Текст книги "Однажды ночью"

Автор книги: В. Ананьин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

В. Ананьин
Однажды ночью

«Последнее, что помнил профессор, был страшный, нечеловеческий крик девушки, как будто что-то оборвавший в его сознании. Грэмс Пул прыгнул, в два скачка достиг места ужасной схватки, поднял пистолет. Ослепительная струя ударила в черный бок чудовища и…»

Привалов захлопнул книгу. «Тайна Мрачной Звезды». Ну, конечно. Тайна… Чудовища. Опасности. Его всегда раздражали такие книги. Конечно, в космосе случается всякое. И он, Привалов, мог бы кое-что припомнить, хватило бы для целого романа. Но ведь главное-то не это! И потом, в правильно организованной экспедиции не должно быть происшествий. Если они и случаются, это только помеха работе.

Впрочем, шут с ними, с этими книгами. Жаль только, что они портят таких парней, как Хромов. Романтик. Он, видно, с детства еще начитался подобных книжонок. Он и сюда, на Геру, прилетел, мечтая о загадочных пещерах, чудовищах, захватывающих открытиях.

Привалов усмехнулся.

Пришлось парню распроститься с соблазнительными мечтами. Надо было строить Станцию. Не хватало материалов. Кругом, куда ни глянь, черный лесок до самого горизонта да скалы. Вот тебе и романтика. Сколько раз приходилось уходить на ночь в шурфы. Работали без отдыха. Утром встаешь усталый – электросон мало помогал, – и лезешь в скафандр, идешь долбить проклятые скалы. Семидесятиградусная жара. Не до экспедиций за флорой и фауной. Потом привезли автоматы. Но с ними на первых порах было еще больше хлопот: только что созданные земными инженерами, они были еще капризны, часто ломались, а иногда начинали вытворять непонятно что. Да, было нелегко.

Чудовища не докучали – здесь так и не нашли что-нибудь заслуживающее внимания, кроме песчаных ящериц (впрочем, досконально пески так и не обследовали – не было времени). Да, чудовищ не было. Зато случались голодовки, особенно вначале, когда снабжение не было налажено, были недосыпания. Не было занимательных открытий – был песок, один песок, с утра до ночи. Его следовало рыть, перевозить, укладывать, трамбовать, бетонировать. Потом надо было возиться с металлическими секциями будущей Станции, подгонять, соединять, переставлять. Потом подсобные помещения: склады, ангары, маяки, телевышки… Тем, другим, было легче. Западная, Южная, Снежная и Новая Станции строились позже и не в таких адовых условиях, как их. Зато они здесь самые старые и опытные «отшельники», как называют работающих на далеких станциях. Глупое название.

Привалов потер рукой лоб и отбросил книгу в яркой обложке. Вот здесь, в этих песках и поколебались представления Хромова о космической романтике. Что ж, надо признать, работал он хорошо, но Привалов видел: Хромову тяжело. Тогда, во время строительства Станции, он как будто привык смотреть трезво на жизнь Путешественников. А теперь опять что-то зачудил. Наверное, думает, что обездолили его, сердится на свою судьбу: возись в песке – какое уж тут геройство.

То, что он хочет сбежать отсюда в какую-нибудь звездную, так это блажь и мальчишество. Хромов опытный инженер, и он нужен здесь, на Станции. Он сем ее строил, знает все до последнего шва.

Неизвестно, кого прислали бы еще взамен. К Хромову Привалов уже привык. И нечего ему чудить. Натащил себе книг о приключениях, даже фильмотекой не обзавелся, а насобирал старых, печатных изданий. Ему, видите ли, так кажется увлекательней. Ну, сегодня он с ним поговорит серьезно, как только Хромов и Захарченко вернутся с Южной.

Захарченко. Вот уж полная противоположность Хромову. Степенный, рассудительный. Его прислали взамен технике, сломавшего руку во время песчаной бури. Станцию они отстояли, но веселый американец Стив Стейн улетел на Землю, а вместо него прилетел Захарченко. Привалов сначала отнесся к новичку настороженно. Но Захарченко работал мастерски – ничуть не хуже старичков. И он не хочет отсюда уезжать: крепко любит свое дело.

Привалов встал и подошел к окну. День клонился к вечеру. Право, слово «природа» не вязалось с мрачным ландшафтом за окном станции. К горизонту, словно застывшие волны фантастического моря, уходили черные барханы. Черный цвет песка усиливал впечатление, и было что-то неестественное в неподвижности этих волн. Зеленые лучи раскаленного светила придавали зловещий оттенок всей картине. Впрочем, так показалось бы новичку. И Привалов, и другие давно привыкли: пейзаж казался им не более странным, чем во всех тех мирах, где им приходилось бывать. На севере, в зеленых бликах, режущих глаза, можно было различить поднимавшиеся невысоко над равниной темные зубцы. Это были скалы Рудника, где еще семь лет назад собирались начать разработку ириниевой руды. Но руда оказалась бедной, месторождение признали не заслуживающим внимания, и работы прекратили. Отдельные редкие небольшие скалы и камни поднимались то тут, то там из песка, как коралловые рифы среди морских волн. И так везде – песок и камни, скалы и песок.

Вся планета была покрыта этим черным саваном умирающего мира. Она остыла миллиарды лет назад. Этот песок и камни – все что осталось от громадных горных хребтов, некогда покрывавших ее. Время, зеленый зной и ветры объединились, чтобы сгладить лицо планеты. Морей здесь, вероятно, не было никогда. Вода находилась только в кристаллическом состоянии. Воздух почти сплошь состоял из азота. Зато песчаных бурь было в достатке, И любопытно: казалось бы, здесь нет места никакой жизни – даже бактерии не были обнаружены в почве и атмосфере планеты, и – на тебе! – каким-то чудом сохранились и живут странные существа, похожие на больших ящериц. Днем они прячутся в песках, а ночью вылезают на камни и сидят, словно страшные изваяния, мгновенно исчезая, если к ним приблизиться. Подойти незамеченным нет никакой возможности. Как они обнаруживают врага, неизвестно. Чем они питаются, что из себя представляют – неизвестно. За восемь лет не удалось поймать ни одной «ящерицы».

Из растительности – одни только черные отвратительные колючки с неимоверно длинными корнями. Вообще, тоскливая планета. Здесь часто возникают в песках странные звуки, иногда напоминающие отдаленно человеческие голоса. Вряд ли это голоса здешних обитателей. Скорее всего эти «звуковые тиражи», как их здесь называют, – работа песка и ветра. Во всяком случае, новички могут принять голос пустыни за человеческий зов… Привалов вспомнил, как давно, в первый год колонизации, погиб молодой инженер. Он заблудился в песках, разыскивая несуществующего человека.

…Над горизонтом оставался только край зеленого светила. Пожалуй, скоро они вернутся, Хромов и Захарченко.

С тех пор, как люди высадились на планете, кое-что изменилось в тоскливом ландшафте. Вот с запада видно колоссальное сооружение маяк-излучатель. Этих циклопических вышек, которым не страшны никакие бури, сейчас насчитывается полдесятка. А как трудно было построить первый излучатель! Вышки и громадные здания пяти энергостанций, отдаленных друг от друга на сотни километров, все-таки придают этой части планеты более обжитой вид. Привалов усмехнулся. Вот даже семьи с Земли начали привозить. Еще вчера на Западную с очередным рейсом должна была прилететь семья к начальнику Станции. Интересно, прилетели ли? Что-то с утра Западная молчит. Опять неполадки со связью… Уж он-то своих сюда бы не затащил.

Наверное, скоро пять. Вот-вот они вернутся.

* * *

С запада на юго-восток пролегала широкая битудиновая полоса – Тракт, он связывал между собой станции. На его постройку пошел тот самый песок, который навевает такую тоску своей бесконечностью и унылым цветом. Машинам для производства битудина нужен никель. Раньше в битудиномешалки вместе с песком добавляли этот металл, доставка которого на Геру обходилась недешево. При анализе здешнего песка оказалось, что местами он содержит большое количество окислов никеля. Так что этот песок послужил готовым материалом для битудина. И пустыню покрыли язвы – глубокие шурфы, ямы, карьеры, оставшиеся на месте выбранного богатого никелем песка…

Привалов протянул руку к кнопке и погасил лампы. Так лучше виден Тракт. Он прислушался, не слышно ли гула вездехода. В пять они должны вернуться. Если случится что-нибудь непредвиденное, они дадут знать. Но блок связи молчал. Значит, все в порядке. Они должны быть с минуты на минуту. И нечего беспокоиться. Что может случиться в такой дыре, как эта планетка, да еще на сотни раз объезженном Тракте. Бури нет. Впрочем вездеходу она не страшна. И нечего зря волноваться.

…Хромов никогда не опаздывал. Только один раз, давно, еще в первый год пребывания здесь. Но тогда не было еще Тракта, и вездеход застрял в песках – расстроился реактор. Хромов сразу же вызвал тогда Привалова. Связь у них отказывала несколько раз за эти годы – два раза между станциями и один раз в вездеходе, ушедшем на запад. Но тогда вездеход пришел вовремя. Привалов подумал, что давно уже не проверял машины, целиком полагаясь на ассистентов.

Сегодня они очень торопились, собирались в спешке – с Южной передавали, что нашли что-то интересное, кажется, какую-то постройку, Ну, это фантастика. За восемь лет здесь ни разу ничего не находили. Хромов особенно был возбужден, весь загорелся.

…Пожалуй, стоит запросить Южную. Что? Южная вызывает Привалова. Так. Наверное, они остались там. Неужели это их открытие – не ошибка?

Он подошел к пульту. Анри Легран, начальник Южной энергостанции, видимо, был чем-то встревожен.

– Здравствуйте, Привалов. Вездеход у вас?

Так и есть. Что-то случилось. Привалов нахмурился.

– Нет, Анри. Вездеход не пришел.

Тревога на лице Леграна сразу стала заметней.

– Не пришел? А связь? Вызовы были?

– Нет. Вызовов не было.

Легран помолчал. Молчал и Привалов, чувствуя, что надвигается что-то нелепое, ненужное и страшное.

– Они выехали с Южной в три, как и было условлено. Строения эти ерунда. Нашим парням так хотелось что-нибудь открыть, что они приняли за следы каких-то поселенцев естественные нагромождения скал. Правда, довольно причудливо для природы. Ваш Хромов так расстроился, что жалко было смотреть. Еще до выезда они жаловались, что вездеход не совсем в порядке. («Не проверил машину», – подумал Привалов). Потом с дороги они передали, что стоят на Тракте и чинятся. На восемьдесят шестом километре. Но успокоили, что справятся быстро и успеют к пяти домой. Потом начала барахлить связь. Сначала они передали, что не могут вызвать вас. Одностороннее повреждение. Работает только наш канал. Потом, видно, и там что-то испортилось. Им удалось передать, что поломка исправлена и они сейчас едут домой и чтоб не волновались за них. Потом несколько отрывочных сообщений, потом… потом они передали что-то странное. Вы слышите, Привалов? Они передали, что им… что они слышали в песках плач. Понимаете? Плач ребенка. Это было очень странно. Мы попросили повторить. Они передали что-то, но связь окончательно испортилась, и мы приняли только одно слово – «поиски». Потом вездеход замолчал.

– Вы понимаете, Привалов? Какая-то ерунда. Плач. Какой плач? Откуда взяться ребенку в пустыне? Откуда здесь вообще взяться ребенку?!.

Привалов молчал. Он думал.

– Плач?

– Ну, да. Конечно, обычный мираж.

Да, конечно, мираж. Странное сообщение.

– На станциях ведь нет ребят, Анри? – спросил Привалов, хотя знал, что нет.

– Нет, конечно! Вы же знаете не хуже меня. Да и они тоже. Сумасшедшие! Нет, вы подумайте: клюнуть на мираж! Я организую поиски. Поднимем все Станции. Черт знает, что делается сейчас у них в песках! – сердито повторил он. Маленький француз был возмущен и расстроен.

– Да, – сказал Привалов. – Я еду.

– Мы тоже выедем скоро. Надо торопиться. Неизвестно, сколько продлятся поиски. У них может кончиться кислород. Счастливо, Привалов.

* * *

…Кислорода им хватит надолго, думал Привалов, торопливо натягивая скафандр. Они всегда брали запасной баллон. Но зачем их понесло в пески? Они же не новички. Особенно Захарченко, рассудительный Захарченко. Нет, тут что-то не то. Но ребенок! В самом деле, откуда взяться здесь ребенку?! У сотрудников Станций нет детей. Чепуха какая-то. Плач? Это немыслимо. Причем плач ребенка, ребенка, а не взрослого! Непонятно. Неужели все-таки обманулись? Разочарование после неудачи на Южной, взвинченные нервы?.. Но нет, Хромов еще мог бы, но Захарченко…

Выводя вездеход из ангара, он вспомнил, что не взял запасного баллона, и вернулся к стойке. Беря баллон, окинул стойку взглядом. Что такое? Пересчитал баллоны. Все на месте. Значит они в спешке забыли запасной баллон. Дело осложняется. Если до утра их не найдут или они не явятся сами… Скверно. Правда, может, они на Южной взяли? Вряд ли. Скорее всего, они и не вспомнили. Обычно до запасного баллона дело никогда не доходило.

Да, надо торопиться.

Разворачивая вездеход на Тракт, он связался с Анри. В маленьком экранчике вездехода возникло аскетическое лицо помощника Анри-Курта Фрорига.

– Салют, Курт. Где шеф?

– Собирается на поиски. Мы оповещаем все станции. Только Западная молчит что-то. С утра как не было связи, так до сих пор. Мы послали нарочного. Ты выезжаешь?

– Да. Они у вас не взяли кислорода?

– Нет. А что, у них нет запасного баллона?

– Забыли. И я не проверил.

– Плохо. Надо спешить.

– Есть какие-нибудь новости?

– Похоже, что ребята двинулись в пески кого-то искать. Темное дело. Найдем – узнаем.

– Говоришь, с Западной нет связи?

– Нет.

– Ну, счастливо.

– Счастливо.

* * *

Мрак летел по сторонам, отпугиваемый светом прожекторов вездехода. Может быть, они где-нибудь в песках сейчас справа или слева, а он проносится мимо. Но спокойствие. Спокойствие. К утру их надо найти. Найти… если не отыщутся сами. Порча связи еще ни о чем не говорит. Может, они уже держат путь на Станцию, уверившись в нелепости своих фантазий. Фантазий или… Нет, чепуха. Просто нервы, расстроенные неудачей с этим «открытием». Привалов опять вспомнил погибшего инженера, и предположения одно чудовищней другого полезли ему в голову. Усилием воли он отогнал их. На заре человечества люди придумали миф о существах, заманивающих путешественников на гибель пением… Ну ладно, что он, в самом деле… Тот инженер погиб из-за своей неопытности. И вообще нечего с ума сходить. Они же не новички. Да и поселок теперь не тот, что раньше. Они сейчас не могли заблудиться.

Полоса битудина мчалась навстречу. По пескам так не пойдешь. Привалов взглянул на светящийся экранчик, где на разграфленном поле со светлыми цифрами по темной дорожке, означающей Тракт, полз светлячок – указатель его вездехода. Вот он, восемьдесят шестой километр. Где-то здесь…

Место, где они чинили машину, он нашел сразу. Большое темное пятно, оказавшееся лужей охлаждающей жидкости, бросилось в глаза раньше, чем он увидел вешку с красным огоньком – знаком аварии (эти складные вешки делались по принципу старинных игрушек – в полусферическую опору заливался свинец). Видимо, что-то заставило их забыть о вешке, когда поломка была исправлена.

Около лужи он нашел пробку от охладительного бака с сорванной резьбой и выброшенное треснувшее колено змеевика. Ясно. Авария в системе охлаждения. Для ее устранения нужно выйти наружу. Исправляя неполадку, они, вероятно, и услышали эти звуки. Анри прав – они отправились на поиски, но куда? Вездеход почти не оставляет следов на битудине. Они свернули в пески, конечно, но где? Он сошел с Тракта и двинулся по обочине, пытаясь найти следы вездехода на песке. Он прошел сотню метров на запад и ничего не нашел. Тогда он вернулся и начал исследовать обочины в противоположном направлении. И почти сразу же наткнулся на рыхлую колею – след вездехода. Он шел вкось от Тракта в глубь песков.

Он бегом вернулся к своему вездеходу. Сворачивая на след, подумал, что теперь близок к цели.

Вездеход теперь двигался медленнее. Привалов внимательно вглядывался в нечеткий след. Сначала они двигались прямо, очевидно, ориентируясь на «голос», затем, примерно через километр, начали петлять. Видимо, звуки прекратились. Привалов подумал, что такой ночью в пустыне слышно далеко. Вот они опять выровнялись и направились куда-то в сторону – почти параллельно Тракту.

Неожиданно изменилась почва под гусеницами: вместо сыпучих барханов под вездеходом была теперь черная, плотная, в трещинах земля, на которой следы почти исчезли. «Зеркало, будь оно проклято», – выругался Привалов, Зеркалами называли плотные участки слежавшегося песка, сдавленного давным-давно какой-то неведомой силой. Это была одна из загадок планеты. «Зеркала» и натолкнули наиболее увлекающиеся умы на предположения об исчезнувших мыслящих обитателях планеты.

Еле заметные следы, оставленные на грунте, заставили Привалова еще уменьшить скорость. И все-таки он проглядел место, где они свернули. Не видя больше следов, он повернул обратно. Наконец он нашел место поворота. Но здесь следы были странные, как будто вездеход несколько раз крутанулся на одной гусенице. Он остановил машину и вылез. Да, так и есть. Они здесь останавливались. Высматривали кого, что ли? Это «зеркало», будь оно неладно! Он опустился на четвереньки и стал внимательно изучать трещиноватую землю. Наконец он нашел то, что искал: еле заметную вмятину от башмака. Так. Значит, они выходили. Но зачем? Сколько он ни искал, больше ничего не мог разглядеть на плоской поверхности «зеркала». Потом, вероятно, они снова сели в вездеход и направились… куда?

Неужели обратно? Выходит так. Впереди и в стороне следов нет. Ну, что ж. Значит, сейчас они уже дома. Странно только, что он их не встретил, но, видно, они выехали на Тракт уже позади его. Ладно. Ну, и даст он им нагоняй на Станции.

* * *

Он сел в вездеход и направился домой. Он больше не сомневался, что они двинулись к Станции – следы шли к Тракту. Они срезали путь. Так. Известить, что ли, Анри? Нет, по приезде. Он взглянул на часы. За это время он ни разу на них не смотрел и удивился: оказывается, прошло уже три часа с тех пор, как он начал поиски. Интересно, где их сейчас ищут Анри и остальные? Он выехал раньше их примерно на полчаса. Потом от места, где они чинили поломку, до Южной 300 километров – почти в три с половиной раза дальше, чем от Восточной. Ну, ладно, теперь домой. А кислороду-то им только на два часа. Через три часа рассвет.

…Что-то в мелькавших впереди следах тревожило его. Наконец он понял: они спешили, страшно спешили, судя по расстоянию между зубцами по краю следа. Пожалуй, шли на предельной. Странно. С чего бы им так спешить? Кислороду им хватит добраться до Станции. Сейчас они уже близко, если… Почему они спешили? Спасались от кого, что ли? Эта мысль напомнила ему, что еще ничего неизвестно. По пескам с такой скоростью… а вдруг скала на дороге. Хотели пораньше домой попасть, боялись нагоняя? Нельзя по пескам с такой скоростью, они же это знают.

Вездеход вполз на небольшой холмик. Дальше путь пошел под уклон. Внезапно впереди сверкнула яркая полоска, и прежде чем он успел сообразить, что это отразился от края огромной ямы свет, рука его инстинктивно нажала, красную кнопку. Вездеход замер метрах в пятнадцати от края. Привалов откинулся на сиденье. Едва не попал в историю. Это был один из шурфов, вернее карьер, где добывали никелевый песок для Тракта. Придется объезжать, мелькнула мысль, И тут же в мозг, в виски ударило жарко:

– А их вездеход?!

Он до слез всматривался в яркую дорожку, бросаемую прожектором, и не верил, не мог поверить тому, что видит. Следы кончались на краю обрыва. И там, где они кончались, край был измят, изрыт, осыпан, а дальше начиналась темнота.

* * *

Сначала он подумал, что товарищи наверняка погибли, и горечь, боль непоправимого несчастья оглушила его.

Но потом первое потрясение прошло. Привалов мысленно представил себе прочный надежный корпус вездехода, и у него появилась надежда. Может быть, они живы, пусть разбиты, искалечены, но живы. А он сидит здесь вместо того, чтобы спасать товарищей. Он вскочил.

От вездехода до пропасти семнадцать шагов. С первого взгляда он определил, что карьер старый, не очень большой в диаметре, но глубокий. От края, осыпавшегося под тяжестью свалившейся машины, начинался не отвесный обрыв, а крутой скат, правда, очень крутой, но все-таки скат. Конечно, машина не съехала по нему – для этого он был слишком крут и слишком велика скорость машины, – она падала, вероятно, перевернулась в воздухе, ударяясь о стену. Он представил, что чувствовали они, когда падали в неизвестность, и ему опять стало жарко.

Он лег животом на песок и свесился по грудь в яму. Да, карьер был глубок. И далеко на дне он увидел неясное туманное пятно: свет прожектора свалившегося вездехода, пробивавшийся сквозь плотные клубы какого-то фиолетового тумана. Нагрудный прожектор скользнул по скату, вырывая из темноты лесок, сыпавшийся то тут, то там мелкими струйками, редкие колючки, зловеще торчащие из ската, камни, выступающие кое-где из песка. Противоположная стена карьера метрах в восьмидесяти почти не различалась в темноте – луч нагрудного прожектора рассеивался в плотном воздухе.

Все же сквозь испарения Привалов смутно различил то, что сразу прибавило тревоги и уменьшило надежду на благополучный исход: внизу были камни. Но пятно света на дне обнадеживало. Он решился и крикнул. Лотом еще раз. Яма громко ответила, повторяя на разные голоса его крик. Но ответного крика человека не было. Он крикнул еще раз, менее уверенно, и, опять не дождавшись ответа, вернулся в вездеход, чтобы захватить аптечку, кислород и кое-какие инструменты.

Он повернулся спиной к яме, лег на край ската и начал спуск.

И в эту минуту он услышал плач.

…Как странно, думал впоследствии Привалов, все-таки человек никогда не может сказать, что изучил себя в совершенстве.

Он всегда считал, что раз любое, даже самое непонятное на первый взгляд, явление можно объяснить с позиций науки, то дико и бессмысленно страшиться этого непонятного только потому, что оно непонятно, не зная, чем в действительности может оно угрожать человеку. Он думал, что достаточно воли и логического мышления, чтобы подавить в себе страх, который он считал одним из проявлений атавиэма. Он даже думал, что ему удалось это сделать, и заслуженно слыл бесстрашным человеком. Но в первую секунду, когда он услышал этот плач…

* * *

Он замер, прислушиваясь, в нелепом положении: одна нога, вытянутая так, что заныли суставы, с трудом нащупывала более или менее твердое место, на которое можно было бы опереться; другая, согнутая в колене, – у подбородка. И руки – одна, цепляющаяся за кромку обрыва, другая, придерживающая аптечку. На секунду его охватил такой дикий страх, что он, безусловно, храбрый человек, готов был разжать руки и, зажмурившись, лететь вниз, в пропасть, в тартарары, лишь бы не слышать этих звуков. Но сейчас же он взял себя в руки. Он не мог оглянуться назад и вниз и только повернул в сторону голову, чтобы лучше слышать. Плач доносился несомненно снизу, очень слабо, приглушенный и прерывающийся. Плакал ребенок, всхлипывая и заунывно выводя что-то такое жалобное, знакомое, что Привалов на секунду забыл, где находится, и ему показалось, что там, в фиолетовой клубящейся яме, плачет его Колька. Но он тотчас же очнулся и начал выбираться из ямы. С трудом подтянув грузное тело, он налег грудью и локтями на край, еще немного – и он встал на четвереньки на краю ямы. Плач прекратился. Внизу по-прежнему шевелились испарения и угадывались тени камней. Он вскочил.

– Э-эй! – крикнул он в яму и прислушался. Ему опять послышался плач, на этот раз громче. Он что-то пробормотал про себя и почти бегом направился к своему вездеходу.

У люка он остановился.

– Какая ерунда! – сказал громко.

Затем решительно влез внутрь и, плюхнувшись на сиденье, включил экран. Секунду ждал. Потом на экране появилась голова в таком же, как у него, цилиндрическом прозрачном шлеме; слуховые раструбы придавали голове в шлеме неуловимо комический и карикатурный вид.

– Ну, как у вас, Привалов? – кричал Анри. – Нашли их? У нас пока ничего. Куда вы пропали? Я поднял все станции. Только Западная молчит. Пришлось нарочного послать. Еще не вернулся. Были на месте их аварии? Мы сейчас там. Я…

– Я нашел их, – перебил Привалов.

– Нашли?! – лицо Анри мгновенно изменилось.

Сначала оно выражало бурную радость, потом на нем появилось нерешительное и тревожное выражение:

– Где? Что с ними было? Они живы, конечно?

– …Я нашел их, – не слушая, продолжал Привалов. – Их зачем-то понесло в пески. К югу от Тракта. Они свалились в карьер.

– Свалились?! Как их угораздило? Но они живы? Мы немедленно едем к вам. Ну, что же вы? Живы? Вы спускались?

Привалов молчал.

Француз, казалось, смутился. Он отвел глаза от лица Привалова и быстро забормотал, проглатывая слова:

– Да… Я понимаю. Карьер. Вероятно, спуститься очень трудно… невозможно, да? Ждите нас… Не спускайтесь одни. Мы будем на месте через час. Все будем. Я передам всем вездеходам.

Слышно было, как в кабине у Анри загудел сигнал, его вызывали. Люди беспокоятся, ждут. Что он там бормочет? За час они не успеют. Полтора-два.

– Спуститься можно, – сказал Привалов.

Легран замолчал и уставился на него. Гудки продолжались.

– Анри, – медленно сказал Привалов, – что-то неладно. Я слышал плач.

Француз, казалось, не понял.

– Что? Вы слышали…

– Плач, – повторил Привалов. – В яме. Плачет ребенок. Что-то неладно.

Брови Анри взлетели вверх и остановились изумленно-испуганно изогнутыми. Он понял.

– Звуковая галлюцинация… – начал было он.

Привалов качнул головой. Анри не договорил. Да. Он забыл. Привалов опытнейший «отшельник». Его миражи не проведут.

– Слушайте, – торопливо заговорил он. – Мы едем к вам. Не спускайтесь без нас. Ни в коем случае! Какая чепуха! Это… непонятно. Ждите. Вы поняли? Вы вооружены? Впрочем, что я… конечно. Вы слышите, Петр Евгеньевич?

Привалов удивился. Анри назвал его по имени и отчеству. Он помолчал, что-то обдумывая.

– Анри, – опять заговорил он. – Это ребенок. Плачет ребенок. Очень жалобно. Ему очень плохо, Анри. С вами есть врач?

– Вы с ума сошли! Откуда он может там быть? Не спускайтесь. Ну, я прошу. Мы уже едем. Вот кто-то тут все время вызывает меня. Сейчас я им передам. Петр Евгеньевич, вы слышите? Не спускаться бы вам без нас, а?

Привалов молчал.

– Ну, хоть оружие возьмите, – с отчаянием взмолился Легран. – А все-таки, может, не спускаться? Мы едем. Ждите.

* * *

– Ерунда! – наконец, повторил он и поднялся. Аптечка мешает в руках. Где-то должен быть ремень… Где же он? Это что? Мешок для образцов. Геологический. Отлично. Подойдет для аптечки. Теперь кислород. Тяжеловато. Ладно, ничего. Что еще? Фонарь. Можно обойтись нагрудным прожектором. На вездеходе должны быть прожекторы. Даже если они разбились… Хотя нет, он же видел свет. Так. Теперь, кажется, все.

…Загудел вызов на связь. Опять Анри. Проверяет, не спустился ли. Будет опять отговаривать. Напрасно. Он в последний раз оглядел вездеход. На сиденье рядом с пустым баллоном лежал пистолет. Некоторое время он смотрел на него. Лотом пожал плечами и сунул пистолет за пояс.

Гудок захлебывался.

Теперь все. Он толкнул люк.

Выйдя из вездехода, Привалов на секунду остановился. Ему показалось, что темнота стала еще гуще. Нет. Просто после освещенной кабины.

Он подошел к краю ямы. Внизу по-прежнему виднелось мутное пятно света, в котором клубились фиолетовые волны. Тишина. Из ямы теперь не доносилось ни звука.

– Какая ерунда! – в третий раз повторил вслух Привалов. – Откуда здесь взяться ребенку?

Потом он начал спускаться.

Это оказалось труднее, чем он думал. Проклятый песок никак не желал служить опорой. Лежа на крутом скате, Привалов отчаянно цеплялся руками за все, что попадалось, – колючки, камни, щели и выбоины в редких местах, где грунт был более слежавшимся и плотным. Мешок с аптечкой и кислородный баллон, привешенные на спину, сползли вниз и упорно старались опрокинуть его.

Стоило оторвать тело от земли, чуть приподняться, и они уже перевешивали, тянули назад, и больших трудов стоило опять обрести равновесие. Поправить же свой груз он не мог. Правда, раз он сослужил ему хорошую службу. Камень, на который оперся ногой Привалов, вырвался из-под ноги, видно, он чуть держался в стенке карьера, и Привалов, не успев ухватиться за что-нибудь, покатился вниз. Но почти тотчас же баллон с кислородом застрял в выбоине – падение замедлилось, и Привалов сумел задержаться, вцепившись в жиденький кустик колючки. Только сейчас оценил Привалов этот нелепый вид растительности, его прочность и, главное, длинный, крепко сидевший в земле корень. Дальше он спускался еще осторожнее. Помимо всего прочего, этот камень вызвал небольшой обвал и наделал шуму, а Привалов почему-то инстинктивно старался спускаться как можно тише. Спуск был очень утомителен. Несколько раз у него мелькала мысль: положиться на счастье и просто скатиться вниз. Но он сдержался. Он не мог оглянуться и не знал, скоро ли кончится этот проклятый спуск.

Он думал, что свалившийся вездеход облегчил ему задачу, изрыв при падении стенку карьера. Еще он подумал: хорошо, что грунт оказался таким мягким, но тут же вспомнил про камни на дне. Очевидно, они перевернулись раза два, пока долетели до дна. На мгновение он увидел все это: мчащийся вездеход, Тракт, до которого надо добираться…

Они очень спешили. Почему? Конечно, они не обратили внимания, что путь идет под уклон, наверное, только увеличили скорость…

Он продолжал медленно спускаться. Прямо перед лицом он видел освещенную нагрудным прожектором темную землю, осыпавшуюся с легким шелестом струйками песка. Иногда стеклоглаз шлема касался почвы, и тогда он видел до мельчайших подробностей каждую трещину, каждую песчинку. О том, что он может увидеть там, на дне, он старался не думать. Спуск продолжался.

…Что же он слышал все-таки? Он никак не мог объяснить услышанное им, и это не давало ему покоя. Один раз он даже подумал, не прав ли Легран, не принял ли он галлюцинацию за действительность, но тут же с сомнением покачал головой. Опять у него возникло ощущение, что он близок к разгадке.

Что-то смутно начинало оформляться в мысль, но тут же распадалось. Что-то не давало ему соединить смутные намеки в цельное, единственно правильное объяснение случившемуся. Ребенок… откуда же здесь ребенок?

Внезапно свет потускнел. Заплясали тени. Он окунулся в фиолетовый туман и понял, что сейчас достигнет дна. Бесконечный спуск кончился. Впрочем, продолжался он, наверное, не более получаса, подумал Привалов, пожалуй, даже меньше.

* * *

Его ноги уперлись во что-то твердое. Он мог наконец отпустить руки и выпрямиться. Тотчас же он чуть не упал, но сумел сохранить равновесие. Затем он потратил минуты две на то, чтобы привести аптечку и баллон в порядок и, наконец, повернулся.