Текст книги "Я уже большая"

Автор книги: В. Климов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Мужики, не ожидавшие такого вопроса, растерянно молчали, некоторые озадаченно скребли в затылках.

Но сбить с толку Андрея оказалось не так-то легко.

– Что украл Ерош? У кого? – наступал он на старшину.

– Об этом у его хозяина спроси.

– А зачем притащили в правление солдатку Анну Опошину? – не унимался Андрей. – В чем ее вина?

– Амон знает... – неопределенно ответил старшина.

Чья-то сильная рука отодвинула Овдю в сторону, и рядом с Андреем встал мужик в солдатской шинели, недавно отпущенный домой по ранению.

– Нет, Мокей Иваныч, ты за Амона не прячься, – сказал он. – Ты старшина волостной, и за все, что в волостном правлении делается, ты в ответе.

Его поддержал другой солдат, безногий Трофим:

– Мы на фронте кровь проливаем, а они тут наших отцов да матерей мордуют. У-у, аспиды!

Толпа возмущенно зашумела.

Старшина забормотал:

– Что вы, что вы, мужики! Да кто ж кого мордует? Подумаешь, велика важность: пару раз вицей* ударили, кость от этого не переломится, а ума прибавится. И другим неповадно будет безобразничать... Я тут ни при чем. Это господин урядник приказал. Вот хоть у него самого спросите.

_______________

* В и ц а – прут.

Как раз в это время из дверей вышел урядник. Он был в белом мундире, в начищенных до зеркального блеска сапогах.

Овде он был хорошо виден – низкорослый, широкоплечий, с маленькими колючими глазками. Девочка сразу узнала его: это он делал обыск в их избе, когда арестовывал Сергу три года назад.

"Говорили, он удрал, когда царя скинули, – вспомнила она, – да, видать, зря болтали".

Урядник долгим взглядом оглядел толпу, спросил нестрого:

– В чем дело, мужики? Что за шум?

В наступившей тишине отчетливо прозвучал голос Андрея:

– Народ требует, чтобы вы отпустили Ероша и Анну.

Отовсюду послышались возгласы:

– Хватит изматываться над нами!

– Кровопийцы!

– И на вас найдется управа!

– Не выпустишь, по-другому заговорим!

Урядник прочесал толпу глазами, ответил как бы недоуменно пожав плечами:

– Господи, да кто же их держит? Поверьте, мужики, ни я, ни старшина здесь совершенно ни при чем. Это Амону в голову взбрело. – Он повернулся к дверям, приказал: – Эй, писарь, пусть женщина и работник выйдут. А вы, мужики, ступайте по домам. Вон и заутреня началась.

И верно, над посадом поплыл перезвон колоколов: Ляпичи-нюричи-шоричи-сугон-н! Ляпичи-нюричи-шоричи-сугон-н!

Женщины, крестясь, стали расходиться. Сняв шляпы, крестили лбы старики. А мужики помоложе галдели по-прежнему, будто и не слыша колокольного звона.

Выпущенного из правления Ероша окружили плотной толпой, слышались сочувствующие голоса, раздавались проклятия Амону.

Ерош, бледный, всклокоченный, поднял над головой тяжелые кулаки:

– Погоди, Амон, ты меня еще попомнишь!

Когда с крыльца правления сошла Анна, Овдя кинулась к ней, прижалась к ее груди:

– Мама!

Мать погладила ее по волосам, сказала:

– Пойдем, доченька, домой, пойдем скорей.

До дому шли молча. Войдя в избу, мать тяжело опустилась на лавку, спросила напрямик:

– Ты Сергу выпустила?

– Я.

– Да как же ты не побоялась? И зачем тебе в эти дела лезть? – с укором спросила мать.

– А зачем дядя Серга за Микиту заступился? – возразила Овдя. – И Андрей тебя сегодня выручил, – напомнила она.

Мать вздохнула:

– Так-то оно так, да только ведь ты еще дите...

Овдя засмеялась:

– Нет, мама, я уже большая. Так и дядя Серга сказал!

Мать покачала головой и ничего не ответила.

Неожиданно в небе загрохотало. Еще недавно не было ни облачка, а теперь над посадом повисла черная туча, на улице потемнело.

Овдя с матерью кинулись закрывать двери, окна, трубу и волоковое оконце в закуте, чтобы в дом не залетела молния.

Снова раздался тройной раскат грома и, утихая, уплыл куда-то за речку. Из-за реки плотной серой стеной надвигался вал дождя.

И вот уже первые крупные капли упали на дорогу, поднимая фонтанчики пыли.

Овдя вспомнила про холсты, расстеленные в огороде, и побежала через двор. Кое-как сгребла холсты в охапку, бросила под навес.

Вдруг, словно сухой горох рассыпали, по крыше ударил град.

Мать выбежала на крыльцо с помелом в руках.

– Овдя! – крикнула она. – Помело вынеси!

Овдя и раньше слышала от матери, что град останавливают помелом. Она схватила помело, выставила его за ворота и вбежала к матери на крыльцо.

Перекрывая стук градин, громко ударил на церкви самый большой колокол: Сугон-н, сугон-н, сугон-н. Колокольный звон должен был отогнать грозовую тучу.

Град кончился так же внезапно, как и начался.

Мать сказала:

– Коли побило посевы, вешай суму на плечо да ступай по деревням, как Манёнь.

Манёнь была известной в округе старухой-побирушкой.

– Над полями не было тучи, – стала успокаивать Овдя мать. – Да и тут град был совсем недолго. Ничего посевам не сделалось.

– Ох, сердце не на месте. Надо бы сходить посмотреть.

– Я сбегаю, – предложила Овдя.

После небольшого раздумья мать сказала:

– Вместе пойдем. Занеси помело в избу да оденься в чистое: к деду на хутор пойдешь. Нельзя тебе сейчас хозяину твоему на глаза показываться. Ведь он так в волостном правлении уряднику и сказал: "Или батрак мой арестанта выпустил, или девчонка-работница, больше некому". Так что собирайся, поживешь у деда день-другой, авось у Амона злость пройдет.

Овдя быстро собралась, они заперли дом и вышли на дорогу.

После дождя стало прохладно, идти было легко, и Овдя с матерью не заметили, как отшагали четыре версты от посада до своего надела.

Обошли озимый клин, и мать с облегчением вздохнула: град, как видно, прошел стороной, только дождем и ветром помяло и прибило к земле всходы, но это не беда, серп поднимет, а сноп выпрямит.

Взглянули на яровые. Овес нынче уродился редок, да и в хороший год много ли возьмешь с такой узкой, как лыко, полоски?

Немного отдохнув, пошли по тракту дальше.

Вскоре нагнали нищенку Манёнь. Она шла как раз на мельницу, неподалеку от которой на хуторе жили Овдины дедушка с бабушкой.

– Вот тебе, дочка, и попутчица, – сказала мать. – Иди дальше с Манёнь, а я домой вернусь. Завтра утречком навещу тебя.

Высохшая и сгорбленная старушка шла так быстро, что Овдя едва за нею поспевала. Да и то сказать: нищего ноги кормят.

– Три деревни обошла, угощать угощают, а подают мало, – пожаловалась Манёнь.

– Чем же угощают, бабушка?

– Где молоком да рыбкой, а то все больше лукасом*.

_______________

* Л у к а с – толченный с солью зеленый лук, разведенный водой.

Этим кушаньем угощают в праздники либо нежеланных гостей, либо уж

самые скупые или вовсе бедные хозяева.

Так, разговаривая, дошли до больших ворот, за которыми начиналась поскотина.

Вдруг из-за поворота дороги, со стороны Сугона, вылетела парная упряжка.

Овдя с ужасом увидела, что правит упряжкой сам Амон.

"За мной погнался!" – решила она.

Ей бы нырнуть в можжевеловые кусты, что росли возле дороги, но она растерялась, стоит и смотрит, как прямо на нее несется резвый конь, как играет ушами, как красиво вскидывает ноги.

Амон сидел, опустив голову, должно быть, дремал.

Манёнь проворно отошла в сторону и потащила за собой девочку.

Лошади резко остановились у самых ворот. Амон поднял хмельную голову, увидел Овдю.

– Эй ты, холера, открой ворота! Живо у меня, ну! – он замахнулся кнутом.

– Погоди, Амон, сейчас открою! – раздался из можжевеловых кустов мужской голос, и на дорогу выскочил Серга.

Амон с перекошенным от страха лицом стал было заворачивать лошадей, но Серга подбежал, с силой рванул вожжи – Амон не усидел на месте и вывалился на дорогу, под ноги Серге.

– Не губи... Я тебе денег дам... Много денег... – взмолился он, ползая на коленях.

– Встань, что ты, как собака, ползаешь? – брезгливо сказал Серга.

Амон поднялся на ноги, попятился, опасливо глядя на Сергу.

Серга протянул ему вожжи.

– На, будешь у меня за ямщика, довезешь до уезда.

Но Амон, пятясь, прыгнул в густой можжевельник и побежал прочь от дороги.

Серга только усмехнулся.

– Далеко ли, Овдюшка, собралась? – спросил он.

– На хутор, к дедушке.

– А-а, ну иди, иди. Да и мне пора, путь не близкий. – Он уселся в плетушку. – Открой-ка, Овдюшка, ворота.

– Лошадей в уезде продашь? – спросила Овдя.

– Нет, только доеду на них, а там отправлю обратно с попутчиками, мне чужого не нужно.

Овдя открыла засов, ворота сами отворились, поскрипывая.

Лошади резво взяли с места, вихрем промчались мимо Овди.

Закрыв ворота, она долго смотрела вслед Серге, пока упряжка не скрылась из глаз.

7

Утром пришла мать. Овдя еще спала, но, как только Анна переступила порог, сразу открыла глаза.

Вид у матери был взволнованный, она запыхалась от быстрой ходьбы.

– Что там у вас еще стряслось? – спросила бабушка.

– Ох, сейчас расскажу, дайте отдышаться. – Мать села на лавку, утерла мокрое от пота лицо передником и стала рассказывать новости: – Ночью в посаде случился пожар. Сгорело два гумна – у Амона и у Гавры. Говорят, подожгли их.

– Кто же поджег? – спросил дедушка.

– Разве узнаешь? Следов не оставлено. Писарь кричал, что это Ерош подпалил.

– Ой, теперь Амон ему задаст! – испугалась Овдя.

Мать покачала головой.

– Амон-то умом тронулся!

– Как так?

– Да уж так. У него, сказывают, на гумне-то деньги были спрятаны. Сгорели деньги, он и помешался. Горячие угли цепом в ведро сгребает и шепчет: "Мотра, заслони меня, пусть люди не видят, куда я деньги перепрячу". Ох, грехи...

Бабушка собрала на стол, сказала:

– Старик сегодня голавлей наловил, так я рыбный пирог испекла.

За столом бабушка подкладывала внучке самые лакомые куски пирога.

Дедушка сказал:

– Кушай, внученька, набирайся сил, расти большая.

Овдя, уплетая пирог за обе щеки, ответила:

– Я и так уже большая!..