Текст книги "Даева"

Автор книги: Вадим Агапов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Однако! Санитар, ватник, иномарка – дежавю! Я надавил на покосившуюся деревянную дверь, она со скрипом открылась.

– Ты куда? Полшестого уже, а мы до четырех работаем! – крикнули мне в спину.

– Знаю, – бросил я и попытался войти, но наткнулся на коренастого мужичка, загородившего весь проем.

– Ну, так куда прешься? – хриплым голосом спросил он. Одет он был в грязноватый халат, бывший когда-то белым. На плечи накинут ватник. Пахло, впрочем, от него не перегаром, а довольно приличным одеколоном.

– К Богдану Ильичу, – ответил я, отодвигая его в сторону. Хамство – это такая же неотъемлемая часть россиянина, как сумка с долларами в сериале 90-х.

– А, – ухмыльнулся он, – к Франкенштейну!

На втором этаже воняло сильнее, чем на первом, на третьем – сильнее, чем на втором, и все двери были закрыты. Я вновь спустился на второй этаж. На площадке было две двери. Та, на которой висел амбарный замок, меня не интересовала. Я еще раз попытал счастья и толкнул посильнее другую дверь. Она неожиданно распахнулась… Прошу прощения, но по-другому не скажешь, – в лицо мне ударила жуткая вонь. Я поинтересовался, есть ли кто живой, и вошел.

Глаза еще не привыкли к темноте, но я уже понял, что попал явно не туда. Помещение едва освещалось лампой синего света, висевшей над входной дверью. В мерцающем ультрафиолете были видны несколько мраморных столов, расположенных в ряд. Железные каталки, на одной из которых горкой лежали тряпки, возможно, белого цвета, но в темных пятнах. Из шланга, брошенного на полу, тоненькой струйкой текла вода. От кафельных стен веяло холодом. В секционном зале была тишина. И только где-то на улице выла собака.

Нет, никакого страха у меня нет. Даже пульс не участился. Только немного неприятно. У каждого нормального человека возникнет чувство брезгливости в подобном месте. Покойников здесь разделывают – ну и что? Анатомический театр. А мертвые не кусаются! – рассуждал я про себя и развернулся, чтобы уйти…

На этой двери не было пружин, чтобы мгновенно захлопнуться. Она, издавая истошный стон своими голосовыми связками в виде проржавевших петель, стала медленно закрываться.

Я начал понимать, что происходит, только когда отскочил от «ожившей» двери и ударился об угол стола. Сердце даже не колотилось, а, провалившись куда-то в живот, ухало редко и сильно! Я замер в нелепой позе – голова вжата в плечи и руки застыли над головой. Словно маленький мальчик, ожидающий затрещины.

Опустив руки и распрямившись, я попытался проглотить застрявший в горле ком. Во рту было сухо как в пустыне. На душе – противно, как будто совершил что-то скверное.

– Стыдно-то как! – произнес я вслух про свой испуг.

В анатомичке была невыносимая, ха-ха, мертвая тишина. Даже собака за окном замолкла.

Что же это я, уже пугаюсь сквозняка? Или собственной тени? Я нормальный человек! Какая разница, где я нахожусь, пусть и в морге… Или кто-то за мной следил? Тот, в шляпе, из кафе. Или санитар, у которого дорогой парфюм…

Открывать дверь ужасно не хотелось. Ведь за ней наверняка притаился какой-нибудь придурок, решивший подшутить. Ждет, что я упаду в обморок от первобытного страха перед мертвыми и темнотой.

– Тьфу ты! – Сплюнул я и глубоко вдохнул, и… потрясающе! Вонять стало меньше! – Дерьмо! – добавил я, чтобы что-то сказать.

Я шагнул к двери, сжав правый кулак для удара. Эмоции и переживания, заполнявшие меня минуту назад, сменились злостью. Надоели мне за сегодняшний день все эти недосказанности, бредовые фантазии, раздвоения и полутона. Я предпочитаю ясность и реальность. Я с силой распахнул дверь, готовый дать в морду любому… и остановился…

За дверью был зал – точная копия того, где находился я, и так же освещенный ультрафиолетом. Мраморные столы, темнота за грязными окнами, железные каталки, на которых привозят сюда покойников.

Как будто передо мной поставили зеркало в человеческий рост.

Запахов не было совсем. Но дышать… приходилось делать усилие, чтобы вдохнуть воздух. Никогда не обращаешь внимания, как легко дышать в повседневной жизни…

Столы были холодные на ощупь. Но их было много. Бесконечно много. Одни белые, другие черные. Это не реально! Все вокруг было словно ненастоящее, словно сделанное. Но от этого не становилось легче, потому что этот нереальный, бредовый мир заполнил собою все вокруг. Потому что другого мира просто не было!

Столы превращались в клавиши рояля, на котором кто-то наигрывал реквием Моцарта.

Звуки растворялись в воздухе, который становился от этого все более плотным, и дышать было все тяжелее.

В кого превратился я, когда пытался бежать по своему собственному кошмару?

Надо двигаться дальше, потому что всегда есть выход! Я побежал вперед. Ведь если за моей спиной вход, то выход можно найти в противоположной стороне. Помещение раздвинулось до неимоверных размеров. Такое бывает лишь во сне. Но я же не спал?

Я закрыл глаза, но увидел все тот же зал, с теми же столами, стенами и каталками. Открыл – та же картинка.

Бежать, сколько хватит сил! Пол был жутко скользкий, и я чуть не растянулся на нем, подвернув ногу. Чтобы не упасть – схватился за какую-то водопроводную трубу с краном. От возникшей боли я осознал, что не сплю. Окружающий мир тут же изменился. В бесконечной пустоте красноватым светом освещалось каменное возвышение. На нем лежал обнаженный человек. Абсолютно голый, безволосый и неестественно белого цвета.

Почему-то я разволновался. Мертвый человек на секционном столе. Я задержал дыхание и стал смотреть – дышит он или нет? Вдруг он еще жив? Я не понимал, почему для меня так важно, живой ли он? И может ли быть живой в царстве мертвых? Очень осторожно я подходил ближе…

Человек не шевелился. Грудная клетка застыла на последнем выдохе.

Если бы это был какой-нибудь триллер, то человек должен неожиданно вскочить! Но он оставался неподвижно лежать.

Еще ближе. Я уже могу рассмотреть его лицо…

Я вздрогнул и, наверное, закричал. Я стоял около мраморного стола, на котором лежал… я сам! Я видел себя так отчетливо, как если бы включили операционную лампу. Мертвецом был я сам!

Неведомая сила развернула меня и отбросила к стене. Рукой я нащупал какую-то дверь. Не понимая, что делаю, я толкнул ее…

***

Покосившаяся деревянная дверь со скрипом распахнулась.

– Ну, так куда прешься? – хриплым голосом спросил коренастый мужик, загородивший проем. На грязноватый халат у него был накинут ватник. Пахло, впрочем, от него не перегаром, а довольно приличным одеколоном.

– К Богдану Ильичу, – ответил ему кто-то.

– А, к Франкенштейну! – ухмыльнулся он.

***

Что со мной происходит? Галлюцинация? Что, опять звонить Марго? Нет, не хочу… Ну не мог же тот, в кафе, который чили искал, бросить мне в пиво какую-то гадость? Я все-таки не лох чилийский!

Разум пытался реставрировать разрушенный видением мир.

А может, меня загипнотизировали? Как Степу Лиходеева? Это уже лучше. Я пытался вспомнить, что такое психокинез… Или все-таки Боря прав? Психотронное Оружие!

Что лучше – опухоль мозга, пси-воздействие или параллельные миры? Что там «Малхолланд драйв»!

***

Я стоял на площадке третьего этажа перед закрытой дверью, из-под которой выбивалась полоска света. Посмотрел на часы – 17:33. Где-то на улице выла собака. За дверью слышался какой-то шум. Я поднес было руку, чтобы постучать в дверь, но остановился. Вдруг возникла слабость, от которой задрожали колени, и чтобы не упасть, я оперся о дверь. Она под моим весом распахнулась, и я ввалился в комнату.

Глава 8.

– Московское время 19 часов, – сообщил низкий мужской голос. – Вы проспали полтора часа.

– Где я? – Глаза было не открыть, словно веки приклеили скотчем.

– Не хочу вас травмировать ответом, – произнес тот же голос. – Сейчас сниму повязку…

Ага. Это был не скотч. Обычное мокрое полотенце на глазах. Кстати, левый почему-то болел.

– Так где я? – я, наконец, продрал глаза и тут же зажмурился: яркий свет от настольной лампы был направлен на меня.

– В морге. Только не делайте поспешных выводов! Вы упали и ударились. У вас может быть ретроградная амнезия, и вы не помните последних событий.

Амнезии, которую предсказывал Богдан Ильич, патологоанатом морга, у меня не было. А жаль! Кое-что мне бы хотелось забыть…

Сном это явно не назовешь. Какой-то провал в небытие. Вначале я упал в обморок, а затем заснул. Любезный доктор уложил меня на кушетку, где я и провалялся полтора часа. Сон без снов. Затем он напоил меня чаем, придавшем немного сил, и я напомнил ему, что пришел поговорить о Шималовой. Разумеется, о видениях, после которых я упал в обморок, я не упоминал.

Патанатом, как и говорил Борис, выглядел впечатляюще: высокий, худой, с лысой крупной головой. Густая борода его была растрепана. А глубоко посаженные карие глаза блестели за стеклами очков.

Я понимаю, почему санитары обзывали его Франкенштейном… Впрочем, внешность, как это часто бывает, оказалась обманчивой. Доктор был добр и гостеприимен.

Богдан Ильич рассказал мне о результатах вскрытия, но я уже знал от Бориса, что основной причиной смерти была не травма, а странное кровоизлияние, случившееся у нее, видимо, в тот момент, когда она была на собрании секты. Но мне нужны были подробности.

– А упала она прямо там? – поинтересовался я у него. – В зале?

– Видите ли… – как-то нерешительно начал доктор, словно подбирая слова. – Факты говорят о том, что упала она на улице… Упала навзничь, назад, и основной удар пришелся на затылок, вот сюда.

И он постучал пальцами по своей лысой голове. Я мысленно постучал по дереву.

– А что за факты? – поинтересовался я.

– Во-первых, частицы асфальта, обнаруженные в ране на затылке. Во-вторых, по сопроводительным документам, доставили ее с улицы. И в-третьих, – Богдан Ильич очень внимательно посмотрел на меня, – я сходил в тот переулок, где ее нашли, и обнаружил там кровь… группа, совпадает с группой умершей…

– Ну, значит, все и произошло в том злосчастном переулке… – согласился я, аура там плохая…

– Это если исходить из того, что она вначале вышла на улицу, а потом нарушилась… – остановил меня доктор.

– Что она сделала? – переспросил я.

– Извините за сленг. «Нарушилась» – значит, у нее произошло нарушение мозгового кровообращения. Например, инсульт, кровоизлияние… – пояснил патанатом.

– Да, – кивнул я, – я как раз и говорил, что она… как там? Нарушилась на улице…

– Увы, нет! – с сожалением в голосе произнес доктор. – Я нашел пару видеозаписей с этого сеанса, они есть в интернете…

– И?.. – Я вновь стал ощущать тревогу, заставлявшую сердце биться быстрее.

– И увидел, что нарушилась она прямо там, в зале! – Богдан Ильич смотрел на меня, не мигая. – Это хорошо заметно. Она вскакивает, затем кричит, хватается за голову и оседает на пол…

Я вздрогнул, потому что прямо под окнами вдруг громко завыла собака. Вот, черт!

– К ней бросается девушка, потом еще кто-то… – продолжал патанатом, не обращая внимания на внешние звуки. – И даже на видео ясно, что она… – он на мгновение замолчал. – Мертва!

Я скрестил руки на груди. В неярком свете настольной лампы доктор-патологоанатом выглядел зловеще.

– Но затем произошло, по меньшей мере, невозможное! – продолжал Богдан Ильич, глядя на меня исподлобья. – Эта женщина вскочила и побежала к выходу…

Мне вдруг представилась картина: курица, которой отрубили голову, бежит и машет крыльями… Тьфу ты, воображение!

– Мертвая женщина побежала к выходу, – эхом повторил я за ним, покачав головой.

Все рехнулись! – пронеслась у меня мысль. И Борис, и патанатом, и… и я, собственной персоной!

Теперь доктор скрестил руки на груди, вздохнул и откинулся на спинку старого стула. В наступившей тишине я пытался найти логическое объяснение услышанному. Или он спятил, или он врет. Других идей у меня не было.

– Скажите, – осторожно обратился я к нему. – А вы со всеми своими э-э, пациентами, – нашелся я, – такой внимательный? Ну, на место обнаружения тела сходили, видео в сети разыскали…

– Разумеется, нет! – мрачно усмехнулся он. – Только в исключительных случаях. Когда кровоизлияние происходит в очень определенный участок мозга.

– Центр души! – провозгласил я несколько иронично.

Доктор посмотрел на меня с интересом. Затем встал, походил по комнате, заложив руки за спину, и заговорил:

– Я бы отдал остаток своей жизни, чтобы найти этот центр. Увидеть в микроскоп некое скопление клеток, связанных между собой и образующих место, где локализуется у человека его душа. У меня есть для этого веские причины… И мне почему-то кажется, что вы мне можете в этом помочь.

Я на мгновение прикрыл глаза. Это был второй человек за эти два дня, которому кажется, что я могу ему помочь!

– Вы реалист? – то ли спросил, то ли сообщил Богдан Ильич. – Вы верите только в то, что можно потрогать, не так ли?

– Ну, в мозг и кровоизлияние я верю больше, чем в центр души, – усмехнулся я. – И хотел бы посмотреть видео. И факты! Вот, чего бы я хотел получить…

– Факты, – кивнул доктор. – Получайте. Во-первых, я уже видел эту женщину. Когда она была еще жива. Здесь, на территории больницы, около часовни… с другой стороны от морга есть небольшое строение – это старая часовня. Вы знаете, что нашей больнице больше двух веков?

– Да, это заметно, – пошутил я и, чтобы доктор не обиделся, добавил: – Нет, я не знал, что больница такая старая. И вы ее узнали? – вернулся я к жене Шималова.

– Да. Не сразу, но узнал, – подтвердил наблюдательный патанатом.

– А Борис Лукин в курсе, что вы ее видели? – поинтересовался я.

– Нет, – коротко ответил он. – Вы историю любите? – и, не давая мне ответить, продолжил: – Дело в том, что на этом самом месте, где мы с вами разговариваем, появилась одна из первых лечебниц в нашем городе. Конечно, от нее ничего не осталось, кроме архивных документов. Около ста лет назад на месте сгоревших деревянных построили первые больничные каменные здания. От них сохранился вот этот самый морг и часовня. В здании морга был капремонт полвека назад. Поскольку во время войны сюда попала бомба. А часовня осталась неприкосновенной. Как для снарядов, так и для ремонта. Раньше рядом с часовней было больничное кладбище. Затем кладбище уничтожили, а к часовне пристроили здание и сделали там склад. Года четыре назад эти помещения сдали в аренду какой-то секте, подробностей не знаю. Но там все время собирался народ. А в этом году приехали представители церкви, и я так понимаю, что они забирают часовню себе и собираются восстанавливать ее.

Я слушал его внимательно, хотя и не понимал, к чему он это рассказывает.

– Вот среди посетителей часовни я и видел эту женщину. – Он снова встал и начал расхаживать по кабинету. – Ухожу я с работы довольно поздно, как вы можете убедиться, и через другой выход. И иду как раз мимо часовни…

– А почему вы обратили на эту женщину внимание? – спросил я у него.

– Потому что они втроем всегда приезжали первыми. Она, молодой человек и девушка. А за ними уже подтягивались все остальные.

– Кто – остальные? – не понял я.

– Ну кто они там? Сектанты, наверно. Причем, я заприметил их давно, года два уж, наверное…

– А до этого? Вы же говорите, что часовню сдают в аренду четыре года.

– Раньше не видел, – покачал головой Богдан Ильич.

Я достал фотографию Юли Шималовой.

– Это она? Я имею в виду молодую девушку.

– Да, – Богдан Ильич посмотрел на фото, затем надел очки и взглянул еще раз. – Это она.

– А молодой человек? – Я показал фото сына Бориса, того самого экономиста.

– Он, – безапелляционно сказал доктор.

– Богдан Ильич, – поинтересовался я, убирая фотографии, – а вы в мистику верите?

– В мистику? – переспросил он с грустной улыбкой. – Смотря в какую. Вот вы, например, знаете, что было на месте нашей больницы лет пятьсот назад?

– Болота, водяные, – наобум ответил я. – На берегу пустынных волн…

– Болота, безусловно, были. Насчет водяных – не знаю…

И тут я понял, что, кроме работы, в жизни его была еще одна страсть – история. Он так эмоционально рассказывал, что я живо представил себе языческое мольбище посреди дремучего леса. Странных людей – обритых наголо женщин и волосатых мужчин – поклоняющихся огромному камню и приносящих жертвы перед столетним дубом. Священников-арбуев, гортанно поющих свои непонятные молитвы. И посланника новгородского архиепископа Макария – священника Илию, склонявшего людей к христианской вере и истреблявшего огнем все предметы поклонения язычников…

– Именно на месте, где спустя 200 лет, уже в восемнадцатом столетии воздвигнут церковь и часовню, было крупнейшее мольбище того времени! – закончил он свое повествование.

– Интересно, – отозвался я, – а что в этом мистического?

Богдан Ильич воздел свои длинные руки над головой, отчего стал похож на какого-то языческого идола, и заговорил:

– Одна вера сменяется другой. И на месте одного алтаря возникает новый. Не камень и лесное божество, а крест с распятым Христом. Проходит время, и его заменяют изображением сельскохозяйственных инструментов – я про серп и молот – да на груды мусора. Правда, ненадолго. Что возникает потом, я не знаю. Чему поклоняются в этой секте? Кто они? Свидетели, адвентисты, сатанисты, розенкрейцеры? Кто их знает… Скоро и они исчезнут, и вновь восстановят распятие. А мистика, на мой взгляд, заключается в том, что все это происходит в одной точке пространства! Там, где мы с вами сидим и разговариваем.

И не было ничего особенного ни в его рассказе, ни в том, что пять веков назад в этой, как он выразился, «точке пространства» полыхали костры, в огне которых сгорали люди с их верой. Ни в том, чем занимались современные обитатели часовни, пусть они и явились возможной первопричиной цепи злодеяний, одно из которых мы расследовали. Даже то, что эта точка пространства находилась в морге, меня не беспокоило… Но откуда-то вдруг взялось неприятное ощущение, даже не страха, а какой-то тоски. Как будто стоишь перед дверью, за которой другой мир, не предназначенный для человека, и понимаешь, что тебе придется туда войти, а возможно, и остаться там навсегда. Может, этот вход и располагается здесь? На территории морга и часовни? Диана бы точно назвала это порталом!

– Про какой вход вы говорите? – вдруг спросил меня Богдан Ильич.

Надо полагать, что некоторые слова я произнес вслух.

– Да так, – уклончиво ответил я, – просто ощутил ту мистику, про которую вы говорили.

Зазвонил мой телефон. Судя по мелодии, звонила Диана.

– Привет-как-жизнь? – в одно слово спросила она. И поинтересовалась: – Ты сейчас где?

– В морге, – усмехаясь, ответил я.

– Вечно ты где-то бродишь, где нормальные люди…

Диана частенько не договаривала свою мысль, но в данном случае все было ясно: бродить нормальные люди могут по сети, по бродилке, по клубам, гостям, магазинам…

– А ты где? – в свою очередь поинтересовался я.

– Дома, – удивленно ответила Диана, словно других вариантов и быть не могло. – У тебя. Когда тебя ждать?

– Часа через полтора, – сказал я наобум.

– Bye-bye! – сказала мне на прощание Диана.

С патанатомом мы расстались при выходе из больницы.

Зазвонил телефон. Я вздрогнул и ругнулся – не хочу быть неврастеником. Звонил Борис.

– Ну, как тебе Франкенштейн? – весело поинтересовался он. – Ты чего, еще там?! Значит, так, по твоему запросу: Волгин зарубил топором свою мамочку по причине своей болезни – шизофрении. Вопросы?

– А где он сейчас? – спросил я и подумал: а что я надеялся услышать?

– В психушке, разумеется, – удивился Борис. – А причем тут вообще этот Волгин?

– А ты знаешь, что он был на собрании этих, постигающих истину? – спросил я его.

– И что? – помолчав, поинтересовался Борис.

– Не важно. – Я так и не решил, что буду рассказывать Борису, а о чем умолчу. – Мне нужно узнать – кто снимает помещение часовни в этой больнице…

– Э-э, так наверно, Максим и снимал… – уже без веселья в голосе ответил он.

– И вообще, – добавил я, – мне нужна вся информация про его секту! Какое обвинение ему предъявляют? Улики и …

– Это не секта, я тебе уже говорил, – глухо ответил Борис. – И какое имеет отношение… словом, – обрубил он, – пока у тебя достаточно информации! Все, до связи!

Я почувствовал вначале раздражение, а потом злость. Но скоро эти чувства были вытеснены другим. Любопытством! Мистический рассказ доктора про «точку пространства» произвел на меня впечатление. Я обошел здание морга и прямо по газону направился к неподалеку стоявшей часовне. В отличие от остальных зданий, она не освещалась совсем, поэтому идти мне пришлось чуть ли не наощупь. Ее остроконечный купол чернел на фоне темно-синего неба. Рядом с часовней угадывалась современная пристройка.

Хороший сюжет для фильма «Врата в ад». Не нужно было быть ни мистиком, ни невротиком, чтобы все вокруг казалось зловещим: ломаные контуры старой часовни, голые деревья, полуразрушенная ограда, отделявшая больничную территорию от парка и соседних домов, тоже разрушенных, пустынных и готовящихся к сносу, торчащая из земли арматура, напоминавшая кресты на могилах древнего кладбища, и приносимый ветром вой бездомной собаки.

Стряхнув прилипшую грязь с ботинка и мистическую ерунду из головы, я вышел на дорожку, ведущую к часовне. Посмотрел вокруг – вроде никого – и отправился на разведку. Приблизившись к входу, я вздрогнул – неожиданно зажегся прожектор с фотоэлементом над входом, и в лицо мне бил яркий свет. Черт! Я прикрыл глаза рукой и быстро отошел в сторону.

Прошло не меньше минуты, пока я вновь привык к темноте, и за это время у меня возникло ощущение, что я здесь не один. Я стоял в каких-то кустах, не двигался и старался дышать как можно тише. Вокруг – лишь шум ветра. Но чье-то присутствие я чувствовал, словно видел его. Кто-то здесь был. Сидел в засаде. Но ничем не выдавал себя. То ли наблюдал за мной, то ли…

Внезапно в полной тишине у меня заиграл телефон! Звонила Диана. Необычайно вовремя! Я не полез во внутренний карман, так как испугался, что в этот момент, когда руки будут заняты, на меня и нападут.

Я чуть развел руки, готовясь отразить нападение, когда голос сзади, совсем рядом, произнес: «Трубку-то возьмешь?»

Он еще не закончил фразу, а я уже развернулся к нему. Но противник оказался настоящим профессионалом. Я даже не почувствовал удара. Просто отключился. Последнее, что я помнил, – это круговорот из звездного синего неба, купола часовни и гремевшей в ушах музыки L-Dopha.

Глава 9.

Как удается киногероям так быстро приходить в себя? Ни тебе головной боли, ни тошноты, ни других сопутствующих удару по голове ощущений. Еще и жуткий свет в глаза! От него головная боль усиливалась.

Судя по всему, я был привязан за руки и за ноги к стулу. В лицо светил прожектор, как тот, перед входом. Я попытался осмотреться, но кроме того, что нахожусь в каком-то закрытом темном помещении, а около фонаря стоят люди, не мог сказать ничего. Лиц, естественно, было не видно. Я снова прикрыл глаза.

– О, очухался, – произнес мужской голос.

Кто-то прошел мимо меня и остановился впереди.

– Та-ак, – протянул другой голос. Не иначе как начальник, подумалось мне. Интонации соответствующие. – Во, бугай какой! Как завалить удалось?

– Петрович его своим коронным… – пояснил ему первый голос.

– Уважаю, – ответил начальник. – Ну что, колоться будем? Или он еще того, в отключке?

– Нет, просто прикидывается, – наябедничал первый.

– Сознаюсь, – попытался я сказать, но выходило с трудом. Как будто вату выплевываешь, сидя в кресле у стоматолога, а анестезия еще действует. – Разрушил часовню…в 15 веке…

Уф! Было тяжело не только языком ворочать, даже думать больно! Чем он так меня?..

– А-а! Шутить изволит? Понимаю, – сказал начальник. – Это хорошо. Значит, говорить будем?

– Давайте я его подготовлю! И он не заговорит – запоет! – прогудел знакомый голос. Тот, что интересовался, буду ли я отвечать на телефонный звонок. Он, значит, Петрович!

– Не надо, – пресек инициативу подчиненного начальник. – Это из его карманов? Ага, паспорт с собой носит. Гражданин России. Петербургский. Фамилия-то какая! Не нам чета! Так, а это что за ксива? Член союза кинематографистов. Это еще тебе зачем?

– Артист, наверное, – прогудел Петрович.

Удостоверением я пользовался, чтобы проходить на закрытые просмотры, Диана это обожает.

– Ты что, правда, член? Союза, я имею в виду, – проявил любопытство начальник.

– Режиссер, – хрипло ответил я.

Я пытался анализировать ситуацию. Это могли быть представители секты, ее силовые структуры, так сказать. Самый неприятный вариант. Могли быть представители какой-нибудь конкурирующей организации, имеющие претензии к сектантам. Могли быть…

– Это у тебя погоняло такое? И чего же ты режиссировал? – продолжал начальник. И, обратившись к своим, спросил: – Оружие у него было?

– Нет, чистый, – ответил первый.

– Странно… Хотя сейчас главное оружие – это телефон, – философски заметил он. – Это что, баба твоя?

Надо полагать, он извлек фотографию Дианы из портмоне.

– Наверно, – тут же ответил я. – Мне же не видно. Погасили бы фонарь!

– Все от тебя зависит. Чистосердечное, так сказать… Слушай, а у тебя их сколько?

Наверное, нашел фотографию Юли.

– Многостаночник. И смотрите – все красивые, стервы!

Тут я даже слегка обрадовался. Если они не узнали Юлю по фотографии, значит, скорее всего, они были не из секты! Они могли быть…

– Так, а телефон-то кто выключил? Сам? – дошел начальник до моего мобильника.

– Никак нет, это я выключил, – пояснил первый.

– На хрена?! Пусть бы звонили! А теперь как мы его включим? – разгневался начальник.

– А вдруг бы его запеленговали? – обиделся первый. – Найти можно…

– Да брось ты, запеленговали! Как теперь его врубить без аппаратуры?

– 6516, – сообщил я им в надежде на звонок Бориса.

– Ну да, умник нашелся, – сказал начальник, – сейчас каких только штук не понапридумано. Или тревожная кнопка, или взрыватель…

– Это просто пин-код, – пообещал я им.

Они еще минуту подумали, после чего включили телефон. Он тут же зазвонил. Судя по мелодии, звонил Борис!

– Кто есть Борис? – поинтересовался начальник, прочитав высветившееся на табло имя.

– Мой шеф. Отдел безопасности, охранное предприятие, – бросил я наугад очередной камень.

Судя по молчанию, они переглядывались. И слушали музыку.

– Да ответьте вы! – крикнул я им. – Ничем ведь не рискуете! Поговорите! Он все объяснит…

– Помолчи, – сказал начальник.

Я чувствовал себя, как потерпевший крушение на необитаемом острове. И мимо только что проплыл корабль. А я валяюсь на песке и вижу, как приближаются аборигены-людоеды!

Через минуту телефон зазвонил вновь. Диана оказалась настойчива и набрала меня аж два раза. Но все без толку, трубку мои «друзья» не брали.

Они куда-то вышли – надо полагать, посовещаться – затем вернулись, и ко мне обратился начальник:

– Слушай, Александр Петербургский, я хочу позвонить твоему Борису… со своего телефона. Пообщаться. Но предупреждаю: случись что – расплачиваться тебе! Спишем, так сказать, на боевые потери. Так, Петрович?