Текст книги "На штурм пика Ленина"

Автор книги: В. Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Часа через 3 скитаний по горам Джармат опять заметил этих животных. Меня чрезвычайно поразило зрение киргиза, его дальнозоркость и привычка различать предметы на громадных расстояниях. Но на этот раз козлы были далеко в скалах и подойти к ним не было никакой возможности. Пошли обратно в Борджок.

На обратном пути встретили большое стадо уларов – горных индеек, числом до 15, спокойно разгуливающих на лужайке. Мы залегли, сожалея, что не взяли двустволку. Пулей не убьешь эту птицу, хотя по размерам она была не меньше хорошей домашней утки. От нашего винтовочного выстрела они с улюлюканьем и свистом стремительно побежали в гору и скоро также скрылись. А улары, приятные на вкус, составили бы сегодня прекрасный обед. Так кончилась наша неудачная охота, весьма утомившая нас обоих.

Вернувшиеся разведчики рассказали о своих попытках найти дорогу для лошадей и о своих неудачах. Оказывалось, что Саук-Сай в двух местах подходит к самым скалам и таким образом запирает наш путь по правому берегу. На левый же берег его перебраться было делом рискованным. Путь же поверху, в обход этих двух неприступных мест для лошадей был невозможен, так как у реки Каман-Су чрезвычайно крутой спуск, представлявший собой голый цементированный скат, на котором нога не могла держаться; приходилось идти пешком.

«Товарищи, не попытаться ли нам поискать брод через Саук-Суй и до Козгуя-Токая добраться тем берегом», – раз в пятый, вероятно, предлагаю я.

Разведчики накинулись на меня, доказывая невозможность этого предприятия; по их мнению, нечего было рисковать и калечить лошадей. Однако, совсем не улыбалась перспектива идти пешком до Козгун-Токая с большим грузом, да потом еще раз возвращаться в Борджок за оставшимися вещами и продовольствием.

«Ну, может быть, хоть пешком можно пройти низом, а не карабкаться по хребту, дважды поджимаясь и спускаясь с него».

«Да что ты пристал, сказано ведь, что внизу ни прохода, ни проезда нет; я оставил там записку именно такого содержания» – сказал Николаи Васильевич. – «Ну что ж, ладно, пойдем». 16 августа после обеда, нагрузившись каждый килограммов по шестнадцати, если не больше, мы начали подъем на хребет. Все выше и выше поднимались мы по склону, обходя расщелины, гладкие и вместе с тем жуткие осыпи, по которым не было ни малейшей возможности идти. Приятно чувствовать рюкзак за спиной, да еще с таким грузом, после трех недель проезда по железной дороге и верхом на лошадях до Памира. Уж давно хотелось испробовать свои силы и помериться с каким-либо хребетиком, а затем и с серьезной вершиной, пиком Ленина. Скоро я обогнал всех своих спутников; сделав до сотни зигзаговых петель, я достиг плато, по которому нужно было идти дальше, уже не делая сумасшедших подъемов, спусков и съезжаний по осыпям. Мои товарищи копошились далеко внизу. Бархаш медленно шел впереди, за ним – Крыленко и оба «мальца». Последним, вероятно, было несколько трудно в первый раз: они были мертвенно бледны, а Арик прямо желтый. Вскоре мы соединились и пошли вместе. Наконец, кончилось в плато, на котором нас встречали и провожали свистки сурков, напоминающие московских милиционеров.

Начало темнеть, когда мы достигли спуска в долину реки Каман-Су. Бархаш, за ним я, несколько выше – остальные съезжали на ледорубах, так как ноги уже не могли держать на осыпи, от усталости подкашивались и приходилось вместе с осыпью «ехать» на волю случая.

Ночевка, устроенная под навесом группы зеленых деревьев, была прекрасная.

Рано утром перешли в брод реку Каман-Су и сразу же увидели, что Саук-Сай шутить с нами не собирается и хочет извести до конца. Путь был вторично прегражден, и нужно было идти в обход поверху.

Товарищи пошли обратно туда, где они заприметили довольно сносный подъем, я же решил подняться прямо в лоб по одной из расщелин, спускающейся, видимо, прямо с плато. Но я просчитался, и чуть было дорого не расплатился за этот шаг.

Впереди лощина кончилась скоро, но путь к плато преграждали гигантские глиняно-галечные башни, к которым можно было попасть только ползком по острому гребню и по склону башен перебраться на плато. Расстояние скрадывалось хаотичностью расположения скал. Я пополз. Через полчаса уже был около башни, но увы… по склону ее не попасть на плато, – надо было спускаться влево вниз и по осыпи пройти расщелину, направо же глубоко зияла пропасть. Осторожно, вырубив несколько ступеней, я пошел все же по выступу башни, не спускаясь вниз. Наконец, я казался, как червяк, присосавшийся к гладкой скале. Ни взад, ни вперед идти было нельзя. Оставалось одно: соскочить или «съехать» в лощину, распластавшуюся передо мной в 10-12 м. Ноги дрожат. Слабость чувствуется даже в кончиках пальцев; голова от напряжения начала кружиться, а тяжелый рюкзак все давил и давил.

Я решил не оставаться здесь одному среди этих скал. Сел и пополз; к концу спуска в лощину развил большую скорость. Руки сбиты в кровь, юнгштурм порван, но я был цел, хотя и без сил.

На плато, расстелив на траве спальный мешок, я лег отдохнуть. Мысль о том, как бы остальные не прошли мимо, не давала мне покоя. Так я пролежал около часу, подняв кверху ноги. Силы вернулись, и я хотел уже идти дальше, но в этот момент заметил поднимающихся сюда остальных товарищей.

Спустившись к реке Чекманташу, у зеленой рощи решили сделать привал. Но надо было спешить, так как скоро вода в реке будет прибывать и нам труднее будет ее переходить. Ущелье Чекманташа, грозное, стиснутое скалами, нависшими прямо над рекой, и круто поднимающееся, уходило ввысь.

В долине Чекманташа нас удивила находка Стаха Гонецкого. Он нашел большой французский каблук от дамской туфельки. Кто здесь был, кому принадлежит этот каблук, – это для нас осталось загадкой. Чекманташ сравнительно легко был перейден, правда, немного запутался Стах, взяв неправильное направление. Скоро он был вызволен из реки, и мы пошли дальше.

Широкая песчаная долина Саук-Сая была дальнейшей нашей дорогой. Часа в 3 мы уже обедали. Вскоре после обеда достигли места, где слева по течению реки из бокового ущелья в Саук-Сай впадал приток Быле-Ули. Дальше Саук-Сай назывался почему-то Саук-Дарой, которая брала начало уже с самых ледников пика Ленина.

К концу дня все выбились из сил. Мы знали по рассказам киргизов, что Козгун-Токай – это большая зеленая лужайка с рощей, и нам каждый зеленый участок, видневшийся впереди, казался раем – Козгун-Токаем. Выбиваясь из последних сил, мы стремились к нему. Приходили и – увы. Одна-две березки и клочок травы – это не Козгун-Токай.

Эти своеобразные миражи окончательно измотали нас. С трудом добрались до места, где на противоположном берегу реки был расположен настоящий Козгун-Токай. Но Саук-Дару не перейти. Она бежит здесь в 2 русла и чрезвычайно многоводна и бурна.

Ходившие вперед разведчики выяснили, что в 1 км от нашей остановки, в Саук-Дару впадает река Козгун Су, перейти которую без лошадей едва ли удастся.

На следующий день мы должны были опять разделиться. Крыленко и Бархаш отправились для расследования путей дальше, а я с остальными товарищами должен был вернуться обратно в Борджок за оставшимся грузом. С не особенно приятными перспективами завалились все спать.

Перед прощанием на другой день я опять просил у Крыленко разрешения попытаться провести лошадей и на них переправить весь груз. Но опять, как и в первый раз, получил запрещенье по старым мотивам. Пошли.

Опять промелькнули виды Чекманташского ущелья, плато, лежащего между Чекманташом и Каман-Су, и, наконец, мы перед подъемом после переправы через Каман-Су.

Подъем, по которому мы прошлый раз «съезжали», сейчас казался еще круче. То ли крутизны его, то ли просто вера, что существуют другие, более легкие пути, подсказали мне, что надо идти берегом и пытаться пройти низом до Борджока.

Джармат и «мальцы» стали возражать против этого предложения. Джармат твердил все время одно и то же: «Яман-су», «Яман-су», – там никак не пройти. «Мальцы» тоже говорили, что рисковать совершенно незачем, а нужно идти старым путем поверху. «Миша-отшельник», наоборот, поддержал меня. Мы решили идти вдвоем, за нами, однако, пошел и Джармат, а «мальцы» остались ждать нашего знака, если мы найдем путь, или нашего возвращения, если такового не окажется.

Берег усеян громадными камнями, среди которых приходилось пробираться, иной раз прыгать, уподобляясь горному козлу. Там, где вода подходила близко к берегу, приходилось лезть по осыпи. Через полчаса достигли отвесной скалы, к которой прибилась река. Но по отвердевшей осыпи, спускающейся прямо к воде, мы заметили едва пробивающуюся тропинку, вероятно, сделанную кийками. Разработав эту тропу ледорубами, мы вышли на последний выступ, на котором также имелась маленькая выемочка в роде тропинки, и перед нами был раскинут берег Саук-Сая, зеленая джайлау и ивовые кустарники, а невдалеке на возвышенности и сам Борджок.

Разработав всю эту тропу как можно лучше, мы уже все вместе перешли этот опасный, по Крыленко непроходимый, путь и были на широком берегу Саук-Сая. Перед самой скалой мы заметили пирамиду, сложенную из камней, и к ней прикрепленную записку, которая гласила: «Дальше ни проезда, ни прохода нет», подписана она была – Н. Крыленко. Через полтора часа мы были в Борджоке. Открытый таким образом путь давал возможность не делать очень трудного и длинного подъема и пути поверху и сократить и три раза время, потребное для прохода от Каман-Су до Борджока.

В Борджоке мы нашли много людей, а на джайлау паслось десятка два лошадей. Сюда приехала топографическая группа из 3 красноармейцев во главе с т. Герасимовым. Кроме них, здесь было 5 человек киргизов-носильщиков и Семен – комендант Борджока.

Товарищ Герасимов сообщил, что вся геологическая группа после работ на Танымасе, с преодолением огромнейших препятствий на пути вернулась в Джургучак и должна будет пойти следом за нашей группой с разведочными работами по золоту. Мы в свою очередь сообщили, что на лошадях проехать в Козгун-Токай нельзя, а нужно идти пешком. Выход назначили на 20 августа утром.

До Каман-Су пошли «Никитинской дорогой», как назвали «мальцы» наш вчерашний путь. Сейчас нас двигалось в Козгун-Токай 12 человек. Герасимовская группа и сам он несли свое геодезическое снаряжение и продовольствие. Киргизы-носильщики, руководимые Джарматом, несли крупу, консервы и часть снаряжения. «Мальцы» тоже были нагружены достаточно и все время отставали.

Но в мой рюкзак, видимо, пошло все, что не ушло к другим. Груз за моей спиной значительно превышал 20 кг.

Не доходя до Чекманташа, Джармат и еще 2 киргиза заметили сурка, при виде нас бросившегося к нам навстречу. Джармат понял, что он ушел далеко от своей норы и сейчас спешил к себе домой. Быстро найдя глазами нору сурка, он достиг ее и стал ждать. Не успел сурок нырнуть в нору, как нога, обутая в альпинистский ботинок, придавила его. Другой киргиз привязал за ногу сурка бечевку и вытащил его из норы на лужайку. Сурок, весьма солидных размеров и, видимо, солидного возраста, вдруг кинулся на киргиза, державшего бечевку, и впился зубами ему в ботинок. Но товарищи спасли ботинок и ногу, и скоро скрученный сурок лежал поверх палатки на спине Джармата. Пронзительно дикий вой, похожий на плач маленького ребенка, разнесся по плато и известил его жителей о трагедии. В ответ раздались тревожные свистки милиционеров-сурков, но мы были уже у Чекманташа.

К вечеру 20 августа, утомленные до чрезвычайности, мы оказались на оставленной в прошлый раз базе. Крыленко и Бархаша не было, хотя они в этот день должны были быть здесь и ждать нас. На следующий день мы пошли исследовать реку Козгун-Су. Желтые скалы – признак наличия россыпей золота,– заявил тов. Герасимов, увидя желтые ворота ущелья, из которого стремительно выносилась бурная река Козгун-Су. На противоположной стороне высилась отвесная стена в 80 м. Само ущелье очень живописно. Говорят, что по ущелью Козгун-Су можно подойти к подступам пика Ленина с западной стороны. Но идти исследовать этот путь сейчас не было никакого смысла. Надо ждать разведчиков, пирамиды которых видели на этом берегу Козгун-Су. Пошли обратно в лагерь. В лагере народу прибавилось. Пришли двое из геологической группы. Они так же, как и Миша-отшельник имеют непреодолимое желание лезть с нами на пик Ленина. Ладно, ждите начальника. Но начальник не явился и 21-го. Это уже вызвало некоторое волнение у всех, и мы решили, если они сегодня ночью не придут, завтра рано утром отправить спасательную группу на розыски разведчиков. Утром, в 9 час, Крыленко и Бархаш вернулись в лагерь живыми и здоровыми, правда, немного похудевшими и с выражением большого уныния на лицах.

Вывод их разведки был ясен и прост и в то же время безотраден до чрезвычайности. Они, купавшиеся и сбитые в кровь при переправе через Козгун-Су, дошли до поперечного ледника и убедились, что здесь без лошадей не справиться. Надо обязательно переправляться на левый берег Саук-Дары, иначе ледник, лежавший поперек долины, не преодолеть. С этими выводами они пришли удрученные к нам в лагерь.

«Лошади, только лошади вывезут нас из создавшегося положения». И Крыленко объявил:

– «Товарищи, кто хочет взять на себя ответственное и важное для экспедиции поручение?».

Все насторожились. – «Кто хочет отправиться в Борджок и переправить сюда лошадей?».

Скоро сколотилась группа в 5 человек, которая под командой «бывалого памирца», красноармейца Нагуманова, тотчас отправилась в Борджок. Из нас никого не отпустили, так как мы должны были собраться с силами перед восхождением.

И каково же было наше удивление, когда 23-го к обеду из-за бугра выехал целый отряд кавалеристов на всех наших и герасимовских 17 лошадях.

– Лошади, лошади! Как проехали? Где проехали? – с радостью набросились мы с вопросами на седоков, которые важно с винтовками за плечами подъезжали к нам.

– «Очень просто, нашли брод около Джургучака и здесь, после Чекманташа». – «Браво, браво!».

Путь к пику Ленина был открыт.

Радостные, мы в то же время злились на себя, что не рискнули, а столь много испытали – одни в бесплодных, ни к чему не приведших разведках, другие – в трудном и никчемном перетаскивании с Джургучака большого груза, когда все могли на лошадях со всем продовольствием и снаряжением быть уже давно в Козгун-Токае, а может быть, даже уже на льдах. Ведь, не может же быть, чтобы за эти 6 дней вода так убыла, что они проехали свободно: вероятно, и тогда – 16 августа мы все-таки с некоторым риском могли бы переправить лошадей. С радостью выслушивали мы последние приказания Крыленко, уезжающего в Джургучак к начальнику геологической группы Д.В. Никитину: «Выступление на пик Ленина назначить на 25 августа. Под ответственность В. Никитина весь лагерь должен быть переправлен на тот берег в Козгун-Токай. Топографам немедленно приступать к работе»… И он уехал, опять с Бархашом, обратно к геологам.

К вечеру этого же дня, после моей с Семеном разведки и определения брода и места для базы, весь лагерь с вьюками тронулся к Саук-Даре, чтобы переправиться на противоположный берег.

Саук-Дара была глубока, с сильным течением. Мне вспомнились треволнения, испытанные мной на реке Мук-Су; но Саук-Дара, имея всего один неширокий рукав, уже не была большим препятствием. Семен едет впереди. За ним Джармат с лишней лошадью на поводу, потом Стах, я, Арик и остальные. Семен и Джармат уже на берегу, а Стах почему-то замешкался и взял неправильное направление. Его лошадь всплыла. Он вскрикнул. Мой «Варвар» увидел всплывающий круп Стаховой лошади и поплыл, несмотря на то, что я чуть не разорвал ему губу, направляя на правильный путь. Я крепче сжал коленями бока лошади, не выпустил повода опередившей меня моей вьючной лошади и отдался воле случая. Править здесь невозможно. Надо доверяться целиком лошади, на которой ты сидишь. Вьючная лошадь натянула повод. Вьюки ее всплыли. Вода переливает через мое седло. Боюсь, чтобы не перевернуло; тогда винтовка, намокшее платье не дадут мне возможности всплыть. Но все хорошо, что хорошо кончается. Вскоре лошади вскарабкались на крутой берег, и мы были на суше. Все имущество экспедиции переправили благополучно. Получилась небольшая заминка с двумя баранами. С трудом перекинули веревку с правого на левый берег; и столкнули баранов, привязанных на ней, в воду. С жалобным блеянием они, прижавшиеся друг к другу, были подхвачены течением воды, достигшей уже максимального подъема, и поплыли. Жир должен был держать их на поверхности воды, но видны были только головы, а потом ноги одного, другой же оторвался и стремительно уносился течением вниз.

Семен поскакал за ним вдоль берега и скоро привел его в лагерь на Козгун-Токай.

Место, выбранное для лагеря, было действительно прекрасно. Большая, в несколько сот квадратных метров площадка, покрытая зеленью, травой, даже откуда-то взявшимся здесь чесноком и ивовыми кустами. На травянистой лужайке, среди ивовых зарослей были раскинуты все палатки нашей группы.

Это место в дальнейшем было нашей основной базой и здесь же, несколько позднее, стали лагерем геологи. Высота Козгун-Токая над уровнем моря – 3200 м.

С приездом Крыленко и Бархаша от геологов мы начали готовится в неведомую дорогу. Топограф Герасимов 3 дня интенсивно работал со своим теодолитом, начиная наносить на карту все прилегающие к долине ущелья с бурными реками, хребты с большими и малыми вершинами и самую долину Саук-Дары. Геологическая группа также уже начала свое продвижение вверх по Саук-Саю, исследуя по нашему пути долины и боковые ущелья, и должна была быть в Козгун-Токае через 10—12 дней. Прекрасно было отдохнуть в Козгун-Токае после всего пережитого.

Широкая каменистая долина Саук-Дары лежит между двумя хребтами, идущими, видимо, от пика Ленина или являющимися его последними отрогами. Иные вершины обоих хребтов покрыты белыми чалмами снега, видны черные вкрапления выступающих скалистых вершин. А несколько ниже зеленеет роскошное плато Джайлау; еще ниже раскинулся живописный Козгун-Токай.

Здесь последние дни большое оживление. Крыленко охотится вместе с зоологом Шеллем, Бархаш занимается по хозяйству, а «мальцы» исследуют Козгун-Токай.

Они нашли куски марли, банки от консервов, от шоколада и прочие отбросы с этикетками заграничного происхождения, свидетельствовавшие о том, что годом раньше нас здесь отлеживались помороженные на пике Ленина немцы-альпинисты.

ШТУРМ ВЫСОТ

Как ни прекрасно было нежиться в зелени Козгун-Токая, надо было все-таки спешить со сборами и выступать дальше и выше, туда, где ждали нас неизвестность, море фирна и «вершиночка».

Наконец, 26 августа, часов в двенадцать, в яркий солнечный день отряд в 14 всадников покинул Козгун-Токай, взяв направление на восток к ледникам.

Всадники-альпинисты сменили здесь винтовки на ледорубы, а за спиной каждого висел рюкзак с грузом и притороченными сверху спальными мешками и кошками. Всадники-топографы везли на себе все геодезическое имущество, составлявшее также не малый вес.

Киргизы – их было 3 – ехали на вьючных и вели еще по одной вьючной лошади. Вьюки были своеобразные. Две лошади были нагружены сухими дровами, другие продовольствием и снаряжением альпинистской и топографической групп. И, наконец, двое сопровождавшие нас, Семен и «химик» замыкали отряд. Они должны были вернуться с лошадьми обратно в Ковгун-Токай и ждать нашего возвращения. Радостное настроение охватило всех, даже «насквозь методичный» Бархаш мурлыкал себе под нос «Цыганскую» или «Тореадора».

Сбоку бурлила Саук-Дара, но мы уже не боялись ее и поплевывали в ее мутные воды с высоты своего седла. Но скоро Саук-Дара опять прижала нас к скале и, видимо, в последний раз, не пропустила вброд. Пришлось битых 2 часа делать ледорубами дорогу для лошадей по осыпи в обход реки.

Наши разведчики вдруг остановились и приказали остановиться всем остальным. Альпинисты галопом направились в обход небольшого гребешка, вдававшегося в долину и закрывавшего ее впереди. Выехав на середину долины, сразу осадили лошадей перед открывшимся совсем близко массивным ледником, сползающим слева и запирающим долину. Все по команде выстроились в шеренгу и салютовали ледорубами первым льдам. А ледник был, действительно, величественный. Он сползающими моренами высился над долиной, матовый, кое-где покрытый грязью, увенчанный наверху белоснежными гигантскими иглами, игравшими в лучах заходящего солнца всеми цветами радуги. Высота его над долиной была 100—120 м.

Перед самым ледником мы остановились на ночлег. Место было хорошее, но последнее, имеющее дрова. На утро погода немного испортилась. Над ущельем, садясь на вершины хребтов, нависли тучи. Солнца не было видно. Дул ветер, и слякотный мелкий дождь покрыл долину, как туманом. Но мы все решили ехать дальше.

Переехав два раза Саук-Дару под самой стеной ледника, который оставил в этом месте довольно широкий проход, мы выехали в раскинувшуюся долину за ледником.

«Первый поперечний ледник» – таково теперь имя этого ледника.

Двигаясь дальше по левому берегу реки, усыпанному большими остроконечными осколками камней и галек, мы скоро опять уперлись в ледник. Дальше на лошадях проехать было невозможно, и, переправившись на правый берег Саук-Дары, мы устроили вторую после Козгун-Токая базу.

Лошади с Семеном, «химиком» и красноармейцем Гизятовым были отправлены обратно в Козгун-Токай.

С Семеном мы отправили последние вести о себе в далекую Москву и стали готовиться к дальнейшему пешеходному пути.

Поднявшийся ветер разогнал тучи, и скоро солнышко, как ни в чем не бывало, уже пекло вовсю, а ночью звездный шатер, раскинувшийся над нами, обещал на завтра хорошую погоду.

Утром все повылезали из палаток. Вид у каждого из нас был ужасный, пыль набилась повсюду: волосы, нос и лицо были покрыты толстым налетом ее; умывшись, мы приняли человеческий вид.

Теперь Крыленко уже работал с краской и кистью над большим полированным камнем, выводя буквы:

«СССР. Памирская экспедиция.

Геолого-топографо-альпинистская группа.

Крыленко – Никитин – Герасимов.

28 августа 1929 года».

Бархаш в это время распределял груз: что взять с собой и что оставить. «Мальцы» пошли в грот ледника, из которого с ревом вырывалась Саук-Дара. Я фотографировал. Герасимов и красноармейцы пошли вперед на ледник для производства своих работ. Все были заняты своим делом. Полное разделение труда.

«Второй поперечный ледник», как мы назвали этот ледник, был значительно меньше первого, но замыкал долину наглухо, и приходилось пересекать его по льду.

Часа через 2 мы все с грузом по 16 кг, а носильщики чуть больше, были по другую сторону ледника, в большой, тянущейся до следующего ледника, равнине. Переправившись вброд через Саук-Дару, мы пошли по ровной лощине, устланной мелкой галькой и имеющей значительный подъем. Два хребта здесь уже были суровее, более грозно наступали на долину и уходили дальше к виднеющемуся впереди хребту, который как бы пересекал и уходил в южном направлении от пика Ленина. Топографическая группа ушла далеко вперед, и ее не было видно. Киргизы носильщики пошли правым берегом Саук-Дары и скоро тоже скрылись за ледником. Бархаш, шедший впереди нашей группы, повел нас левым берегом к левому углу ледника, все время доказывая нам свою гипотезу, что будет легче пересечь ледник, чем идти вдоль по нему, как пошли киргизы.

Скоро мы вступили на этот ледник; своей бугристой поверхностью он уходил далеко и замыкался большим хребтом Зулум-Арт, тем самым, который шел к югу от пика Ленина; ледник же затем круто поворачивал влево по нашему пути, по направлению хребта и уже прямо шел на север к седловине Заалайского хребта. Справа, с юго-востока, также спускался большой ледник, который нам еще не был виден. Мы шли, таким образом, уже по леднику, который назвали «Основным Саук-Сайским ледником».

После долгих скитаний по буграм и котловинам ледника, наконец, все согласились взять направление резко влево, к зеленеющему вдали склону, пересекая как бы по хорде изгиб ледника, образующего здесь полуокружность, и выйти уже на продолжение ледника, спускающегося с севера. К тому же в записках немцев говорилось о том, что они прошли этим же путем, – по их мнению, легким путем. Солнце нещадно палило и жгло отраженными от льда лучами наши лица. Были надеты «консервы» – темно-желтые очки, предохраняющие глаза от действия ультрафиолетовых лучей. Жажда одолевала всех. Мы не знали, когда же кончится этот чертовский ледник, который пришлось пересекать чуть ли не весь. Не успеешь подняться на гребень, как тотчас же приходится спускаться вниз в большую котловину, на дне которой виднеется гладкая поверхность ледникового озера с холодной прозрачной водой или «мельницы», зияющие своими темными пропастями. Иной раз хотелось сесть и «съехать», как мы это делали на осыпях, но зиявшие повсюду трещины заставляли отказываться от этого предприятия, и приходилось медленно и осторожно идти по гребню, ширина которого едва достигала 72 м, а склоны представляли гладкую ледяную поверхность. С этого гребня видно было, как слева (справа по течению ледника) в «Основной Саук-Сайский ледник» спускался большой поперечный ледник, похожий на оставленные нами позади ледники.

Это был «Третий поперечный ледник».

По грандиозности вида и по размерам эти поперечные ледники и особенно «Основной» ледник, по которому нам в дальнейшем пришлось идти около 45—50 км, далеко оставляют позади себя все кавказские ледники – Цаннер, Твибер и др.

Наконец часам к 3, т.е. после долгих скитаний по бугристому леднику, мы достигли его правого берега и пошли по песчаному руслу какого-то небольшого ручейка. Измотавшиеся этим переходом, мы остановились на обеденный привал: съели черной икры, сухарей с холодной водой и, наверное, все бы с удовольствием уснули, но тут заметили работающих впереди Герасимова, Нагуманова и Сухотдинова – наших топографов, и подходящих сзади киргизов-носильщиков, которые, видимо, совершенно не торопились.

Бархаш, однако, ухитрился всхрапнуть в своем спальном мешке.

После привала решили пойти кратчайшим путем. Поэтому свернули от ледника влево на север и пошли сначала к некрутому склону; вскоре достигли живописного плато, лежащего как раз в дуге огибающего его ледника.

«Эх, лошадям-то приволье, травы-то сколько», – думалось каждому. Но лошадей сюда привести совершенно немыслимо.

На плато нас приветствуют свистки сурков. Видны были следы кийков.

Хотелось пройти как можно дальше, но все так устали, что с трудом передвигали ноги, и как только начало темнеть, мы на высоте 4300 м раскинули палатки и сварили себе обед. Ночь с вечера была звездная. Ледники, видимые здесь кругом, горели каким-то белесоватым светом, но было не до красоты, все хотели спать.

Утро встретило нас неожиданностью. Если вчера было тепло и сверкали звезды, то утром лагерь был засыпан только что выпавшим снегом. Мы с Крыленко спали в спальных мешках около палаток. Я проснулся первым и долго не мог понять, где я и что со мной. Разобравшись, в чем дело, я разбудил Николая Васильевича, с головой засыпанного снегом.

Но через какой-нибудь час солнце согнало снег.

Сегодня киргизы и один красноармеец должны были вернуться на базу ко «второму поперечному леднику», забрать оставшиеся там продукты и часть дров и к вечеру этого же дня придти обратно на базу 4300 м . В то же время мы рассчитывали подняться до 6000 м , а оттуда я и оба «мальца» должны были спуститься на 4300 м и с оставшимися товарищами и грузом подняться наверх на 5000 м , где Крыленко и Бархаш предполагали остаться для разведки дальнейшего пути по леднику.

Приняв этот план, мы двинулись, каждая группа в свою сторону. Сухотдинов и киргизы – вниз, а мы – Герасимов, Нагуманов и пятеро альпинистов – вверх.

«Основной Саук-Сайский ледник» шел дальше значительным подъемом к седловине Заалайского хребта и принимал в себя с обоих хребтов отрогов Заалая множество ледников, спускающихся то спокойно и плавно, то образуя хаотические нагромождения льда, то просто отвесной стеной.

Внизу, там, где «Основной» ледник поворачивал на запад, он упирался в тот самый ледник, который спускался с юго-востока, с южного хребта Зулум-Арт. Седловина ледника, по всем предположениям, служила перевалом в Памирскую пустыню, к озеру Кара-Куль, в долину реки Кара-Джигли. Так ли это или нет – нам не удалось выяснить.

Виднеющийся перевал мы назвали Кара-Джиглинским, а сам ледник – «Южным».

Дальнейший наш путь лежал по узкому каменистому руслу ручейка в непосредственной близости ледника. Ледник гигантскими иглами и пирамидами виднелся над нами справа, а крутой обрыв плато – слева. Приходилось выбирать путь «на ура». Скоро ручеек совершенно исчез, и мы потеряли русло, служившее нам дорогой. То и дело мы останавливались перед вдавшейся в обрыв берега частью ледника; приходилось карабкаться по морене или идти в обход или в лоб по обрыву.

Часам к 3 окончательно выбились из сил. О пяти тысячах и сегодняшнем нашем возвращении уже никто не думал. Вскоре расположились на берегу небольшого моренного озера. Закусили сухариками и икрой, запили все той же холодной водой и после короткого привала пошли дальше. Через полчаса пути достигли места, где пройти вперед не было ни малейшей возможности. Крутая осыпь, по которой то и дело скатывались камни. Ледник здесь образовал громадную котловину, в которую еще можно было при помощи веревки спуститься, но никак нельзя было преодолеть крутой ледяной стены, чтобы попасть на другую сторону котловины, загородившей нам путь. Идти по выемке осыпи было бессмысленно; можно было быть вполне уверенным, что при переходе по ней не обошлось бы без жертв.

Оставался один выход: «Лезть на стенку».

Надо было подниматься по осыпи и над крутым обрывом, где осыпь была несколько тверже, сделать тропу. Полезли. Бархаш начал рубить ступеньки, но взял слишком высоко, и ему пришлось спускаться вниз на вырубленные Нагумановым ступеньки. Крыленко почему-то решил обходить это место хребтом, гребень которого ему показался близким, и он лез все выше и выше. Мы были уже на другой стороне осыпи, когда он сверху жалобно закричал: «Ребятки, анероид оторвался». Но у каждого лицо было покрыто мертвенной бледностью, ноги дрожали от напряжения и каждый, вероятно, думал: «Черт с ним, с анероидом. Надо было беречь. Да и другой есть, – неважно».

Николай Васильевич, видя нашу неохоту идти к нему, скатился на ледорубе вниз, опять поднялся и вскоре был с нами. Вместо анероида он принес стекла барометра и коробку с циферблатом анероида, показывающего давление больше 8000 м. Вид у Крыленко был, пожалуй, не лучше, чем у всех нас, но он бодрился и все твердил, что надо идти и идти, все выше и выше. Вскоре в защищенном от ветра местечке, у берега большого ручья, вблизи ледниковой стены, похожей на кремлевскую своими колоннами и башнями, на высоте 4600 м была объявлена остановка и постоянная база, где решили дневать.