Текст книги "Остров на птичьей улице"

Автор книги: Ури Орлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Я голодаю

Я отсчитывал дни. Отмечал их на стене куском угля. Потом решил еще раз пойти в ту квартиру, где жил мальчик, который любил книги. Принес оттуда карандаши и тетради, которые грабители не взяли. Может, мне захочется вести дневник. Начал отмечать дни в тетради. Написал на обложке большими буквами «ДНЕВНИК». Но кроме этого написал в нем только свое имя и одну фразу: «Я голодный». Это было на восьмой день.

Я ни за что не хотел идти к семейке Грин. Конечно, они были бы вынуждены открыть мне, если бы я начал кричать, – боялись бы, что кто-то услышит и таким образом обнаружат их бункер. В конце концов я решил пойти и поискать еду в более отдаленных домах. Может, найду чье-то укрытие. Может быть, там даже будут хорошие люди и я останусь у них. Нет. Я должен вернуться и ждать отца. Будь что будет.

Снежку тоже было нечего есть. Я взял его с собой и пробрался в соседний дом. Решил идти днем. По ночам я все чаще слышал голоса и шаги. Вероятно, потому, что по ночам слышен каждый шорох, или, может быть, грабители предпочитали делать свое дело ночью. Я поднялся на чердак и стал пробираться через крыши к угловому дому. Здесь я ни разу не был. Я вытащил Снежка из кармана и дал ему сигнал: «ищи еду». Это мне пришло в голову случайно. Я, конечно, ничего не прятал, но подумал, что вдруг он найдет что-нибудь быстрее, чем я. Впрочем, он тут же нашел немного крошек в углу, но я не дал ему их съесть. Хотя он, бедный, свистел. Он должен был найти настоящие продукты, которых хватило бы нам на двоих.

Сначала я злился, что он не может найти. Потом подумал, что это некрасиво с моей стороны. Наверно, здесь ничего нет. Я должен проявить терпение. И что будет, если папа вдруг придет, а меня нет на месте? Я так испугался, что подхватил Снежка и бегом проделал весь обратный путь. Сначала хотел оставить ему записку в открытом месте. Какая глупость! Потом решил написать на камне шифром, состоящим из цифр, известным нам обоим. Можно подумать, что это просто арифметика. Если кто-то вдруг случайно обнаружит. Может, возникнут подозрения, но уйти, не оставив знака, я не мог.

В тот день я не выходил из своего укрытия. Сидел там голодный. Снежок нашел старые крошки в рюкзаке Баруха. Я пил воду и спал.

На следующий день вышел на рассвете. Снежок был со мной. На этот раз дорога казалась короче, хотя, как и в предыдущий раз, я несколько раз останавливался и прислушивался. Боялся встречи с грабителями, но уже не так, как вчера. Мое сердце сильно билось только, когда я переходил улицу к угловому дому. Кто знает, не следит ли за мной из какого-нибудь окна стукач или грабитель, или полицейский.

– Снежок, – сказал я, – если ты не хочешь, чтобы мы вернулись к семейству Грин, – а ты знаешь, что ждет тебя там, – ты просто обязан найти еду.

Я шел за ним, как за охотничьей собакой. Насвистывал условный сигнал – «ищи еду». На этот раз не заходил в квартиры. Сначала решил искать на чердаке. Ведь и у нас было укрытие на чердаке и еда. И тут Снежок исчез. Я звал его, но он не возвращался. Тогда я лег на пол и начал искать какую-нибудь щель. Место, куда бы он мог пролезть. Жаль, что я не взял фонарь. Правда, на улице было светло. Но на чердаке был полумрак. Я звал его снова и снова. Что со мной будет, если я потеряю своего маленького друга? Я чувствовал, что вот-вот заплачу. Надо было привязать его веревкой. И тут этот «мерзавец» появился, облизывая усы.

– Что ты ел?

Он не мог ответить. Я еще раз внимательно осмотрел это место со всех сторон. Да, это было убежище. Было ясно, что часть его разрушена, но сделано оно было с умом. Обнаружить его было почти невозможно. Оно было даже лучше, чем наше. Неужели там есть люди? Они бы поймали Снежка. Но он мог залезть под какой-нибудь мешок, и его бы не заметили. Может быть, слышали его, но не двинулись с места. Тогда я сказал очень тихо:

– Я еврейский мальчик, ищу еду, откройте!

Ответа не последовало. Если бы я был внутри, откликнулся бы я на такие слова? Конечно, нет. Ведь и стукачи могли заставить ребенка сделать это для них, или это могла быть женщина, которая доносила. Я осмотрел место со всех сторон. Сдвинул в сторону старый шкаф. Потом толкнул доску, которая была недостаточно крепко прибита. И нашел. Это было маленькое пустое укрытие. Там лежало полмешка картошки. Что мне с ней делать? Разве можно есть сырую картошку? Я попробовал. Можно! И тут заметил на замаскированной полке кулек с сухарями. Несколько банок консервов. Может быть, сардин. А также банку консервированного молока. Варенье. Две бутылки подсолнечного масла. Большой пакет муки. И сахар. Я расселся и приготовил себе обед. Снежок крепко спал в моем кармане.

Вдруг я услышал чьи-то шаги. Хозяина убежища? Я застыл от неожиданности и страха. Кто-то медленно приближался. Двое. Я слышал, как они шептались. Даже трое. Шептались мужчина и женщина. У третьего шаги были маленькие, как у ребенка.

Женщина сказала:

– Тут кто-то есть, говорю тебе.

– Марта, стой и не двигайся, – сказал мужчина, – и слушай, не поднимается ли кто-нибудь по лестнице.

Я сделал грубую ошибку. Нужно было запереться изнутри. Вернуть на место доску и шкаф.

– Ага! – заорал он, увидев, что я ем, и набросился на еду. – Сюда! – позвал он их.

Подошла женщина с ребенком. На девочке было платье в горошек. Они не смотрели на меня, как будто меня не было. Сидели и быстро поглощали мою еду.

– С кем ты тут прячешься? – спросил мужчина с набитым ртом.

Я понял, почему они так быстро едят. Не сразу, немного позже, когда вспоминал эту историю. Отлично знал, что должен был сказать. К примеру: «Мой отец и его братья сейчас должны вернуться, и, если вы не уберетесь отсюда, так…» или что-то в этом роде. Но я ответил им, не долго думая:

– Это не мое укрытие, но это я нашел еду.

– Я тоже нашел ее, – сказал мужчина.

Он кончил есть и стал складывать продукты в мешок, который держала женщина.

– Это мои продукты! – закричал я.

– Замолчи, дурак, или я изобью тебя, – сказал мужчина и ладонью закрыл мне лицо.

– Оставь его, Марек, – сказала женщина, – а ты не кричи, – обратилась она ко мне.

Девочке было восемь или девять лет. Не знаю точно. Она пристально смотрела на меня и ела сахар. Мне она понравилась.

Они закончили собирать продукты и собрались уходить. Тогда я сказал:

– Я нашел эти продукты, и вы не можете забрать себе все.

– Где ты прячешься? – спросил мужчина. – Сколько вас там?

– Я один, – ответил я.

И на этот раз я не должен был говорить правду. Нужно было сказать, что нас много, в том числе взрослых и сильных, и что мы найдем и проучим их.

– Где это? – спросил мужчина.

Я пожал плечами.

– Дай ему немного продуктов, – сказала вдруг женщина.

– Об этом не может быть и речи, – ответил мужчина. – Его поймают в ближайшее время, мы же можем переждать всю войну, надо только запастись продуктами.

Он отдал жене мешок, который они наполнили, а сам взял полмешка картошки. Они вышли. Я шел за ними.

– Убирайся, – мужчина погрозил мне кулаком.

Я ничего не ответил. Шел за ними, соблюдая дистанцию. Он опустил мешок и погнался за мной. Я прыгнул в сторону. Потом помчался на чердак и перешел на другую сторону улицы. Он бежал за мной. Жена и дочь за ним.

– Я не знал, что тут есть проход, – сказал мужчина. – Мальчишка пришел сюда из соседнего дома.

– Что ты сделаешь, если поймаешь его?

– Задушу, – со злостью ответил он.

– Не говори глупости, – сказала жена. – Представь себе, что наша Марта осталась бы здесь одна.

Неужели женщины всегда лучше? Может быть. Только, конечно, не амазонки, о которых я читал в книгах.

Они вернулись к своим мешкам, я тоже спустился вниз и шел за ними, как раньше, только еще строже соблюдал дистанцию и следил за каждым их движением.

– Папа, – сказала девочка, – дай ему немного еды.

– Закрой свой рот, – сказал он ей, но остановился и опустил мешок.

Потом он взял мешок из рук жены и вытащил оттуда немного сухарей, консервированное молоко и банку варенья. Жена подняла с пола старую газету, сделала из нее маленький кулек, как делают в магазине, и насыпала в него немного сахару.

– Хватит, хватит, – злился мужчина.

Они положили все это на пол и позвали меня, чтобы я подошел и взял. Я не подошел. Тогда они забрали свои мешки и ушли, а я взял то, что они мне оставили и пошел домой. Это было немного. Вряд ли хватит хотя бы на три дня. Может, на четыре. Ведь сегодня я уже ел. Каждый прожитый мною день был в мою пользу. В любую минуту за мной мог прийти отец.

Пистолет стреляет по-настоящему

Назавтра я опять хотел выйти на поиски, хотя не был уверен, что счастье улыбнется мне снова. Думал, что все-таки смогу найти в одной из квартир немного еды. Вышел рано утром и вдруг услышал стрельбу. Звуки ревущего мотора движущейся машины. Весь этот шум слышался с нашей улицы, не с польской стороны. Я решил остаться в подвале. Уселся возле выхода и прислушивался к тому, что происходило вокруг. Вдали послышались крики. Потом снова стало тихо. Так это продолжалось до полудня.

Нас искали. Таких, как я.

После обеда они были рядом со мной. Я видел, как они вошли. Тут я заполз немного глубже. Теперь я понял, что имел в виду Барух, когда говорил: убежище без запасного выхода ничего не стоит.

Это были немцы и польские полицейские. Мне показалось, что там был один полицейский-еврей. Немцы пришли со странными инструментами. Через некоторое время я услышал звуки ударов. Ясно, они искали бункеры. Они приблизились к отверстию, ведущему в мои подвал. Заглянули в него. Один из них сказал по-немецки:

– Нужно расширить отверстие и проверить, что там внутри.

Второй ответил:

– Человек не может протиснуться туда.

Я слышал голоса, потом смех. Я выглянул из своего убежища и увидел, что один из них пытается пролезть внутрь. Он-то и рассмешил остальных. Он с трудом всунул в отверстие ногу в сапоге. Они еще немного покрутились по двору. Я слышал их шаги. Потом ушли.

До вечера я не выходил. Мое убежище было недостаточно хорошим. Это было ясно. И тогда впервые я начал думать о полах, висящих над развалинами внутри дома. Идея была замечательная, но я не умел летать.

Место было отличным. Ни стоя во дворе, ни с улицы невозможно было разглядеть, что происходило на этих висящих полах. Только, если я сам буду выглядывать в окно. Лишь тогда можно будет увидеть меня с польской стороны. А если там есть вентиляционный шкаф, такой же, как на нижнем полу, я смогу залезть внутрь вместе со своими вещами. И со Снежком. Если же мне удастся забраться на верхний пол, у меня будет двухэтажный дом. Но где же будет запасной выход? Я ведь не смогу выпрыгнуть из окна на улицу. Но зато смогу спуститься по веревке.

Я начал обдумывать, как использовать веревки. В этом вопросе я был специалист. И тут мне пришло в голову сделать веревочную лестницу. Забравшись наверх, я подниму лестницу, и никто не догадается, что я там скрываюсь. Кому вообще придет в голову, что можно жить на части пола, висящего в воздухе в разрушенном доме! Но как подняться наверх в первый раз, чтобы привязать там лестницу?

Мне придется построить деревянную лестницу, очень длинную. Я не верил, что найду длинные доски, но можно сколотить их из маленьких. Главное, чтобы планки удержали мой вес только один раз. Придется делать лестницу здесь, на развалинах. Нет, это не годится. Услышат стук молотка. Кто-то может войти. Удары услышат и с польской стороны. Тогда я подумал, что свяжу палки. Может, найду длинные доски или оторву их где-нибудь на крыше одного из домов. Придется немного покрутиться, осмотреться, поработать головой, как папа меня учил.

Я знал много историй о людях и животных. В них говорилось или о принцах, или о бедных крестьянах. Обычно один из них спасал какое-то животное – пчелу или рыбу, – а та, когда он попадал в беду, оказывала ему услуги. Например, поднимала ключ со дна моря. Я смотрел на птиц, прилетающих и залетающих с верхнего пола, и не мог придумать, что бы сделать для них такое, чтобы потом они помогли мне.

Я поел и лег спать. Долго крутился на матрасе, пока, наконец, заснул. Ночью, или, вернее, пол утро мне приснилось, будто сержусь на птиц за то, что они будят меня так рано. Во сне я поднял камень и бросил в них, потом еще и еще. Один из камней пролетел верхнее окно и упал на польскую сторону. Он попал в того противного мальчишку, который бросал в нас камни еще до высылки из гетто. Мальчишка начал кричать, но он почему-то кричал испуганным женским голосом. И тут я проснулся. На улице было светло, и, правда, кто-то кричал. Это кричала женщина. Не на польской стороне. На нашей улице. Она кричала где-то рядом, но потом ее крики стали медленно удаляться.

Теперь я знал, как подниму лестницу наверх. Очень просто. Раньше, когда я не мог разгадать загадку или решить пример, папа говорил мне:

– Усни с этой мыслью, сын.

И только если я с этой мыслью засыпал и под утро все-таки не знал решения, он помогал мне.

У меня был следующий план. Я пойду на веревочную фабрику, хоть это и далеко и надо будет пройти три улицы. Я решил рискнуть, но зато сделать себе настоящее укрытие. Принесу оттуда веревки. Достану в одном из домов инструменты, распилю доски и сделаю из них перекладины лестницы. Коротких досок было полно. Буду пилить глубоко в подвале. Если я оттуда ничего не слышу, значит, никто не услышит сверху звуки пилы. Для большей безопасности буду пилить днем, когда польская сторона шумит.

Кроме толстой веревки, из которой сделаю лестницу, я принесу еще тонкую и длинную веревку. Один ее конец обвяжу вокруг камня и брошу его снизу через окно на разрушенный пол, там, наверху. Может, это не получится сразу, но в конце концов это выйдет. Не днем. Сделаю это ночью, чтобы с польской стороны не увидели, как через пустое окно вслед за камнем появляется веревка.

Камень потянет за собой веревку вниз, я увижу ее из более низкого окна, к которому смогу подняться. Тогда я привяжу веревочную лестницу и подниму ее на верхний пол. Закреплю конец и поднимусь по ней наверх.

«Интересно, есть ли на фабрике сторож? Надо попробовать», – так я говорил Снежку, давая ему крошки от сухарей, намазанные маслом. Я осторожно гладил его белую шкурку и объяснял ему деталь за деталью. Потом закрыл его в коробке, взял пистолет и вышел через пролом в соседний дом. Первым делом я осмотрел несколько квартир в поисках инструментов. Нашел ящик, похожий на чемодан, с нарисованным на верхней крышке красным крестом. Но в нем были только бинты и лекарства. В одной из квартир нашел маленький чулан, и там были инструменты. Я взял пилу и еще несколько вещей, может, в другой раз они мне пригодятся. Собрав все, я спрятал узел в темное место под лестницей и вышел на дорогу.

До первого углового дома я знал дорогу отлично, быстро и без оглядки прошел ее. Даже ни разу не прислушался. Остановился только тогда, когда приблизился к чердаку, где у меня забрали продукты. Еще до того, как услышал крики, понял, что что-то не так. Может, услышал шорох, которому не придал значения. Девочка кричала:

– Папа!

Она кричала не таким голосом, каким обычно зовут папу. Было понятно, что она попала в беду. Я остановился. Сначала хотел убежать. Но подумал, что, может, это маленькая Марта. Я пошел на голос. Послышался мужской смех. Приблизился к пролому в стене, который вел на чердак, и в полумраке увидел мужчину с огромным мешком на спине, держащего за руку девочку. Я напряг зрение. Лицо ее разглядеть было невозможно, но я узнал ее платье в горошек. Я не долго думал. Достал пистолет и щелкнул затвором. Мужчина обернулся на звук, и тогда я сказал самым грубым голосом, каким только мог:

– Не трогай ее!

И выстрелил. Испугался страшно. Это был настоящий выстрел. Пуля попала в стену, и я услышал, как посыпалась штукатурка. И был странный запах. Наверно, пороха, о котором говорил мне папа. Впервые с тех пор, как я увидел пистолет, я понял, что он по-настоящему стреляет. Как видно, до этой минуты я не до конца верил, что это возможно.

Реакция была мгновенной. Мужик отпустил девочку, бросил мешок и скрылся в мгновение ока. Если бы выстрел не перепугал меня, я бы, наверно, рассмеялся. Марта от испуга застыла на месте. Я был уверен, что она тоже хотела удрать, но не могла сделать ни шага.

Я пролез в пролом.

– Это я, – сказал я ей. – Мальчик, у которого вы забрали еду. Помнишь?

Я подошел к ней. Она отодвинулась назад, как будто я был какой-нибудь немец.

– Тогда ты ела сахар, а твой отец хотел меня поймать. Помнишь? Тебя зовут Марта.

Она остановилась:

– Кто это кричал?

Я старался говорить таким же грубым голосом, как раньше. Но ничего не вышло. Во всяком случае голос, звучал довольно низко:

– Это говорил я.

Мне показалось, что она смеется.

– А что это такое было – «трррах!»? – спросила она.

– Я взял камень и ударил о железо, – объяснил я ей.

– Это было как… настоящий выстрел, – сказала она дрожащим голосом. – Что-то даже отлетело здесь от стены, – показала она пальцем.

Я не ответил.

– Что будет, если он вернется? – волновалась она.

– Откуда ты вышла?

– Из нашего укрытия. Мне было запрещено выходить. Но папа с мамой пошли поискать что-нибудь съестное, и я вышла ненадолго. Хотела пойти во двор. У нас так тесно и темно! И неожиданно появился он.

– Пойдем, я отведу тебя в укрытие, пока не вернулись родители, – предложил я.

Она не отвечала. Потом прошептала:

– Я никому не могу сказать, где оно находится. Папа меня убьет.

– Ладно, – сказал я. – Давай пройдем на соседний чердак и спрячемся там в углу.

– А если папа и мама вернутся и не найдут меня на месте?

Я так соскучился по разговору с кем-нибудь, хотя бы даже с этой девочкой! Но не мог заставить ее остаться со мной. Все же я постарался хотя бы немного продлить нашу беседу:

– Сколько тебе лет?

– Девять.

– А я думал, восемь.

– Да, я маленькая. А сколько тебе?

– Двенадцать. В общем-то, одиннадцать с половиной. Где вы жили раньше?

– В гетто.

Она рассказала, где они жили в гетто и где находился их дом до войны. Потом рассказала обо всех куклах, которые остались дома. Сейчас у нее есть только одна кукла оттуда и еще одна, которую папа нашел здесь, в одной из квартир. Я рассказал о моем белом мышонке. Она поразилась:

– И ты дотрагиваешься до него рукой?

– Да.

– И он не кусается и не заражает тебя болезнями?

Это меня рассмешило. Я забыл, что многие боятся мышей, как, например, Барух.

– Знаешь, ведь люди выращивают мышей вот уже три тысячи лет.

– Откуда ты знаешь?

– Написано в энциклопедии.

– Я должна вернуться в укрытие, – вдруг сказала она.

Я утвердительно кивнул головой.

– Куда ты идешь?

– Далеко. Я должен взять кое-что на веревочной фабрике.

– Ты не боишься?

– Когда как.

Тогда она сняла с косички заколку и протянула мне. Потом ушла. С минуту я прислушивался, как она спускается по лестнице. Потом подошел к более освещенному месту и рассмотрел ее подарок. Я даже не сказал ей, как меня зовут.

Грабители

С чердака веревочной фабрики спускалась вниз железная лестница. Я проверил, достаточно ли она прочная, – так учил меня отец, – а потом спустился вниз. Шел на цыпочках. Все было заперто. Дверь на складе тоже. Я посмотрел во двор. И тут увидел сторожа. Он сидел на лавке в середине двора под осиной и курил. На нем было кожаное пальто и сапоги. Я его не узнал. Он не был на фабрике ни разу. Я мог бы пробраться на склад через одно из окон со двора. Если бы хотя бы одно окно не было закрыто. И если бы сторож не сидел во дворе. И если бы… если… Поэтому я с огорчением решил вернуться и по дороге прихватывать на крышах бельевые веревки, какие будут. Смогу сплести из низ толстую веревку. Думал так, но все-таки не двигался с места.

Наша фабрика немного напоминала мне дом. Здесь я, папа и Барух работали с самого начала зимы. Сторож поднял голову и посмотрел на окно, возле которого я стоял, как будто почувствовал, что кто-то на него смотрит. Я не сдвинулся с места. Стоял на некотором расстоянии от стекла. Он не видел меня. Посидел еще немного, потом поднялся и начал ходить по двору. И тут кто-то постучал в железные ворота. Не просто постучал. Два раза. Перерыв. Потом три раза. Перерыв. Потом подряд пять раз. Перерыв. Еще раз. Я сразу узнал этот стук. Сторож подошел к воротам и с треском раскрыл их.

Вошли два человека.

– Вас кто-то видел? – недовольно спросил сторож. – Ведь я же говорил вам прийти ночью!

Они начали оправдываться. Я не слышал, что они там говорили. Стояли ко мне спиной. Говорили вполголоса. Потом сторож вошел в подъезд. Для большей безопасности я поднялся на последний этаж. Я слышал, как сторож открыл дверь на складе. Через некоторое время они начали выбрасывать тюки с веревками из окна на двор. «Воры», – подумал я. Потом увидел пустые мешки, которые полетели на двор. Втроем они вышли на улицу и начали запихивать веревки в мешки. Завязали веревкой каждый мешок. Это были хорошие веревки, толстые и тонкие. Точно такие, какие были нужны мне.

Они поволокли завязанные мешки к воротам. Мне не было видно, что они там делали. Слышал только, как открылась калитка и как она захлопнулась. Потом услышал их удаляющиеся шаги. Стало тихо. Я скатился по лестнице и помчался к воротам. Схватил мешок. Он был для меня слишком тяжелый. Тогда я поднял второй мешок, перочинным ножом развязал затягивающую его веревку и проверил содержимое. Потом снова завязал его и поволок за собой ко входу в здание и вверх по лестнице. С огромным усилием мне удалось поднять его по железной лестнице. Потом я поднял наверх саму лестницу. Точно такая лестница мне была нужна для того, чтобы подняться с нижнего пола на верхний. Я перенес мешок и лестницу к проходу, который выходил на крышу. Лестницу оставил здесь. Не хотел поднимать ее на крышу при свете дня. Это было просто невозможно – быстро пройти с такой тяжелой лестницей по доскам, на которых стояли трубочисты, когда работали на крыше. «Вернусь сюда как-нибудь ночью и заберу ее», – подумал я.

С мешком я добрался до нашей квартиры. Совсем не боялся. Еще раньше, проходя мимо, я хотел спуститься в квартиру и посмотреть, как там дела. Может, даже спуститься в бункер и попросить немного еды у господ Грин.

В нашей квартире все было перевернуто. Все более или менее ценное исчезло. Мебель была сдвинута с места. У меня просто заболело сердце. Квартира выглядела точно так же, как те квартиры, в которых я побывал до этого. Да и почему бы ей выглядеть иначе? Я зашел в уборную постучать, чтобы открыл кто-нибудь из семейства Грин. Как только я начинал думать о них, сразу же поднималась злость.

В гетто, еще до того, как начали высылать людей, я задерживал дыхание, проходя мимо тех, кто мне не нравился. Понятно, что я не был с ними знаком. Но это было видно. Они не были вонючими. Но я задерживал дыхание, чтобы не вдыхать «их» воздух. И не дышал до тех пор, пока они не проходили мимо. Когда мы знакомились с семейством Грин, я сразу задержал дыхание. Потом они не раз приходили к нам и сидели в нашей комнате. Мы даже построили вместе с ними бункер, и я был вынужден дышать рядом с ними. Но несмотря на это, я так и не полюбил их.

В уборной все было вверх дном. Стульчак был сдвинут в сторону, в полу зияла дыра. Сердце у меня сжалось от дурного предчувствия. Я даже пожалел о тех мыслях, которые всегда приходили мне в голову, когда я думал об этой семье. Бедный Йоси! Деревянная лестница, которую сделали папа и я из отпиленных ножек стульев, стояла на месте. Я спустился вниз. Внизу было темно и чем-то пахло. Никого не было. Пустота. Может быть, тогда, когда искали бункер у меня, искали по всей улице. Или кто-то донес. Не хотелось думать, когда это случилось. И вместе с тем я снова и снова вспоминал выстрелы, которые слышал. А потом женский крик. Может, это кричала другая женщина, не госпожа Грин?

Я нашел спички и свечи в отведенном для них месте. Осветил помещение и открыл кухонный шкаф. Там ничего не было. Тогда я направился к месту, где были спрятаны продукты на чрезвычайный случай. Там тоже было пусто. Кто-то знал и где само место, и где спрятана еда. Неужели здесь был отец? Нет. И тут я вспомнил, что был еще один человек, который помогал нам заделывать потолок. В прошлом строительный рабочий. Но его забрали давно. А может, его и не забирали, он был просто стукач?

Я бросился к лестнице. Мне не хотелось здесь оставаться ни одной лишней минуты. По дороге споткнулся обо что-то мягкое и упал. Свечка выпала из моей руки и погасла. Я снова нашел свечи и решил забрать с собой и их, и спички. Я пощупал вокруг. Что-то мягкое. Это был маленький детский рюкзак. Может быть, Йоси. Я взял его и быстро поднялся по лестнице. Не остановился ни на минуту, пока не добрался до чердака. Там я сел на мешок с веревками и с трудом перевел дыхание.

В рюкзаке были бутылка воды, четыре банки молока и остальное – как обычно: сухари, кусочки сахара, бутылка с подсолнечным маслом, плитка шоколада. Там был и маленький плюшевый медвежонок, с которым Йоси всегда спал. Ремни на рюкзаке были обрезаны. Я завязал его веревкой и вышел.

Сначала я старался тащить оба узла с одного чердака на другой. Переходить из квартиры в квартиру через проломы в стене. Но очень быстро устал. Начал протаскивать узлы один за другим. Вначале рюкзак Йоси. Потом мешок с веревками. Иногда менял порядок, чтобы было не скучно.

На улице медленно темнело. Дождя не было, хотя после обеда начало накрапывать. Я уже был в последнем доме, после которого должен был спуститься вниз и перейти вторую улицу, которая пересекала цепочку зданий по дороге от развалин к фабрике. Я тащил мешок с веревками. Рюкзак уже спустил вниз. Спрятал его за входом в подъезд. Вдруг кто-то прыгнул за мной через пролом. В темноте коридора он меня не заметил. Сразу за ним появился еще один мужчина. Он догнал первого. Они начали ругаться. Сначала тихо, потом все громче. Очень осторожно я отодвинулся в сторону и спрятался в одной из комнат. Я чуть не закричал. Прямо передо мной стоял третий мужчина, и в слабом свете, падавшем из окна, я увидел, что через его руку переброшены несколько мужских костюмов. Он приложил палец к губам и велел мне молчать. Я молчал.

Мы оба прислушивались к тому, что происходило в коридоре. По разговору, который до нас доносился, мы поняли, что они нашли шкатулку с драгоценностями. От разговора и криков они перешли к драке. Потом один из них закричал:

– Нет! Подлец! Брось нож!

После этого услышали:

– Господи!

И тяжелый удар. И мужские шаги, которые быстро удалялись.

Грабитель, который был со мной в комнате, велел мне оставаться на месте. По манере его разговора я понял, что он принимает меня за одного из них.

– Пойду посмотрю, жив ли он.

Как только он вышел, я бросился наутек. Но, как видно, выбрал не ту дорогу.

И выбежал прямо на него.

– Хотел удрать от меня? – спросил он.

– Да, – ответил я.

Я его не боялся.

– Давай выйдем отсюда, – сказал он и вытер пальцы о занавеску.

Я пошел за ним. Мы вышли во двор. Он уселся в кресло, которое там валялось, и положил костюмы на колени. Я стоял перед ним и улыбался. «Будь приветлив с людьми и окажи им доверие, тогда в них проснутся добрые чувства и они не обидят тебя». Но папа сказал: «Доверяй, но проверяй».

– Что у тебя в мешке, мальчик?

– Веревки, – сказал я.

– С фабрики?

– Да.

– Зачем они тебе?

– Они нужны папе.

– Скажи своему отцу, чтобы он сам пришел сюда, а не посылал ребенка, который может получить пулю.

– Если скажу ему так, он побьет меня, – ответил я.

Мужчина наклонил голову. Я совсем не опасался дышать с ним одним воздухом.

– Ладно, – сказал он, – как ты это вынесешь на улицу?

– Папа ждет меня с лестницей у стены, – ответил я. – А вы, господин?

– У меня есть удобный проход, – сказал мужчина после минутного молчания. – Я бы показал его тебе, мальчик, но так как ты боишься меня и не веришь мне, я не верю тебе, хотя и не боюсь. Так это во время войны. Проход, которым я пользуюсь, не должен стать известным немцам. Жалко, правда?

Действительно жалко. Я пожал плечами. И спросил его, хочет ли он послушать анекдот?

Он улыбнулся и сказал:

– Конечно, только приличный.

Мы рассмеялись. Тогда я рассказал ему анекдот о двух людях, которые спорили. Один говорил: сейчас утро. Другой возражал: неправда, сейчас вечер. Первый сказал: я тебе говорю, что сейчас утро. Второй разозлился и сказал: ты не видишь, что сейчас вечер? Так они спорили, пока не подошел еще один человек. Они остановили его и спросили: извините, господин, сейчас вечер или утро? Он подумал минуту и сказал: извините, я не местный.

Мы опять расхохотались.

Я вел себя в соответствии с уроком, который мне преподал отец. «С поляками надо говорить самоуверенным тоном, даже нагловатым, и смешить их».

Я не знал, как мне его рассмешить, поэтому и рассказал ему анекдот, и это сработало.

– Мой проход я не могу показать тебе, мальчик, – сказал он. – Но если тебе понадобится помощь, приходи, и я помогу тебе, чем могу.

И он сказал мне свой адрес. Я знал улицу, на которой он жил. Мы всегда проходили ее, когда еще до войны ходили навещать бабушку. Это было недалеко от разрушенного дома, если бы там не было стены, разделявшей гетто и польскую улицу.

– Спросишь Болека, – сказал он. – Я там привратник. А как тебя зовут?

– Алекс.

Вдруг он встал и подошел ко мне. Я не убежал. Он пощупал мешок на моей спине:

– И вправду веревки.

И мы расстались. Он поднялся наверх и вошел в дом. Я вышел на улицу и перебежал на другую сторону. Потом вернулся и взял рюкзак. Странно, что такой приятный человек пришел сюда, чтобы подобрать костюмы. Может быть, до войны он был учителем. «Что только не делают для заработка». Но мама всегда говорила: «Не деньги делают человека».