Текст книги "Гены-убийцы"

Автор книги: Уоррен Мэрфи

Соавторы: Ричард Сэпир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава 9

Шийла Файнберг расхаживала взад-вперед вдоль прохладной кирпичной стены пустого склада. Она сбросила кожаные туфли и теперь наслаждалась прикосновением ступней к полу.

– Куда они подевались? – спросила она.

– Я следил за ними до самого мотеля «Колони Дейз», – ответил мужской голос. Остальные восемь собравшихся уставились на говорящего. Они расположились полукругом, внутри которого расхаживала Шийла.

– И?.. – поторопила она его.

– Но они уехали оттуда, – закончил мужчина и зевнул.

Этот широкий зевок свидетельствовал не об усталости, напротив, он сигнализировал о потребности в дополнительном кислороде, что типично для крупных зверей, когда они лишены возможности размяться.

– Куда они подевались? – повторила Шийла свой вопрос и, отвернувшись к стене, словно с намерением пересчитать кирпичи, в ярости царапнула ее ногтями. Потом она снова посмотрела на свою стаю и проговорила:

– Мы должны до них добраться. Это все. Должны! Мне нужен молодой. Если бы Галлахан не упал с крыши! Он бы их выследил.

– Я их тоже выследил, – сказал тот же мужчина с легкой досадой.

Шийла резко повернулась к нему, словно он перешел в атаку. Он выдерживал ее взгляд не больше секунды; потом опустился на корточки и склонил голову. Дальше он говорил, не поднимая глаз.

– Сначала они ехали на такси, потом пересели в лимузин. Я говорил с таксистом. Лимузин был бостонский, направление – южное. Надо будет дождаться возвращения лимузина, тогда я узнаю у его шофера, куда он их отвез.

– Займись этим, – коротко распорядилась Шийла и добавила: – Я знаю, что у тебя получится.

Мужчина поднял довольные глаза, словно его погладили по голове. Славно, когда тебя замечают и хвалят. Особенно когда это делает вожак стаи.

Это могло означать, что ночью ему будет предоставлено право насытиться первым. Ему достанутся самые лакомые кусочки.

Глава 10

В окно больничной палаты заглядывало солнце. Под окном лениво плескались темно-серые воды залива Лонг-Айленд, похожие на нью-йоркский асфальт в безветренный, душный день. Влажность снаружи была настолько высокой, что людям казалось, что им на голову набросили полотенца, только что вынутые из кипятка.

В палате, впрочем, стояла кондиционированная прохлада. Проснувшись, Римо обратил внимание как на это, так и на то, что впервые за долгие годы не ощущает распространяемого обычным кондиционером угольного запаха.

Он замигал и огляделся.

Рядом с койкой сидел Смит. Увидев, что Римо проснулся, он облегченно вздохнул. Обычно его лицо походило на выжатый лимон, теперь же на нем появилось выражение, допускающее сравнение с нетронутым лимоном. Говоря о Смите, нетронутый лимон приходилось считать олицетворением счастья, а изрезанный и выжатый – нормой.

– Вы не представляете себе, какая это прелесть – вот так проснуться и застать вас рядом, – сказал ему Римо, не узнавая собственный сонный голос. Чрезвычайно крепкий сон не был ему свойствен. – Некоторые, просыпаясь, видят рядом любимую женщину. Другие – хирурга, четыре дня подряд боровшегося за жизнь пациента на операционном столе и одержавшего победу А я вижу вас, нависшего надо мной, как удав, намеревающийся полакомиться мышкой. От этого зрелища сердце переполняется весельем.

– Я посмотрел на ваши раны, – сказал Смит. – Ваше счастье, что вы хоть кого-то видите – А, раны... О них позаботился Чиун.

Римо обвел взглядом палату.

– Кстати, где он?

– Пошел в гимнастический зал. Сказал, что хочет увидеть место, где у него все пошло кувырком. Кажется, именно в этом гимнастическом зале вы с ним впервые встретились, – сухо молвил Смит.

– Точно. Ладно, не будем об этом. Слушайте, у вас не найдется закурить?

– Простите, я не курю. Бросил, как только появилось предупреждение Главного хирурга США. Тогда я решил, что с меня хватит и такой угрозы для моего здоровья, как вы.

– Как приятно вернуться домой! – сказал Римо. – Может, сгоняете в вестибюль за сигареткой?

– С каких пор вы закурили?

– Я то курю, то бросаю, – соврал Римо.

Ему и впрямь хотелось закурить, и он никак не мог взять в толк, в чем тут дело. Он не курил уже много лет. Годы тренировок привели его к пониманию того, что самое главное – это дыхание. Все приемы, все волшебство, вся техника Синанджу зиждились на дыхании. Без дыхания не получится никогда и ничего. При правильном дыхании становилось доступно буквально все. Первый урок заключался в том, чтобы не вдыхать дым.

И тем не менее он сходил с ума по сигарете.

Смит кивнул и вышел. В его отсутствие Римо как следует осмотрел палату и с легким содроганием пришел к выводу, что это была та самая палата, где он когда-то очнулся после инсценированной казни на электрическом стуле.

Ностальгия по былым временам? От Смитти этого ожидать не приходилось.

Римо поместили в эту палату по той простой причине, что она оказалась свободной. Если бы единственным свободным помещением оказалась бойлерная, Римо провел бы ночь у топки.

Это была обыкновенная больничная палата: белые стены, одна койка, один стул, одна тумбочка, одно окно. Впрочем, окно было непроницаемым для взгляда снаружи.

Смит вернулся с двумя сигаретами.

– Вы – должник медсестры из вестибюля. Я обещал ей, что вы вернете долг. Она сказала, что это необязательно, но я сказал, что завтра вы вернете ей две сигареты. Между прочим, она считает, что ваша фамилия Уилсон и что Чиун – ваш слуга.

– Только ему этого не говорите, – предупредил Римо и выхватил у Смита обе сигареты. Одна упала на пол.

Римо сунул сигарету с фильтром в рот. Смит вынул из коробка с двумя спичками одну спичку и зажег ее. Иногда Римо начинал сомневаться, человек ли он вообще. Две сигареты, две спички... Смит был способен потратить час на вылавливание в коридоре человека, который согласился бы отдать ему свой коробок с двумя оставшимися в нем спичками.

Пока Смит поднимал упавшую сигарету и клал ее вместе с оставшейся спичкой в тумбочку, Римо сделал первую могучую затяжку – и закашлялся.

Неужели курево всегда имело такой мерзкий вкус? Он знал, что так оно и было. Еще будучи курильщиком, он часто бросал и держался неделями. Первая затяжка после длительного воздержания всегда вызывала душащий кашель: этим способом организм делал ему последнее предупреждение, прежде чем сдаться. Вторая затяжка была куда лучше; докурив сигарету до половины, он уже чувствовал себя так, будто никогда не бросал, даже на час.

Сейчас он испытывал те же ощущения.

– Добудьте мне пачечку, ладно? – попросил Римо. – Включите это в счет.

– Постараюсь, – ответил Смит и кратко поведал Римо о событиях в Бостоне.

Жертвы множились. Полицейские застрелили одну особь человеко-тигра.

– Домохозяйка! На беду, она умерла, поэтому ее не удалось исследовать, чтобы попробовать получить противоядие.

– Какая неприятность! – посочувствовал Римо.

– Теперь они требуют массированного федерального вмешательства. Раз вы с Чиуном больше в этом не участвуете, то другого выхода действительно не остается. Кстати, что произошло с вами?

– Я сидел в машине с одним из них – с одной. Думаю, это была сама крошка Шийла, хотя выглядела она по-другому. Она разодрала мне глотку и попробовала вырвать желудок. Она почти добилась своего.

– Что стало с ней?

– Я немного ее проучил, но ей удалось сбежать.

Смиту стало нехорошо. Римо был его лучшим оружием – и даже он едва избежал смерти. На что в таком случае могут надеяться остальные? Шийла Файнберг могла производить людей-тигров в неограниченном количестве. Любой новичок в стае становился источником генетического материала для продолжения программы. Единственный выход заключался в том, чтобы истребить всю стаю, а главное – саму Шийлу Файнберг. Без ее научных знаний геометрическому прогрессированию напасти будет положен конец.

Но кому это под силу? Кому, если не Римо? Введение военного положения вряд ли спугнет Шийлу и ее людей-тигров. Ведь на вид они – обыкновенные люди. История с агентом ФБР Галлаханом – наглядное тому свидетельство.

Днем, перед попыткой убить Римо и Чиуна, он прилежно трудился за своим рабочим столом.

Если их не остановить, причем скоро, угроза перекинется с Бостона на другие города. На автомобиле или самолете они способны добраться куда угодно, и не только в стране, но и во всем мире. Нельзя же объявить военное положение на всем земном шаре!

Даже если бы это было осуществимо, это вряд ли дало бы результат.

Главное – обезвредить Шийлу Файнберг. Тогда появлению новых монстров будет положен конец. Существующих на данный момент можно будет извести нескоро, но до последней твари.

– Вы собираетесь возобновить преследование? – спросил Смит у Римо. – Вы в состоянии это сделать?

– Что?

Вместо того, чтобы слушать Смита, Римо наблюдал, как поднимается к потолку дымок от тлеющей сигареты, и наслаждался вкусом табака.

– Я говорю, вы сможете опять приняться за Файнберг?

– Не знаю, – сказал Римо. – Я здорово ослаб и, кажется, утратил форму.

Не думаю, чтобы Чиун дал добро. Он сильно напуган одной легендой.

– Чиун всегда встревожен той или иной легендой, – возразил Смит.

– Даже если я ее снова выслежу, ума не приложу, что с ней делать. Один раз мне уже не удалось ее схватить.

– Можете позвать подмогу, – сказал Смит.

Римо сердито уставился на него, словно Смит усомнился в его способностях. Потом он поостыл. В конце концов, почему бы действительно не позвать на помощь? Если он снова повстречается с Шийлой, без помощи ему не обойтись.

– Не знаю, Смитти, – сказал он.

– Почему, собственно, они пришли за вами? – спросил Смит. – Вряд ли они сочли, что вы представляете для них какую-то особенную угрозу, даже после того, как вы ранили Файнберг. Почему бы просто не оставить вас в покое? Если они настоящие звери, они не должны мстить. Месть – занятие для людей, а не для животных. Животные бегут от опасности. Они не возвращаются, чтобы расквитаться.

– Может, я им просто приглянулся? С моими-то замашками! – предположил Римо.

– Сомнительно, весьма сомнительно, – сказал Смит, глядя на Римо, который в последний раз набрал в легкие дыму, понаблюдал за тем, как огонек дошел до пластмассового фильтра, который превратился от смолы из белого и волокнистого в коричневый и липкий, и раздавил окурок в пепельнице.

– А теперь я должен вас покинуть, – сказал Смит.

– Не забудьте про пачку сигарет, – сказал Римо ему вдогонку, но Смит не услышал.

Он размышлял над задачкой, ответ на которую был ему заранее известен.

Просто он не торопился взглянуть правде в глаза.

Он охотится на стаю Шийлы Файнберг, а стая охотится на Римо. Значит, чтобы схватить их, надо использовать Римо в качестве приманки.

Все было ясно и безупречно логично. Альтернатив не просматривалось.

Либо рискнуть Римо, либо поставить под удар всю страну и остальной мир.

Смит знал, что ему делать. Он решил действовать так, как действовал всегда, то есть выполнять свой долг. Ловушкой стало платное объявление в бостонской «Таймс»: «Пациент Ш.Ф. в Фолкрофте, Рай».

* * *

Капкан торчал на виду. Стоило одному из стаи показать объявление Шийле Файнберг, как она поняла, что оно значит.

– Ловушка, – сразу определила она.

– Тогда не будем обращать на нее внимания, – сказала другая женщина, пышногрудая брюнетка с узкими бедрами и длинными ногами. – В Бостоне и без того хватает мяса.

Однако вековой инстинкт выживания уступил у Шийлы Файнберг не менее древнему инстинкту – продолжения рода. Она ласково улыбнулась брюнетке, демонстрируя длинные белые зубы, отполированные благодаря частому разгрызанию костей, и ответила:

– Нет, наоборот. Отправимся туда. Он мне нужен.

Глава 11

Римо задрал голову к высокому потолку гимнастического зала санатория Фолкрофт, обвел взглядом переплетение канатов для лазания, напоминавшее паутину телефонных проводов на станции, и провел носком мокасина из итальянской кожи по зеркальному полу.

– Здесь мы впервые встретились, – сказал Чиун.

На Чиуне было желтое утреннее кимоно, и он оглядывал гимнастический зал, как творение собственных рук.

– Да, – ответил Римо. – Тогда я попытался тебя убить.

– Верно. Именно тогда я понял, что в тебе есть что-то такое, что я готов тебя переносить.

– Чего нельзя было сказать обо мне, поэтому ты меня здорово отделал, – сказал Римо.

– Помню. Это доставило мне удовлетворение.

– Могу себе представить!

– А потом я научил тебя приемам каратэ, причем так, чтобы они смотрелись устрашающе.

– Я так и не понял, зачем это тебе понадобилось, Чиун. Какая связь между каратэ и Синанджу?

– Никакой. Просто я знал, что эти психи никогда не предоставят мне достаточно времени, чтобы я научил тебя чему-нибудь толком. Поэтому я и выбрал каратэ, решив, что эти приемы ты запомнишь. Но если бы я сказал тебе, что с помощью каратэ бесполезно нападать на противника, если это не мягкая сосновая палка, ты бы стал меня слушать? Нет. Человек всегда должен быть уверен, что подарок имеет какую-то ценность. Поэтому я сказал тебе, что каратэ – это чудо, что с его помощью ты станешь непобедимым. Потом я привел доказательства, сокрушая доски и показывая разные фокусы.

Только таким способом я мог добиться твоего внимания на те пять минут в день, которые были необходимы, чтобы ты освоил игру. Как другие учили тебя, раз ты все моментально забываешь?

– Прекрати, папочка. Потом я оставил тебя и отправился убивать вербовщика.

Чиун кивнул.

– Да. Макклири был славный малый. Храбрый, умный.

– Он завербовал меня, – сказал Римо.

– У него почти хватило храбрости и ума, чтобы исправить эту ошибку, – сказал Чиун.

– И с тех пор мы вместе, Чиун. Сколько это лет?

– Двадцать семь, – ответил Чиун.

– Только не двадцать семь! Десять-двенадцать.

– А мне кажется, что двадцать семь. Или тридцать. Я начал молодым. Я отдал тебе свою молодость, свои лучшие годы. Они ушли, унесенные раздражением, волнением, отсутствием истинного уважения, они были растрачены на субъекта, питающегося мясом и стреляющего сигаретки, как ребенок.

Римо, для которого оказалась сюрпризом осведомленность Чиуна о его курении, быстро ответил:

– Всего-то две штучки! Мне захотелось попробовать, как это будет после стольких лет.

– Ну и как?

– Чудесно, – сказал Римо.

– Ты отказался от дыхательных упражнений, чтобы вдыхать частицы горелого конского навоза? Ведь эти штуки делают из коровьего и конского навоза.

– Из табака. А от дыхательных упражнений я не отказываюсь. Разве нельзя сочетать одно и другое?

– Как же ты теперь будешь дышать? Для дыхания нужен воздух, а твой белый рот теперь занят втягиванием дыма. Это только так говорится, что на сигареты идет табак. На самом деле это испражнения. Так поступают у вас в Америке, это дает большие прибыли, благодаря которым работает вся ваша страна.

– Ты говоришь, как коммунист.

– А они курят сигареты? – осведомился Чиун.

– Да. И у них они точно из дерьма. Я пробовал.

– Тогда я не коммунист. Я просто бедный, непонятый наставник, которому недоплачивают и который не смог добиться уважения от своего подопечного.

– Я тебя уважаю, Чиун.

– Тогда брось курить.

– Брошу.

– Вот и хорошо.

– Завтра.

Перед Чиуном свисали с потолка гимнастические кольца. Не поворачиваясь к Римо, он потянулся к ним. Кольца рванулись в направлении головы Римо, как боксерские кулаки в перчатках. Первым Римо заметил кольцо, подлетавшее справа. Он отскочил влево, чтобы миновать встречи с ним, и получил в лоб кольцом, настигшим его слева. Пока он выпрямлялся, правое кольцо, возвращавшееся обратно, угодило ему в затылок.

Чиун взглянул на него с отвращением.

– Кури, кури. За тобой придут и сделают из тебя свиную отбивную.

– Ты так уверен, что за мной придут? – спросил Римо, потирая голову.

– Обязательно придут. Ты безнадежен. И не проси меня о помощи: я не могу вытерпеть запаха у тебя изо рта.

Он проскочил мимо Римо и покинул гимнастический зал. Римо, продолжая потирать голову, уставился на покачивающиеся кольца, удивляясь, что так быстро потерял сноровку.

Смит усилил охрану палаты Римо и раздал фотографии доктора Шийлы Файнберг, велев повесить их на стене сторожки при въезде в санаторий. Женщину было приказано пропустить, но немедленно уведомить о ее появлении Смита.

Смит подумывал, не приставить ли к Римо неотлучного телохранителя, но потом спохватился: Чиун счел бы это оскорблением. Приставить к Римо телохранителя в присутствии Чиуна было все равно, что влить в Седьмую армию для усиления ее огневой мощи звено бойскаутов. Теперь оставалось только ждать. Смит занимался этим в своем кабинете, читая последние сообщения о двух убийствах, случившихся в Бостоне за ночь. Губернатор ввел военное положение, что означало, что покой жителей будет охраняться почти так же ревностно, как до того, как полицейским было вменено в обязанность заниматься психиатрией, социальным вспомоществованием и спасением заблудших душ. Смит думал о том, что если бы был жив Достоевский, он бы назвал свой шедевр просто «Преступление». «Преступление и наказание» было бы для читающей публики пустым звуком: кто слышал о наказании?

Смит ждал.

* * *

На протяжении девяти лет она только и делала, что принимала трудные решения. Настало время пожинать плоды. Сейчас, когда тяжелые годы остались позади, Джекки Белл никак не могла решить, что надеть: коричневый костюм, достоинство которого состояло в том, что женщина выглядела в нем профессионально, или желтое платье с глубоким круглым декольте, у которого тоже было свое преимущество: в нем она выглядела сногсшибательно.

Она выбрала последнее и, одеваясь, размышляла о своей удаче. Ей повезло, что она покончила с изнурительным замужеством, повезло, что она не осталась на мели за годы учебы, повезло, что она оказалась неглупой и упрямой и в конце концов стала Джекки Белл, бакалавром гуманитарных наук, Джекки Белл, магистром, и наконец Джекки Белл, доктором философии.

Доктор Жаклин Белл!

Удача не оставляла ее: ей попался «Американский психоаналитический журнал», в котором она нашла предложение работы в санатории Фолкрофт. Желающих было много, но ей и тут повезло: доктор Смит взял ее.

Если бы ее спросили, кому, по ее мнению, следовало бы стать ее первым пациентом в Фолкрофте, она без колебаний назвала бы самого Харолда В. Смита.

За всю беседу он ни разу не поднял на нее глаз. Говоря с ней, он читал сообщения на компьютерном дисплее, гипнотизировал телефонный аппарат, словно тот мог взвиться в воздух и начать его душить, барабанил по столу карандашами, пялился в свое дурацкое коричневое окошко, а в итоге, задав одни и те же вопросы по три раза, сообщил, что она принята.

Изучая свое отражение в большом зеркале, висевшем на двери спальни в удачно снятой трехкомнатной квартире, она пожала плечами. Наверное, на свете есть случаи и посерьезнее, чем доктор Смит. По крайней мере у него хватило здравого смысла взять ее на работу.

Она попыталась выяснить, чему была посвящена его диссертация, поскольку в табличке на двери не было указано, что он доктор медицины. Однако он никак не удовлетворил ее любопытство, а всего лишь сказал, что она будет работать самостоятельно. Он не станет донимать ее мелочным контролем, не будет ставить под сомнение ее профессиональные решения и вообще будет только счастлив, если им не придется больше разговаривать.

Это ее тоже устраивало. Он останется доволен. Одним словом, она считала, что ей очень повезло с работой.

Прежде работу гарантировала степень бакалавра. Потом аудитории колледжей превратились в площадки, на которых давали «уместное образование», и это все больше походило на курсы по «мыльным операм» для безграмотных зрителей. Степень бакалавра обесценилась. Для того, чтобы получить работу, надо было становиться магистром. Далее степень магистра постигла участь степени бакалавра.

Теперь для трудоустройства требовалась докторская степень. Однако так будет продолжаться недолго. Скоро и ее окажется мало. Люди, нанимавшие на работу других людей, вернулись к простейшим тестам на грамотность, способным разве что продемонстрировать способность кандидата добраться до работы без провожатого. Ни одна ученая степень не была теперь гарантией работы, ибо ни одна степень не служила гарантией того, что ее обладатель владеет устным счетом в пределах десяти.

По мнению Джекки Белл, единственное преимущество новой ситуации состояло в том, что доктора от образования, затеявшие всю эту муть, оказались в своей же ловушке. Оказалось, что и их докторские степени лишились цены, и им стало столь же трудно найти работу. Разумеется, будучи людьми образованными, они решили, что не имеют к этому ни малейшего отношения.

Во всем виновато коррумпированное капиталистическое общество, пронизанное пороками.

Она припомнила фразу из одного сборника политических эссе: «Тот, кто устраивает потоп, часто сам оказывается мокрым».

Доктор Жаклин Белл одобрила свое отражение в зеркале и смахнула с левого плеча воображаемую пушинку.

В дверь позвонили.

Она никого не ждала, однако подумала, что это может быть кто-то из санатория. Не имея опыта жизни в Нью-Йорке, Чикаго или Лос-Анджелесе, она подошла к двери и распахнула ее, даже не спросив, кто там.

Там оказалась женщина – красивая женщина с длинными светлыми волосами, раскосыми, почти кошачьими глазами и такими потрясающими телесными формами, что Джекки приросла к месту. Женщина улыбнулась, демонстрируя самые безупречные белоснежные зубы, какие только доводилось видеть Джекки.

– Доктор Белл? – спросила незнакомка.

Джекки кивнула.

– Рада встрече. Я – доктор Файнберг.

– О! Вы из Фолкрофта?

– Да. Меня попросили заехать за вами сегодня утром.

– Сегодня у меня счастливый день, – обрадовалась Джекки. – На улице так жарко, что не хочется идти пешком. – Она посторонилась, пропуская доктора Файнберг к себе в квартиру. – Между прочим, еще рано, – сказала Джекки. – Вы уже завтракали? Может, перекусите?

Шийла Файнберг вошла в квартиру с широкой улыбкой на устах.

– Именно это я и запланировала, – сказала она.

* * *

– Почему в коридорах столько людей в голубой форме? – спросил Чиун. – Это вы их там поставили?

– Совершенно верно, Мастер Синанджу, – ответил Смит официально.

– Зачем?

Чиун перестал звать Смита «императором». Титул казался подобающим, когда он находился далеко от Фолкрофта и встречался со Смитом только изредка. Однако при тесном контакте Чиун отказался от использования титула: Смит мог возомнить, что он главнее Чиуна.

– Я боюсь, как бы эти люди не нашли Римо. Я решил его защитить.

– Как они смогут найти его здесь? – спросил Чиун.

– Я передал им, что он здесь.

– Причина?

– Чиун, нам необходимо схватить этих тварей. Я понимаю, вас расстраивает то обстоятельство, что я подвергаю жизнь Римо опасности. Но я вынужден учитывать и другое. Мне надо заботиться обо всей стране.

– Сколько Мастеров Синанджу породила эта ваша чудесная страна? – осведомился Чиун.

– Ни одного, – согласился Смит.

– И вы все же полагаете, что эта страна стоит жизни Римо?

– Если вы предпочитаете такое сопоставление, то да, полагаю.

– И моей в придачу? – не унимался Чиун.

Смит кивнул.

– Сколько же жизней понадобится лишиться, чтобы она перестала стоить так дорого? – Чиун сплюнул на пол прямо в кабинете Смита. – Вы хотите отдать жизнь Римо просто потому, что кто-то сожрал нескольких толстяков в промозглом городишке?

– Дело не только в них и не только в одном Бостоне. Если мы не остановим этих... тварей, они распространятся по всей стране. По всему миру! Возможно, и до Синанджу доберутся.

– Синанджу в безопасности, – заверил его Чиун.

– Они могут появиться в Корее, Чиун!

– Синанджу там, где находимся мы с Римо. Где мы, там и Синанджу. Я позабочусь о безопасности Римо. Возможно, вы с вашим императором будете под угрозой, но мы с Римо выживем.

На мгновение их взгляды скрестились. Смит отвернулся, не выдержав горящего взора карих глаз Чиуна.

– Я хотел кое о чем вас спросить, Чиун. Римо сам не свой. Дело не только в ранах. Например, он стал курить. А вчера вечером он ел бифштекс. Когда он в последний раз ел настоящее мясо, а не утку или рыбу? Что с ним, Чиун?

– Его организм испытал шок от ранений, такой сильный, что сам организм забыл, каким он был до этого.

– Не понимаю, – озадаченно сказал Смит – Иногда человек, испытавший душевное потрясение, начинает страдать так называемыми провалами памяти.

– Амнезией, – подсказал Смит.

– Да. То же самое может случиться с телом. Это произошло с Римо. Его тело возвращается к состоянию, в котором находилось, прежде чем я начал его тренировать. Предотвратить это невозможно.

– Означает ли это... Означает ли это, что с ним покончено? Что Римо уже не будет прежним? Что утеряны его специфические навыки?

– Этого никто не знает, – сказал Чиун. – Организм может окончательно вернуться в прежнее состояние или остановиться на полпути. Может остановиться где угодно и больше не изменяться, а может достигнуть дна и всплыть, вернувшись к состоянию, предшествовавшему ранению. Точно сказать нельзя, потому что все люди разные.

– Да, я знаю.

– А я думал, что вы об этом забыли, потому что воспринимаете Римо как обыкновенного человека, просто очередную мишень для этих людей-тигров, не вспоминая, что он – Мастер Синанджу.

Глаза Чиуна сузились. Смит почувствовал, как не раз бывало за время общения с Римо и Чиуном, что играет с силой, которой ничего не стоит превратить жизнь в смерть. Смит догадался, что стоит на опасно раскачивающемся мостике.

– К счастью, он – Шива, бог разрушения, разве не так?

Он попробовал улыбнуться, надеясь, что улыбочка укрепит его уязвимую позицию.

– Да, так, – сказал Чиун. – Но даже непобедимый ночной тигр может пасть жертвой людей-тигров. То, что с ним произойдет, падет виной на вашу голову. Будьте благоразумны, уберите охранников вместе с оружием подальше от палаты Римо, потому что там буду я.

Чиун вел переговоры стоя. Закончив свою речь, он развернулся и вышел, волоча за собой алый шлейф, подобно невесте, торопящейся по церковному проходу к грозящей начаться без нее брачной церемонии. У двери он обернулся.

– Когда Римо достаточно поправится, мы с ним уедем. Вы сами будете сопротивляться своим людям-тиграм, потому что он будет далеко.

– Куда же вы отправитесь? – хмуро спросил Смит.

– Куда угодно. Только бы подальше от вас.

* * *

Шийле Файнберг стоило труда не рассмеяться, когда она увидела на проходной свою фотографию, украшавшую толстую каменную стену санатория Фолкрофт с внутренней стороны.

На фото красовалась прежняя Шийла Файнберг – крючковатый нос, понурый взгляд, безобразная прическа. Шийла испытала небольшое потрясение, вспомнив, до чего уродливой была совсем недавно. Фотография подсказала ей также, что Фолкрофт – одна большая ловушка, готовая захлопнуться.

– Это ваша жена? – спросила она охранника, верзилу с громадным брюхом любителя пива и пятнами пота под мышками.

– Нет, Боже сохрани! – ответил тот, улыбаясь грудастой блондинке. – Просто бабенка, которую мы должны засечь. Беглая пациентка, что ли... Вы только взгляните на нее! Такая не вернется. Наверное, поступила клоуном в цирк. – Он со значением улыбнулся и сказал неправду: – А я не женат.

Шийла кивнула.

– Вот такими людьми вам и придется теперь заниматься, доктор, – сказал охранник, рассматривая бумагу, предписывавшую ей обратиться в отделение психиатрии. – Все в порядке. Можете пройти. Ваше отделение расположено в правом крыле главного здания. Когда оглядитесь, закажите себе пропуск. Тогда вы будете преодолевать проходную без хлопот. Конечно, в мое дежурство у вас в любом случае не будет хлопот. Я вас не забуду.

Он отдал ей документ. Шийла приблизилась, чтобы забрать письмо, и словно невзначай коснулась его.

Глядя на ее удаляющуюся фигуру, охранник ощутил шевеление в штанах, коего не ведал со второго года женитьбы, то есть давным-давно, и в возможность которого уже не верил. Надо же! За время работы в Фолкрофте он усвоил, что психиатры бывают еще более сдвинутыми, чем их пациенты.

Вдруг эта питает слабость к худым верзилам с огромными пивными животами?

Он еще раз взглянул на ее имя в списке пропущенных на территорию. Доктор Джекки Белл. Звонкое имечко!

Белый халат и блокнот на дощечке с зажимом служат пропусками в любом лечебном заведении мира. Достав то и другое из ящика в вестибюле, Шийла Файнберг получила право свободного перемещения по всему санаторию.

Она быстро сообразила, что большое L-образное главное здание разделено на две части. В передней части этой старой кирпичной постройки занимались тем, чем положено заниматься в такого рода заведениях, – лечением пациентов. Однако южное крыло, основание "L", выглядело по-другому.

Первый этаж был здесь занят компьютерами и кабинетами, на втором находились больничные палаты. Полуподвальный этаж, устроенный в склоне холма, представлял собой гимнастический зал, который тянулся до самого конца территории, упиравшейся в залив, где сохранились старые лодочные пристани, напоминающие скрученные артритом пальцы.

Вход в южное крыло был перекрыт охранниками.

В своей прежней жизни Шийла Файнберг, наверное, задалась бы вопросом, что именно требует столь строгой секретности в невинном санатории; однако теперешней Шийле не было до этого дела. Ее интересовало одно: Римо. И она знала, что его держат именно в южном крыле.

Шийла вернулась в главное здание и обратилась в Специальную службу, где ей сделали моментальную фотографию.

– Интересное местечко, – сказала она молоденькой женщине, заведовавшей Службой.

– Недурное, – был ответ. – Здесь по крайней мере не лезут в душу.

– Я только сегодня начала у вас работать, – сказала Шийла. – Кстати, что происходит в южном крыле? Почему столько охраны? Что там особенного?

– Там всегда так. По слухам, сейчас там держат какого-то богатого пациента. – Девушка обрезала края фотографии и прилепила ее на толстую карточку. – Там занимаются исследованиями по заказу правительства, поэтому у них и компьютеры, и все такое прочее. Наверное, просто не хотят рисковать своим оборудованием.

Шийлу больше занимал богатый пациент.

– А этот их богач женат? – с улыбкой осведомилась она.

Женщина пожала плечами и засунула карточку в машину, похожую на аппарат для изготовления визиток. Она нажала кнопку, и верхняя часть аппарата опустилась. Раздалось шипение, Шийла почувствовала запах нагретой пластмассы.

– Вот этого я не знаю. С ним слуга – старый азиат. Пожалуйста, доктор. Прицепите это на халат – и вас везде пропустят.

– Даже в южное крыло?

– Везде. Как же вы будете лечить своих психов, если не сможете к ним попасть?

– Это точно, – кивнула Шийла. – Мне бы только к ним попасть.

Миновав столовую, Шийла зашагала по каменистой дорожке позади здания, ведущей к старой пристани. Пристанью давно не пользовались, но она еще не до конца сгнила. Она запомнила и это.