сложившемся положении.


   Во время всей этой гонки по лесу, я потерял счет времени. Но в одном я был твердо уверен – шёл я уже очень долго. Шёл долго, и, несмотря на все остановки, шел быстро. Согласно запомнившимся мне данным из карты, я уже давно должен был выйти, если не к железной дороге, то к одной из нежилых деревень точно.


   Однако, я не встретил, не только следов человеческого жилья, но и ни одного расчищенного от деревьев места, ни одного даже просвета в лесных зарослях. В том, что не сходил с тропы, я был абсолютно уверен – только по ней и можно было как-то идти. Если бы я попытался свернуть с проторенного пути, мне пришлось бы не идти, а медленно продираться сквозь переплетенные ветви кустарника, многолетний травостой и валежник. Видимо, скоро, через какие-нибудь пару сотен метров, этот лес всё-же закончится. Должен закончиться, иначе мои нервы просто не выдержат.


   И тут, неожиданно, ход моих мыслей был грубо прерван звуком, так напугавшим меня ночью. Это было тяжелое, сиплое дыхание на фоне шороха падающих капель. Нельзя было понять, откуда исходит этот шум – он был повсюду, окружал меня со всех сторон. По позвоночнику прошел неприятный холодок. В горле пересохло. На доли секунды меня охватило оцепенение. Но, мгновение спустя, звуки стали громче, и бросился бежать со скоростью, на которую вряд ли когда-либо был и буду способен.


   Не помню, сколько длился этот панический бег. Проанализировать причину моего страха я тоже не мог. Лицо и руки были в кровь исхлестаны сучками. Лишь чудом уцелели глаза. Легкие готовы были просто взорваться. Это безумие остановилось, только когда я зацепился ногой за торчащий из земли корень, и плашмя рухнул, с размаху ткнувшись лицом в пропитанный влагой мох. Упав, я понял, что сил бежать просто не осталось, и остался лежать, пытаясь отдышаться.


   Осторожно приподняв от земли голову, я осмотрелся вокруг, и прислушался. С огромным облегчением отметил, что ничего необычного не видно и не слышно. Но кое-что всё-же заметно изменилось: почва здесь была уже вязкая и заболоченная. Вряд ли я смог бы точно определить, сколько я так лежал, набираясь сил. Чтобы утолить жажду, тянул через мох воду, как через фильтр. Но, когда заметно стал чувствоваться холод, я медленно встал, цепляясь за ветки, и побрел дальше на дрожащих от усталости ногах.


  ****


   Идти становилось всё труднее. Тропинка всё чаще скрывалась в лужах воды или расползалась липкой торфяной грязью. Сказывалась физическая и нервная усталость, да и недоедание не придавало сил. Преследовавшие меня всю дорогу страхи и непонятные, угрожающие явления, казалось, прекратились. И теперь я маниакально преследовал единственную цель – выбраться из леса, выйти на открытое место, к людям.


   Ступать приходилось осторожно: раз наступив в, казалось бы, мелкую лужицу, я по грудь провалился в трясину. Многих потраченных сил стоило выбраться из склизкой черной жижи.


   И вот, в какой-то момент, в конец устав бороться с отчаянными мыслями, я заметил впереди долгожданный просвет. Наконец-то! Сердце забилось в ликовании. Несмотря на жуткую усталость, я чуть ли не побежал к вожделенному выходу. Земля под ногами стала тверже. Вдали за деревьями уже можно было рассмотреть какие-то строения. Я еще прибавил шагу. Быстрей, быстрей! Отодвинув ветку кустарника, я вышел из леса к свету, и чуть не заорал от бешенства и отчаяния – передо мной белел на фоне сумрачного неба, окруженный зеленью древесных крон, знакомый силуэт полуразрушенной колокольни.


   Ноги подкосились, и я осел коленями на мокрую землю. Вогнав пальцы в мягкую дернину, я сжимал кулаки, срывая с корнем траву, и швыряя её перед собой. Злоба сменилась отчаянием – неужели снова придется провести ночь в том же доме. О том, чтобы пробовать вновь идти в лес, не могло быть и речи – уже скоро стемнеет, да и от усталости, сырости и холода меня уже слегка лихорадило. Жизненно необходимо было просохнуть и поспать перед очередным штурмом черного леса.


   Отдышавшись и немного смирившись со своим положением, я медленно поднялся на ноги и пошел в сторону колокольни. Надо ещё успеть до наступления темноты подготовиться к ночлегу. Идя к старому дому, не раз замечал боковым зрением странные движущиеся тени, которые объяснял общей усталостью и лихорадочным состоянием. Правильность этих объяснений подтверждалась тем, что, оборачиваясь, я не замечал никакого подозрительного движения.


   Дойдя до дома, в сарае и хлеву я наломал побольше сухих досок и щепок. За несколько раз перетащил их, и всё, что, по моему мнению, могло бы послужить в качестве дров, к печи. Знакомым путем прошел в огород, и безуспешно попытался разжиться чем-нибудь съедобным. На сей раз удалось найти лишь мелкий куст картофеля и пару луковиц. Клубней было всего пять, и размером чуть больше фасоли.


   И тут мне пришла в голову идея, ещё вчера вызвавшая бы у меня сильнейшее отвращение. Выкапывая картошку, я обратил внимание на крупного червя. Из-за продолжительного дождя, черви повыползали ближе к поверхности, и собирать их будет не сложно. Чем не еда? Едят же их птицы, рыбы, да и в некоторых диких племенах, говорят, черви считаются чуть ли не деликатесом. Я же был настолько голоден, что стал бы есть и пауков, и траву, лишь бы заполнить ноющую пустоту желудка..


   Я стал вырезать ножиком квадраты дерна, и, приподнимая их, выискивать среди травяных корней крупных червяков. Найденных червей я складывал прямо в карманы. Довольно скоро вместительные карманы плаща были наполовину заполнены шевелящейся, расползающейся, склизкой массой, и я отправился в дом.


   Снова наполнив дождевой водой небольшой чугунок, я побросал туда лук, картофелинки и червей, предварительно споласкивая их от земли. Поставил чугунок на печь и накрыл сверху дощечкой, чтобы черви не выползли до того, как будут сварены.


   Так же, как и в прошлый раз, пропитав керосином паклю, я поджег её, высекая из камня искры. Правда, теперь получилось гораздо быстрее, несмотря на слабость и дрожь в руках. Печь разгорелась. Я не стал закрывать печную дверцу, и сидел у огня, впитывая всем телом его тепло.


   Скоро была готова похлебка из червей. От чугунка исходил необычный, но странно дразнящий аромат. Аккуратно сняв чугунок с плиты, я поставил его на пол, чтобы дать немного остыть вареву. Сам же продолжал любоваться оранжевыми язычками пламени, пляшущими в печи. Спустя примерно час, я согрелся настолько, что решил полностью снять одежду, и развесил её у печи для просушки.


   Когда до чугуна стало возможно дотронуться ладонью, я приступил к трапезе. Стараясь не смотреть, и задерживая дыхание, я. сначала осторожно попробовал сваренное. Вкус, конечно, не самый приятный, но есть можно, если долго не разжевывать. Постепенно отвращение прошло, и все было съедено до дна. Проглотив остатки пресноватого бульона, я откинулся назад, ощущая приятную наполненность в животе, и разливающееся по жилам тепло.


   Пока я возился с печью и едой, за окнами совершенно стемнело. Вместе с темнотой, пришли и воспоминания о предыдущей ночи. При свете утра, я думал о своем ночном страхе, как о следствии кошмарного сна, и не более того. Однако, после пережитого днем в лесу, все сомнения, касающиеся присутствия здесь чего-то враждебного, улетучились. Сидя в дрожащем свете печного пламени, я с усиливающейся тревогой посматривал в сторону двери.


   Необходимо было исследовать чердак, чтобы узнать, что же мне может угрожать этой ночью. Надо найти какие-либо следы, чтобы понять природу угрожающего явления. Я решил не терять времени, чтобы не дать страху сковать мой мозг. Взяв стаканчик со свечным огарком, и запалив фитилек с помощью маленькой лучинки, я осторожно двинулся к двери.


   На чердак можно было попасть из сеней, по стоявшей там приставной лестнице. Приставив лесенку к зиявшему над дверью лазу, я осторожно ступил на хлипкую перекладину. Как ни странно, но старая лестница достаточно уверенно выдерживала мой вес, несмотря на скрип и пошатывание.


   Никаких посторонних звуков, за исключением шелеста дождя по крыше, с чердака не раздавалось. Это вселяло уверенность. Держа перед собой свечу, я заглянул в проем. Ничего особо примечательного заметить я не смог. Потрескавшаяся печная труба, слой окаменевшего птичьего помета на балках и потолке, тряпье по углам – вот всё, что я смог разглядеть.


   Окончательно осмелев, я забрался внутрь, решив осмотреть все повнимательнее. Однако ничего, что говорило бы о присутствии здесь живого существа крупнее птицы, найти не удалось. Не удалось узреть и чего-либо паранормального в чердачной пыли. Лишь хлам, тряпье, и несколько старых оконных рам лежали на потолке. Успокоенный, я стал спускаться, прихватив лоскутное одеяло, с, вылезающими из швов, клоками серой ваты.


   В этот раз я решил спать не на кровати, а на полу, около теплой печи. Вытряхнул и постелил одеяло. Покидав в печь остатки дров, я не стал закрывать дверцу, чтобы свет от огня немного, но рассеивал окружающую тьму. На всякий случай, около импровизированного ложа, положил ухват, и лег.


   Какое-то время я обдумывал предстоящие действия, и, в конце-концов, принял решение с утра идти штурмовать дорогу, по которой прибыл сюда в первый день. Усталость и тепло укрывали мозг, мешая сосредоточиться. И тело, и разум не могли более противиться дремотной неге. Мысли путались в немыслимых комбинациях пережитых событий, и я погрузился в глубокий сон, без сновидений.


  ****


   Проснулся я в окружении непроглядной тьмы. Дрова и уголья в печи полностью прогорели, и не давали ни малейшего блика. В голове звучала странная, ритмичная музыка. Так бывает, когда внезапно проснешься, и отголоски сна ещё кружат в сознании несколько секунд. Постепенно мелодия растворилась, но не полностью: продолжал раздаваться ритмичный, звонкий стук.


   Я встряхнул головой, но стук не пропал. Он раздавался со стороны колокольни, и напоминал звук, возникающий при сильном ударе деревянным бруском по высохшему бревну. «Неужели люди? Если они сюда прошли, значит подскажут, как выбраться.», – с надеждой подумал я, встал и подошел к окну.


   Долго и безрезультатно пытался я что-либо разглядеть в полнейшей черноте дождливой ночи. Ни огонька костра, ни отсвета фонаря – лишь смутно угадывающийся силуэт колокольни. Вряд ли кто-либо из людей в полной темноте решит гулять по безлюдному месту, в окружении могил. К тому же звуки... Не слышно было ни голосов, ни шума, ничего, кроме странного размеренного стука.


   С силой подергав за ручку рамы, я открыл окно. Створки с треском разошлись, и в лицо пахнуло прохладой и сыростью. Устранив тоненькую преграду, в виде треснутого стекла, я, тем не менее, не обнаружил ничего нового. Удары стали всего лишь слышнее.


   Я пытался найти рациональное объяснение происходящему, и не мог. Слишком много здесь происходило непонятного и пугающего за эти два дня. Может, это и обычные явления для давно покинутых людьми селений, но человека, привыкшего к миру, где все явления имеют рациональную причину, это угнетало. Вот и сейчас, неизвестность снова рождала страх в душе.


   Разум лихорадочно подыскивал успокаивающие объяснения происходящего, когда я понял, что нахожусь в доме не один. И как только я осознал это, сзади послышался шипящий вздох, и что-то холодное прикоснулось к спине. В ужасе я закричал, но крик застыл в горле, и тут я ... проснулся.


   Застывший в гортани крик, с пробуждением вырвался сдавленным стоном. Пелена кошмара до конца не сошла, и я оглядывал темные углы, рукой нащупав гладкое древко ухвата. Не сразу, но в голове прояснилось. «Дьявол! Неужели это просто кошмар!» – облегченно переводя дух, думал я. Лежа на полу я пытался выкинуть из головы сцены кошмарного сна, чтобы снова уснуть, когда почувствовал холодное дуновение. Осмотрев стену, я как бы вновь провалился в кошмар, увидев открытое окно.


   Я точно помню, что наяву окна не открывал. Неужели я стал ходить во сне? Или ночью поднялся сильный ветер, и распахнул створки. Вряд ли: ведь не открылись же окна за столько лет. И тут появилось знакомое уже ощущение пристального, враждебного взгляда. Машинально взглянув на чуть более светлый, в сравнении со стеной, квадрат окна, я еле сдержал крик ужаса. В нижнем левом углу проема торчал абсолютно круглый и абсолютно черный силуэт, которого не было ещё недавно. Это была необычайно круглая и крупная голова, сверлившая меня взглядом.


   Скованный ужасом, я старался не только не шевелиться, но и не дышать. Однако, напрасно. Видимо, разгадав направление моего взгляда, голова издала звук, похожий на злобное хмыканье. Вслед за этим, в окно быстро вскочило огромное тело, на мгновение целиком заслонив проем, и растворилось в черноте межоконного пространства.


   И тут, словно внутри меня сорвалась тугая пружина, я резко швырнул в простенок ухват, как копье, одновременно вскакивая с пола. Вскочив на ноги, я бросился в сторону двери. Уже выбежав в сени, я услышал стук ударившего в стену ухвата. В слепой тьме коридора, меня кто-то, или что-то схватило за ноги. Едва не упав, я стал вырываться, пытаясь свободной ногой ударить невидимого врага. Но нога, рассекая пустоту, ударяла в пол.


   Вырвашись из цепкого хвата, я успевал сделать лишь небольшой шажок, как невидимые руки снова хватали меня за щиколотки. Собрав в кулак остатки сил и воли, мне удалось ещё раз освободить ноги. В тот же миг я рванулся к выходу, и в один прыжок выскочил наружу, открыв дверь ударом плеча. Едва не поскользнувшись на мокрой траве, я, тем не менее, удержался на ногах, и с огромной скоростью помчался в сторону, где должна была быть дорога.


  ****


   В темноте, среди мертвых домов, я летел со скоростью ветра. Встречный поток воздуха свистел в ушах. Придерживаться нужного направления можно было, лишь полагаясь на память и интуицию. Я бежал, не оглядываясь, но каким-то образом зная, что меня пытаются догнать. Какие-то тени, более черные, чем ночная тьма, выскакивали из домов и окружавшего их бурьяна.


   В эту ночь я побил все рекорды скорости. Не останавливаясь, только выставив перед лицом предплечья – для защиты глаз – я вбежал в лес. Сколько длилась эта гонка, я не помню. Часто спотыкаясь о корни, падая, ударяясь о стволы деревьев, я старался, тем не менее, не сбавлять скорости. Лишь провалившись по пояс в яму с водой, и с трудом выбравшись из неё, решил отдышаться. Какое-то время не было сил пошевелиться. Легкие разрывались одышкой. Пот заливал глаза.


   Когда дыхание успокоилось, я решил устроиться на ночлег. Так как на земле было по-щиколотку воды, я решил забраться на дерево, и там дождаться утра. Но найти подходящее дерево в этом болоте оказалось непросто. Первое, показавшееся мне подходящим, при попытке на него взобраться, рухнуло на землю, едва не сломав мне ногу. Но, в конце-концов, удача мне улыбнулась – попался достаточно крепкий ствол, в развилке ветвей которого я и разместился.


   Обхватив покрепче руками ствол, я стал дожидаться утра. Незаметно я впал в полусонное забытье, премежающееся вздрагивающими пробуждениями от каждого подозрительного шороха.


   Окончательно я пробудился, когда уже стало светать. Проснулся скорее от пробирающего до костей утреннего холода, чем от света, пробивающегося через стену листьев осины. Помассировав затекшие ноги, я медленно спустился на мокрую землю. Отчетливо помня, что спать я устроился лицом по направлению движения, я сразу же продолжил идти туда на нетвердых ногах.


  ****


   Вот уже часа два я иду, не сворачивая, и проклиная сложившееся положение. Жуткую ночь стараюсь не вспоминать – и без того состояние мое все хуже и хуже. Озноб лихорадит тело, и слабость все больше охватывает меня. Надо поскорее вырваться из леса, пока остались хоть какие-то силы. Странно, но теперь мне даже не хотелось есть. Даже временами подкатывала к горлу тошнота. Да, видимо дела мои совсем неважно.


   В этот раз я действовал умнее, чтобы не кружить на одном месте. С начальной школы я помнил о том, что лишайник на стволах деревьев растет всегда с северной стороны. Покидая место ночлега, я отметил направление, указанное пятнами лишайника, и старался, чтобы их положение на других стволах было неизменным относительно моего пути. Выйти на дорогу мне так и не удалось. Приходилось идти по заболоченному лесу, надеясь, что во время ночного панического бегства, я выбрал верное направление, и не сбился с него.


   Состояние мое стало таково, что временами я на ходу проваливался в забытье, и реальность скрывалась за пеленой болезненного полусна. Приходя в себя, я с удивлением обнаруживал свое тело медленно бредущим по лесу, или усевшимся на замшелую корягу.


   Частые остановки отнимали много времени. Я заметил, что вновь начинало смеркаться. Положение отчаянное – в таком болезненном состоянии ещё одна ночь в лесу может оказаться последней в моей жизни.


   Я уже начал обреченно высматривать подходящее для ночлега дерево, когда, сквозь лихорадочный шум в ушах, стал пробиваться еле слышный собачий лай. Остановившись, я встряхнул головой, пытаясь прогнать галлюцинацию, но лай стал лишь отчетливее. Как ни странно, он раздавался со стороны спины. Значит, я всё-таки сбился и плутал по лесу.


   Я развернулся и быстро пошел на звук, мысленно умоляя собаку не прекращать свой «концерт». Несмотря на свист в легких и покалывание в боку, передышек делать не хотелось, чтобы вновь не сбиться с пути. Чтобы не впасть в полуобморочное состояние, я до крови прикусил губу. Лай уже прекратился, но я не менял направления, пролезая через кусты и навалы валежника.


   Лес кончился совершенно внезапно. Пробираясь через заросли бредняка, я словно вывалился на открытый участок. Уже почти стемнело, и в полумраке я увидел дом с горящей в окошке лампой.


   Удача! Впервые за эти три дня я был по-настоящему счастлив. Неужели настал конец моим бедам? Я пошел в сторону дома. В сгущающемся сумраке, я пытался определить, куда же я вышел. Судя по всему – Лыково. Только вышел я достаточно далеко от места, где начиналась старая дорога на Плетьково.


   Подойдя к дому, я постучал в светлое окно. Занавески на окне шевельнулись и затихли. Через минуту лязгнула щеколда, и на крыльцо вышел угрюмый старик в стеганой душегрейке и калошах на босу ногу.


   – Чё стряслось-то, парень? Ты откуда здесь такой? – голос у него оказался сиплым, но, при этом достаточно громким.


   – Да заблудился я. А, вообще, долгая история. Мне бы обсохнуть немного.


   – Ну, заходи. Заодно и расскажешь свою долгую историю. Я люблю такие истории .


  Видно было, как некоторое время, он размышлял – стоит ли пускать, или просто захлопнуть дверь. Он пропустил меня вперед, закрыл дверь на щеколду, и легонько подтолкнул меня к открытой двери, из которой лился свет. Кроме того, от двери тянуло долгожданным теплом и божественным запахом жареной картошки с салом и луком.


   Когда мы вошли, дед, порывшись в комоде, протянул мне рубаху и штаны в тонкую полоску. Старик, несмотря на возраст, выглядел довольно крепким, и одежда его висела на мне, как на вешалке. Разумеется, я был несказанно рад и этому.


   Мы сели за стол, и старик поставил на деревянную подставку почерневшую сковороду. Аромат еды кружил голову, и ни о чем больше я не мог сейчас думать. Хозяин, между тем, достал из под стола трехлитровую банку с прозрачной жидкостью, и поставил на стол два граненых стакана. Я ощутил резкий запах самогона. Дед налил и протянул мне почти полный стакан.


   – Пей все! Тебе согреться надо.


  Я не стал спорить, и, задержав дыхание, несколькими большими глотками осушил стакан. Старик подал ковшик воды, чтобы запить и смыть во рту сивушный запах. Я отдышался, и блаженное тепло ощутимыми волнами стало растекаться по жилам. Мы стали есть картошку прямо со сковороды. Только теперь я понял, что такое настоящее счастье. Только теперь я понял, что выбрался из леса, и, что все будет хорошо.


   Наевшись и попив воды из ковшика, я начал свой рассказ сам – алкоголь развязал мне язык. Дед курил и слушал внимательно, не перебивая. К моему удивлению, он вполне серьезно воспринимал мои слова, и не усмехался, как над выдумкой чудака, или бредом сумасшедшего.


   Когда я закончил говорить, старик некоторое время сидел в задумчивости. Я решил нарушить повисшую паузу прямым вопросом:


   – А что, хозяин, раньше было что-нибудь похожее?


   – Да как сказать... Надо тебе еще выпить. Вот этот получше будет – на дубовой коре.


  Не ответив на мой вопрос, он достал из-под стола еще одну банку, жидкость в которой по цвету напоминала коньяк. Я выпил предложенный стакан залпом. Вкус действительно казался не таким противным, как до того.


   Старик встал и стал неторопливо прохаживаться по комнате.


   – Когда я сюда приехал жить, Плетьково уже было нежилым селом. Первое, о чем меня предупредили местные – никогда не оставаться в Плетькове на ночь. Днем можно туда ходить, но ночью – никогда. Что там происходило – никто не знал, но началось все, когда в Плетькове разобрали церковь. Люди стали просто пропадать. Власти пытались разобраться – бесполезно. Милицейские засады также исчезали после проведенной ночи. Лишь однажды, после ночного дозора, из Плетькова в соседнюю деревню пришел поседевший, и не способный произнести ни слова милиционер. С этого момента стала погибать и эта деревня. За месяц пропали три семьи. Остальные побросали дома и разъехались кто куда. С тех пор на ночь в Плетьково не оставался никто, а если кто из городских охотников и оставался – то не выходил обратно. А ты вот вышел. – сказав это дед склонился, и пристально посмотрел мне в глаза. Взгляд его был недобрый, очень недобрый.


   До этого я слушал его рассказ, раскрыв рот от удивления, но теперь в его взгляде я прочитал неприкрытую враждебность.


   – Извини парень, но я не хочу гибели нашей деревни. Эта зараза не должна пойти дальше. У нас все знают, что если кто-то провел ночь в Плетьково – тот должен остаться там навсегда.


   От усталости и выпитого самогона я стал соображать очень медленно, но сейчас я понял, что дело плохо и попытался встать. Ноги сразу же подкосились, и я свалился на пол. Я попытался попросить о помощи, но изо рта вырвалось лишь нечленораздельное мычание. Конечности занемели и совершенно перестали слушаться. Голова кружилась все сильнее. В ушах шумело.


   – Зря сопротивляешься, парень – это хорошее, испытанное средство. И поздоровее тебя люди с ног валились, – это было последнее, что я услышал, проваливаясь в забытье.


  ****


   Тьма, окружавшая меня, плавно покачивалась. Я покачивался вместе с ней, как в колыбели. Волны мглы шелестели, накатываясь прибоем. Сколько прошло времени, я не знал. Для меня уже не существовало самого понятия времени.


   Вдруг окружающая чернота стала приобретать синий оттенок, потом небесно-голубой. Постепенно стали возвращаться и другие ощущения. Спиной я почувствовал твердые доски. Рук и ног я все еще не чувствовал, но в голове уже пульсировала навязчивая боль. С усилием подняв веки, я некоторое время озирался, не в силах понять, где я нахожусь.


   Внезапно, как пелена спала с глаз, я вспомнил прошедшие дни, и с ужасом узнал место, где только что очнулся. Я лежал на полу, напротив окна, в котором различался силуэт полуразрушенной колокольни. Именно отсюда я и пытался выбраться последние дни, и вот я снова здесь.


   Вспомнил я и роковой разговор со стариком. Как же он меня сюда дотащил? Явно не он один в этом участвовал. Однако, и крепкую же отраву он мне подмешал: сейчас уже почти стемнело, значит я был в отключке почти сутки.


   Что же это за твари такие, что истребили все эти деревни? Ни под одно рациональное объяснение, то, что я видел, не подходило. Стали вспоминаться легенды о навиях – злобных духах умерших. Или о живших здесь в старину племенах людоедов, охотившихся на путников. Эти каннибалы молились идолам, которых натирали кровью съеденных, отчего у них ночами светились красным светом глаза и рты.


   Версий много, и все небезупречны. Старикан связывал появление этих тварей с разрушением церкви. Возможно, связь и есть. Ведь церкви обычно ставили на месте более старой церкви, или часовни, а те, возможно, строились на месте языческих капищ...


   Тут мои раздумья прервал знакомый стук – такой же я слышал две ночи назад, перед появлением таинственных тварей. Стук так же доносился со стороны колокольни. Нужно уходить как можно скорее. Уж теперь я не стану сразу обращаться за помощью к незнакомым людям.


   В мои конечности только начала возвращаться чувствительность. Затекшие руки и ноги жутко покалывало и крутило. Но самое страшное я обнаружил, когда попытался подняться. Руки и ноги оказались туго связаны толстой веревкой. Причем руки были еще, в дополнение ко всему, притянуты веревкой к скобе, вбитой в стену у самого пола. Старый черт со своими помощниками подстраховались на все случаи.


   Времени терять нельзя ни секунды! Тьма наступала с катастрофической скоростью. Судорожными движениями, помогая связанными ногами, я подтянулся к скобе. Попытка повернуться на живот окончилась неудачно: скрученная веревка больно стягивала, и без того затекшие запястья. Пришлось подтянуться к скобе вплотную, и выгибаясь, и выворачивая шею, нащупать губами узел. Наткнувшись на узел, я впился в него зубами в попытке расплести туго стянутые концы.


   Оказалось, не так то просто развязать тугой узел зубами. Болела шея, которую приходилось неестественно выворачивать. Саднило содранные в кровь десны. Перед глазами плавно двигались мутные круги. А узел, между тем, не поддавался. Прошла вечность до того, как, вцепившись окровавленным ртом, я смог расплести веревку. Тысячи игл вонзились в затекшие до синевы кисти рук, когда кровь снова беспрепятственно наполнила их сосуды.


   « Всё! Минуту отдышусь, развяжу ноги, и бежать. Бежать отсюда!» – думал я, ожидая, когда пальцы снова смогут действовать. И тут я понял, что уже не один в старом доме. По позвоночнику тихо пополз холодок ужаса. Обозревая темноту, я остановил взгляд на окнах. В их проемах угадывался уже не один, как в прошлый раз, а несколько страшных силуэтов. И они видели меня.


   Забыв, что ноги еще связаны, я попытался вскочить, но запутавшись, рухнул навзничь лицом к двери. Тут же спазм ужаса прошел от низа живота к самому горлу – тьма в доме пришла в движение, одновременно со стуком распахнутых ставен. Всё...



    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю