355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Урсула Кребер Ле Гуин » День Прощения » Текст книги (страница 1)
День Прощения
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 17:18

Текст книги "День Прощения"


Автор книги: Урсула Кребер Ле Гуин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Урсула Ле Гуин
День Прощения

Солли была космическим ребенком – дочерью посланников-мобилей, которые жили то на одном, то на другом корабле, мотаясь по разным мирам и планетам. К десяти годам она налетала пятьсот световых лет, а к двадцати пяти прошла через альтерранскую революцию, научилась айджи на Терре и прозорливому мышлению у старого хилфера на Роканане, закончила хайнанский университет, получила ранг наблюдателя и выжила в командировке на смертоносной умирающей Кеаке, проскочив при этом на предельной скорости еще полтысячи световых. Несмотря на молодость она повидала многое.

Конечно, Солли скучала в посольстве на Вое Део, где весь персонал, словно сговорившись, учил ее помнить это и не забывать о том, остерегаться одного и стремиться к другому. Но, будучи посланницей-мобилем, она уже привыкла к подобному отношению. Уэрел действительно имел свои причуды. Хотя у какого мира их не было? Она прилежно зубрила свои уроки и теперь знала, когда надо делать реверансы и не рыгать за столом, а когда поступать наоборот или как ей захочется. Вот почему она так обрадовалась, получив, наконец, назначение в этот маленький причудливый город на небольшом и причудливом континенте. Солли стала первой и единственной посланницей Экумены в великом и божественном королевстве Гатаи.

Проведя несколько дней под крохотным ярким солнцем, изливавшим свет на шумные городские улицы, она влюбилась в эти сказочно высокие пики гор, которые возносились над крышами домов, в бирюзовое небо, где большие и близкие звезды сияли весь день, а по ночам ослепительно сверкали вместе с шестью лениво плывущими кусками луны. Она полюбила этих чернокожих и черноглазых людей, красивых и стройных, с узкими головами, тонкими руками и ногами – людей, которые стали ее народом! Она любила их даже тогда, когда встречалась с ними слишком часто.

В последний раз Солли оставалась наедине с собой лишь в кабине аэроскиммера, который перевозил ее через океан, отделявший Гатаи от Вое Део. У посадочной полосы посланницу встречала делегация придворных, жрецов и советников короля. Величавые государственные мужи в коричневых, алых и голубых одеждах проводили ее во дворец, где было много реверансов и никаких отрыжек, утомительные знакомства с высочайшими макамаками и лордами хузиватов, представление Его маленькому сморщенному и старому Величеству, занудливые речи и банкет – все по этикету, никаких проблем и даже без гигантского жареного цветка на ее тарелке во время торжественного обеда. Однако с самых первых шагов на посадочной полосе и каждую секунду после этого за спиной Солли или рядом, или очень-очень близко, находилось двое мужчин: ее гид и телохранитель.

Гида, которого звали Сан Убаттат, приставили к ней сами гатайцы. Он, конечно же, обо всем докладывал правительству, но был таким услужливым и милым шпионом, таким прекрасным лингвистом и приятным в общении советчиком, всегда готовым дать бесценный намек на ожидаемые действия или возможную ошибку, что Солли относилась к его опеке довольно спокойно. А вот с охранником все было иначе.

Он принадлежал к военной касте Вое Део, чей народ, будучи преобладающей силой на Уэреле, являлся в этом мире основным союзником Экумены. Узнав о его назначении, Солли подняла в посольстве настоящий скандал. Она кричала, что ей не нужен телохранитель: у нее не было в Гатаи врагов, а даже если таковые и имелись, она сама могла бы позаботиться о своей безопасности. Однако в посольстве только разводили руками. Извини, говорили они. Тебе придется смириться с ним. Несмотря на экономическую независимость гатайцы используют для охраны своего государства вооруженные силы Вое Део. Выполняя заказ такого выгодного клиента, Вое Део заинтересовано в защите законного правительства Гатаи от многочисленных террористических группировок. Твоя охрана входит в перечень услуг их договора, и мы не можем оспаривать этот вопрос.

Солли знала, что возражать начальству бесполезно, но она не желала подчиняться какому-то майору. Его воинское звание, рега, она заменила архаическим словом «майор», которое запомнилось ей по смешной пародии, виденной когда-то на Терре. В этом фильме майор изображался напыщенным кителем, увешанным медалями и орденами. Он пыхтел, передвигался с важным видом и отдавал приказы, время от времени извергаясь кусками своей начинки. Ах, если бы ее «майор» делал то же самое. Но он не только ходил с важным видом и командовал. Ко всему прочему он был леденяще вежливым, как улыбка каменной статуи, молчаливым, как дуб, и равнодушно жестким, как трупное окоченение.

Она довольно быстро отказалась от попыток разговорить его. Что бы Солли ни сказала, он отвечал ей «да» или «нет, мэм» с той ужасной демонстративной тупостью человека, который не желает вас слушать. Этот офицер, по должности неспособный к человеческим чувствам, был с ней на всех встречах и мероприятиях, при разговорах с бизнесменами, придворными и государственными чиновниками, на улицах и в магазинах, в городе и во дворце, при осмотре достопримечательных мест и в воздушном шаре, который поднимал их над горами

– день и ночь, везде и всюду, не считая, конечно, постели.

Впрочем, пристальное наблюдение продолжалось и в постели. Гид и охранник уходили вечерами по своим домам, но в гостиной у дверей ее комнаты «спала» служанка – подарок короля и личная собственность Солли.

Она вспомнила свое недоумение, когда несколько лет назад впервые прочитала текст о узаконенном рабстве. «Члены правящей касты Уэрела являются собственниками, а люди, прислуживающие им, считаются частью их имущества. На этой планете только собственников можно называть мужчинами и женщинами; рабы же причисляются к домашним животным. « Теперь она тоже стала собственницей. Солли не могла отказаться от подарка короля. Рабыню звали Реве, и скорее всего она шпионила за посланницей Экумены. Хотя в это верилось с трудом. Величавая и красивая женщина выглядела лишь на несколько лет старше Солли и имела почти такой же оттенок коричневой кожи: у Солли он был немного красноватого тона, а у Реве – синего. Ее ладони восхищали нежным голубоватым цветом. Манеры казались божественно изысканными, а такт, проницательность и безошибочное предугадывание всех желаний своей новой госпожи вызывали восторг и удивление.

Солли обращалась с ней как с равной, с самого начала заявив, что ни один человек на свете не имеет права властвовать над другими людьми. Она сказала, что не будет отдавать Реве никаких приказов, и выразила надежду на их дальнейшую дружбу. Рабыня восприняла ее слова без особого воодушевления, как очередную прихоть молодой хозяйки. Вышколенная и покладистая, она улыбнулась и сказала «да». Но страстные речи Солли о равенстве и дружбе тонули в ее бездонном всепринятии и терялись там, оставляя Реве неизменной: заботливой и услужливой рабыней, приятной в общении, но ничем незатронутой. Она улыбалась, говорила «да» и пребывала за пределами каких-либо чувств и эмоций.

После ажиотажа первых дней, проведенных в Гатаи, Солли вдруг поняла, насколько ей необходимы разговоры с Реве. Служанка оказалась единственной женщиной, с которой она могла поговорить. Все гатайские аристократки жили в своих безас – дамских квартирах или «домах», как они их называли. Им запрещалось выходить оттуда и, уж тем более, принимать в гостях посторонних людей. А рабыни, которых Солли встречала на улицах, являлись чьей-нибудь собственностью и боялись общаться со странной чужеземкой. За исключением Реве ее окружали только мужчины – причем, многие из них оказались евнухами.

Это была еще одна особенность, в которую она поверила с трудом. Солли не понимала, как могли такие красивые и видные мужчины добровольно отказываться от своей стати и потенции в обмен на должности и более высокое социальное положение. Тем не менее, она постоянно встречала их при дворе короля Хотата. Некоторые из них, родившись рабами, приобретали таким образом частичную независимость и позже добивались значительных постов в структуре государственной власти. К примеру, евнух Таяндан, мажордом дворца, подчинялся только королю и главенствовал над Советом. Совет состоял из лордов различных рангов и сословий, но касту жрецов в нем представляли только туалиты. Богу Камье поклонялись теперь лишь рабы, хотя первоначально он был главой божественного пантеона Гатаи. Век назад, когда к власти пришли туалиты, религию предков предали запрету и забвению.

Если бы Солли спросили, что ей больше всего не нравится в этом мире, кроме рабства и махрового патриархата, она остановилась бы на религии. Песни о леди Туал были такими же прекрасными, как ее статуи и огромные храмы в Вое Део. И «Аркамье» казалось доброй и трогательной историей, хотя и немного раздутой. Но откуда тогда брались эти самодовольные, нетерпимые и глупые жрецы? Откуда появлялись их отвратительные доктрины, которые оправдывали любую жестокость, совершенную во имя веры? Иногда она даже спрашивала себя, а что может нравиться на Уэреле свободолюбивому человеку?

И она всегда отвечала: я люблю этот мир! Я люблю это странное и яркое солнце, куски распадающейся луны, огромные горы, которые сияют как ледяные стены, и людей – людей, с их черными глазами без белков, похожие на глаза животных, глаза из темного стекла, из темной воды, таинственные и притягательные… Я люблю их. Я хочу узнать их ближе. Я хочу дотянуться до их сердец!

Однако ей пришлось признать, что руководители посольства оказались правы в одном: жизнь женщины на Уэреле была неимоверно трудной. Она нигде не чувствовала себя на своем месте. Обладая независимостью и высоким общественным положением, Солли воплощала для гатайцев возмутительное противоречие: ведь настоящие женщины сидели по домам и носа оттуда не показывали. Только рабыни ходили по улицам, встречались с посторонними людьми и трудились на общественных работах. Она вела себя как служанка и совершенно не походила на собственницу. Тем не менее, к ней относились с величайшим уважением. Она была посланницей желанного союза Экумены, к которому хотела присоединиться гатайская знать. Вот почему ее боялись обидеть. Вот почему официальные лица, бизнесмены и придворные, с которыми она обсуждала дела Экумены, обходились с ней как с равной, то есть как с мужчиной.

Это притворство никогда не бывало полным и часто легко нарушалось. Старик-король прилежно ощупывал Солли и каждый раз оправдывался тем, что ошибочно принимал ее за одну из своих постельных грелок. Однажды в небольшой полемике она возразила лорду Гатуйо, и тот с минуту смотрел на нее такими изумленными глазами, словно с ним заговорил его комнатный башмак. Конечно, в тот миг он думал о ней, как о женщине. Но в общем-то бесполые отношения приносили неплохие плоды и позволяли ей работать в этом женоненавистническом обществе.

Она начала приспосабливаться к игре и с помощью своей служанки придумывала наряды, которые почти во всем напоминали одежду гатайских лордов. Она специально избегала женственных линий и стремилась воссоздать мужской силуэт. Реве оказалась умелой и искусной швеей. Яркие, тяжелые и тугие брюки были не только приличными, но и практичными, а вышитые жакеты вместе с роскошным видом дарили ей благодатное тепло. Такая одежда даже нравилась Солли. Однако в общении с мужчинами она все чаще чувствовала себя бесполым существом, и посланницу огорчало, что люди принимали ее за некое подобие евнуха. Вот почему ей так хотелось пообщаться с гатайскими женщинами.

Она попыталась встретиться с аристократками через их мужей, но натолкнулась на стену из вежливости без дверей и щелочек. Какая прекрасная идея, говорили ей. Мы обязательно устроим такой визит, когда погода станет лучше! Как я польщен подобной честью! Ах, вы хотите принять у себя леди Майойо и ее дочерей? Вот только жаль, что мои провинциальные глупышки так непростительно застенчивы. Я извиняюсь и прошу понять меня… О, да! Конечно, конечно! Прогулка по внутреннему саду! Но лучше не сейчас. Лоза еще не зацвела цветами! Давайте подождем весны.

Ей не с кем было поговорить до тех самых пор, пока она не встретила макила Батикама.

Гастролирующая труппа из Вое Део стала театральным событием года. Лишь немногие артисты приезжали с концертами в маленькую горную столицу Гатаи. В основном это были храмовые танцоры – исключительно мужчины – или посредственные актеры со слащавыми постановками, которые анонсировались в афишах как лучшие драмы Уэрела. Солли упорно ходила на эти сырые пьесы, надеясь уловить в них намек на «домашнюю жизнь» местных женщин. Но ей уже претили истеричные девы, падавшие в обморок от любви, пока их упрямые герои-придурки умирали в великих битвах. Они все, как один, походили на «майора», и Туал Милосердная спускалась к ним с небес, чтобы с улыбкой принять их смерти. Ее глаза слегка косили, и выкрашенные белки выдавались за знак божественности.

Солли заметила, что мужчины Уэрела никогда не смотрели этих драм по телесети. Теперь она знала причину подобного пренебрежения. Однако приемы во дворце и вечеринки, которые устраивали в ее честь различные лорды и бизнесмены, оказались довольно тусклыми развлечениями: всегда и везде одни мужчины! Очевидно, им запретили приводить рабынь для забав на те мероприятия, где присутствовала посланница. Солли не смела флиртовать со стройными красавцами, поскольку это напомнило бы им о том, что она простая женщина, которая ведет себя совершенно не так, как подобает леди. Одним словом, ее восторг первых дней уже сошел на нет, когда в Гатаи приехала труппа макилов.

Солли спросила у Сана, своего надежного и учтивого гида, не нарушит ли она каких-либо обычаев, посетив постановку макилов. Он смущенно покашлял, немного промямлил и, наконец, с елейной деликатностью дал понять, что все будет нормально, если она оденется как мужчина.

– Как вы знаете, наши женщины не появляются на публике. Но иногда им тоже хочется посмотреть на какое-нибудь представление. К примеру, леди Аматай ходит с мужем в театр, одевшись в его военную форму. Это известно всем, однако никто ничего не говорит. А вам, такой значительной и важной персоне, тем более нечего бояться. Никто и слова не скажет. Все будет чинно и прилично. К тому же, мы с регой составим вам компанию. Просто как друзья, понимаете? Три хороших приятеля забрели посмотреть представление. Ну, как? Годится?

– Годится, – покорно ответила она. – Мне даже будет веселее!

Это неплохая цена, подумала Солли, за возможность увидеть макилов. Их никогда не показывали по телесети. Как резонно сообщил ей Сан, некоторые представления макилов имели непристойное содержание, и правительство не хотело смущать юных дев, смотревших развлекательные телепрограммы. Такие выступления проводились только в театрах. Клоуны, танцоры и проститутки, актеры, музыканты и макилы образовывали особый подкласс, состоявший из рабов, которые никому особо не принадлежали. Корпорация развлечений скупала у собственников талантливых мальчиков-рабов, обучала подростков и опекала их на протяжении всей жизни, получая при этом неплохую прибыль.

Солли и двое мужчин отправились в театр, который находился за шесть или семь улиц. Она забыла, что макилы были трансвеститами. Она не вспомнила об этом даже тогда, когда увидела их на сцене. Стройные юноши носились в страстном танце, кружились и взлетали вверх в мятежных прыжках, напоминая силой и грацией больших свободных птиц. Она смотрела на них, ни о чем не думая, увлеченная красотой и подлинным искусством. Но музыка вдруг изменилась, и на сцену вышли клоуны: один черный, как ночь, олицетворяя тем самым собственника, а другой в цветастой юбке с длинным шлейфом. Он томно сжимал фантастически большие, торчащие груди, украшенные блестками, и напевал высоким тонким и дрожащим голосом: «Ах, не насилуйте меня, пожалуйста, добрый хозяин. О, нет-нет, прошу вас! Только не сейчас! « И тогда по ходу действия, давясь от хохота и смущенно прикрывая ладонями лицо, Солли вспомнила о том, какие это были мужчины. Но затем на сцене появился Батикам и начал читать удивительно прекрасный, щемящий душу монолог. К тому времени, когда он закончил свой звездный выход, Солли стала его поклонницей.

– Я хочу увидеться с ним, – сказала она Сану в антракте. – Я хочу поговорить с Батикамом.

Гид вежливо улыбнулся и лукаво закусил губу, показывая, что за небольшую сумму он может устроить такую встречу. Но майор, как всегда, был начеку. Прямой и чопорный, словно большая дубина, он медленно развернулся на каблуках и посмотрел на Сана. Выражение гида тут же изменилось.

Солли почувствовала гнев. Если бы ее предложение шло вразрез каким-то правилам, Сан намекнул бы ей об этом или ответил вежливым отказом. Напыщенный майор, приставленный к ней соглядатаем, опять пытался надеть на нее узду, как на одну из «своих» женщин, и на этот раз его вмешательство граничило с оскорблением. Солли посмотрела ему прямо в глаза и раздраженно сказала:

– Рега Тейео, я понимаю, что вы выполняете данный вам приказ и стараетесь держать меня под своим каблуком. Но если вы хотите, чтобы я и Сан повиновались вашим указаниям, потрудитесь высказывать их вслух, объясняя нам суть своих претензий. Я не желаю подчиняться вашим кивкам, ухмылочкам и подмигиваниям!

Наступившая пауза принесла ей искреннее удовлетворение. Холодная усмешка майора не изменилась. Во всяком случае, тусклый свет театра скрывал детали его черного лица. Тем не менее, ледяная неподвижность в позе охранника подсказала Солли, что она остановила этого тупого солдафона. Он прочистил горло и сказал:

– Я уполномочен защищать вас, посланница.

– А разве мне угрожают макилы? Неужели вы видите какую-то опасность в том, что посланница Экумены поблагодарит одного из величайших артистов Уэрела?

И вновь наступило долгое молчание.

– Нет, – наконец, ответил он.

– Тогда я прошу вас сопровождать меня после выступления за кулисы театра. Я хочу увидеться с макилом Батикамом.

Один жесткий кивок. Один сердитый кивок поражения. Очередное очко в ее пользу. Сев на свое место, Солли с удовольствием следила за мастерами пантомимы, эротическими танцами и трогательной драмой, которая завершала вечернее представление. Пьеса исполнялась на почти непонятном языке архаической поэзии, но от красоты актеров и проникновенной трепетности их голосов у нее на глазах наворачивались слезы.

– Жаль, что макилы всегда используют только одно «Аркамье», – с ханжеским осуждением произнес Убаттат.

Он не принадлежал к гатайской знати. Фактически, он даже не имел своих рабов. Тем не менее, Сан считался собственником, и ему нравилось выдавать себя за фанатичного туалита.

– Для нашей образованной публики больше подошли бы сцены из «Инкарнации Туал».

– Я думаю, рега полностью согласен с вами, – отозвалась она, наслаждаясь своей иронией.

– Не со всем, – ответил страж, причем, с такой невыразительной вежливостью, что Солли поначалу даже не поняла того, что он сказал.

Однако позже, проталкиваясь к сцене и договариваясь о разрешении пройти за кулисы в костюмерную исполнителей, она забыла о том небольшом смущении, в которое ее вверг рега Тейео.

Узнав, какая важная особа посетила их театр, управляющий хотел вывести из комнаты других актеров и оставить ее наедине с Батикамом (и, конечно же, с гидом и охранником), но Солли сказала:

– Нет-нет, эти замечательные артисты нам не помешают. Просто позвольте мне поблагодарить Батикама за его прекрасный монолог.

Она стояла среди ошалевших костюмеров и полуголых людей, перепачканных гримом, среди смеха и всеобщего расслабления, которое наступает после выступления за любыми кулисами любого мира. Она говорила с умным впечатляющим человеком, одетым в женский наряд из далекой изысканной эры. С человеком, который понравился ей с первого взгляда.

– Не могли бы вы прийти ко мне домой? – спросила она.

– С удовольствием, – ответил Батикам, ни разу не взглянув на Сана и «майора».

Он был первым рабом, который не выпрашивал у ее гида и охранника позволения говорить или совершать какие-то действия. Солли быстро повернулась к ним, чтобы посмотреть, насколько они шокированы. Сан смущенно хихикал как при тайном сговоре. Взгляд «майора» неподвижно застыл на точке левее ее головы.

– Мы встретимся немного позже, – сказал Батикам. – Я должен изменить свой вид.

Они обменялись улыбками, и Солли ушла. За ее спиной затихли голоса восторженных актеров. Неимоверно близкие звезды сияли в небе гроздями, словно огненный виноград. Куски луны кувыркалась по небу через заснеженные горные пики, а один из них раскачивался взад и вперед, как кривобокий фонарь, подвешенный над ажурными башнями дворца. Она шагала по темной улице, радуясь теплу и свободе своей мужской накидки. Сан едва не бежал, стараясь угнаться за ней. Длинноногий майор без видимых усилий шел рядом. Внезапно за ее спиной раздался высокий вибрирующий голос:

– Посланница! Подождите!

Она с улыбкой повернулась и замерла на месте, увидев, что «майор» набросился на какого-то человека, стоявшего в тени портика. Мужчина вырвался и отпрыгнул в сторону. Охранник без слов схватил Солли за руку и, сильно дернув, заставил ее перейти на бег.

– Отпустите меня! – закричала она, отчаянно сопротивляясь.

Ей не хотелось использовать против него айджи, а слова убеждений до «майора» просто не доходили. Рега рывком увлек ее за собой на темную аллею, и чтобы не упасть, она побежала рядом с ним, позволив ему держать себя за руку. Они неожиданно оказались на знакомой улице перед ее воротами. Открыв дверь дома кодовым словом, он втолкнул Солли в прихожую и быстро вставил в паз широкий металлический засов.

– Что все это значит? – строго спросила она, растирая запястье, где его пальцы могли оставить синяки.

Заметив на лице «майора» последний след веселой улыбки, Солли даже затопала ногами от возмущения.

– Вы не ранены? – переведя дыхание, спросил он ее.

– Ранена? Ну, разве что от вашим грубых рук! И что же вы сейчас сделали?

– Отогнал от вас того парня.

– Какого парня?

Он обиженно промолчал.

– Того, кто позвал меня? А что если он просто хотел поговорить со мной?

Подумав минуту, «майор» ответил:

– Возможно, вы правы. Однако он стоял в тени. Мне показалось, что я увидел в его руках оружие. Извините, но я должен выйти и отыскать Сана Убаттата. До моего возвращения держите дверь закрытой на замок.

Отдав этот дерзкий приказ, он вышел и захлопнул дверь. Солли даже не успела слова произнести. Ей оставалось только ждать и негодовать от ярости. Неужели этот болван считает, что она не может позаботиться о себе? Почему он так рьяно вмешивается в ее дела и пинает рабов, якобы защищая жизнь своей подопечной? Может быть стоит показать ему айджи? Он сильный и ловкий, но ничего не знает о лучшем стиле рукопашного боя. Да, с этим дилетантством пора кончать. Она не потерпит амбициозных установок тупого вояки. Надо будет отправить в посольство еще один протест.

Когда «майор» втащил в дом перепуганного и дрожащего Сана, Солли устроила ему настоящий разнос:

– Вы открыли мою дверь кодовым словом. Почему меня не информировали о том, что у вас есть право доступа в мой дом не только днем, но и ночью?

Он тут же опустил забрало невозмутимой вежливости.

– Не имею понятия, мэм.

– Вы больше никогда не будете действовать подобным образом! Я запрещаю вам хватать меня за руки и препятствовать моему общению с другими людьми! Если же вы попытаетесь проделать это вновь, я покалечу вас, рега! Предупреждаю, что вы шутите с огнем! Если вас что-то встревожит, скажите об этом мне, и я сама найду ответ на любую проблему. Теперь же прошу вас удалиться.

– С огромной радостью, мэм, – ответил он и вышел из комнаты, печатая шаг.

– Ах, леди… Ах, посланница, – заскулил Убаттат. – Это очень опасный тип. Они все опасные люди. Я извиняюсь за это слово: бесстыдные!

И он что-то забормотал на своем языке. Она попросила Сана сказать, кем, по его мнению, был тот человек, которого они встретили на улице: религиозным раскольником, патриотом или одним из староверов. Последние, насколько она успела узнать, придерживались исконной гатайской религии и декларировали свою лютую ненависть ко всем чужакам и иноверцам.

– Мне показалось, что это был какой-то раб, – добавила она, и ее слова шокировали гида-переводчика.

– О, нет-нет! Это был настоящий мужчина! Пусть самый заблудший и фанатичный из всех язычников, но мужчина! Эти люди называют себя кинжальщиками. Но вам нечего бояться, леди… Извините, посланница. Он определенно был мужчиной!

Мысль о том, что какой-то раб мог коснуться посланницы Экумены, задевала его сильнее, чем сама попытка покушения. Если только это действительно было покушение.

Обдумав ситуацию, Солли пришла к заключению, что нападавший мог оказаться помощником «майора». После того как она отчитала охранника в театре, рега решил поквитаться с ней и поставить ее на место, «защитив» от так называемого кинжальщика. Ничего! Если он попытается проделать это снова, она протрет им все стены и пол!

– Реве! – позвала она, и рабыня тут же появилась в дверном проеме. – Сейчас ко мне придет один из актеров. Тебя не затруднило бы приготовить нам чай и какую-нибудь закуску?

Реве с улыбкой кивнула и побежала на кухню. Послышался стук в дверь. Открыв ее, Солли увидела на крыльце Батикама и «майора», который, очевидно, охранял дом снаружи. Они оба вошли в прихожую.

Она не ожидала, что макил по-прежнему будет в женской одежде. Его платье – одно из тех, что носили в пьесах обморочные дамы – отличалось от пышного и величавого наряда, в котором он встречал ее за кулисами театра. Тем не менее, оно еще больше подчеркивало элегантность и утонченность Батикама. Переливаясь оттенками, играя светом и тьмой, это платье придавало особую пикантность ее собственному мужскому костюму. Конечно, «майор» был более красивым и притягательным мужчиной, пока не открывал свой рот. Но макил обладал каким-то необъяснимым магнетизмом. На Батикама хотелось смотреть и смотреть. Его кожа выглядела серовато-коричневой, а не иссиня-черной, чем так гордились аристократы Уэрела. (Впрочем, Солли видела многих черных слуг, и это ее нисколько не удивляло: ведь каждая рабыня должна была безропотно выполнять сексуальные прихоти своего хозяина. ) Через грим макила и «звездную пудру» его лицо источало симпатию и живой интеллект. Взглянув на нее и Сана, а затем на «майора», Батикам издал приятным благозвучный смех. Он смеялся как женщина – с теплой серебристой вибрацией, а не грубым мужским ха-ха-ха. Актер протянул руки к Солли, и она, подойдя к нему, нежно сжала в своих ладонях кончики длинных ухоженных пальцев.

– Спасибо, что пришли, Батикам! – сказала она.

– А вам спасибо за то, что пригласили к себе, – ответил он. – Чудесная посланница звезд!

– Сан! – вдруг возмутилась Солли. – Где же ваша былая сообразительность?

На лице гида промелькнула смущенная нерешительность. Какой-то миг он хотел сказать ей о чем-то, но затем улыбнулся и елейно произнес:

– Да-да, прошу меня извинить. Доброй вам ночи, посланница Экумены! Надеюсь увидеть вас завтра в управлении рудников. В полуденный час, как мы и условились, верно?

Отступая, он надвигался на «майора», который неподвижно стоял в дверном проеме. Солли с вызовом взглянула на охранника, готовая без всяких церемоний напомнить ему о том, с какой радостью он хотел покинуть ее дом. И тут она увидела его лицо. Маска холодной вежливости растворилась в подлинном чувстве, и это чувство было презрением, скептическим и тошнотворным, словно его заставили смотреть на человека, который ел чужое дерьмо.

– Уходите! – закричала она и отвернулась от них. – Прошу вас пройти сюда, Батикам.

Она потянула макила в спальную.

– Только здесь я еще нахожу какое-то уединение.

x x x

Тейео родился там, где рождались его предки – в старом холодном доме у подножия холмов чуть выше Ноехи. Мать не плакала, рожая его, потому что она была женой солдата. Ему дали имя великого сородича, убитого в битве под Сосой. Он рос в непреклонной дисциплине обедневшего, но чистого и древнего рода веотов. Отец, приезжая домой во время редких и краткосрочных отпусков, обучал его искусствам, которые обязан знать каждый солдат. А когда он отбывал в свою часть для несения воинского долга, за мальчиком присматривал старый раб Хаббакам, некогда-то служивший сержантом. Он учил Тейео летом и зимой, с пяти утра и до вечера, позволяя лишь короткие перерывы на молитвы и поклонение богине. Фехтование коротким и длинным мечом сменяла стрельба, после которой начинался бег по пересеченной местности. По вечерам же мать и бабушка учили мальчика другим искусствам, которые обязан знать мужчина. Начиная с двух лет, ему преподавали уроки хороших манер, истории, поэзии и неподвижного созерцания.

День Тейео был наполнен тренировками, уроками и поединками с другими учениками сержанта, но день у ребенка длинный. Иногда выдавались свободные часы, а то и целые вечера для игр в комнате, в поместье или на холмах. Он дружил с любимыми животными: лисьими собаками, пятнистыми гончими, котами-ищейками, рогатыми буйволами и большими лошадьми. Дружить с людьми у него как-то не получалось.

Все рабы семьи, кроме Хаббакама и двух наложниц, считались издольщиками. Они возделывали каменистую землю предгорий и, как их хозяева, любили ее преданно и на века. Дети слуг отличались не только светлой кожей, но и робостью. Они с колыбели привыкали к тяжелой пожизненной работе и знали лишь свои поля, холмы и неизменные обязанности. В летние месяцы они купались с Тейео в заводях на реке. А иногда он играл с ними в войну или вел их в атаку на коровье стадо. Построив в шеренгу этих неотесанных неуклюжих парней, он кричал им: «В атаку! «, и мальчишки мчались на невидимых врагов. «За мной! « – пронзительно орал Тейео, и подростки послушно топали позади него, стреляя наобум из сломанных веток – пум, пум, бу-бум. Но чаще он гулял один: пешком с котом-ищейкой, сопровождавшей его на охоте, или верхом на своей кобыле Тэси.

Несколько раз в году в поместье приезжали гости: родственники или боевые товарищи отца, привозившие своих детей и дворовую челядь. Тейео молча и вежливо показывал детям окрестности, знакомил их с животными и брал на охоту в холмы. Молча и вежливо он ненавидел своего кузена Гемата, и тот отвечал ему тем же. В четырнадцать лет они сражались по часу на поляне за домом и, следуя всем ритуалам борьбы, безжалостно избивали друг друга. Теряя терпение и выдержку, они познавали жажду крови, отчаяние и волю к победе, а затем по невысказанному согласию откладывали бой на следующий день и возвращались в молчании домой, где остальные собирались к ужину. Все видели это и ничего не говорили. Мальчишки торопливо умывались и садились к столу. Из носа Гемата текла кровь. Челюсть Тейео болела так сильно, что он едва открывал ее, просовывая в рот кусочки незатейливой пищи. Но никто не делал им никаких замечаний.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю