Текст книги "Критическая масса"

Автор книги: В Коломеец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Коломеец В
Критическая масса

В.Коломеец

Критическая масса

...Он шел сквозь горячий воздух по серой земле и ощущал, как останавливается время. До этого события развивались нереально быстро: вертолеты уже давно залили бетоном останки дома и сада, а улицы городка покрылись защитной пленкой. Те, кто оставался позади, сделали все необходимое... А он продолжал идти, но шаги теперь давались с трудом, словно солнце давило сверху на плечи.

Сухие губы что-то прошептали, а он даже не прислушался к ним: завладело иное – не страх, который был и прошел, а что-то другое, похожее на боль. Он подумал: "У меня болело сердце. Болела печень... А что болит сейчас?"

И недодумал, пошел дальше, уже не считая шаги.

В спину нанесло стрекотанье вертолетов, и что-то хрипло заорали армейские динамики. Почему-то вдруг представилось, что впереди – стена, а за спиной – стволы карабинов и замершая на чужих губах последняя команда. Он поспешно глянул вперед, увидел вершину холма, плавающие в мареве купола Ядерного центра, а тут проломилась преграда, не пускавшая в сознание всю правду. Он забыл сделать очередной шаг, и сразу вокруг задымилась трава. А его затрясло – так ясно увиделась вся цепочка событий, начавшихся отнюдь не вчера. Где-то в самом начале этой цепочки стоял он сам, и сознавать такое оказалось тоскливее всего...

Приехав вчера вечером в родной город, он увидел мать, и была радость нового узнавания когда-то привычного. Он специально оторвался на неделю от своих хронических забот, чтобы всласть повспоминать, и все задуманное прекрасно удалось. Только старший брат, его умница брат, дежурил до утра в Ядерном центре, и разговор двух бывших мальчишек пришлось отложить. Впрочем, это его почему-то даже обрадовало...

Стояло обычное сухое лето родной земли, и маленький семейный совет решил: хорошо выспаться ему можно только в саду, под старым навесом. После обычных хлопот позднего вечера мать уже в темноте пожелала ему приятного сна, и последние бодрствующие звуки истаяли среди старых яблонь.

Он умиротворенно поскрипел раскладушкой и счастливо уставился в клочок звездного неба, светившийся там, где когда-то они мальчишками выломали кусок доски, чтобы вот так ночами смотреть на звезды.

Сейчас все казалось прежним: навес, старая раскладушка и вечный запах яблок. Но что-то изменилось в нем самом: он, так желавший себе волнения от встречи с детством, неожиданно быстро уснул.

Глубокой ночью где-то очень далеко рассыпался угрюмый звук, похожий на гром, и неожиданная яркая вспышка полоснула по саду, раскроив пространство на свет и тьму. Он проснулся... Первым ощущением явилась невнятная глухая тревога, потому что он видел молнию и теперь ждал грохота с неба, но тишина продолжалась, и только вдали странно светились купола Ядерного центра.

Посидел чуть, сонно морщась в темноту, и представил отчего-то брата, сидящего за пультом и проводящего какой-то наисложнейший опыт. Потом лег и подумал, что неплохо бы вдвоем с ним повозиться в их старой "лаборатории", вспомнить наивные эксперименты, и сразу уснул... А утром открыл глаза, потянулся и... обнаружил у себя на коленях кошку.

Он пошел чуть медленнее, вспомнив кошку и то, с какой гадливостью швырнул прочь еще теплый трупик. А дальнейшее размылось в памяти, и помнилось только острое беспокойство и навязчивое видение – молния, рассекающая пополам сад и его самого. Желая избавиться от тревоги, полез в сарайчик, набитый электрической рухлядью, которую они гордо именовали аппаратурой и надеялись с ее помощью соорудить бомбу по новому принципу... Конечно, из этой детской игры ничего не вышло, но брат стал ядерщиком. Он-то, разумеется, забыл все их тщеславные мысли и вырос другим человеком, но помнил, как включаются эти железные коробки.

Включенные приборы (они – удивительное дело! – работали) дружно и как-то равнодушно обвинили его самого в радиоактивности. Сначала он хмыкал, переключая диапазоны и меняя настройку, но уже через несколько минут ему бешено захотелось курить, хотя не курил много лет. "Вот это да!.." – подумал он и растерялся. Такого поворота событий никто не мог ожидать от самой обычной поездки домой.

Пришлось прекратить беготню от приборов и обратно, потому что на его глазах происходило что-то не совсем понятное. Откуда радиация? Какая? Почему? Страшно не было, его занимало другое: что же случилось? Он сидел, задавая себе один и тот же вопрос, и никак не мог на него ответить.

Солнце, поднимаясь над высоким каменным забором, высветило, как, желтея на лету, падают с яблонь мертвые листья. Он сидел, таращил на листья глаза, так и подмывало расхохотаться и смехом покончить с тем, чего быть не могло. Грудь уже глубоко вздохнула, губы приготовились растянуться в усмешке, и тут его позвали...

– Коротышка, привет! – с улыбкой сказал брат, готовый шагнуть к нему с порога дома.

– Стой! – крикнул он и засуетился с дозиметром. – Стой на месте! Смотри!..

Наконец дозиметр включился, и сигнальная лампочка налилась полновесной алой тревогой. Брат перестал улыбаться и потянул из нагрудного кармана какую-то миниатюрную штучку, и эта штучка, видимо, показала такое, что брат совершенно иным тоном спросил:

– Ты это когда заметил?

– С час назад. И, знаешь, она, кажется, нарастает...

Они еще немного бестолково и как-то буднично поговорили о радиации и умолкли. Он смотрел на брата с надеждой и ждал ясных и простых слов, после которых нужно будет что-то сделать – и все разрешится благополучно...

– Чертовщина... – сказал брат, неподвижно глядя на миниатюрное табло своего приборчика, и потом каким-то профессиональным голосом приказал через плечо матери:

– Никого сюда не впускай! – и добавил очень зло: – Не подходи сюда!..

Снова повисла тишина, и в ней вдруг с треском загорелась листва под его босыми ногами. Долгие секунды он ошалело смотрел на жалкий и невероятный костерчик и только потом с воплем отпрыгнул в сторону, поняв, что не чувствует боли от огня.

У брата остановился взгляд.

– Что ты привез с собой?

– Ничего. Я привез только себя... – сказал он жалко и закусил губу. Ты видел ночью молнию?

– Молнию? – сухо удивился брат. – Откуда? Уже месяц ни капли дождя.

– Молния... – замотал он головой. – Она прошла здесь; оттуда, от вашего центра...

– Черт меня побери... – шепнул брат, но он его услышал. – Какая молния? Тебе приснилось... Стой на месте! – властно крикнул он снова. – Ты излучаешь! Господи, Коротышка, что у тебя в карманах?!

Он замер на полпути от раскладушки к брату – невысокий, может, даже симпатичный, крепкий тридцатипятилетний сын и брат в этом старом доме. Замер, как замирает пациент у врача перед неприятной, но обязательной процедурой, и услышал тоненький вой приборчика в пальцах у брата. Увидел его старое лицо и подумал: "Неужели и я так же могу быть немолодым?"

– Господь с тобой... – сказал он в отчаянии. – В этих брюках даже нет карманов!..

...Когда оба поняли, что индикатор разжигается его телом и ничем иным, обоих одновременно поразил абсурд положения. Они только сейчас заметили, как что-то невидимое очертило смертельный круг с ним в центре. В его руках мгновенно умирал и рассыпал лепестки цветок, в муках бился и затихал голубь, жутковато занимался огнем клочок газеты.

– Ты пышешь жаром... – без интонации сказал брат, когда закончились эти зловещие эксперименты.

– Я ничего не чувствую.

Он солгал, потому что испугался невероятного. Оно не могло появиться в его жизни, но все ж появилось и даже успело доказать свое существование.

– Оставайся здесь! – приказал брат, медленно утирая пот с потемневшего лица. – Я буду звонить в Центр...

Через час, наполненный тягостным ожиданием и краткими диалогами с матерью через стену, вокруг особняка развернулись радиационная команда Ядерного центра и части армейской поддержки.

По-старому саду между тлеющими от нестерпимого жара деревьями почти бегал растерянный человек и не чувствовал, не чувствовал, не чувствовал ничего...

– Внимание! – сказал мощный радиоголос после предварительного покашливания. – Оставайтесь на месте!

– Коротышка! – тут же позвал его голос брата. – Мы, кажется, влипли немного... Вокруг тебя высокая радиация и приличная температура. Сам видишь: деревья горят. Давай думать, как выбраться... Но ты же ничего не чувствуешь! – голос сорвался в недоумении и тут же выровнялся. – Сейчас мы включим дезактиваторы, а ты будь спокоен...

Когда над забором возникла серо-зеленая маска первого смельчака, загорелся дом. Маска тотчас пропала, и долго молчал радиоголос, только беспомощно перекликались невидимые люди.

В голове играли в бильярд металлическими шарами, те сталкивались, глуша все мысли. Он терпеливо ожидал, когда придет брат, приедет доктор, позвонит жена, начнется дождь, включится реклама, взорвется вулкан, откроет совещание начальник, – черт возьми, что-то должно начаться, отменив нелепость, окружившую его.

– Коротышка... – позвал брат. – Мы пока ничего не выяснили, но город эвакуируется. Потерпи...

Он замычал в ответ, сдавливая ладонями грудную клетку, потому что не знал, что именно терпеть, когда все так нестерпимо, даже голос брата, сказавший: "Потерпи!.."

Потом он кричал что-то через забор.

Потом на нем сгорела вся одежда, и не было у него даже испуга.

А еще позднее была попытка выйти через горящий дом, но дом рухнул, и он, страшный и голый, залез на забор, чтобы потрясенно увидеть все... Город пустел, покрываясь безжизненными клубами выхлопных газов, а улицы заполняли люди в фантастических защитных костюмах. Они хлопотали над приборами, осторожно прячась за углами домов. Прячась от него! И солнце равнодушно светило на эту картину...

Он спрыгнул с забора и пошел по улицам, не понимая своей наготы. От него разбегались защитные костюмы, что-то говорил, кричал голос брата. А там, где он проходил, дымилась трава на аккуратных газончиках, которыми так восхищались гости городка...

Он медленно прошел город насквозь и очутился у подножия холма, откуда и начал свой уже спокойный путь к его вершине.

"Почему они не стреляют?" – с мимолетным любопытством подумал он, и его мысли вновь вернулись к тому, ради чего случилась эта поездка в родной дом. Все-таки не только для сладких воспоминаний отложил он все срочные дела. Что-то иное потянуло, привело сюда и бросило... Что?

Они делали бомбу и хотели овладеть всем на свете, держа в секрете великое, конечно, открытие. Открытие в руки не давалось. Ядерная война в грезах представлялась самой интересной войной на свете. Жестокость не называли жестокостью, она была игрой, обычной детской игрой без правил и последствий. А вот сейчас появилась робкая уверенность: началось все именно тогда. Игра не закончилась вместе с юностью – она сменила игроков, он стал чьим-то партнером и проиграл.

"Интересно, я уже поседел или нет – вдруг коротко щипнуло слезой глаза. Слезой в сотни рентген. Или уже в тысячи?

– Внимание! – завопил с неба голос, подвешенный к вертолету. Голос подкрался незаметно. – Одно уточнение, дружище! Вам нужно взять влево! Запоминайте: влево! И ни в коем случае не останавливайтесь! Сейчас вам сбросят еду и воду! Мы продолжаем работать! Кстати, вас снимают на пленку! Крепитесь! Но, ради бога, только влево!..

Свистнула турбина, и легкая машина, бросив тень на его пути, ушла вбок. Улетел и голос, так и не сказав чего-то главного...

Вслед вертолету смотреть не хотелось. Вода и еда. Вода станет паром, а еда – углями. А почему влево? Они хотят увести его в пустыню? Дурачье... Надеются, видимо, вскрыть его труп и что-то понять. Дурачье.

Он понял, что факт скорой смерти стал для него бесспорным, и даже ощутил превосходство над суетливыми потными парнями там, внизу, у экранов мониторов и осциллографов. Они в растерянности, потому что недодумались еще до исхода... А рентгены растут, и его путь отмечает не просто почерневшая, а горящая трава...

Значит, им всем нужно, чтобы влево... Там его взбесившийся организм испустит критические нейтроны, и будет взрыв. Пустыня превратится в тривиальный полигон, где пройдет испытание первого в мире живого ядерного устройства. Ах, какая сенсация! А какие заголовки в газетах!.. Он в бешенстве сжал кулаки и увидел, как после неуловимой вспышки медленно встает вонючий наглый гриб, ветер жадно соберет атомную пыль, и тогда...

Он оглянулся назад и сразу понял, что сделал это в последний раз, потому что увидел за собой всю огромную жизнь, которую почему-то не замечал раньше. Там осталась могила отца, остались мать, брат, люди со знакомыми именами и еще миллиарды, безымянные для него. Он пришел сюда от них, но теперь он – это не они. Когда-то свершилось невиданное предательство, и все вернулось к нему.

"Но почему?! – родилась в нем изумленная злоба. – Почему не один из тех, кто сидит за кнопками, а я? Чего не простила мне жизнь? За что все будут жить, а я... Господи! Как ты обернул все жестоко и несправедливо!.."

В нем возникло резкое, как удар, желание вернуться вниз и вломиться в ряды машин с камуфляжем на бортах – чтобы только осколки брызнули... Но он пошел дальше, потому что его начинала тяготить нагота под огромным пустым небом.

"Только не сейчас... – подумал он, словно заглянув в сотни глаз, наблюдавших за ним сейчас. – Только не сейчас. Не надо..."

Он не стал поворачивать влево, вспомнил о каменоломне на вершине холма. Хорошее место для него. Самое замечательное место. Будет меньше выбросов, а их Центру все равно придет конец...

Позади нахраписто выли вертолеты, хорошие машины с неиспользованным боезапасом. Сейчас они вспомнят об этом. Куда, интересно, подевался вертолет с динамиком? Крикнул бы кто-нибудь с неба: "Эй, Коротышка! Как дела?", а он бы срывающимся голосом ответил, что все прекрасно, и, может быть, даже улыбнулся...

– Кретины! Идиоты! Тупицы! – хрипло кричал он в пространство перед собой, изнемогая от усилий ускорить время. – Поняли, да? Попробовали на вкус? Берите, берите, мне не жалко! Вот я! Сюда смотрите! Ну, что же вы?!

Гибель все же не наступила – его пропустили. Вертолеты разом ушли, словно в них догадались, что будет дальше. Если так, то теперь никто не прикажет стрелять в него. Поздно... Все поздно делать... Уже тогда, в "лаборатории" двух сопляков, было поздно.

Он увидел себя глазами камеры, которая наверняка продолжала съемку: одинокий нагой человек, в муках голода, жажды и совести идущий по земле. А земля горит, горит только под ним одним во всем белом свете.

Его тело уже окутало шипящее, прозрачное в дневном свете пламя, когда впереди открылась дыра в скале.

– ........ – далеко позади хрипнули динамики и смолкли.

С территории Центра поспешно взлетали тяжелые грузовые вертолеты. Он нашел в себе силы усмехнуться на это жалкое бегство и взял в руку ржавый обломок металла, который тут же потек огненной струйкой наземь, не оставив на ладони даже боли.

Он додумал все, что ему полагалось, и не стал оборачиваться в последний раз. Штольня вела во тьму. Когда-то здесь брали камень, брали так давно, что дома из этого камня стали развалинами. А пустота осталась, едва поддерживаемая истлевшими подпорками. Он шел, а позади ухала оседая порода и навсегда запирала вход.

Потом он лежал в центре большой выработки, и потолок высоко над ним постепенно светлел и становился прозрачным. Ему виделось во всех подробностях хитроумие слепой и жуткой силы, скрутившей миллиарды лет назад мягкий камень в невообразимую головоломку. Глаз он не закрывал и даже старался пореже моргать, чтобы в остаток времени было больше света, чем тьмы.

Ему было просто тепло и хорошо, когда его тело мгновенно стало критической массой. Он перестал существовать с мыслью, что умирает и смерть его увидят все, кому это нужно, кто еще не поверил в угрозу критической массы безрассудства. И еще он успел пожалеть свое человечество, столь безжалостное к самому себе.

Сквозь камень, отпрянувший в страшную даль, он увидел голубое небо в черных трещинах и не успел закрыть глаза.

Из-под скалы брызнуло атомное пламя, и все кончилось. Чуткие датчики, рассеянные по всему миру, бесстрастно зафиксировали ядерный взрыв мощностью в несколько килотонн.

Писали и говорили разное...