Текст книги "Властители земли"

Автор книги: Уоррен Мэрфи

Соавторы: Ричард Сэпир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Дара велела повозками встать посредине поля. Волы содрогнулись и чуть не понесли, потому что жуки покрыли их шевелящимся слоем, точно попоной. Римо и Чиун освободили увендийских солдат от упряжи, и те кинулись прочь, стряхивая с себя сверкающих насекомых.

Дара стояла в повозке. Подъехали и остальные ученые, некоторые из них стряхивали с себя жуков, другие старались не обращать на них внимания.

– А чем вы пользуетесь? Дайте нам немного вашего средства, – попросила Дара.

– Средства? – переспросил Римо.

– Репеллента. Почему насекомые не садятся на вас?

– Надо только, чтобы кожа все время двигалась, – ответил Римо.

– Вы ходите сказать, что можете управлять движением вашей кожи?

– А вы хотите сказать, что не можете этого делать? – удивился Римо и только тут вспомнил, как ему досаждали москиты до обучения у Чиуна.

Повозки выехали на середину поля, и волов выпрягли, они неловко поскакали по сухой мертвой земле подальше от докучливых насекомых, которые дожирали последние жалкие остатки урожая.

Дара вместе с другими учеными извлекла из рефрижератора маленькие канистры.

– Понимаете, – объясняла она Римо и Чиуну, – самая страшная опасность состоит в том, что жук Унга размножается очень быстро. Но в этом же кроется и его слабость. Доктор Ревитс нашел феромон, вещество, обладающее привлекательным для насекомых запахом. После того, как феромон будет выпущен из канистр, насекомые не смогут удержаться. Они вынуждены будут перестать есть и будут только размножатся.

– То есть, затрахают друг друга до смерти? – поинтересовался Римо.

– Как вы грубы, – ответила Дара. – Вы самый никудышный ученый из всех, кого я знаю.

– А ДДТ на них не действует? – спросил Римо.

– Раньше действовал. Но через несколько недель они выработали сопротивляемость на него. Затем оказался бесполезным ЕДВ. И каким бы смертельным ни был токсин, Унг в очень короткое время приспосабливается к нему. Он, собственно говоря, начинает питаться токсинами.

Ученые бродили среди жуков, с ног до головы покрытые серебристыми насекомыми, и расставляли канистры через каждые десять ярдов.

А потом они ретировались. Благодаря жаре, запах из канистр очень быстро начнет распространяться по полю. Некоторые из ученых спотыкались, ослепленные тучами насекомых, но когда они добрались до машин, все жуки до единого с них исчезли. Но слишком живое воспоминание о ползающих по телу насекомых заставляло их размахивать руками и хлопать по обнаженным плечам.

А в середине поля послышалось гудение, поначалу тихое, как шепот, затем оно стало громче, точно стук поезда, а потом вдруг там возник извивающийся холм. Канистр видно не было, но даже если б там стоял человек, его бы тоже никто не смог различить в густых тучах насекомых.

– Действует! Действует! – закричала Дара.

Она сжала в объятиях Римо. И ей очень понравилось то, что она держала в руках. От радости один из ученых обнимал всех подряд и добрался даже до Чиуна. Впрочем, последнему позволено было избежать сей участи, отделавшись только похлопыванием по спине.

Чиун заметил, что в Корее Римо отвергал предложения лучших девушек Дома Синанджу, а вот теперь охотно подвергается публичному бесчестью, позволяя первой встречной белой гладить и трепать себя.

– Папочка, я ведь все еще не ношу кимоно, – сказал Римо.

Когда насекомые сбились в огромный плотный холм, высотой в четыре этажа, быстро распахнулись двери лимузинов, и делегаты из всех стран Азии и Африки сгрудились перед телевизионными камерами. Амабаса Франсуа Ндо произнес короткую речь, поздравляя самого себя.

Все поаплодировали ему, вернулись в машины и тут же направились обратно в аэропорт. Все, кроме Ндо. Его автомобиль подкатил к Римо и Чиуну. Дверца распахнулась, и директор посмотрел на Чиуна.

Чиун стоял неподвижно. Генеральный директор МОЗСХО вылез из машины и направился к Чиуну. Чиун позволил маленькому деревянному божку Га явиться из складок кимоно и уронил его в подставленные ладони Ндо.

Телекомментатор, сопровождавший машину Ндо, велел своим операторам запечатлеть генерального директора, беседующего с человеком в кимоно и с учеными.

Диктор наговорил на пленку следующий комментарий:

– После удачного начала научного эксперимента генеральный директор задержался, чтобы дать последние указания техникам о том, как МОЗСХО следует в будущем продвигаться вперед в ее неуклонной борьбе против невежества, болезней и голода.

Ндо, точно сладкоежка, стибривший шоколадку, спрятал куколку за пазуху, в жилетный карман, и тут же вернулся в свою машину. Караван уже исчез вдали, поднимая гигантские тучи, а полуобнаженные туземцы с недоверием смотрели, как их старинный страшный враг пожирает сам себя, сбившись в большую колышущуюся груду.

– Я не знаю, как вам двоим удалось доставить их всех сюда, но я вас благодарю за это. Благодарю обоих, – сказала Дара, которая вдруг обнаружила, что все еще держится за наиболее противного ей представителя сей странной пары.

– Просто следует разбираться в международной политике, – мягко сказал Чиун.

– А ты заметил это? – спросил вдруг Римо у Чиуна.

– Разумеется, – ответствовал Чиун.

– Заметил что? – спросила Дара.

– Жука, – ответил Римо.

– Жука? Да их здесь миллионы, биллионы.

Римо кивнул. Конечно, она права. Но был тут и еще один жук, который явно отличался от остальных. Его не притягивал феромон, и он бешено мчался к холмам, где теперь вздымалась поднятая лимузинами пыль.

Присоединившись к каравану, Ндо радостно поднял бокал «Дом Периньона» за нынешний день. Гости, влиятельные делегаты Третьего мира, решили, что Ндо поднял тост исключительно за успех этой маленькой демонстрации в маленькой грязной деревушке. И они все знали, что директору еще придется заплатить за то, что он вытащил их сюда. Некоторым даже пришлось пропустить коктейль-вечер ради того, чтобы приехать. А подобное самоотречение, оказалось, вовсе не было нужно. Для столь нудной работы всегда кого-нибудь нанимали белых, индийцев или там пакистанцев. Но уж никак не самих делегатов. И они решили, что Ндо обязательно должен заплатить за самоуправство.

А Ндо совершенно не интересовало, о чем размышляют его делегаты. Он позаботится о них, как не раз делал и в прошлом. Он получил обратно Га, своего покровителя, и, поднимая тост за удачный день, он праздновал вовсе не битву с жуком Унга, а возвращение божка инути.

Однако же его проблемы стали несколько проще, когда по дорого в аэропорт половина делегатов была убита. Сам Ндо, разумеется, спасся. Га был с ним, и вокруг простирались земли инути.

Глава девятая

Те делегаты, которым все-таки удалось выжить и добраться до своих частных самолетов в национальном аэропорту, не в силах были описать этот ужас африканских равнин. К счастью, их сопровождали несколько операторов, съемки которых могли подтвердить правдивость невероятных рассказов.

На автомобили напали шимпанзе – но это были не обыкновенные шимпанзе.

Звери неслись со скоростью мотоциклов. Срывали дверцы тяжелых автомобилей. И, объятые безумием, расшибали черепа о толстые пуленепробиваемые стекла. Они вгрызались в металлические крылья автомобилей и отрывали руки у мужчин.

Гнули оружейные стволы.

И каждый делегат понимал, что произошло. Во всей виновата медицина белого человека и грубое вмешательство стран Первого мира. Новые химикалии, которые были только что использованы в деревушке инути, превратили этих обычно дружески настроенных зверей в безумных и могучих убийц.

Новая позиция МОЗСХО, разработанная на закрытом собрании, спешно состоявшемся на заднем сидении лимузина, состояла в следующем: разумеется, МОЗСХО принимала участие в разработке вещества, которое уничтожило жука-вредителя. Но, к сожалению, это вещество было изготовлено на фабрике белых капиталистов, которые пренебрегли проблемой охраны окружающей среды, столь дорогой для исконных и законных обитателей страны. И результатом такого пренебрежения и стало превращение шимпанзе в обезумевших берсеркеров. И виноват был кто-то другой, а вовсе не безупречная МОЗСХО.

Во время обратного полета за бокалом коктейля была принята резолюция, восхваляющая делегатов за их неустанный труд с целью искоренения голода путем уничтожения жука Унга. Попутно резолюция осуждала алчных производителей химикалий за небрежное отношение к побочным воздействиям продукта на окружающую среду.

Данная резолюция, как, впрочем, и все прочие резолюции МОЗСХО, была принята единодушно. Правда, на этот раз душ оказалось несколько меньше.

Римо и Чиун ехали вместе с Дарой Вортингтон в первой повозке, запряженной волами. Впереди, рядом с колонной лимузинов они заметили какие-то темные волосатые существа, которые кидались на деревья и безумно метались вокруг машин. Подъехав ближе, они увидели, как шимпанзе, отломав кусок камня, пытается его съесть. Другие удовлетворенно спали, впав в состояние, подобное коме. Вдоль дороги выстроились полуразваленные черные лимузины, некоторые моторы еще работали, а кондиционеры тщетно пытались охладить горячий воздух африканского лета, выдыхая маленькие облачка прохлады.

– Что это? – спросила Дара.

Она увидела останки одного из делегатов, который выглядел так, точно его разделали наподобие цыпленка в магазине.

– Понятия не имею, – ответил один из ученых, находившийся в повозке.

Они остановились, чтобы рассмотреть странные создания. Все, кроме Римо и Чиуна. Римо наблюдал за крошечным существом величиной в пол-ногтя, которое сидело на ветке дерева, лишенного листьев недавним нашествием жука Унга. Чиун прислушивался к разговору исследователей.

– Кости начисто переломаны, – сказал один из ученых, поднимая мягкую волосатую лапу шимпанзе.

Другой обнаружил необычайно увеличенное сердце другого шимпанзе, разодранного пополам.

И почти у каждого животного в организме было что-то сломано или претерпело изменения.

Никто из ученых еще не видел ничего подобного.

– Бога ради, что же тут произошло? – спросила Дара Вортингтон.

Пока ученые сосредоточенно разглядывали останки, Чиун обратился к Римо.

– Шимпанзе, подобно всем другим существам, кроме человека, обычно полностью использует свою силу. Но посмотри вокруг. На этот раз они действовали сверх своих сил.

Римо кивнул. Он знал, что они с Чиуном, вероятно, единственные люди на земле, которые могут полностью использовать свою силу и могущество. Порой это казалось ему странным. Научившись подражать низшим животным, он превзошел человека.

Но с этими шимпанзе произошло что-то непонятное. Они использовали всю свою силу и пошли дальше. Они превзошли регулирующий барьер, встроенный природой в животных, и использовали свои мышцы и члены с такой силой, которая буквально разорвала их на части или заставила полопаться от непосильного напряжения.

– Вот так они убили и доктора Ревитса, – сказал Римо. – С помощью кошки.

– Совершенно верно, – согласился Чиун.

– Только кошка находилась внутри комнаты.

– Совершенно верно, – согласился Чиун.

– Никто не смог бы проскользнуть мимо тебя.

– Совершенно верно, – снова согласился Чиун.

– Но что-то подействовало на кошку точно так же, как на этих шимпанзе.

– Совершенно верно, – сказал Чиун.

– Именно поэтому мне и не удалось сразу схватить ту собаку в аллее. Она тоже была заражена.

– Нет, – возразил Чиун. – Тебе это не удалось потому, что ты не носишь кимоно.

И в этот момент на пыльной африканской дороге царило удовлетворение. Чиун изящно сложил руки, спрятав их в складках своего солнечного кимоно. Римо кивнул. Наконец, они сумели увидеть суть проблемы. Теперь остался лишь один вопрос: каким образом заражались животные и кому это могло понадобиться.

Разумеется, ученые не разделяли мыслей Чиуна и Римо. И они не обратили внимания на странную штучку, замеченную Римо на ветке. Это ведь был всего лишь простой слепень, который устало примостился на ветке. А потом, без видимой причины, он задрожал и упал, сдутый горячим ветром, еще одна внезапная маленькая гибель среди многих жестоких смертей.

* * *

Валдрон Перривезер услышал о массовом уничтожении жука Унга около деревушки инути. Он узнал о бойне, о геноциде против миллионов маленьких серебристых созданий. Ему хотелось выть, хотелось заражать ясли и детские сады, высасывать кровь сквозь кожу. Он убежал в свою лабораторию и визжал, пока у него глаза не полезли на лоб.

– Когда же, черт подери, когда?!

– Скоро, мистер Перривезер.

Перривезер в ярости выскочил прочь. Он должен вознести свою организацию на большую высоту.

Жук Унга подвергся жестокому уничтожению, и теперь настало время отплатить за это оскорбление.

Он полагал, что Глория и Натан Мусвассеры будут очень полезны, но когда узнал, что тротил был обнаружен до того, как взорвался, Валдрон понял, что имел дело с еще одной парой, более заинтересованной в славе, нежели в самой работе.

– Слушайте, – прорычал Перривезер, когда они доложили ему о своей неудаче. – Нашему движению требуются работники, а не охотники до славы.

– Мы только хотели добыть славу для СОВа, – оправдывалась Глория.

– Наше движение выше славы. Мы идем к победе. Но до того, как мы одержим окончательную и полную победу, вам придется выполнить свою долю работы.

Глория Мусвассер, посвятившая свою жизнь революции и беззаветно сражавшаяся за нее безо всякой славы, очень резко ответила этому богатенькому буржуа:

– А ваша-то доля какова? Мы хотим сделать так, чтобы этот мир был безопасен для всех живых существ. А вы, вы порой бываете так бесчувственны к судьбе животных. Мне очень неприятно говорить об этом, но это так.

Вечером, после того, как Перривезер целый день скорбел по поводу несчастья с жуком Унгом, Мусвассеры прибыли к нему домой. Они явно выглядели счастливыми.

– Почему вы улыбаетесь? – осведомился Перривезер.

– Более сотни делегатов мертвы. Тротил не сработал, но другая наша штучка оказалась надежной.

– Черт подери, женщина. Все жуки Унга мертвы. И вы считаете, что это победа? – возмутился Перривезер.

– Да ведь делегаты. Более сотни. И мы это сделали. Та штука, что мы установили.

– Где вы ее установили? – спросил Перривезер. – Впрочем, неважно, я сам вам скажу. Вы установили ее внутри рефрижератора, так?

– Прямо в их замороженный контейнер с лекарством, – ответила Глория с гордой улыбкой.

– Совершенно верно, идиотка. И к тому времени, как оно достаточно разогрелось, чтобы начать действовать, было уже поздно. Поэтому оно смогло только заразить шимпанзе. Смерть всех этих несчастных насекомых на вашей совести.

– Я возьму на себя эту вину, если на меня ляжет и ответственность за уничтожение сотни делегатов, – ответила Глория.

Перривезер покачал головой.

– Я больше не могу этого выносить. А тут еще до меня дошли сведения, что в МОЗСХО появились два новых ученых. Говорят, что они готовят еще более страшные преступления. Хватит полумер.

– Что же мы будем делать? – спросил Натан Мусвассер.

Перривезер сообщил, что в качестве мести за геноцид жука Унга он собирается полностью уничтожить всю лабораторию вместе с оборудованием и персоналом.

– Невозможно, – заявила Глория.

– Слишком опасно, – сказал Натан.

– Вам известно, – холодно начал Перривезер, – что я в течение многих лет вкладывал все мои деньги в Союз освобождения видов. И каждый раз, когда ко мне обращаются, я вас защищаю, а вы готовы сделать все, только чтобы не идти на открытый риск. А теперь, когда вы мне нужны, куда вы все подевались? Начинаете тут мне толковать, что невозможно или слишком опасно.

– Просто вы уж слишком заботитесь об этих насекомых, – сказала Глория.

– А вы слишком безразличны к их судьбе, – отрезал Перривезер.

– Но мы будем работать с вами, – сказала Глория. – Нам нужны ваши деньги, поэтому мы будем работать с вами.

– Полагаю, что на этот раз я смогу обойтись без вас, – ответил Перривезер. – Если вы мне понадобитесь, я позвоню.

После их ухода он еще долго сидел, уставившись на дверь кабинета. Разумеется, они и не понимают, чего он добивается. Никто, с тех пор, как ему исполнилось пять лет, не понимал, чего хочет этот наследник состояния Перривезеров.

Его жена не знала. А он знал, чего ей хотелось. Ей хотелось выйти замуж за Перривезера. Время от времени ей хотелось совокупляться. В конечном итоге, после того, как он несколько раз оттолкнул ее, она нашла себе любовников. Иногда Перривезер наблюдал за ними с верхнего этажа, но они его просто не интересовали.

Он жаждал воспроизвести себя. Собственно говоря, это стало одним из основных условий при заключении их брака. Но он настаивал, чтобы перед совокуплением у нее непременно появилось яйцо, то есть был благоприятный для зачатия период.

– Я не собираюсь оплодотворять пустую матку, – заявил Валдрон самой очаровательной дебютантке Северного побережья, которая теперь стала его невестой.

– Ну знаешь ли, Валдрон, некоторым это очень нравится.

– Догадываюсь. Некоторым людям.

– А ты никогда не говорил, что тебе это не нравится, – сказала она.

– Ты не спрашивала, – ответствовал Валдрон, и его лицо с тонкими изящными аристократическими чертами напоминало ледяную маску.

– Я предполагала, – сказала она.

– Не моя вина, – отрезал он.

Медовый месяц он провели в поездке по Европе. И, как выяснила молодая жена Валдрона, ему очень нравились грязные переулки городских трущоб. Свалки и мусорные кучи были для него более притягательны, тем Лувр или Британский Королевский театр.

Проходя по кладбищам, он часто бормотал:

– Расточительство. Какое расточительство.

– Ты говоришь о человеческой жизни? Наша смерть неизбежна. Но те, кого мы любили, будут о нас помнить, – сказала однажды очаровательная юная миссис Перривезер.

– Ерунда, – отрезал ее супруг. – Медь, сталь. Герметично, водонепроницаемо. Да просто закопать их в землю. Пусть сделают хоть немного добра.

– Ты всегда так чувствовал? – спросила она.

– Разумеется. Какое расточительство. Так запаковывать тела – это просто... просто...

– Бесполезно? Трогательно? – предположила она.

– Эгоистично, – нашелся Валдрон.

В то время мать Перривезера еще была жива, и юная жена спросила ее, всегда ли Валдрон был таким.

– А вы заметили? – спросила знатная светская дама с Северного побережья.

– Ну, когда он просит подать к обеду гнилые фрукты, это трудно не заметить, мама. Могу я звать вас мамой?

– Я рада, что, наконец, хоть кто-то меня так называет. Да, Валдрон часто делает такие вещи, которые кажутся людям необычными. Но позвольте мне заметить, что он ни в коей мере не безумен. Мужчины рода Перривезеров часто вели себя несколько странно. Но, я снова подчеркиваю это, они не безумны.

Чудесным весенним днем свекровь сидела на своей веранде, выдававшейся из скальной гряды, которая тянулась до серых волн Атлантики.

– Мужчины из рода Перривезеров запечатывали себя в бочонки и в таком виде пытались спуститься по Амазонке. Один Перривезер любил есть жареных летучих мышей. Другой чувствовал себя птицебогом инков, а отец Валдрона, должна признаться, любил вымазаться клеем прежде, чем сделать «это».

– Бедная вы женщина, – сказала жена.

– Растворимый в воде. Я настояла, чтобы клей был растворим в воде, – сказала старшая миссис Перривезер. – Я бы ни за что не согласилась на эпоксидный клей. Но вернемся к более важным делам. Ни один из Перривезеров никогда не был по-настоящему болен психически.

– А что бы заставило вас назвать одного из них безумным?

– Отказ от своих принципов. Неумение жить только интересом к своим деньгам. Вот что было бы настоящим помешательством, моя милая. И это доказательство того, что Валдрон не безумен, ибо он никогда так не поступит.

– Полагаю, бывают и худшие партии, – отвечала молодая жена.

– Именно об этом я тебе и толкую, милочка.

Молодой миссис Перривезер пришлось пережить только один очень тяжелый момент в своей супружеской жизни, это произошло в ту ночь, когда, как сказал доктор, зачатие было наиболее вероятно. Валдрон так взял жену, точно хотел лишь улечься на нее. Но этого оказалось достаточно, чтобы забеременеть и сохранить в потомстве имя Перривезеров.

После рождения ребенка Перривезер вообще перестал обращать внимание на жену. Она жаловалась своей свекрови.

– Он ведет себя так, будто я и не жена ему, – говорила она.

– Правда состоит в том, что Валдрон и меня не считает своей матерью, – сказала старая женщина.

– Я слышала, что дети иногда сомневаются в своем отце, но уж никак не в матери. А кто, по его мнению, его настоящая мать?

– Не знаю. Он никому об этом не говорит. Мы показывали ему записи в больничных регистрационных книгах. Привели к нему врача, принимавшего роды. Получили клятвенные свидетельства от медсестер. И все же он так и не признал меня своей мамочкой.

– Может, это случилось потому, что его растила няня? – спросила молодая женщина.

– Всех Перривезеров растили няни. Я была такой же нежной и любящей, как любая другая мать. Но он просто-напросто не желал называть меня мамой.

– А вы знаете, как он называет меня? – спросила жена Валдрона.

– Как?

– Своей яйцекладущей.

– Дорогая, – сказала ее свекровь, благожелательно кладя ладонь на плечо молодой женщины. – Он никогда не изменит принципу.

Валдрон Перривезер III не только поддерживал благосостояние дома Перривезеров, но и блестяще увеличил его, выказав такую деловую хватку, которую трудно ожидать у кого-либо, кроме лучших выпускников школы менеджмента. Он стоял выше любых проявлений милосердия или жалости. И обладал необычайной способностью быстро умножать состояние.

Он никогда не раскрывал своего секрета, но многие подозревали, что, судя по некоторым мелочам и намекам, он просто терпеливо дожидается возможности подкормиться за счет несчастья других людей.

Но никто даже не догадывался, что, учась пользоваться своими деньгами, Перривезер стал одним из самых ловких убийц на планете. И убивал он также, как вкладывал деньги: бесстрастно, но весьма умело и хитро. За деньги можно было купить любые услуги, а разница между хирургом и головорезом лишь в том, что головорез больше задумывается над тем, как раскроить кого-нибудь, и не так скор на оправдания, если ему не удается этого сделать.

Валдрон быстро понял, что с наемными убийцами и вооруженными грабителями гораздо приятнее иметь дело, нежели с врачами. Хирург всегда может свалить вину за смерть пациента на его кровяное давление и все-таки прислать счет за неудачное лечение. Но наемный убийца никогда не придет за расчетом, если не выполнит задания.

Таким образом, среди представителей преступного мира Валдрона Перривезера III понимали гораздо лучше, чем в его родной семье или на Уолл-Стрит.

И среди тех, кто понимал его, был и некий Ансельмо «Босс» Боссилони и Мирон Фельдман, хотя между собой они называли его «тот богатенький паскудник».

Асельмо и Мирон выглядели точно, как два автомата для продажи сигарет, только у автоматов нет волос и, как утверждают некоторые, они более склонны к милосердию, нежели Ансельмо и Мирон. Это парочка встретилась в исправительной школе. Мирон оказался лучшим учеником. Он заправлял в мастерских и очень быстро научился весьма успешно пользоваться электродрелью. Он обнаружил, что, если человеку приставить к коленной чашечке сверло дрели, то легко можно договориться о чем угодно.

Ансельмо же главенствовал в гимнастическом зале и там понял, что, если ему удастся прижать человека к земле, об остальном гораздо лучше позаботится Мирон. Так они стали неразлучными друзьями. Ансельмо считали более привлекательным внешне. Он напоминал монгольского яка.

Когда эта парочка впервые повстречалась с Перривезером, они работали сборщиками у ростовщиков Бруклина. Перривезер предложил им больше денег и задал довольно странный вопрос: крепкие ли у них желудки. Такой вопрос, исходивший от элегантного денди, прозвучал бы гораздо необычнее, если бы встреча их не произошла на мусорной свалке, где Ансельмо и Мирон с трудом могли дышать. А Перривезер продолжал беседу так, точно находился где-то на пляже. Ансельмо и Мирон оставались там достаточно долго, пока им не назвали их первое задание, а потом ретировались, блюя и рыгая.

Целью их была престарелая женщина, жившая в своем поместье в Беверли, штат Массачусетс. Надо было переломать ей кости, да так, чтобы это выглядело, как неудачное падение.

Способ, которым им велено было исполнить поручение Перривезера, заставил содрогнуться даже бывалую парочку, но оказалось, что это еще пустяки в сравнении с тем, что последовало позднее. Женщину не надо было убивать, только переломать ей кости. Стояло октябрьское утро, дом оказался огромным, а вся мебель укрыта чехлами. С концом летнего сезона дом закрывали на зиму, и женщина приняла их за грузчиков.

Мирону и Ансельмо еще никогда не приходилось нападать на престарелых женщин, и поначалу они решили было пойти на попятный.

– Я не стану этим заниматься, – заверяли они друг друга. А потом старуха стала распоряжаться ими точно собственными слугами и у каждого нашелся в глубине души голосок, который соблазнял: «Сделай».

Кости у нее оказались хрупкими, но эта часть задания и так не составила бы им особого труда. Самым трудным было оставить ее, живую, корчиться на полу под лестницей и просить о помощи.

Перривезер явился как раз тогда, когда они уже собирались уходить.

– Эй, а вас тут быть не должно было, – сказал Ансельмо. – Чего ради было нанимать нас, если вы сами заявились.

Перривезер не ответил. Он просто отсчитал им сто стодолларовых бумажек – установленную плату, пошел в дом, уселся рядом с несчастной старой женщиной и принялся читать газету.

– Валдрон – стонала женщина, – я ведь твоя мать.

– Нет, – ответил Валдрон. – Моя настоящая мать скоро будет здесь. Так что, пожалуйста, умирайте поскорее, чтобы она могла прибыть.

Ансельмо переглянулся с Мироном, и они оба недоуменно пожали плечами, покидая дом. Потом они прочли в газетах, что Перривезер прожил в доме целую неделю вместе с мертвым телом, и только потом доставил его в больницу, что, разумеется, не преминула отметить полиция.

На допросе у коронера Перривезер показал, что жил в другом крыле дома и просто не заметил тела матери. Очевидно, она упала с лестницы и переломала себе кости, а слуги как раз в тот день покинули поместье, чтобы приготовить для переезда дом во Флориде, Перривезер решил, что мать уехала вместе с ними, и он остался один.

– Разве вы не почувствовали запаха разлагающегося тела? – спросил его обвинитель. – Его можно было учуять за полмили от дома. Там черно было от мух. Разве вы не поинтересовались, что эти проклятые мухи делают в доме?

– Пожалуйста, не говорите «проклятые», – ответил Перривезер.

Но однако же дворецкий и другие слуги спасли Валдрона, засвидетельствовав, что у него весьма своеобразное обоняние. Точнее, судя по их словам, вообще нет такового.

– Да что там, у мистера Перривезера может две недели лежать на прикроватном столике гора гнилых фруктов и вонять так, что горничную даже с защипкой на носу не заставишь войти в комнату.

И именно столь недавно отстраненная от его особы миссис Перривезер сообщила, что ее муж имеет особую склонность к мусорным свалкам.

Кроме того в деле присутствовало свидетельское показание, что некому было почувствовать смрад разлагающегося тела, так как кроме мистера Перривезера последними в доме видели только двух зверского вида грузчиков, отбывших в белом «кадиллаке».

Следствие признало несчастный случай. А обвинитель посоветовал мистеру Перривезеру привести в порядок свой нос.

В течение последующих лет Ансельмо и Мирон много работали на Перривезера. Они знали, что Перривезер нанимал и других, но точно не знали, кого, а порой он жаловался на любителей. Кроме того, порой он говорил весьма странные вещи. Ансельмо забыл, почему зашел разговор об их первом деле, но слышал, как Перривезер заметил, что его настоящая мать навестила его через день после того события.

Оба решили, что Перривезер – просто псих, но деньги он платил хорошие, а поручения его никогда не были опасными, Перривезер всегда сам их заранее тщательно планировал. Поэтому когда он их вызвал и заявил, что надо украсть для него атомное устройство, недовольства не было, тем более, что на этот раз Перривезер согласился встретиться с ними под открытым небом, на свежем воздухе.

Он бормотал что-то о мести, и они еще никогда не видели его в такой ярости.

По его план как всегда был хорош. Перривезер показал им изображение атомного устройства, дал все пароли и опознавательные знаки.

– А эта штука не радио-как-это-там? – спросил Ансельмо.

Он читал о таких вещах.

– Радиоактивна, – ответил Перривезер. – Но вам не долго придется иметь с ней дело. Вы только передадите ее вот этим двум людям. Он показал им фотографию молодой женщины с пустым выражением лица и молодого человека с отсутствующим взглядом.

– Это Мусвассеры. Они установят взрывное устройство. Передайте им, чтобы на этот раз не старались пронести его за ворота. Оно не обязательно должно быть внутри. В этом и прелесть атомного оружия, вам достаточно находиться в миле или около того от вашей цели. Однако же я настаиваю на одной вещи, передайте, я велел им непременно убедиться, что эти двое находятся в лаборатории перед тем, как взрывать устройство.

Валдрон показал своим наемникам фотографии двух мужчин, один из них носил кимоно, другой был худой белый парень с широкими запястьями.

– Я хочу, чтобы они были мертвы, – сказал Перривезер.

– А как эти двое смогут убедиться, что ваша парочка внутри? – спросил Мирон.

– Не знаю. Это вы сами сделаете. И сообщите, когда точно удостоверитесь. Я уже устал иметь дело с любителями.

– Мистер Перривезер, а могу я задать вам один частный вопрос? – спросил Ансельмо, осмелившись воспользоваться той близостью, право на которую как бы давали долгие годы успешного делового сотрудничества.

– Что такое?

– Почему вы вообще используете любителей?

– Порой просто нет выбора, Ансельмо.

– Ясно, – ответил Ансельмо.

– Именно поэтому мне так нравится иметь дело с вами, – заметил Перривезер. – Только одно мне в вас не нравится.

– Что же это?

– У вас обоих чудесные волосы. Только почему вы их так часто моете?

– Вы хотите сказать, что это лишает их естественности и живости?

– Нет. Лишает питания, – ответил Перривезер.

Как и всегда Ансельмо и Мирон убедились, что план Перривезера совершенен. Они безо всякого труда, легко проникли в хранилище атомных устройств и покинули его с двумя пакетами: в одном находилась сама бомба, в другом – часовой детонатор.

С Натаном и Глорией Мусвассер они встретились в пригородном доме под Вашингтоном. Дом принадлежал отцу Натана. Хорошо оштукатуренные стены были заклеены освободительными плакатами. Они призывали освобождать угнетенных, спасать животных. И особый плакат призывал освобождать черных.