Текст книги "Сак"

Автор книги: Усман Алимбеков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Брамс и другие

К пиву наш герой пристрастился в Риге, куда попал по распределению после окончания Одесского института инженеров морского флота. Слабоалкогольная жидкость иногда настолько занимала мысли новеллиста, что он совсем забывал о своих намерениях, например, навестить какую-нибудь редакцию, чтобы пристроить свои очерки. Вот и сегодня Асманкель так и не дошёл до назначенного пункта – Дома культуры железнодорожников, где проводилась встреча молодых литераторов. Ему жутко захотелось утолить жажду вкусной пенной заразой. Пока он определялся, куда бы хотел пойти, ноги сами вывели его в район старой Риги. Среди узких улочек наш очеркист заплутал, хотя знал район Вец-Риги хорошо. А заблудился по причине вдруг исчезнувших мыслей. Он пытался вспомнить, о чём же только что думал и чего сильно жаждал. Лихорадочно носясь по лабиринтам памяти и не находя там ничего определённого, он потерял ощущение времени и пространства. В таком состоянии немудрено заблудиться. Сознание начало чудить, отказываясь воспринимать реальный мир. Он вдруг оказывался то у дома отца в горном аиле, то в тамбуре поезда, в котором встретился с адресатом неотправленного письма проводницей Наташей, то в зале ожидания джамбульского аэропорта. Потом всё исчезло, и наступила тишина. Она и вернула ему способность снова соображать. Сплетение же мыслей грозило обернуться бедствием, он мог упасть в обморок. Нужны были срочные меры по предупреждению беды.

Могла спасти головушку только кружка-другая пива. Сей напиток и в самом деле как-то успокаивал Асманкеля и настраивал на созерцательный лад. Он, зацепившись за эту мысль, направился в облюбованное им ещё год назад маленькое тихое кафе на улице Элизабетас. Но судьбе было угодно повести его мимо концертного зала, где в основном исполнялась симфоническая музыка. В Рижской филармонии вот-вот должен был начаться концерт берлинского оркестра, гастролировавшего по странам Балтики. Огромный рекламный плакат, висевший у входа в зал серьёзной музыки, оповещал об этом. Программа выступления германского коллектива состояла их двух частей, первое отделение – музыка Брамса, второе – Шнитке. Асманкель обожал оркестровую классическую музыку. Ни секунды не колеблясь – пиво или музыка, братишка Арстана и Ирбиса свернул к кассам филармонии. Огромный зал был заполнен наполовину, поэтому Асманкелю без проблем продали билет на концерт, который начался, как только он уселся на своё место. Но с началом выступления немецких музыкантов он бесшумно, никого не тревожа, перебрался на середину зала, чтобы быть в центре звуковых волн, исходящих со сцены. Брамс умиротворил его.

Слушая музыку замечательных композиторов, он проваливался в какое-то космическое пространство, где соучаствовал с музыкой в пронизывании вселенной. А со стороны могло показаться, что слушатель просто дремлет. В действительности внук Аскера так сооружал вокруг себя некую защиту, чтобы не отвлекаться от слушания музыкальных произведений. Не имея абсолютного слуха и не совсем понимая некоторых деталей музыкального шедевра, не реагируя на какие-то музыкально-исполнительские прелести или огрехи, которых не избежать, он научился получать невыразимое наслаждение от серьёзной музыки, воспринимая сочинения композиторов образно, внутренним слухом. Как научился он в своё время радоваться великолепному закату солнца, видя внутренним оком в нём не конец дня, а начало чего-то нового. Он, слушая, давал волю воображению, а оно рождало свои исключительные и неповторимые образы. Они могли возникать под влиянием как звуков оркестра, так и работы какого-нибудь художника и так далее. Видеообразы отличались несказанной красотой, утончённой выразительностью. Кстати сказать, свою очередную суфийскую притчу-сказку «Оранжевый тюльпан» он написал под впечатлением от картины французского художника Анри Руссо «Джунгли».

Разумеется, Асманкель покупал программки и внимательно изучал аннотации, где в двух словах рассказывалось о замыслах автора произведения, о последовательности развития действия. Но сама идея вырисовывалась в процессе исполнения симфонии.

Его друзья классические произведения не особо жаловали. Эрик больше рок уважал, а Дмитрий к эстрадным песням тяготел. Но как-то раз он их уговорил пойти с ним на концерт в Домский собор. Баха исполнял нидерландский органист. С первыми аккордами Асманкель прикрыл глаза, впал в своё привычное «сонное» состояние и два часа наслаждался игрой голландца. Но чего он не любил, так это реакцию слушателей на финальный аккорд. Наш символист подозревал, что слушатели приходят на концерт не внимать музыке, а ждать окончания представления. Чтобы потом, с чувством исполненного долга, громко и неистово аплодировать, совершенно не понимая, что этим громким выражением благодарности музыкантам они отрывают крылья ангелу музыки, только что витавшему тут, которому необходимо для воспарения ввысь время, пауза, ну хоть малюсенькая. В Домском соборе произошло то же самое, что происходит на подобных выступлениях. Не успел последний звук окончательно утихнуть, как весь собор взорвался овациями. Асманкель вздрогнул и открыл глаза. Рядом сидевший Дмитрий беззвучно хохотал, тыча в него пальцем, привлекая внимание Эрика.

– И ты хочешь сказать, что балдеешь от серьёзной музыки?

– Да, мне нравится симфоническая, органная и любая музыка, которая относится к разряду классической. А что?

– Ты же проспал весь концерт. Эрик, скажи.

– Я видел прикрытые его глаза, а спал он или нет, знать не могу.

– Да ладно, не могу. Он спал, и когда все зааплодировали громко, он проснулся от шума. Эрик, ты же видел, как он вздрогнул, очнувшись ото сна?

– Дима, я видел только, что он очень похож на спящего человека, но повторюсь, спал он или нет, не знаю. Чего ты ко мне пристал? Спроси у него самого.

– Асманкель, ты спал или нет?

– Я слушал органную музыку Баха. С недавних пор я слушаю именно так, с прикрытыми глазами. Такое положение не отвлекает меня от главного – восприятия звуков, и раскрепощает воображение. Так я компенсирую, наверное, отсутствие слуха.

– А при чём тут слух?

– Лично для меня, как полагаю, вся прелесть заключается в том, что я не являюсь музыкантом и лишён, как говорил, абсолютного слуха. Был такой композитор Танеев, вот он, если верить Андрею Белому, страдал чуть ли не на каждом концерте, улавливая малейшие неточности исполнения какой-нибудь симфонии тем или иным инструментом, так как обладал этим самым абсолютным слухом. Мне такие тонкости не нужны. Мне нужна идея, образ мучительный и зыбкий, как сказал бы Осип Мандельштам.

– А при чём здесь образ?

– В нём Бог. Если ты, Димитрий, заметил, я ведь не только музыку, но и любое прекрасное вербальное исполнение слушаю с закрытыми глазами, чтобы не упустить суть, идею, отвлекшись на что-то второстепенное, как например, артистизм.

– Ладно, твоя взяла.

– Бах-то понравился вам?

– Для меня он тяжеловат, тягуч, хотя сильная вещь.

– Мне не очень, видать, не понимаю я серьёзную музыку.

После этого случая на все классические концерты Асманкель ходил один.

Когда первое отделение закончилось, он, умиротворённый, вышел в фойе и там увидел Колодных, бабушку и внучку. Они стояли у прохода в зал. Чтобы с ними не здороваться и не вводить их лишний раз в смущение, обожатель непопсовой музыки обошёл зал и другим проходом направился к выходу. Года два тому назад Асманкель прочитал в одной газете потрясающей чистоты и невинности стихи Алины Колодной (тогда ей было всего десять лет). Впечатлительный наш молодой литератор помчался разыскивать юную сочинительницу, чтобы выразить ей своё восхищение. Директор школы разрешил им встретиться дважды, на третий раз отказал, сославшись на категорический запрет близких Алины. У девочки не было мамы с папой, они погибли, когда ей исполнилось всего-то несколько годочков, её воспитывали бабушка и дедушка. Вот они-то и перепугались, когда узнали, что с их внучкой общается молодой человек восточной наружности. Еврейская девочка и мусульманин – данное сочетание, так сложилось исторически, не вызывает у некоторых людей оптимизма. Поэтому последовал строгий запрет. Но он успел юной поэтессе передать свой стих, посвящённый ей. Покидая недослушанный концерт немецкого оркестра, он вспомнил первые строки:

 
Можно
Я возьму
Тебя на руки
Нежно
И надёжно,
Высоко.
Можно
Отнесу
Тебя к Востоку,
Где
Так близко
Всё
И где
Всё так
Далеко…
 

Они встретятся ещё раз много позже на одном литературном вечере, там-то и произойдёт личное знакомство мусульманина с бабушкой прелестной девочки Алины. Они друг другу наговорят кучу комплиментов, зазовут в гости и мило расстанутся. Но Асманкель, как тонко чувствующая натура, уловит их напряжение и неловкость в его присутствии и решит, что более им встречаться не надо. Встречи с хорошими людьми должны рождать приятные ощущения, а не напряжение и неловкость. Таково было убеждение тактичного нееврея. К слову сказать, евреев он любил и уважал за их завидную преданность вере. В отличие от многих собратьев по вере, Асманкель не страдал антисемитизмом или какой-либо фобией по отношению к кому-либо.

Покинув Рижскую филармонию не дослушав концерта, а Шнитке ему тоже нравился, он, немного расстроенный, стал думать, чем заняться. Выходной день заканчивался. Тут почитатель поэтических творений прелестной Алины Колодной вспомнил, что очень хотел выпить пива. И пока он шёл и определялся, в какое бы кафе зайти, про улицу Элизабетас он уже позабыл. Чтобы утолить жажду, его ноги сами привели забитую мыслями о юной поэтессе голову к знаменитому пивному бару «Зем озола».

«зем озола»

В советские времена в пивной бар в центре города «Зем озола» попасть было непросто, там всегда толпился народ. Асманкель прекрасно знал об этом, но был уверен: раз что-то привело его именно сюда, то значит, не смотря на стопроцентную вероятность забитости бара посетителями, препятствий попасть туда никаких не должно возникнуть. И действительно, его никто не остановил. Удивительное дело, швейцара в дверях не было! Барный страж никого не пропускал внутрь сразу даже при наличии свободных мест. Этим самым он подчёркивал свою важность и намекал на чаевые. При наличии в руках посетителя крупной купюры швейцар мгновенно сбрасывал напускную напыщенность и становился воплощением самой любезности. Места находились сразу. Любопытное замечание: маленькие взяточки швейцары брали тоже, но брезгливо, делая огромное одолжение, чуть покрупнее подачки – с заметным кивком благодарности, а серьёзные чаевые – с поклоном до земли и угодливой улыбкой. Но всё это мелочи, так к слову сказано. В общем, наш любитель дум прошёл в бар без каких-либо препятствий. Кому удавалось туда попасть, тот уже никуда не торопился.

В Риге, в старой её части, находилось ещё одно популярное пивное кафе «Пие Кристапа». Чтобы туда попасть, надо было записываться загодя или, по известной схеме, выкладывать хорошие чаевые. Меню второго кафе, конечно же, превосходило возможности первого изысканностью и разнообразием, но уступало вкусовыми качествами пенного напитка. В «Пие Кристапа» считалось престижным посидеть. Зато в «Зем озола» отдыхали от души. К своему очередному удивлению, Асманкель куда присесть нашёл сразу. Двое посетителей буквально перед его заходом в пивной бар встали и ушли, освободив целую скамейку, получается, Асманкелю, и пока он находился там, никто рядом так и не объявился. А это уже было из области фантастики, так как свободных мест в те года никогда не наблюдалось. За четырёхместным столом сидели двое и, похоже, давненько, потому как их языки немного заплетались.

Выпив сразу целую кружку свежего вкусного пива и снова наполнив её из кувшина (напиток подавали там в керамических двухлитровых ёмкостях), Асманкель закурил сигарету. И только собрался отдаться во власть дум, как был огорошен вниманием своего визави. Народ обычно в рижских барах деликатный и излишним любопытством или навязчивой общительностью не страдает.

– Коля. А это мой друг Артис.

– А-а… Асманкель.

– Ты против русских что-то имеешь?

– Я против русских ничего не имею, так как сам являюсь русским.

– Ты?

– Нэ похож.

– Погодите удивляться и сомневаться, сначала выслушайте мои доводы на этот счёт.

– Какими бы твои доводы ни были, ты нерусский. В зеркало вначале глянь.

– Зачэм так груббо?

– Нормально, Артис. Это обычная реакция на то, что непривычно слушать или видеть. Но вот если и вторая реакция будет такой же, то возникнет вопрос: а не оголтелые ли вы расисты?

– Я точно нет.

– Я тожже.

– Тогда, с вашего позволения, продолжу. Вы наверняка знаете, кто такой Даль, составитель словаря, разумеется, русского. Так вот, он как человек далеко не глупый дал определение принадлежности того или иного к той или иной национальности. Даль сказал, что человек относится к той национальности, на языке которой он мыслит, думает, пишет, читает и говорит. Я мыслю, пишу, читаю и говорю на русском языке. Выходит, я самый настоящий русский, правда, киргизского происхождения.

– Во даёт! Ты, Артис, тоже русский, раз говоришь на русском языке.

– Нэ соглассен.

– Он совершенно прав, Николай. У Артиса, это заметно, сильный акцент.

– Ну и что?

– Да, что?

– А то, что у Артиса основной язык его мыслей, его дум, основного общения – латышский. Значит, он чистокровный латыш. А я русский.

– И давно ты русский?

– Наша семья, в смысле наш род, обрусела ещё во времена первых монархов Романовых. Как в девятнадцатом веке аристократия России считала языком общения высшего общества французский, так и азиатская аристократия считала русский языком общения или хотя бы обязательным для знания.

– Так вы арристократт, Асманкель?

– Да, я внук бия.

– А кто такой бий?

– Бий – это должностное лицо, представляющее государство на местах. Чиновник высокого полёта. Ими становились только представители дворянства.

– А я простой рабочий, и он простой рабочий.

– Я тоже не неженка. Я не рисуюсь своими корнями, но и не стесняюсь их. Не вижу в этом ничего предосудительного для меня и оскорбительного для вас, Николай, и для вас, Артис.

– А ты чего всё выкаешь нам?

– Во-первых, мы мало знакомы, во-вторых, вы старше меня, судя по внешности, в-третьих, Артис ко мне тоже обращается на «вы». Но если вас не устраивает светская вежливость, то давайте перейдём на библейский этикет.

– Какой этикет?

– Библейский, то есть христианский. В христианстве, как в любой другой религии, все люди братья и сестры. А родственники, как известно, обращаются друг к другу на «ты».

– А ты откуда про всё это знаешь?

– Из книг и от представителей разных конфессий. А что?

– Да нет, ничего.

– Значит, русский, говоришь.

– Ну да.

– Вот как русский, ты как относишься к независимости Латвии?

– Положительно. Хотя предвижу много драм и трагедий чисто человеческих.

– Откуда такое предвидение?

– Некоторое знание истории и наглядный пример моих земляков.

– Поясни.

– Суверенитет постсоветского периода заквашивается на национализме, а он счастья людям не приносит, особенно тем, кто на тот момент не оказывается местным аборигеном. Я недавно побывал в Киргизии, где родился и формировался до юношеских лет. После известного путча Страна Советов распалась. Киргизия тоже стала независимым государством. Там после того как обрели долгожданную свободу от Москвы, некоторые коренные жители люто возненавидели Россию и её представителей, то есть русскоговорящих людей. И окрысились на них, притесняя всячески беззащитных и бесправных теперь уже неграждан.

Из тех, кто долгие годы жил в Киргизии, приносил пользу республике своими знаниями и трудом, многие славяне психологически срослись с новой родиной. Менталитет людей меняется, если они десятилетиями живут там, где не Россия, и культура местная не может не влиять на сознание, будь они трижды некоренными жителями. И это никто не в состоянии отменить, ни одна революция, ни одна независимость. Русские, казахи, турки-месхитинцы, таджики, узбеки в Киргизии стали в одночасье чужими, но вряд ли они станут все и сразу своими, перебравшись каждый на свою историческую родину. Только их дети и внуки начнут осваиваться с географическими и психологическими особенностями той местности, на которой осели их отцы. Потом уже придёт очередь их детям впитывать Дух новой отчизны, традиции, религию, культуру. И только после этого далёкие их потомки полноценно включатся в общее государственное дело, внося в развитие родины свою лепту.

Но пока те времена настанут, многие переселенцы не смогут адаптироваться в новых условиях жизни. А это значит, будет много личных трагедий. Не лучшим образом сложится судьба тех, кто, всё-таки не смотря на угрозы местных националистов, останется в республиках, ставших суверенными. Понадобится много десятилетий, чтобы, наконец, их дети и внуки начали жить полноценно, без комплексов вины или обиды за отцов, которым отдельные жители долго будут напоминать, что те не у себя дома. Такова цена независимости. Цена революции намного страшней.

– Вот послушай его, Артис, послушай.

– А чэго тут слушшать? Каждый выбирает свой путь самм.

– Говоришь ты, Артис, правильно. А как мне быть с твоей правильностью?

– Не поннял.

– На работе мне прямо сказали: вали-ка ты в свою Россию. А она-то меня не ждёт, получается. Что мне и моей семье делать в такой ситуации? Что?

– Житть.

– Как жить?

– Как и ранньше. Только тэперь атмосфэра изменнится. Но выхода, если не собирраешься уезжжать, у тэбя и твоей семмьи нетт, кроме как адапттирроваться, как точчно замэтил Асманкель.

– Адаптируемся, куда же денемся. Это ладно. А вот скажи, Асманкель, что даёт латышам, киргизам эта самая независимость?

– Простым смертным ничего. Суверенность поначалу привлекательна. Но она, как знамя политиканов, не даёт сама по себе всем без исключения полную свободу и тем более, как скатерть-самобранка, не делает всех подряд сытыми и довольными. Вольность, как сладостная иллюзия, скорее закабаляет, чем даёт неограниченный простор для действий. Некоторые, это понимая, не стремятся к независимости, они припеваючи живут, находясь в чьей-либо власти или де-юре оформив взаимоотношения, становятся протекторатами.

– Протек чего?

– Ну, это как бы филиал с сохранением своих правил существования. В своё время Казахстан и Киргизия были протекторатами России. Соблюдая политические интересы России, эти государства жили согласно своим традициям, своей вере, своим национальным особенностям, при этом регулярно получали дотации от покровителей и имели серьёзную защиту от потенциальных агрессоров.

– Понял.

– Так вот, продолжу. Независимость по карману только богатым странам. Для остальных это ловушка, из которой почти невозможно выбраться. Такие государства впереди ждёт одна кабала, снова зависимость от того, кто оплатит его свободу от другого. Иллюзия тоже имеет свою цену. Но как ни крути, эту цену надо будет платить, так как мир меняется, и соответственно мы сами должны или обязаны измениться, если не хотим, чтобы нас смяли жернова перемен.

– Ты как-то сложно говоришь. Я не совсем усваиваю.

– Тебе переварить нужно главное.

– Что именно?

– Идёт эпохальная ломка. Меняются представления о ценностях. Многие вещи станут с ног на голову. И это надо тоже понимать.

– То есть, независимость Латвии счастья не принесёт?

– Простым смертным да, не принесёт.

– Поччему?

– Потому что во главе угла латышской суверенности стоит не здравость, а политический комплекс.

– Не поннял.

– И я чего-то не догоняю.

– Чего латыши хотели?

– Ясный пень, свободы.

– От чего или кого?

– От союзных оков, как они утверждают.

– Точнее будет сказано, от русских оков.

– Наверное, так.

– При такой настроенности естественным недругом малых республик свободных выступает Россия как самая здоровая и первой заявившая на весь белый свет, что становится преемницей СССР. В такой ситуации многие иностранцы воспринимают представителей России только в русском варианте. Не в татарском или башкирском, не в чеченском или осетинском, а именно в русском. Такова их проекция нелюбови к СССР и соответственно к России.

– Наверное, так.

– Большинство латышей, включая и некоторую часть русскоязычного населения Латвии, жаждут отсоединения не от России, а именно от русских. К любому старшему западному брату в объятия или под ноги, не важно, бросятся, только бы скорее.

– Только нне под ногги.

– Без обид, Артис, я о глобальных изменениях в мире, без конкретных намёков, Латвия здесь как пример.

– Поннял.

– На горизонте эволюции Латвии взошло не новое солнце, страну в смутное время освещает прожектор перестройки умов прибалтийцев. Высвечивает прожектор очередную утопию, объект чаяний малых народов, страдающих в запущенном виде комплексом неполноценности. Подобные болезни вылечиваются с трудом, если вообще поддаются лечению. Люди искренне верят в своё светлое будущее, особенно в качестве суверенного общества. А такого в природе не бывает. И Россия, и Америка, и Китай при самой крутой своей державности абсолютной независимости не имеют. Где присутствуют два человека, там полной свободой одного из них даже пахнуть не будет. Но иллюзия самостийности останется у того и другого. Народ прёт валом туда, где горизонт якобы освещён солнцем воли, а на самом деле там светит обыкновенная, простите что повторяюсь, искусственная лампа.

Так вот. За годы, пока массы осознают своё заблуждение, сломаются тысячи и тысячи человеческих судеб под ногами жаждущих независимости людей, слепо идущих к воображаемой мечте. Такова цена политического, а не традиционного самоопределения. Политическое, экономическое, традиционное самоопределение позитивно связано только с Россией у Латвии. Потому как Латвия в Европе не будет играть ключевую роль. Более того, ни продукция, ни промышленность латвийская Западу не нужна, у них своего добра валом. Культура тоже подомнётся под западный стандарт, утратив свою исключительность. Только Россия своей огромностью способна принять всё, что производится, создаётся и делается здесь. Но латыши избрали конкретно политическую стезю, полностью доверившись политиканам. Путь выбран, поэтому хочет кто-то этого или нет, но всё равно идти придётся. Обратной дороги нет. Этот вариант развития дорого обойдётся, но цену эту платить придётся всем, кто будет здесь жить. Понимаешь, Николай, придётся. Прогресс – это любовь и разочарование и новая вера в очередной прожект. Так будет происходить до тех пор, пока человек наконец не остановится, не осмотрится вокруг и не задаст (хотя бы задаст) вопрос: а туда ли он идёт? А такое произойдет, подозреваю, не скоро.

– Считаешь, что это неизбежно?

– Так, наверное, должно быть. Так как стоять на одном месте нельзя. Хотим мы того или нет, но перемены необходимы, чтобы не образовывалась болотная трясина. А СССР в последние десятилетия превращался в настоящее болото. Удачные, неудачные перемены – угадать заранее нельзя. Потому что человеческий фактор может за какие-нибудь несколько месяцев или лет изменить курс развития общества и направить его совершенно в другую сторону, при этом многие этого могут и не заметить.

– Почему?

– Эйфория дезориентирует не только массы, но и умы отдельных личностей, играющих ключевую роль в глобальных переменах. Но время, естественно, всё расставит по своим местам. Поэтому Латвии суверенитет нужен.

– Вот видишь, Николай, всё законномэрно.

– Оно-то, конечно, так, когда речь идёт об общем.

– А чтто не такк?

– Необходимо помнить, что общее состоит из частей. И отдельным личностям может крупно не повезти.

– Растолкуй яснее.

– Здесь, в Латвии, лично у тебя могут возникнуть проблемы как у русского.

– Они уже начались на работе.

– Теперь жди продолжения их. Скоро многие латыши забудут демократический лозунг советской Латвии: «Латвия для всех, кто тут живёт, но желает независимости». Скоро появится и долго будет существовать другой лозунг, националистический: «Латвия для латышей». Это неизбежно.

– Асманкель, ты не правв. Я вот сижжу с русским и пью с ним пииво, и мы нэ испытываем друг к другу вражжду.

– Сейчас да.

– И заввтра тожже.

– Завтра главные идеологи свободной Латвии вобьют в доверчивые головы земляков пару мыслей, с которыми трудно будет не согласиться.

– Каккие таккие мыссли?

– Например, почему русские, живущие так долго здесь, не владеют латышским языком? Если раньше для идеологов это было просто неприятно, то сегодня это уже оскорбление латышского языка и всех, кто к нему причастен. Затем обязательно возникнут громогласные, полные недовольства вопросы: почему русские не знают латышских традиций, культуру? При этом, мол, коренные латыши, в отличие от приезжих русских, владеют их языком, знают их литературу, знакомы с их культурным наследием. Пусть латыши говорят на русском языке не совсем свободно и с акцентом, но они владеют им. Подобные мысли у латышей возникнут очень скоро. Вот ты, Николай, владеешь латышским языком?

– Так, парой слов.

– Вот то-то и оно. Ты уже потенциальная жертва неприязни местных аборигенов. Прости, Артис, речь идёт только о так называемых националистах. А ты, судя по тому, как мирно сосуществуешь с Николаем, к ним не относишься.

– А ты сам-то знаешь латышский?

– Если учесть, что я живу здесь сравнительно недолго, то моё знание латышского языка на примитивном уровне можно считать не совсем плохим.

– А ты, Коля, сколько лет живвёшь у нас?

– Больше сорока лет, Артис.

– И заметь, Николай, что Артис уже не говорит здесь, а говорит у нас. Уже отделяет тебя от себя. И это ещё сегодня, а не завтра. Артис – парень отличный, но подвержен влиянию, к сожалению. И если он не найдет в себе силы противостоять массовому оболваниванию, то падет до дикой оголтелости националистов, которые считают русских нарывом на теле Латвии. Будем надеяться, что устоит от соблазна поддаться мифу о своей национальной исключительности.

Чем страшен национализм? Не тем, что он защищает этнос от примеси приезжих путём создания условий, благоприятных для одних и невыносимых для других, хотя это тоже в некотором роде апартеид, а тем, что свою головную боль лечит отсечением чужой головы. Не догадываясь, что больна его собственная башка. Власть националистов имеет одну особенность, она, если ей позволить, уничтожив видимых врагов, возьмётся за невидимых недругов, за тех, кто не разделяет её принципов мироустройства. И так далее. Ещё древние мудрецы подметили, что в расистах и националистах всегда активны сатанинские черты. Иначе трудно объяснить такие их проявления, как сознательные зверства по отношению к мирным существам. Такова инфернальная природа национализма. Вывод: псевдопатриотизма можно и нужно избегать.

– Слушай, как ты всё красиво излагаешь! Откуда ты про всё это знаешь?

– Согласен, откудда?

– Грустно, очень грустно, если вы восприняли мои слова только как образец красноречия. А я ведь вам поверил и поделился сокровенным.

– Ты что, обиделся?

– И я не поннял.

– Нет, не обиделся. Говорю правду. Но продолжать далее разговор уже не очень-то хочется. Давайте лучше молча пива попьём.

– Всё-таки обиделся. А зря.

– Поверь, мы не хотели тебя обиддеть. Может быть, мы не умеем так говворить, как ты, ну и ляпнули не в темму.

– Вы чего это оправдываетесь? Я же вас ни в чём не обвиняю.

– Тогда давай ещё чего-нибудь про взгляды и всё такое.

– Хорошо. Только давайте без этих «красиво говоришь» и так далее.

– Ничего против этого не имеем.

– Не знаю, прав ли я. Не мне судить. Понимаю: истины, общей для всех без исключения, не бывает. Из нас троих каждый имеет свой взгляд на всякую проблему или событие. И это нормально, главное никому из нас троих не забывать о праве другого на собственный взгляд.

– Мир многогранен и разнообразен неслучайно. Иначе, я так думаю, Всевышний не стал бы утруждать себя сотворением разумных и эмоциональных двуногих существ разных рас, с разным мировоззрением. Это касается не только людей. Посмотрите вокруг, сколько всякой всячины в природе. И каждое живое существо уникально своею какой-нибудь особенностью, чаще незаметной для других. И как же эта разношёрстная компания на планете уживается? Благодаря неосознанному или сознательному стремлению к сосуществованию. И такой механизм срабатывает, если до сих пор сохранено на планете неисчислимое количество разнообразных живых существ.

Кто-то из вас с полным правом может заявить, что я не оригинален, мол, эти прописные истины давно озвучены. Незамедлительно соглашусь. Но позволю себе заметить, что прописные истины не даются человеку априори при рождении, как например инстинкт самосохранения, они постигаются в процессе жизни. Правда, если человек сочтёт, что они ему нужны. Ведь не секрет, большинство людей ко всему такому мало прислушиваются. Возможно, поэтому каждому пытливому поколению почти заново приходится для себя открывать давно известные заповеди, немножечко интерпретируя на свой лад. Но бог с ним, с большинством. Кто знает, может быть, так и надо для всех нас. Речь не о том.

– А о чём?

– О сосуществовании разнообразий. Возможно, уместно, и признание существования расистов и националистов, которые требуют своего места под солнцем. Одно дело простое заявление о себе, другое – выдвижение неприемлемых переходящих границы человечности требований. Проблема не столько в агрессивном насаждении своих убеждений, сколько в отсутствии понимания необходимого сосуществования разных взглядов на жизнь. Здесь, как говорится, без толерантности никак не обойтись.

– Без чего?

– Толерантность значит терпимость к иной вере, к иному суждению, ну и так далее.

– Если я правильно тебя понял, то у нас, у людей, терпимость стала проблемой?

– Да, стала и не сегодня, и не вчера. Почему стала, не знаю. Но от чего, могу предположить. Одна из проблем, полагаю, в отсутствии скромности, очень важного человеческого качества. Не той, которую называют фарисейской, а естественной, Иисусовой. В естественной скромности изначально содержится огромная духовная сила. Она и милосердна, и мудра, и терпима к глупостям человеческим.

Кто-то может сказать, мол, в нашей динамично меняющейся жизни, когда человек просто не успевает осознавать, что происходит вокруг, когда дух стяжания вынуждает постоянно суетиться, откуда взяться скромности? Соглашусь, действительно, наша современная жизнь ориентирована на прагматизм. Но, слава Всевышнему, от этого духовная основа для человека не стала второстепенной. Она пока временно ушла в тень. Её так просто изжить невозможно. Она с Начала Начал набирала силу и аккумулировалась в человеке тысячелетиями. Правда, такую силу метафизическую, трансцендентную необходимо не только хранить в сердце своём, но и культивировать. А это труд не из лёгких. Проще потворствовать своим не лучшим страстям.