Текст книги "Как грабили Ротшильда. Любовь и миллионы"

Автор книги: В. Волк-Карачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Второе предисловие автора

Не стану следовать совету умудрённого опытом Квинта Горация Флакка, не буду отбрасывать начало и рассказывать сразу со средины. Люблю Горация, но странною любовью – рассудок мой подсказывает иное. У Горация, поэта несомненно талантливого, но беспечного, всего достигшего писанием совершенных стихов, нравившихся Меценату, попадаются, как выразился один из героев Гоголя, зернистые мысли, и в этом легко убедиться, взяв любое собрание латинских афоризмов. Там Гораций на каждой странице. Но должен же кто-то пренебречь его мудростью. Пускай этим «кто-то» буду я и поэтому начну повесть с самого начала, даже заглядывая в предысторию, а уж до середины доберусь попозже, и, надеюсь, вместе с тобой, мой нетерпеливый читатель.

Прежде всего нужно хотя бы в общих чертах описать главных героев. То есть Ротшильдов, это ведь у них молодой человек приятной наружности, одобряемый прекрасной Жоржеттой, так элегантно похитил тридцать миллионов франков. Легкомысленный читатель вправе воскликнуть: «Нет, нет, погоди, не лучше ли начать с молодого человека приятной наружности и прекрасной Жоржетты? Ведь на первый взгляд они куда более симпатичны и привлекательны, чем какие-то Ротшильды!»

«Э нет, – поначалу отвечу я легкомысленному читателю, – это так кажется только именно на первый взгляд. Но стоит как-нибудь поразмыслить и желательно поразмыслить логически, взвешивая на весах разума всё, что поддается взвешиванию, и сразу возникает вопрос: а не будь на белом свете Джеймса Ротшильда с его сейфами, в которых надёжно хранились тридцать миллионов франков, у кого бы молодой человек приятной наружности их похитил, как бы его ни умоляла сделать это прекрасная Жоржетта?»

Поэтому начну всё-таки с Ротшильдов.

А кроме того, меня всегда занимает вопрос о нравственности.

Чтобы дать возможность читателю, жаждущему высоких истин и разного рода нравоучений, не задумываясь проглотить рассказ о том, как ловко молодой человек приятной наружности, вспоминая о прелестях Жоржетты, открыл ключами Ротшильда его же сейфы и без трудов праведных легко и даже с некоторым изяществом уменьшил состояние не в меру доверчивого банкира на тридцать миллионов, я недрогнувшей рукой вычеркнул из первоначальной рукописи почти все философские рассуждения.

Но что касается нравственности… Я, как и Гоголь, немею перед нравственностью. Без нравственности я – и не только я, но и очень многие другие в наше время, да и во все иные времена, – ни шагу.

Нравственно ли поступил молодой человек приятной наружности, без спроса позаимствовав тридцать миллионов у Ротшильда, даже если учесть, что сделал он это не из слепой жажды наживы, а всего лишь ради нежных ласк прекрасной Жоржетты?

А нравственно ли то, что в сейфах у Ротшильда имелось тридцать миллионов? В результате нравственных ли действий или, если прибегнуть к возвышенной поэтической речи, деяний эти тридцать миллионов оказались в бронированных сейфах короля банкиров?

И что нравственнее: пустить эти тридцать миллионов в оборот, добиться за приличную взятку возможности провести пятипроцентный государственный займ и приумножить деньги, или прокутить их с весёлой Жоржеттой, всегда привлекательной и неудержимо увлекательной?

Кто тебе больше по сердцу, мой всегда справедливый и взыскательный читатель: финансовый золотарь всех монархов Европы старик Ротшильд, действительно похожий на безобразную обезьяну, или молодой человек, действительно приятной наружности вместе с обольстительной Жоржеттой?

Полагаю, в этом вопросе многое зависит от точки зрения. Но точки зрения случаются разные. А когда их много, они составляют линию. А линии тоже бывают разные. Прямые и кривые. Прямые, если они параллельные, никогда не пересекаются, а если и пересекаются, то только где-нибудь далеко-далеко в пространстве. А кривые петляют, как заячьи следы, когда этот длинноухий обитатель лесов и полей хочет запутать рыжую лисицу или охотника с ружьём.

Открой, о жаждущий высоких истин и точных знаний читатель, тома энциклопедий и сайты Википедии и прочти, что такое точка, линия, кривая. Что такое линия горизонта, мировая линия, линия фронта и линия танца. Взгляни на свою ладонь и задумайся: что такое линия жизни, линия судьбы, линия смерти. Вообрази себе черты лица прекрасной Жоржетты и подумай, что такое линия красоты.

А я тем временем возьмусь за Ротшильдов. Скучен мир без Ротшильдов, невесел, уныл и однообразен, как дождик, беспросветно моросящий поздней безнадежной осенью, когда небо в низких серых безликих облаках и дремота паутиной ползёт изо всех углов. Ротшильды украшают мир. Ротшильды спасут мир, а отнюдь не красота, как ошибочно надеялись ранее.

И вот первый Ротшильд. Его зовут Майер. Он родился в бедной семье в еврейском гетто города Франкфурт-на-Майне.

И тут я слышу возмущенный голос. Это твой голос, мой не любящий скучать читатель.

Как я полагаю, ты все-таки хочешь, чтобы я начал повествование не с описания семейства Ротшильдов. Ну подумаешь, Ротшильды. Ну богачи. В истории их семейства полно примеров изворотливости, бережливости, граничащей со скупостью, всякого рода подлости, предусмотрительности и рассказов о финансовой изобретательности, рискованных банковских операциях, повышении и понижении биржевых курсов, скупке облигаций через подставных лиц и взятках нужным людям, которые ради своих минутных удовольствий продадут интересы народа, что и обеспечивает миллиардные прибыли, купленные всего-то за пару миллионов, и любой из представителей обманутого народа готов заклеймить позором всякого продажного взяткополучателя и в самых радужных снах видит себя на его месте.

Всё это, конечно, интересно. Но возникает подозрение, что в истории семейства Ротшильдов отсутствует хоть что-нибудь романтическое.

А вот то, что вместе с молодым человеком приятной наружности упоминается прелестная Жоржетта, обещает кое-что поинтереснее колебания процентной ставки акций и секретной отчётности государственного казначейства.

Признаюсь, я всегда готов потакать вкусам и запросам читателей. Так и быть, начнём с молодого человека приятной наружности и, разумеется, с его непростых отношений с Жоржеттой.

О молодом человеке приятной наружности

Итак, молодой человек приятной наружности. Его имя Мишель, а предки в прошлые века получили титул маркиза. И конечно же прославились в разных битвах и сражениях. Дедушка Мишеля, маркиз Рене д’Аркур де Беврон, был легендарной личностью во времена короля Людовика XV. История женитьбы маркиза, рождение его сыновей-близнецов: брюнета Анри и белокурого Красавчика Клода, попытка Клода убить брата, и то, как Анри убил Красавчика Клода, а потом по заданию верховных масонов накануне Великой и Кровавой французской революции уехал в Россию и пробыл в ней почти тридцать лет, достойна отдельного приключенческого романа. Я постараюсь рассказать об этом покороче, а главное, попозже и, беспокоясь о стройности основного повествования – в виде вставных новелл между главами, а то и вовсе приложением в конце книги.

Маркиз Анри д’Аркур де Беврон вернулся в свой родовой замок крепким с виду стариком, с двухлетним сыном Мишелем и вскоре умер.

Пока маркиз улаживал в далёкой России дела верховных масонов, французы не сидели сложа руки. Для начала парижане штурмом взяли неприступную тюрьму Бастилию, и, не найдя в ней узников, в гневе разрушили её до основания, а затем долгое время танцевали на развалинах, и объявили, что каждый человек имеет право на свободу, жизнь и равенство.

В честь этого французы лишили свободы своего короля, а потом, исходя из права на жизнь, отрубили ему голову, а заодно и его супруге, потому что она была родом из Австрии и в Париж приехала из Вены. Равенство означало, что головы можно рубить всем без особого разбора, было бы желание, но для начала аристократам в париках, уже хорошо пожившим и знавшим толк в удовольствиях и умевших ценить беспечность.

Все это привело ко многим войнам, так как аристократы бежали из Франции во все стороны. Их имения конфисковывали, у крестьян отнимали «излишки еды», и французская армия во главе с Наполеоном понесла свободу народам Европы от Испании до России. В России очень холодно и зимой даже медведи спят в берлогах, поэтому большая часть французской армии замерзла на обратном пути. Европейские монархи всё-таки разгромили Наполеона. Кстати, денег для этого они одолжили у Ротшильдов. Во Франции восстановили королевскую династию Бурбонов. Кстати, денег на это под небольшой процент дали Ротшильды. Королём стал Людовик XVIII, а когда он умер от непомерной тучности тела, место на троне занял его брат Карл X, тоже очень солидной комплекции.

Аристократы требовали возвращения конфискованных, переконфискованных, трижды проданных, перепроданных родовых владений. Карл X, понимая, что отнимать земли у новых хозяев хлопотно, предложил выплатить прежним владельцам стоимость их поместий. Были выпущены облигации на миллиард франков. Кстати, деньги опять одолжили у Ротшильдов. Курс облигаций на бирже упал, потом вырос, потом упал ещё раз. Начался кризис. Чтобы хоть как-то поправить дела, на улицах Парижа построили баррикады. Карлу X пришлось бежать в Англию. На трон взошёл Луи-Филипп Орлеанский. Кстати, его ближайшим доверенным лицом стал Ротшильд. Они вместе торговали акциями на бирже и оба на удивление удачно, потому что умели понижать курс, когда покупали, и повышать, когда продавали.

Приблизительно в это время маркиз Анри д’Аркур де Беврон и вернулся во Францию. Его не интересовала судьба конфискованных когда-то фамильных владений. Он не покупал ни акций, ни облигаций и прожил недолго. После его смерти малолетнему Мишелю достался старинный замок с огромным одичавшим парком. Юного маркиза содержали старые слуги. Он рос нищим дворянином и всё свое время проводил в фехтовальном зале и на охоте.

В шестнадцать лет Мишель при секундантах заколол на дуэли одного из своих соседей – тридцатипятилетнего наглеца и грубияна. Ещё через год девицы окрестных деревень возмечтали вернуть одну из феодальных повинностей давних лет, а именно право первой ночи. Уж больно красив, строен и привлекателен молодой маркиз и все-то он замечает… Но восстановить эту повинность в законодательном порядке не представлялось возможным, и поэтому каждая из девиц действовала на свой страх и риск, но всегда успешно.

Кое-кто из дам высшего сословия, соседки Бевронов, тоже обратили внимание на юношу, ни в чём не уступающему более зрелым мужам, а их превосходящему за счет расчетливой смелости и привычки от слов быстро переходить к делу, а то и не отвлекаясь на слова. Это ведь только говорят, что вначале должно быть слово, но многие предпочитают словам дело, особенно те женщины, которые имеют опыт и всё чаще задумываются о разных свойствах времени и, в первую очередь, о его невозвратности и быстротечности.

Герцогиня де Фор де Виж+ен, давно перешагнувшая черту преклонных лет, так увлеклась Мишелем де Бевроном, что решила выдать за него свою внучку Генриетту. Герцогиня в молодости слыла красавицей, о её бурных романах и приключениях с самыми знаменитыми любовниками когда-то говорил весь Париж. Ходили слухи, что сам король Людовик XV посещал герцогиню втайне от своей последней фаворитки.

Внучка герцогини не отличалась красотой, но жаждала повторить успехи бабушки. Виж+ены единственные из многочисленных обитателей округи имели приличное состояние, и солидное приданое за Генриеттой привлекало женихов, хотя они и не могли потягаться с Мишелем д’Аркуром де Бевроном, владельцем всего лишь старинного замка и одичавшего парка, но обладавшего другими неоспоримыми достоинствами. Правда, на пути к желанному замужеству у внучки герцогини была преграда, о которой знали и бабушка, и внучка, но которую они не желали замечать. А напрасно.

Преграду эту звали маркиза Жоржетта де Винье. Если Мишеля де Беврона можно назвать нищим дворянином, то Винье считались полунищими дворянами. Кроме замка и парка они владели небольшими земельными угодьями. Замки Бевронов и Винье не просто соседствовали, а стояли рядом, их парки сливались в один.

Жоржетта была поздним ребенком стареющих родителей. Поговаривали, что маркиз де Винье прижил её с горничной, а потом девочку стали выдавать за дочь бездетных супругов. Чертами лица она совершенно не походила ни на маркиза, ни на его жену, ни на горничную. Жоржетта была обворожительно красива. Все дивились её неземному облику и называли не иначе как ангелом. Но характер у Жоржетты был не ангельский. Предприимчивая, решительная и страстная, она обладала непреклонной волей и смелостью. Когда родители покинули этот мир, Жоржетта взялась сама управлять хозяйством, и дела в имении очень серьезно поправились.

Мишель и Жоржетта с детства росли вместе. В четырнадцать лет они ночами бродили по парку, целовались под луной, клялись друг другу в вечной любви и мечтали бежать в Америку, как кавалер де Грие и Манон Леско. Когда им минуло девятнадцать, Жоржетта, к тому времени уже оставшаяся без родителей и будучи наслышана о донжуанских похождениях Мишеля и о притязаниях бабушки и внучки Виженов, завлекла все еще юного, но уже опытного маркиза в спальню и после брачной ночи объяснила ему, что утром они отправятся в церковь, где всё готово к их венчанию.

Хорошо зная своего возлюбленного, Жоржетта спрятала его одежду. Когда она на рассвете уснула, Мишель сбежал голышом. Через несколько дней он уехал с Виженами в Париж. Но оказалось, что большая часть состояния, которое герцогиня держала в акциях, пропала. Правда, остались фамильные бриллианты. Мишель, как жених получив доступ к драгоценностям, подменил их стразами. Ювелиры объяснили герцогине, что её бриллианты ничего не стоят, Мишель с горестным лицом выразил несостоявшейся невесте и ее бабушке свое искреннее сожаление и заявил, что от несчастной любви решил поступить в гусарский полк. И действительно поступил, и никто так не сорил в Париже деньгами, как молодой гусар маркиз Мишель д’Аркур де Беврон.

А Жоржетту осаждали женихи. Но горбатая колдунья Марго уверяла, что Мишель скоро вернется и они, как голубки, заживут в любви и согласии, но не во Франции, а в какой-то далёкой стране.

К этому времени в Париже произошло много событий, их принято считать историческими, но Мишель не всегда обращал на них внимание. Состояние короля Луи-Филиппа достигло невероятных размеров. Кстати, Джеймс Ротшильд, чтобы создавать видимость хорошего тона, чуть-чуть отставал от своего покровителя. Парижане опять начали строить на улицах города баррикады. Луи Филиппу пришлось бежать в Англию. Борцы за права народа низвергли монархию и объявили Францию республикой.

На выборах президента неожиданно для всех победил племянник Наполеона Луи Наполеон. Потом он совершил государственный переворот. И народ вторично проголосовал – уже за императора Наполеона III. Помня, как прославился на полях сражений его дядюшка, новоиспеченный император больше всего думал о том, с кем бы ему затеять войну. Гусары полка, в котором числился маркиз Мишель д’Аркур де Беврон, жили слухами о заграничных походах и лихих атаках. Мишель не мечтал о боях и геройской смерти. Молодой человек не был трусом. Но смелость и природный артистизм влекли его к подвигам иного рода. Не озаботившись хлопотами об отставке, он самовольно покинул полк и тайно вернулся в свой родовой замок. А вечером вместе с одним из слуг он уже был под окном Жоржетты. Мишель протянул парню три небольших камешка и сказал:

– Как только окно засветится, это значит, она вошла со свечой. Бросишь в окно камешки. Два – один за другим, потом чуть погодя – третий. Если некоторое время спустя Жоржетта не вышвырнет меня из окна, уходи домой. А завтра скажешь мне, кого из крепких и надежных парней можно собрать по окрестным деревням. Нужно десятка полтора.

Они приставили к стене замка садовую лестницу. Мишель поднялся к окну комнаты на втором этаже, забрался внутрь и закрыл за собой окно.

Долгожданная встреча

Жоржетта со свечой вошла в спальню.

Два камешка один за другим звякнули об оконное стекло. Потом третий. Жоржетта бросилась к окну, резким движением отбросила штору – нет, внизу, в темноте никого… Сильные руки вдруг обняли её сзади, она мгновенно повернулась, вздрогнув от испуга…

Мишель держал её в своих объятьях…

– Ах!.. Ты… – выдохнула Жоржетта и едва не потеряла сознание, ноги её подкосились, но Мишель не дал ей упасть и, подхватив на руки, «оживил её страстным поцелуем» – не могу не привести эти волнительные слова, нетерпеливо отыскиваемые девицами в романах не только в XVIII веке.

Когда Мишель отнёс Жоржетту на постель, она уже совсем пришла в себя. Свеча на столике у кровати догорала и должна была вот-вот погаснуть. Жоржетта и Мишель начали торопливо сбрасывать с себя одежду, видимо, полагая, что в этот момент она им совершенно ни к чему.

Чтобы освободить от одежды Жоржетту, поскольку она была всего лишь в ночной рубашке, не потребовалось особых усилий, и больше хлопот доставил мундир Мишеля. Но Жоржетта действовала решительно и вместе с ним изо всех сил терзала гусарский ментик, снабженный множеством проклятых неподдающихся застежек.

Между жадными поцелуями они успевали вести довольно содержательный диалог, который я привожу полностью ввиду его эмоциональности и выразительности:

– Негодяй, зачем ты явился ко мне?

– Разве ты не ждала меня?

– Я? Да никогда! Я ненавижу тебя!

– Как же ты хороша!

– Убирайся немедленно!

– Ты – чудо!

– Я задушу тебя своими руками!

– За что?

– Негодяй, негодяй, сколько я должна была ждать тебя? Уходи, не хочу даже видеть тебя!

– Уйти?

– Только посмей! Как ты мог бросить меня?! Никогда не прощу тебя! – Никогда?

– Никогда и ни за что на свете! Негодяй, тебя не было полгода!

– Неужели ты думаешь, что моя любовь к тебе увяла за какие-то полгода? Я помнил о тебе каждое мгновение моей горестной жизни. Ты даже не можешь представить, как я страдал без тебя!

– Но я за это время могла выйти замуж!

– Дорогая, любимая, я знаю, что ты никогда не найдешь сил вырвать меня из своего нежного и верного сердца.

– Подлец, всё-то ты знаешь!

Едва только они победили одежду, свеча, словно исполняя желание Жоржетты не видеть несносного негодника, догорела и погасла, и всё дальнейшее не позволило им продолжить разговор, потому что беседовать в темноте неудобно.

Впрочем, зажигать свечу они не стали, хотя изучать друг друга – а именно этим они и занялись – вроде бы лучше при свете. Тем не менее многие считают, что делать это ощупью и в потемках надёжнее. А под утро они настолько лишили друг друга сил, что зажечь эту свечу уже не мог ни Мишель, ни хозяйка будуара.

Да и в этом уже не было никакой необходимости – предутренний свет, проникая через штору, подобно белому туману, наполнил спальню. Мишель, на целую ночь заполучив Жоржетту – её прекрасное тело, ждущее, жаждущее, требующее прикосновений и готовое сладостно подчиняться его неуёмным желаниям, гибко противостоящее и зазывно сопротивляющееся его страстному напору, – несколько устал, ведь ему так и не пришлось ни на минуту сомкнуть глаз, и он теперь дремал, лёжа на спине, слегка, можно даже сказать целомудренно, прикрытый краешком простыни, и был похож на античного бога, тем более что простыня скрывала только то место, которое на скульптурных изображениях греческих богов и героев в более позднее время стали прикрывать листком фигового дерева, то есть смоковницы, полагая, что это место никого не интересует, что совсем не соответствует высокой истине, а только будит любопытство стыдливых девиц и даже самих юношей, обеспокоенных заботой о совершенстве и соответствии образцам высокого античного искусства.

Жоржетта тоже не успела поспать этой ночью. Но она и не думала спать. Она лежала рядом с Мишелем в позе бесстыдной вакханки, на правом боку, изящно подперев согнутой в локте рукой свою прекрасную голову и небрежно, но очень красиво изогнув в колене левую, ещё более прекрасную, ногу. «И вся она была словно изгиб», – сказал бы какой-нибудь восточный поэт, искушённый в описании неги телесных наслаждений гарема, а поэт европейский, обычно не пресыщенный удовольствиями плоти и о них только мечтающий, увидев в этот момент Жоржетту, потерял бы способность подбирать рифмы, да и вообще дар речи.

Прелюдия к содержательной беседе

Итак, Жоржетта не спала. Слишком долго она ждала своего триумфа, чтобы после окончательной победы просто уснуть. Она то прислонялась щекой к груди Мишеля, то, принимая прежнюю позу, водила пальчиком по его губам, по подбородку, по груди, вспоминая их первую ночь, когда Мишель завладел ею и владел так сладостно и клялся владеть всегда, и, перепутывая воспоминания с тем, что он вытворял с ее телом этой ночью, она наполнялась торжеством победительницы и восторгом, предвкушением обладательницы.

Он – мой, эти губы, эта грудь – мои. Теперь уже навсегда он овладел мною, навсегда! Он, глупенький, пытался убежать от меня и убежал, но он не смог забыть меня, он вернулся, он пришёл!

Она была так обижена на него – но он пришёл! Она была так зла на него – но он пришёл! Она даже проклинала его – но он пришёл! Она хотела беспощадно мстить ему – но он пришёл, он хочет её, он владеет ею, ею, только ею, и уже никто никогда не отнимет его у неё!

О, как же страстно он хотел её, только её всю эту ночь! Так вот она какая – сладость, женский час, о котором ей когда-то рассказывала горничная, вожделенно тая от одних только воспоминаний! О, теперь она знает, что это такое! Она уже почти возненавидела его – но он вернулся, он пришёл, и теперь уже она никому не отдаст его.

Мишель в полудреме приоткрыл глаза и увидел над собой лицо Жоржетты. «Как же она все-таки красива… Дьявольски красива…» – преодолевая сон, подумал он.

– Думаешь, как сбежать? – шутливо-вкрадчиво спросила Жоржетта.

– От тебя? Разве от такой красавицы сбегают?

– Но ты ведь сбежал?

– Я?

– Ты.

– Когда?

– Тогда, после нашей первой ночи…

– Но я вернулся.

– Ах, он вернулся! А может, я совсем не желаю видеть тебя, изменника!

– Не желаешь видеть? Ну так всю ночь было темно… – попытался шутить Мишель.

– Замолчи, негодник! Он вернулся! Да кто тебе позволил?! И как вообще ты пробрался в мою спальню? Двери заперты, я велела никого не впускать, а уж тебя-то…

– Неужели ты не знаешь, что твою красоту не спрячут никакие запоры?

– Да как ты осмелился! Может, я уже давно забыла тебя. Может, ты совершенно не нужен мне. Может, я прокляла тебя. Может, я ненавижу тебя за все страдания, которые ты причинил мне!

– Разве можно ненавидеть того, кто тебя обожает? Ведь до того как погасла свеча, я увидел тебя и ослеплен твоей красотой, и навсегда потерял голову, и навеки стал твоим рабом.

– Врешь, негодяй! Зачем ты явился ко мне?

– Чтобы любить тебя.

– А ты меня любишь?

– Разве можно не любить такое божественное совершенство, идеал красоты?

– Не увиливай. Отвечай: ты меня любишь?

– Конечно.

– Нет! Говори: я люблю тебя!

– Я люблю тебя.

– Очень любишь?

– Очень.

– Больше всего на свете?

– Больше всего на свете.

– Больше жизни своей?

– Больше жизни.

– И всегда будешь со мной?

– Всегда.

– И никогда не уйдёшь от меня?

– Никогда. До самого вечера.

– Эти шуточки могут дорого обойтись тебе…

– Я не шучу.

– Признавайся, ты меня любишь?!

– Люблю, – покорно согласился Мишель.

– А раз любишь, значит, тебе буду принадлежать только я, и никакая другая, что бы ни случилось, что бы ни произошло. Немедленно клянись мне в этом. Говори: клянусь…

– Клянусь, – послушно повторил Мишель.

Но уже однажды обманутая, Жоржетта на этот раз не теряла бдительности.

– А впрочем, – сказала она, – клятва мужчины ничего не стоит. Я лучше просто запру тебя в этой спальне и никогда не выпущу.

– Но мне нужно вернуться в полк, – решил пошутить Мишель.

– Ничего не хочу знать, – отрезала Жоржетта.

– Меня накажут за опоздание. Посадят на гауптвахту.

– Так тебе и надо!

– Упрячут в крепость, в каземат.

– Очень хорошо. Там ты не сможешь обольщать глупых девиц и наивных женщин.

– Меня разжалуют.

– И поделом.

– А потом сошлют в какую-нибудь колонию, на острова.

– И прекрасно. Там тебе, негодяю, и оставаться на веки вечные.

– Мне отрубят голову.

– О, с каким наслаждением я бы сделала это сама!

– Как Юдифь в Писании?

– Она очень правильно сделала. Так нужно поступать со всеми мужчинами.

– Неужели ты так жестокосердна?

– Все изменщики достойны казни. Нужно издать такой закон. Изменил той, в любви которой поклялся, – и голову с плеч долой.

– И ты не пощадишь меня?

– Пощадить тебя? Да ни за что! С какой такой стати ты надеешься на пощаду?

– Но ты ведь любишь меня?

– Я? Да нисколечко! Да ни за что на свете! Ненавижу тебя, негодника! Он, видите ли, явился! Обрадовал! А каково мне было, когда ты сбежал? Видеть не могу тебя, обманщика, убирайся с глаз моих!

– Ты гонишь меня?

– А ты и рад? Готов улизнуть? Нет, второй раз тебе это не удастся. А если попробуешь – не сносить тебе головы.

– Я не заслуживаю такой жестокости.

– Не заслуживаешь? Изменник!

– Разве я изменял тебе?

– Наглец!

– Милая, я верен тебе и люблю только тебя одну с тех пор, как ты подарила мне свой первый поцелуй, помнишь, в парке… И после первой нашей ночи мое сердце принадлежит только тебе.

– Врёшь, – с замирающим сердцем едва выдохнула Жоржетта. – Ты страдал без меня? – с искренним участием спросила она.

– Конечно, – вдохновенно ответил Мишель, – как же я мог не страдать?

– Врёшь, негодяй! – Жоржетте показалось, что она уловила в его голосе скрытую насмешку.

– Я не знал, что мне делать, как жить без тебя…

– Ты не можешь жить без меня?

– Не могу. Потому и оказался здесь.

– Обманщик… Ты думал обо мне?

– Каждую минуту.

– Врёшь, изменник. Лжец, ты думал только о том, чтобы заполучить приданое Генриетты.

– Да, но любил только тебя, одну тебя.

– И потому ты вернулся ко мне? Потому?

– Конечно. Я вернулся, потому что наш брак заключён на небесах.

– Ах, ты ещё издеваешься надо мной! На небесах ты со мной, а на земле ты с… – Жоржетта запнулась, не желая даже произносить имя соперницы, – со всеми своими… Вон их сколько у тебя! Отвечай: ты любишь меня?! Отвечай немедленно!

– Люблю.

– Больше всего на свете?

– Больше всего на свете.

– Поклянись!

– Клянусь.

– Ну, если ты врешь… Если ты врёшь… Я не знаю, что сделаю с тобой! Какое наказание тебе придумаю… Все муки ада покажутся тебе ничем в сравнении с казнями, которыми я казню тебя, негодяя, если ты вздумаешь, изменщик, ещё раз сбежать от меня… Ты страдал без меня? – продолжала Жоржетта.

– Да.

– И согласен бежать со мной в Америку, как Манон и де Грие?

– Конечно.

– И теперь ты умоляешь меня простить тебя?

– Да.

– Я не прощу тебя никогда… – покачала головой Жоржетта, возносясь на вершину счастья. – И ни за что. Ты самый гадкий негодник. Ты – чудовище. Ты – страшный, ужасный преступник. Я тебя ненавижу и ты достоин самой жестокой казни, если вздумаешь ещё раз скрыться от меня. Ты меня любишь?

– Да.

– Как тогда в парке, когда целовал меня под нашей липой?

– Да.

– Ты меня любишь больше всего на свете?

Мишель, поняв, что этот допрос не прекратится никогда, сбросил с себя простыню и на деле совершенно искренне и очень убедительно, а главное умело, подтвердил то, что не совсем убедительно доказывал перед этим на словах.

Жоржетта поверила оправданиям и уверениям Мишеля – известно, что женщины очень доверчивы и мужчине легко убедить даже самую подозрительную и осторожную из них в том, что он любит её, только её и именно «больше всего на свете».