Текст книги "Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 4)"

Автор книги: В. Коковцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Мне было особенно жаль не видеться с германским консулом, потому что он, видимо, просто избегал встречи, а на самом деле именно с ним и всегда идущим с ним рука об руку американским консулом у железной дороги были самые острые отношения, осложнения и без того сложный вопрос об организации городского общественного управления, который и после того доставил мне не мало хлопот, да кажется так и не был окончательно разрешен до наступивших потом событий революционного времени.

Несмотря на все мои попытки, я так и не виделся с германским консулом, о чем, впрочем, меня даже предупредил и японский консул, сказавши в присутствии Генерала Хорвата с улыбкою, что он "настолько болен", что едва ли выздоровеет до моего отъезда.

Вся церемония с представлениями затянулась необычайно долго, и только часа два спустя я мог покончить ее и отправиться в церковь на торжественный молебен.

Весь длинный путь от вокзала до Николаевского собора (в сущности небольшой, но хорошо украшенной внутри церкви был занят сплошною толпою народа, видимо, непривыкшего к подобного рода зрелищам. Войска Харбинского гарнизона из пограничной стражи и железнодорожной бригады, стояли шпалерами по обеим сторонам, встречая меня везде маршем пограничной стражи. Духовенство всех православных церквей {384} Харбина служило молебен, а царское многолетие после окончания его сопровождалось звуками народного гимна, сыгранного хором трубачей, выстроенных у самой церкви, и окончание гимна было покрыто громовым "ура" огромной толпы, подошедшей к церкви, и сопровождало меня до самого вокзала, куда я вернулся в свои вагон на самое короткое время, чтобы снова выехать в город для ответных визитов консулам и всем важным начальствующим лицам в Харбине. Сравнительно долго я задержался только у японского консула, который сообщил мне, все, что он знал о приезде Князя Иго и о том, что сделано им для встречи и размещения во время пребывания его в Харбине.

О встрече Князя он оказал мне только, что решительно все согласовано им с Генералом Хорватом, который оказал ему величайшую помощь в этом деле, настолько, что он не считает нужным беспокоить меня чем бы то ни было, так как за три дня с полученного им извещения о времени прибытия Князя Ито он успел сделать все необходимые распоряжения во всем, что касается приема Князя японской колонией, а в отношении приема русских депутаций Генерал Хорват обещал, что будет соблюден тот же порядок, который только что был применен по отношению к встречи меня и дал такой блестящий и образцовый результат.

Консул был озабочен только неизвестностью, согласится ли Князь оставаться в железнодорожном вагоне или предпочтет поместиться в гостинице, так как его личная квартира недостаточно для того удобна, но что он, на всякий случай, приготовился выехать с женою в гостиницу, чтобы предоставить Князю занять все его помещение. Я советовал ему поддержать мое предложение, оставаться в вагоне, сказавши, что все уже приготовлено к тому, чтобы вагон Князя Ито был поставлен рядом с моим, и даже будет обеспечено внутреннее между нами сообщение, чтобы избавить Князя от необходимости выходить наружу при наступившем холодном времени.

Вернулся я к себе из объезда почти всего сильно растянувшегося города только после пяти часов и был настолько утомлен, что отказался от обеда и просидел один до восьми часов, когда, должен был приехать ко мне Генерал Хорват со своими старшими сотрудниками, чтобы условиться обо всех подробностях приема Князя Ито, составить расписание обедов и завтраков для него при участии разных представителей китайской и нашей администрации и передать его консулу Каваками {385} для представления на цензуру Князю, после того, что выяснится время его пребывания в Харбине и личные его, в этом отношении, желания.

Генерал Хорват передал мни, что он полагает самым правильным принять для представления Князю Ито китайских властей, которые уже заявили ему о непременном их желании встретить его, так как они встретили меня, а также всех представителей русских учреждений и городского общественного управления – все те распоряжения, которые были выработаны для встречи меня и вполне удались. Он разослал даже всем приглашенным такие же именные приглашения, какие были разосланы для меня, и те же офицеры гарнизона, которые принимали прибывающих по приглашениям, повторят ту же обязанность и для этого дня. Он думает, однако, что число лиц будет меньше, хотя все любят зрелища, потому что вторник – день рабочий и в особенности из многочисленных городских представителей немалое количество не сможет приехать.

Но в отношении японской колонии думал сначала просить консула дать ему список лиц, которых он считал бы нужным пригласить на встречу, с тем, чтобы и эти приглашения были разосланы от железной дороги, с тем только, чтобы консул взял на себя и на избранных им лиц проверку и надзор за прибывающими. С такою мерою, однако, консул не согласился.

Он думает, что наплыв желающих из японской колонии видеть самого известного из японских государственных людей будет так велик, что разослать именные приглашения будет просто невозможно, без опасения обидеть многих желающих и притом самых почтенных людей. Если бы Хорват даже настаивал да этом, то ему пришлось бы протестовать против такой меры, потому что она вызвала бы только бесконечные жалобы, которые обрушились бы на него и могли бы дойти и до Правительства и вызвали бы неудовольствие на то, что он не сумел оградить интересов японской колонии в таком исключительном случай, как возможность выразить дань уважения своему знаменитому гражданину, впервые посещающему Манчжурию, где число японцев так велико. Он предложил взамен того вовсе не рассылать никаких приглашений для японской колонии, а предоставить ему, как консулу, допустить на перрон жел. дороги всех лично ему или его сотрудникам известных японцев, – под его личною ответственностью и от {386} вести для размещения колонии особое место, достаточно обширное и совершенно отдельно от русских депутаций, с тем, чтобы сначала были приняты все русские депутации, конечно, после китайских официальных лиц, а затем, Князь Ито был бы принят им, консулом Каваками, как бы на японской территории. Он предложил даже избранное им наиболее для того удобное место, а именно – в конце перрона, перед тем местом, у которого будет поставлен мой вагон, с тем, сказал он, чтобы после окончания всего приема Князь Ито мог бы пройти прямо в мой вагон для посещения меня, как бы с ответным визитом на мое посещение тотчас по его прибытии в Харбин.

Генералу Хорвату все предложение показалось настолько правильным и логичным, что он принял его без всяких оговорок, обещал сегодня же доложить мне и не сомневается я в моем согласии. Он просил только консула, для порядка, написать ему об этом, в ответ на полученное им уже от него письмо с просьбою об именном списке, что тот тотчас же и исполнил, и письмо это находится у него в деле.

Я нарочно останавливаюсь так подробно на этом вопросе, потому что последующие события более, чем достаточно, оправдывают такое подробное изложение.

Весь следующий день ушел у меня на продолжение разъездов днем от 4 – 7 часов и на длиннейшее утреннее заседание в управлении Китайской Восточной дороги, для направления целого ряда дел большого калибра. Я опасался, что пребывание Князя Ито отнимет у меня немало времени, и спешил сделать до него все, что было возможно.

Вечером я настолько устал, что (отказался от всех сделанных мне приглашений и остался у себя в вагоне вдвоем с Е. Д. Львовым, набрасывая заметки обо всем, что осталось в виде впечатлений от последних дней. В вагоне же мы и обедали вдвоем.

Перед тем, чтобы лечь спать перед утомительным завтрашним днем, я пригласил Е. Д. Львова выйти на вокзал, подышать морозным воздухом и полюбоваться чудесным лунным освещением. Ночь была, действительно, удивительная. Было около 10 градусов мороза, но тихо и совершенно безветренно.

Мы более часа гуляли по вокзалу, со всех сторон окруженному высоким забором и станционными зданиями. Не было ни души кругом нас, если не считать двух часовых у моего {387} вагона, от которых пограничное начальство никак не соглашалось освободить меня, несмотря на все мои просьбы.

Во время нашей прогулки мы остановились, между прочим, перед окнами залы 3-го класса, которая и ночью была ярко освещена ацетиленовыми фонарями сверху потолка. Было светло, как днем, столы и стулья были составлены к середине залы, пол чисто вымыт, и мы даже посмеялись, что следовало бы пригласить заведующего контролем дороги, постоянно упрекающего дорогу в больших расходах по содержанию зданий в чистоте, чтоб он мог сделать, и притом не без основания свои контрольные замечания. Это ничтожное с вида обстоятельство сыграло на следующий день свою и притом немалую роль.

Утром 13-го октября я встал очень рано. Ожидалось прибытие поезда с Князем Ито ровно в 9 часов.

С 7-ми ч. вокзал стал заполняться публикою. Весь угол около моего вагона буквально кишел японцами, которых размещали чины консульства. Консул Каваками подошел ко мне еще раз благодарил меня за то, что я согласился с его предложением относительно приема Князя Ито японскою колониею.

За калиткою, ведущей с перрона в город, стояла густая толпа японцев, из которой чины консульства, по-видимому, с большим вниманием выпускали группами и по одиночке людей на вокзал, указывая им место, где каждый должен стоять. Порядок казался мне образцовым. Поговоривши с консулом и не желая мешать ему, я пошел к тому месту, где должен был остановиться вагон Князя Ито, поговорил через переводчика с китайскими Даю-Таями, которые тут же просили меня назначить день для посещения их мною, при чем Ли на этот раз перешел сам на русский язык и спросил меня не предпочитаю ли я отложить мой визит до отъезда Князя Ито, так как, несомненно, я буду очень занят во время его пребывания в Харбине, и мы тут же условились, что я сообщу им через Ген. Хорвата, как только выясню сегодня же, все вопросы, связанные с приездом японского посла. Затем мы условились о самой процедуре представления в том смысле, что я буду просить Князя Ито принять, прежде всего, почетный караул, как только он переговорит с китайскими сановниками и примет Ген. Хорвата, командира Корпуса пограничной стражи и Начальника Заамурского Округа, Генерала Чичагова, и уже после принятия почетного караула начнется прием им всех представляющихся.

{388} Ровно в 9 часов, как было назначено по расписанию, подошел поезд. Как только он остановился, я вошел в салонный вагон, в котором, стоя у стола, ждал меня Князь Ито и обратился ко мне со словами привета, тотчас же переведенными мне на хороший французский язык одним из спутников, Танака, занимавшим потом должность Начальника Южно-Манчжурской жел. дороги. Он сказал мне, что когда в Японии. стало известно, что я предполагаю прибыть в Манчжурию для осмотра Китайской Восточной дороги, состоящей под моим административным надзором в Японии возникла надежда на то что я продолжу мое путешествие до Японии и войду в личное соприкосновение со страною, (которая понимает как важно для нее самое искреннее сближение с Россиею, с которою не должно быть более никаких недоразумений в будущем.

Правительство его страны радовалось возможности принять меня и выразить в моем лице не только свои чувства к великой стране, но и показать, насколько она ценит то чувство справедливости и даже государственной мудрости, которое я проявляю во всех случаях, когда мне приходится разрушать вопросы, близко затрагивающие интересы обеих стран. Поэтому, когда к великому огорчению правительства выяснилось, что неотложные дела моего ведомства и та сложная работа, которая лежит на мне, лишают меня возможности пойти навстречу этого желания, – у правительства Его Величества Микадо возникла мысль приветствовать меня хотя бы на территории Манчжурии, где наши интересы соприкасаются так тесно, и он, Князь Ито, был счастлив, несмотря на это годы и плохое состояние здоровья, принять это поручение и иметь удовольствие войти в непосредственное сношение с русским сановником, которого знает Япония и высоко ценит его за его деятельность па пользу своей родины.

Я ответил князю Ито, что я глубоко смущен тою высокою оценкою моих трудов, которую я только что выслушал из уст сановника, снискавшего себе совершенно исключительное уважение далеко за пределами своей страны. Мне принадлежит, сказал я, исключительно исполнительная роль в пределах того ведомства, во главе которого я поставлен милостью и доверием моею Государя, и все, что я делаю, все направление сложных дел место обширного ведомства, я делаю исключительно выполняя предуказания и волю моего Государя, и без его решения я не был бы в состоянии осуществить ни одного из тех начинаний, в которых судьбе было угодно дать мне возможность участвовать. Я могу поэтому, по глубокому моему {389} убеждению, заверять его, что я сочту своим долгом довести до сведения моего Императора каждое слово, выслушанное мною, и отнесу к той справедливости и присущему Его Величеству стремлению разрешать все вопросы, затрагивающие жизненные интересы его страны, руководствуясь такою же справедливостью по отношению к тем странам, с которыми Россия желает жить в мире и согласии.

По мере перевода моего ответа приводимого здесь лишь в виде сжатого конспекта, но записанного мною потом по горячим следам, Князь Ито все время делал знаки головою и какими-то гортанными, совершенно непередаваемыми звуками, видимо, выражал свое удовольствие. Когда же я кончил, он сказал мне, смотря упорно в мои глаза, буквально следующее:

"Я уже старый человек и привык много думать раньше, чем выражать мои мысли. Я надеюсь, что мы будем обо многом говорить с Вами, а пока скажу Вам только еще раз, что я счастлив встретиться с Вами потому, что мне кажется, что Вы выражаете свои мысли очень открыто и по Вашему убеждению, у меня тоже нет никакой причины не быть с Вами искренним, и я уверен заранее, что Вы не услышите от меня ничего, что могло бы быть неприятно Вашему Государю или не полезно для Вашей великой страны, которой я желаю самого счастливого будущего и уверен, что она никогда более не встретить Японии против себя".

Присутствовавший при начале нашей встречи консул Каваками говорил мне уже несколько дней спустя, когда Князя Ито не было более в живых, что он сказал присутствовавшим при нашем первом и последнем разговоре, прося их не переводить его слов, что он испытывает такую радость от первого впечатления, что у него совсем легко на душе и ему хотелось бы, чтобы и я испытывал такое же чувство.

С внешней стороны Князь Ито произвел на меня глубокое впечатление: маленького роста с несколько чрезмерно большою головою, он имел уже усталый вид, но глаза его светились ярким светом и точно пронизывали собеседника, а некрасивое, несколько калмыцкого типа лицо было ласково и приветливо и невольно располагало к себе.

Окончивши обмен приветствиями, я просил разрешения Князя Ито представить ему сначала только трех начальствующих лиц по управлению железною дорогою и моих немногих спутников, потом разрешить представить ему почетный {390} караул от войск, охраняющих железную дорогу, как постоянный обычай, соблюдаемый всегда в России – оказывать воинские почести особенно чествуемым лицам, а затем представить ему, по группам, все учреждения, находящаяся в ведении Общества Китайской Восточной дороги и, под конец уже, передать его в руки японского консула, который представит ему всю многочисленную японскую колонию, после чего я буду ждать его у своего вагона с просьбою зайти ко мне для получения его согласия на предположенное распределение по времени или для выслушания его желаний, которые, разумеется, тотчас же будут приняты мною.

На все мои предложения он ответил полным согласием и просил перевести, что он приехал ко мне и только для свидания со мною и отдает себя в мое полное распоряжение.

Мы вышли из вагона. Тут же я представил ему Ген. Хорвата, которого он горячо благодарил за прекрасное передвижение по железной дороге и за все предоставленные ему удобства. Потом я представил Генералов Пыхачева и Чичагова и просил занять место для принятия почетного караула, отводя ему первое место, несмотря на то, что он все настаивал на том, чтобы я его занял, и мы кончили тем, что сели рядом.

Быстро прошла знаменитая по своей выправке и подбору людей 19-ая рота Заамурского Округа пограничной стражи, и потянулась затем довольно продолжительная и утомительная церемония представления отдельных групп и учреждений.

Начальствующие лица называли поименно представляющихся, каждому Князь Ито подавал руку; последними стояли православные священники, непременно желавшие участвовать в приеме.

Когда кончилось на них представление, Князю Ито надлежало перейти к японской колонии, стоявшей совершенно отдельно с небольшим перерывом от русских группировок.

Прежде, чем отойти в сторону, я обратился к Князю со словами: "Позвольте мне передать Вас в руки Вашего консула, который представит Вам Вашу национальную колонию в Харбине, самую многочисленную после русских и китайских подданных. Вы вступаете, таким образом, на Вашу территорию, и мы уступаем Вам все наши права". С тою же кроткою улыбкою Князь Ито горячо и крепко пожал мне руку.

Я собирался было отойти в сторону, чтобы дать ему более свободное место пройти к своим соотечественникам, как в {391} эту самую минуту, около меня, раздалось несколько – три или четыре – глухих ударов, как бы хлопушки, и Князь Ито стал падать прямо на меня. Я не успел поддержать его вполне, и он упал бы на пол, если бы не подбежал следовавший за мною то пятам мой курьер Карасев, который поддержал его вместе со мною. Раздалось еще нисколько выстрелов, толпа ринулась в сторону стрелявшего, адъютант Генерала Пыхачева, Ротмистр Титков, сбил его с ног и сдал чинам жандармского полицейского надзора дороги.

Многие побежали через рельсы дороги, прочь от места катастрофы, и в числе их, я видел как бежали, оба китайские Генерал-Губернаторы, подобравшие длинную свою одежду.

Мы подняли на руки Князя Ито, я взял его под плечи, Карасев за ноги, подошло еще несколько человек, бережно поддержавших кто со мною за плечи, кто за средину тела, и мы понесли его к его вагону, из которого, менее чем за час перед тем, он вышел веселый и улыбающийся.

Когда мы вынесли его в салон и положили на диван, я подложил под его голову кожаную подушку и потребовал доктора. Князь лежал без всякого движения и медленно, едва, заметно, дышал. Казалось, что он уже умер, хотя дыхание было еще слегка заметно.

С другого конца вагона внесли туда же раненого в ногу одного из его спутников – Танаку и мне сказали, что ранен тяжело в ногу и консул Каваками и еще один японский чиновник из свиты Князя Ито.

Вошел доктор, осмотрел раны и сказал, что по первому впечатлению положение безнадежно, так как две раны нанесены в полость сердца и пульса почти не слышно. Кто-то из прибывших с Князем Ито обратился ко мне с просьбою, оставить раненого среди его спутников, которые уже пригласили японского врача. Я вышел из вагона, послал справиться о положении консула, отвезенного в железнодорожную больницу у самого вокзала, и стал, вместе с начальством дороги и моими спутниками, ждать прибытия японского врача и его решения.

Бесконечно долго тянулось время, хотя прошло не более всего 15-20 минут, говорить ни с кем не хотелось, каждый думал свою думу. Пришли мне доложить, что преступник арестован и содержится под усиленным караулом в помещении жандармского надзора на самом вокзале, что допрос его следователем и прокурором окружного суда уже начат, и {392} он назвал свое имя, заявивши, что он кореец, убил Князя Ито совершенно сознательно, потому что, по его распоряжению, как бывшего Генерал-Губерногора Кореи, неправильно были осуждены и казнены члены его семьи.

Вскоре из вагона вышел кто-то из японских спутников и сказал, что Князь скончался. Я вошел в вагон, других никого просили не входить. Тело Князя было положено на раздвинутый обеденный стол. Под головою лежала положенная мною кожаная подушка. Тело лежало одетое в темно-коричневый шелковый халат. Выражение лица было совершенно спокойное и не носило следов страдания. Нисколько человек японцев стояло молча в углу салона в согнутом положении и при моем входе как-то еще ниже склонились.

Поклонившись праху, я вышел из вагона и пошел к себе в вагон, прося зайти туда прокурора окружного суда, как только он освободится. Не успел я дойти до конца платформы, где стоял мой вагон, как меня догнал, не помню хорошенько кто именно, кажется Е. Д. Львов, и сказал, что раненый старший спутник Князя Ито – Танака просит меня войти в нему, так как у него есть ко мне большая просьба.

Я нашел его в одном из отделений того вагона, в котором лежало тело Князя Ито. Нога его была перевязана, и рана найдена доктором серьезною, но не угрожающей жизни, хотя и требующей продолжительного лечения. О самом происшествии он не сказал мне ни слова, но обратился ко мне с вопросом: когда может быть увезено тело Князя, так как ему кажется, что наилучшим решением было бы немедленно отправить его в пределы японского участка жел. дороги, где правильнее ждать распоряжений о возвращении его домой. Не наводя никаких справок, я ответил ему, что тело может быть увезено, когда им угодно, потому что мы не имеем никакого права задерживать его при ясности всего, что произошло, и сознании преступника, а для приготовления поезда требуется очень немного времени.

Ген. Хорват, находившийся тут же, поддержал мои слова и предложил назначить экстренный поезд через час. Прокурор окружного суда и судебный следователь также не встретили никаких возражений и просили только сообщить подробности осмотра тела японским и нашим врачом, которые были между собою совершенно согласны. Я съездил в магазин Чурина, выбрал лучший, который оказался там, металлический венок с фарфоровыми цветами весьма неважного {393} вкуса и достоинства и ровно в половине 12-го утра, в сопровождении того же Генерала Афанасьева, который привез покойного Князя Ито, тело его покинуло Харбин.

Не успел скрыться экстренный поезд из вида, как Генерал Хорват пришел ко мне и заявил, что три корреспондента японских газет, приехавшие вместе с Князем Ито, не выехали из Харбина и настойчиво не только просят, но даже требуют свидания со мною, так как они должны немедленно послать депеши обо всем случившемся в Токио.

Из окна вагона я видел их у самого вагона чуть ли не насильно стремящихся войти ко мне, но их не пускала стража.

Я надел пальто, вышел из вагона, направляясь в больницу справиться о состоянии ран консула Каваками и подошел к ним, чтобы сказать (они плохо говорили по-русски и лучше по-французски), что я приму их тотчас по возвращении из больницы после посещения их консула, и когда они в весьма неприличной и даже резкой форме заявили мне, что печать не может ждать, пока я решусь их принять, я ответил им, также повысивши голос, что они здесь не хозяева, что я и без того оказываю им исключительное внимание, обещая принять их тотчас после посещения их консула, и прошу их, во всяком случае, изменить их тон разговора со мною.

У ворот железнодорожной больницы меня встретила жена консула, принесла мне на плохом английском языке благодарность и за мое желание навестить ее мужа и за тот прекрасный уход, которым он окружен с больнице, и мы вместе с ней вошли в палату, где, лежал Каваками.

Не удаляя жены, он сказал мне, что единственное, что составляет предмет его величайшего горя, это то, что он не убит вместе с Князем Ито, потому что это страшное для Японии несчастье случилось исключительно по его вине. И тут же он повторил с буквальною точностью все, что я знал еще накануне от Генерала Хорвата, относительно его настояний об организации приема и происшедшей об этом переписке.

Он передал мне еще ряд второстепенных подробностей, устанавливающих с полной несомненностью, отсутствие самой отдаленной ответственности железнодорожной администрации в этом прискорбном происшествии и прибавил, что еще сегодня, если только врачи ему позволят, он составить в этом смысле донесение своему правительству и передаст копию Генералу Хорвату.

Я передал ему тут же, какое нападение повели на меня {394} представители японской печати, насколько они были непозволительно невежливы и даже трубы и предупредил его, что, если они сохранят тот же тон и при предстоящей нашей беседе с ними, то я попрошу их удалиться из моего вагона.

Каваками, без всякого моего заявления, выразил намерение пригласить их к себе, как только врачи разрешат ему принять их, и повторить им все, что говорил мне, и даже покажет им свое донесение Министерству Иностранных Дел.

Успокоивши его, как я только мог это сделать, я вернулся на вокзал и нашел у вагона тех же корреспондентов, которых окружала толпа японцев, и их, не без труда, оттесняла от моего вагона, железнодорожная полиция. Следом за мною эти назойливые господа вошли в мой вагон. Я предложил им выждать, пока я напишу три телеграммы в Петербург: Министру Иностранных Дел для передачи по месту его нахождения, так как, я не знал, где находится в настоящую минуту Государь, которого он сопровождал в Его поездке в Италию, Председателю Совета Министров Столыпину и моей жене. И тут не обошлось без столкновения, так как газетные корреспонденты продолжали настаивать на том, чтобы я немедленно выслушал их вопросы и дал на них им разъяснения, а не заставлять их еще ждать, пока я не окончу мои занятия.

Мне не оставалось ничего иного, как сказать им, что от них зависит либо обождать, либо придти ко мне в другой час по моему назначению. Они подчинились, дали мне возможность набросать срочные телеграммы, добавить к ним еще депешу нашему послу в Японии и начать беседу с этими назойливыми представителями печати.

Не стоит приводить всех разговоров с ними. Они начались с прямого обвинения русской власти в полном бездействии, которым только и можно объяснить происшедшее несчастие.

Один из корреспондентов дошел даже до того, что высказал, что Япония сумела бы оградить мою безопасность, если бы вместо Ито, оказавшего мне великую честь прибытием своим для свидания со мною, я сам, как более молодой, чем он предпочел бы посетить Японию, а вот теперь высший сановник Японии, искавший встречи с русским Министром, убит только потому, что отвечающая за порядок на железной дороге русская власть не сумела или даже не захотела oбepечь его.

{395} Опасаясь, что разговоры в этом тоне, могут дойти до очень неприятных размеров, я резко оборвал его, предложивши ему прекратить подобные недопустимые обвинения, которых я не намерен выслушивать, потому что они оскорбительны для русской власти и основаны только на том, что представители печати, ничего не зная, дают место вполне понятному чувству испытываемого ими горя и ищут виновника там, где они его не найдут, не потрудились даже обратиться к своему консулу, который вероятно не меньший японский патриот, нежели они, но разница с ним только одна – та, что он честный человек и не постеснился подтвердить мне то, что он сегодня же пишет своему правительству, излагая ему, что русская железнодорожная власть неповинна во всем случившемся, потому что он, консул, принял на себя всю ответственность за прием Князя Ито и даже письменно просил передать ему лично всю власть за организацию приема.

То же самое он только что подтвердил мне лично и обещал даже передать копию своего донесения своему начальству, ставя открыто на карту всю свою службу и не подражая гг. представителям печати, которые, не рискуя ничем, оскорбляют русскую власть, сами не располагая никакими сведениями о действительной обстановке, при которой пал жертвою преступления их заслуженный государственный деятель.

Присутствовавшие при нашем разговоре два других представителя печати сказали их собрату что-то кратко по-японски, – он смолк, и они, уже в совершенно вежливой форме обратились ко мне с просьбою рассказать им как был организован прием японской колонии и почему не были приняты необходимые меры предосторожности.

Я передал им все, что изложено выше, и закончил тем, что я понимаю их волнение и советую им послать пока предварительное донесение в Toкиo, с изложением моей версии, но сказать в этом донесении, что они проверят мои объяснения через консула Каваками, которого увидят как только разрешат им это пользующие eго врачи.

Между ними началась длинная перебранка по-японски, а они некоторое время спустя покинули меня, заявивши, что решили поступить именно так, как я им советую, и один из них извинился даже за допущенные резкости, прося меня понять, под влиянием какого волнения были они высказаны.

Не успели выйти от меня эти корреспонденты, как ко мне пришел Товарищ прокурора, присутствовавший при допросе {396} преступника, и передал, что последний, на вопрос следователя и прокурора, когда и откуда он прибыл в Харбин, – ответил, что он прибыл из Владивостока, накануне преступления, на вопрос где он провел ночь и как попал на вокзал к моменту прибытия Князя Ито, – пояснил, что ночь он провел на вокзале же, в зале третьего класса, и вошел совершенно свободно на перрон, смешавшись с толпою японцев, входивших через особую дверь без всякой проверки документов, причем никто даже не спросил его кто он такой.

Выслушавши такое заявление, я сказал товарищу прокурора, что прошу его предложить прокурору, не найдет ли он полезным для дела спросить меня и моего Директора Канцелярии Е. Д. Львова, в качестве свидетелей, так как самый акт проведенной преступником ночи на вокзале был бы неблагоприятен для нашей железной дороги, если бы он был верен, а между тем, мы оба можем показать под присягою то, что было нами замечено накануне, а именно, что в зале третьего класса не было ни одной души ночью, и следовательно все показание преступника падает, как вероятно неверно и заявление его о том, что он прибыл накануне из Владивостока.

Ушли японцы, ушел и товарищ прокурора, и я стал ждать ответа на сделанное мною предложение.

Всего несколько минут спустя тот же товарищ прокурора вернулся ко мне и передал мне просьбу прокурора дать мое показание, так как оно не только очень важно для ответственности железной дороги, но имеет и существенное значение для следствия. Он прибавил, что допрос Е. Д. Львова будет зависеть от моего показания и от ответа на него преступника.

Я тотчас же пошел на вокзал в помещение Жандармского Управления дороги, где происходил допрос преступника. Последний стоял в углу комнаты, по обеим сторонам его стояли часовые от полицейского надзора города Харбина. Прокурор обратился к нему с заявлением о том, что по поводу его заявления, что он провел ночь на вокзале, имеется свидетель, который желает дать показание, что это заявление неверно.