Текст книги "Калейдоскоп (СИ)"

Автор книги: Вадим Астанин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

Четыре маленьких рассказа.

КАЛЕЙДОСКОП

Обиделся

Дуэль

Проблема выбора

Философ

КАЛЕЙДОСКОП

Обиделся

(анекдотичный)

Однажды известный коллекционер и меценат В. пришёл к художнику А. купить картины для своей галереи. Художник А. встретил коллекционера В. весьма любезно, провёл в мастерскую и выложил перед ним все законченные в последнее время работы. Пока В. придирчиво рассматривал картины, художник А. сидел на стуле, пил горячий чай с лимоном и закусывал маковыми бубликами.

– Беру вот эту, эту, и эту, – сказал коллекционер В., откладывая в сторону выбранные полотна.

– Чудесно, – сказал художник А. ставя фаянсовую кружку, расписанную розовыми цветами на подоконник, – однако позвольте обратить внимание на сию отобранную вами картину. Она подписана двумя фамилиями.

– Значит ли это, милостивый государь, что вы намерены потребовать за неё двойную цену? – спросил раздосадованный В.

– Никоим образом, милостивый государь, – учтиво ответил художник А. – Я просто хотел указать вам на то, что авторство моё неполное.

– Картину я покупал у вас, милостивый государь, – сказал коллекционер и меценат В., расплачиваясь, – поэтому и авторство данного произведения искусства полагаю исключительно ваше.

– Как вам будет угодно, милостивый государь, – отвечал художник А., принимая из рук коллекционера В. солидную пачку ассигнаций.

– Исключительно ваше! – повторил, забирая картины, коллекционер В. – Без исключений!

Когда за В. закрылась входная дверь, художник А. телефонировал художнику Б. о том, что картина, подписанная ими на пару, было сего дня куплена коллекционером и меценатом В.

На следующий день, художник Б., побрившись и позавтракав на английский манер куриным яйцом всмятку, кофием и хрустящим поджаренным хлебцем с абрикосовым джемом, отправился в галерею коллекционера и мецената В. взглянуть на совместный с художником А. труд. Художник Б. саму картину не писал, но подсказал художнику А. несколько ценных деталей, благодаря которым полотно художника А. приняло вид законченный и, чего уж здесь скрывать, если не гениальный, то несомненно, талантливый.

Художник Б. предвкушал будущую известность, шумную славу, толпы прекрасных барышень, восторженные отзывы в газетах, цветы, приёмы, балы и множество заказов от особ состоятельных и, чем чёрт не шутит, может быть, даже царствующих.

Придя в галерею, он нашёл коллекционера и мецената В. стоящим в неопределённой задумчивости у на одну четверть своей картины.

– Доброе утро, милостивый государь, – учтиво поздоровался с коллекционером В. художник Б.

– А, – сказал коллекционер В., – так это вы?!

– Да-с, – сказал художник Б. – это я.

– Так вот знайте, – зловещим голосом произнёс коллекционер и меценат В. – картину сию я покупал у художника А., поэтому и авторство я признаю исключительно за художником А.

С этими словами коллекционер и меценат В. гордо удалился, но быстро вернулся, неся кисть и баночку скипидара, после чего своими руками смыл на картине подпись художника Б.

Художник Б. и слова не мог вымолвить от такой неприкрытой наглости.

– Автор у картины только один, – злорадно воскликнул коллекционер и меценат В. – А вас я не знаю и знать совершенно не желаю.

– Ах, даже так! – обретя голос, взревел раненым вепрем художник Б. – Не знаешь, говоришь!

С этими словами он сорвал сей предмет раздора со стены и со всего размаху нахлобучил злосчастное полотно коллекционеру и меценату В. на голову по самые плечи, затем с неприкрытым наслаждением сделал тому "сливу" и, уходя прочь, торжествующе выкрикнул:

– Теперь ты меня запомнишь!

Дуэль

(альтернативный)

Морозным утром по сонным улицами столичного города промчалась тройка. В расписных санках, укрытые меховым пологом, сидели двое: офицер Русской императорской армии подполковник D-s и близкий друг его, российский поэт N. Тройка неслась за город – туда, где накануне, через секундантов, назначена была дуэль – поэт N. должен был стреляться с родственником своим со стороны жены, поручиком Кавалергардского полка по фамилии D.

Извозчик нахлёстывал коней, поэт N. зябко кутался в шубу. Лицо его было отрешённым. Весело звенели поддужные колокольчики и согласно им отвечали арканные бубенцы. Подполковник D-s прямо смотрел вперед. Звон бубенцов казался ему погребальным звоном. В кармане шинели его лежала бумага, составленная накануне. В ней записаны были согласованные с секундантом поручика D., атташе французского посольства, виконтом A. правила, на которых должен был состояться поединок. Подполковник D-s помнил эти пункты наизусть. Пункт первый предписывал: противникам надлежит становиться друг против друга на двадцати шагах и пяти шагах для каждого от барьеров, расстояние между которыми устанавливается в десять шагов. Пункт второй: по знаку, данному секундантом, противники, сходясь к барьерам, но не переступая их, могут стрелять. Пункт третий: сделав выстрел, противникам не разрешается менять занятого места «дабы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии». Пункт четвёртый: поединок продолжается до тех пор, пока один из соперников не будет убит, либо серьёзно ранен. Оружием были избраны пистолеты системы Лепажа, купленные подполковником D-s в магазине K.

«Откажитесь от дуэли», – просит поэта N. подполковник D-s. Поэт N. не отвечает.

Тройка вылетела за город. Подполковник D-s оглянулся. Поэт N. пребывал в глубокой задумчивости. «Приехали», – негромка сказал подполковник D-s. Поэт N. вздрогнул. «Идёмте, – сказал он полковнику D-s, – покончим этим скорее».

Приехавших встречали трое: поручик D., секундант поручика, виконт A. и полковой врач T. Поручик D. был спокоен, только лицо выглядело бледнее, чем обычно. Поэт N. уселся в снег, ожидая, когда секунданты выберут и разметят площадку для дуэли. Место дуэли определили в небольшой берёзовой роще. Снега выпало много, поэтому секунданты топтали дорожку противникам, утопая в снегу по колено. Подполковник D-s, топча дорожку, ругался сквозь зубы. Глубокий снег не позволял делать широкие шаги, отчего расстояние между соперниками, и так уже короткое, уменьшалось, что фатально усугубляло и без того суровые условия дуэли.

Поэт N. нетерпеливо спрашивал своего секунданта: «Всё ли, наконец, кончено?» «Чертовски глубокий снег», – неизменно отвечал подполковник D-s. Поручик D. хладнокровно молчал.

Наконец, дорожка была протоптана, барьеры обозначены саблями. «Готово», – объявил подполковник D-s. Поэт N. скинул шубу и встал на позицию. Поручик D., не мешкая, занял установленное ему место. Секунданты зарядили пистолеты. Подполковник D-s сказал громко: «Последняя возможность, господа, помиритесь!» «Невозможно, – только и вымолвил поручик D.». Поэт N. едва заметно качнул отрицательно головой. Подполковник D-s снял шляпу и взмахнув ею, скомандовал: «Сходитесь, господа!»

Поэт N. быстрым шагом приблизился к барьеру и остановился, целясь в поручика D. Он ждал того момента, когда D., в свою очередь, подойдёт к барьеру и остановиться. Стрелять в движущуюся цель всегда гораздо труднее, чем в неподвижную. Однако поручик D., выстрелил первым, с ходу, не дойдя до барьера одного шага. Поэт N. упал в снег левым боком. Казалось, он потерял сознание. Секунданты кинулись к нему, поручик D. также сделал движение, намереваясь, видимо, идти к лежащему. В этот момент поэт N. приподнялся на локте. «Извольте встать к барьеру!» – крикнул поэт N. поручику D. надсадно и зло. Поручик D. остался там, где стрелял. Лицо его было бледно. Поэт N. потребовал перезарядить его пистолет, дуло которого при падении оказалось забито снегом. Подполковник D-s выполнил просьбу поэта. Поручик D. стал вполоборота, прикрывая сердце зажатым в правой руке пистолетом. Поэт N. долго целился, опёршись на левую руку. Наконец, он выстрелил. Грохот выстрела гулко разнёсся по окрестностям. Голова поручика D. резко откинулась назад, и он, взмахнув руками, пал навзничь. К упавшему бросились доктор Т. и виконт A. Подполковник D-s поспешил к лежащему поэту N. «Как вы?» – взволнованно спросил поэта D-s. «Пустяки, – ответил поэт N. морщась от боли. – Ранение в ногу. Кость не задета, кажется». D-s помог N. подняться. «Я хочу взглянуть, – сказал поэт N. и подполковник D-s повёл его к распростёртому телу поручика D.»

Доктор T., осматривавший убитого, кряхтя поднялся с колен. «Наповал, – сказал доктор T. подошедшему N. – Пуля пробила горло». «Мне надо осмотреть вашу рану», – добавил он. «Да, да, – ответил поэт N. пристально глядя в лицо мёртвого поручика D.» «Отнесёмте тело в сани», – обратился к подполковнику D-s виконт A. D-s позвал извозчиков. «Убит, – громко молвил поэт N. – Что скажу его жене? Убит?! Убит!! Едемте, господа, едемте...»

Проблема выбора

(фантастический)

Грозовая туча за окном собиралась-собиралась да так и не собралась, брызнула тёплым мелким июньским дождичком и, глухо ворча далёкими громами, уползла на север.

Самсонов, обрадованный тем, что не придётся сидеть дома, закинул рюкзачок за спину и отправился на ежевечернюю велосипедную прогулку. Выехав за окраину посёлка, он принялся равномерно крутить педали, стараясь держать определённую скорость. Мимо Самсонова со свистом и грохотом проносились машины, обдавая его волнами упругого горячего воздуха, смешанного с едкими парами выхлопных газов. Дорога была отвратительна. Асфальтовое покрытие давно требовало капитального обновления, но у дорожников, как обычно, не хватало денег на масштабные работы, поэтому они, взяв на вооружение теорию малых дел, обходились ямочным ремонтом и заливкой многочисленных трещин битумом. Картина на выходе получалась безрадостная. Дорога принимала вид лоскутно-футуристический. То там, то сям на сером полотне старого убитого асфальта чернели свежие асфальтовые заплаты и змеились вязкие битумные ручейки. Битум плавился и тёк под лучами солнца. Водители давно уже не обращали внимания на качество дорожного покрытия и мчались вперёд не жалея автомобильных подвесок, но Самсонову приходилось постоянно съезжать на обочину. Он наловчился ездить не снижая скорости при переходе с асфальта на песок и обратно. Когда дорога была пуста, Самсонов выезжал на осевую линию и ехал по ней до тех пор, пока не показывался очередной автомобиль. Тогда он резко сворачивал вправо и снова начинал бесконечный хоровод езды между асфальтом и песком. Иногда ему надоедало это напряжённое лавирование и тогда он расслаблялся, сбрасывал скорость и неспешно катился, держа руль левой рукой и предаваясь беспечным мечтам. Чаще всего Самсонов представлял себе как обнаружит на обочине пачку денег: тугую скатанную в трубку и перетянутую резинкой, или, худой случай, пятитысячную банкноту. Мечта эта была из разряда несбыточных, но Самсонов не терял надежды на то, что однажды кто-нибудь, сидящий в дорогой иномарке вынужден будет непостижимым образом расстаться с изрядной суммой денег (по забывчивости ли, или в силу крайней нужды), а он, Самсонов, эти деньги найдёт.

Навстречу Самсонову черепашьим ходом катилась разметочная машина. Заглядевшись на праздничные переливы оранжевых сигнальных огней Самсонов едва не пропустил загаданное. На обочине лежала пятисотрублёвая банкнота. Самсонов резко тормознул. Соскочив с велосипеда, он жадно схватил хрустящую бумажку. Пятьсот рублей были новыми и настоящими. Спрятав согнутую напополам банкноту в боковой кармашек рюкзачка, Самсонов бодро вскочил на велосипед и весело покатил дальше.

На следующий день он расплатился найденной купюрой за бутылку минеральной воды и бездрожжевые хлебцы с отрубями. Самсонов вёл здоровый образ жизни, правильно питался, занимался физкультурой, мало смотрел телевизор и избавился от родительской библиотеки, справедливо посчитав, что книги собирают много пыли и в них заводятся тараканы. Вынеся книги на помойку, он убрал громоздкие, прошлого века, книжные шкафы и на освободившееся место поставил импортные тренажёры для силовых упражнений и фирменную беговую дорожку с гибким патентованным вариатором переключения скоростей.

Каково же было его удивление, когда он обнаружил отданную кассирше купюру в своём бумажнике? Самсонов слегка изумился и внимательно осмотрел банкноту. Вне всякого сомнения это были те самые пятьсот рублей, подобранные им накануне. Мечта начинала сбываться наиболее фантастическим образом. Самсонов быстро пересчитал вчерашнюю сдачу. После оплаты у него оставалось триста девяносто шесть рублей, без копеек. Так Самсонов стал счастливым обладателем неразменных пятисот рублей.

Догадка нуждалась в безотлагательной проверке. Торопливо одевшись, Самсонов выскочил на лестничную площадку и нос к носу столкнулся с мрачными людьми, толпившимися у соседской двери. – Что случилось? – негромко поинтересовался Самсонов у стоявшего ближе всего к нему мужчины. – Иван Андреевич умер, – отвечал мужчина, держа в руках зажигалку и сигарету и не решаясь закурить. – Вчера вечером, собирался было вынести мусор, дошёл до двери и упал. Скоропостижно скончался. Что-то сердечное. – Понятно, – сказал Самсонов, придав лицу приличествующее случаю выражение. – Да, – упавшим голосом ответил мужчина, – живёшь вот так, живёшь, а потом – хлоп! – и кранты, сушите вёсла. – Э-э-х-х! – сокрушённо добавил он, махнул горестно рукой и закурил.

Самсонов сгонял в ближайший магазин, где купил необязательную мелочь на сто двадцать три рубля. Теперь, с прошлой сдачей, у него было семьсот семьдесят четыре рубля. Схема относительно честного обогащения вырисовывалась определённо. Оставалось выяснить, раскроется ли образовавшаяся в результате его нечестных манипуляций недостача.

Следующим днём Самсонов узнал, что таким же скоропостижным образом умер сосед слева. Эту намечавшуюся закономерность тоже следовало проверить.

Итог его практических изысканий был таков: в течение недели умер сосед сверху, сосед снизу и ещё двое из первого и третьего подъездов; Самсонов разбогател на четыре тысячи пятьсот восемьдесят шесть рублей сорок восемь копеек; чередой загадочных смертей заинтересовалась полиция и, кажется, какая-то спецслужба. Самсонов раньше просто бы не заметил этот маленький черный микроавтобус с глухо тонированными стёклами, припаркованный напротив его дома, а если бы и заметил, то не увидел бы в нём ничего подозрительного. Осторожность заставила его прекратить эксперимент и затаиться. Надолго.

Через несколько лет Самсонов уволился с работы, продал квартиру и уехал навсегда в неизвестном направлении.

Он стал очень расчётливым и не брал на одном месте слишком много. Часто переезжал. Траектория его движения по стране была отмечена смертями и напоминала сужающуюся к центру спираль. Центральной точкой его устремлений была столица. Он двигался к ней медленно, но упорно, так же медленно и упорно богатея. Теперь Самсонова было не узнать в этом дородном, самоуверенном господине с личным водителем, разъезжающим на «майбахе», с солидными счетами в отечественных банках и в оффшорах, обедающего в дорогих ресторанах и знакомого со многими полезными людьми в бизнесе и во власти.

Проблема выбора, говорите? Помилуй бог, о чем это вы?!

Философ

(деревенский)

Это Авенир Метёлкин. Авенир – стихийный философ. Экстракт, выдавленный и собранный из глубин народного опыта. Авенир не пишет книг. Природа ему благодарна. Он сохраняет леса и не загрязняет реки отходами целлюлозно-бумажного производства. Авенир разговаривает. Он беседует с людьми, и в беседах этих, неспешных и обстоятельных, рождается истина. Но Авенир не навязывает истину людям. Он осторожен и терпелив. Он указывает людям направление в поисках правды, а люди самостоятельно постигают её масштабность. Люди благодарны Авениру. Они приносят ему деньги, еду и курево. От денег Авенир отказывается. Авенир не нуждается в деньгах. Он любит выпить. Но Авенир не алкоголик. Добрая выпивка раскрепощает его ум. Люди берут деньги и покупают Авениру водку. Он сдаёт пустые бутылки. На вырученные от сдачи бутылок рубли Авенир покупает сладости и угощает ими детей. Авениру нравится радостные детский смех. Дети благодарны Авениру.

Авенир сидит на ошкуренном сосновом брёвнышке и курит беломорину. Глаза его хитро прищурены и в уголках глаз разбегаются веером лучики морщинок. Авенир умиротворённо улыбается и бережно гладит коричневой задубелой ладонью шероховатую поверхность соснового бревна.

– Вот как, значить! – ласково говорит Авенир, сплевывая густую слюну. – Надоть, надоть, – продолжает он, вылавливая их мятой пачки новую папироску.

– Людей-то сколько, – изнывая душой, тоскует Авенир, постукивая жёлтым от табака ногтем по папиросной пачке. – Э-э-э-э-х-х-х!

Чиркает спичка. Авенир подносит трепещущий огонёк к папиросе, глубоко затягивается и с дымным выдохом заходится в перхающем кашле.

– Здоровье уже.., – то ли жалуется, то ли извиняется Авенир. – Надоть, надоть, – хрипло повторяет он, гладя свежеошкуренное сосновое брёвнышко и в этом незатейливом «надоть» сокрыта по спудом вековая мудрость и сила народа.

Я тихо встаю и ухожу. Авенир глухо кашляет и бормочет что-то неразборчивое. «Надоть, надоть», – вспоминаю я и на сердце моё ложится светлая печаль.