Текст книги "Корабль из Атлантиды"

Автор книги: Уорнер Мунн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Я бы отдал все это обмундирование за хорошо прожаренную ногу оленя с миской тушеной тыквы!

Девушка рассмеялась, и Нунганей встревожено улыбнулся, не поняв, о чем идет речь.

– Ах, мужчины! Вы согласны всю жизнь ходить в лохмотьях, лишь бы была возможность набить животы два раза в день. А для меня это – первый новый наряд, одетый мной за десять тысяч лет. И, полагаю, такой великолепный подарок стоит столь длительного ожидания!

И так, посмеиваясь и перебрасываясь шутками, они снова вышли на лесную дорогу, которая наконец вела их к друзьям.

ОСТРОВ ПОД МОРЕМ

Простой и добрый народ тепло встретил гостей. Гвальхмай научился восхищаться абенаки, людьми благородными и исполненными чувства собственного достоинства. Привыкший на своей родине к более высокому уровню цивилизации, он сначала посчитал абенаки за дикарей, но скоро убедился, что люди сии, хоть и не умеют обтесывать камень и не знают письменности, зато столь же искусны в астрономии, как и он сам. Глаза их не уступали в зоркости глазам Гвальхмая, когда требовалось найти в небе крохотную звездочку в созвездии Маленького Ныряльщика, который абенаки называли «младенцем на спине матери», и они могли рассмотреть на луне мельчайшие пятна, недоступные взору ацтланца. Благодаря своей прекрасной памяти абенаки могли рассказывать об истории родов, гораздо более древних, нежели известные Гвальхмаю, и вести повествование на других языках, а также излагать предания ритмичными строками, напоминавшими прекраснейшие сочинения бардов Мерлина. Люди сии обладали врожденным драматическим чутьем и сопровождали свою речь жестами столь выразительными, что и глухой мог следить за рассказом и наслаждаться им в полной мере.

Как воин, Гвальхмай оценил по достоинству физическую силу абенаки, их ловкость и мужество. Он участвовал в охоте на волка, медведя и росомаху, испытывая смелость новых друзей, в то время как они в свою очередь пристально наблюдали за ним. После того как молодой ацтланец без посторонней помощи убил огромного северного кугуара, он заслужил уважение абенаки как человек и воин, хотя они и так благоговели перед ним как перед Глускапом, грозным божеством гор.

Пришла зима. Дети возились в снегу, боролись, катались на шкурах с ледяных склонов, играли в снежки. Гвальхмай принимал участие в забавах абенаки: они состязались в ловкости и меткости в быстрой и шумной игре под названием «Снежная змея», бросая дротики в длинную корягу, прыгающую вниз по склону.

Коренис, древняя как мир, спустя многие годы одиночества жила в вигвамах человеческой жизнью, подражая движениям людей, насколько позволяло ей металлическое тело. Никто не мог так быстро найти на полу иголку, выпавшую из слабой старческой руки; никто не мог прикосновением мягких нежных пальцев так быстро успокоить боль в суставах, ноющих в зимние холода. Никто не мог так быстро укачать на руках ребенка, уставшего от деревянной колыбели, и погрузить его в спокойный сон.

Приглушенный звон крохотных колокольчиков, сопровождавший малейшее движение Коренис, зачаровывал детей. Волшебные звуки завораживали и взрослых, утверждая их в мысли о превосходстве Коренис над любой земной женщиной. Никто не боялся ее. Абенаки боялись лишь того, что наступит день, когда она с товарищем вынуждена будет покинуть их.

Коренис и Гвальхмай внимали старейшинам на собраниях племени и не осмеливались давать им советы, почитая себя временными гостями. Чуткое сердце Гвальхмая горело от гнева, когда он слышал о зле, причиненном абенаки обитателями Нор-Ум-Бега. И хотя говорил юноша мало, он начал утверждаться в чувстве, которого и ждала от него Коренис. Не без умысла она решила провести зиму с людьми Рассвета. Гвальхмай и так уже согласился помогать Коренис в исполнении задуманного, но кроме этого, юноша теперь проникся любовью к этим людям, чья жизнь во многом походила на жизнь его родного народа. Именно это чувство и хотела развить в товарище Коренис. Теперь он не мог повернуть назад.

В течение зимы Гвальхмай и Нунганей, будучи почти ровесниками, сделались закадычными друзьями. Когда растаял снег в лесах и с реки сошел лед, селение начало готовиться к неизбежному весеннему набегу врагов, срок которого быстро приближался. Молодые девушки печально прощались со своими семьями и уходили в тайные убежища глубоко в горах, а мужчины и мальчики вооружались для обычного безуспешного сопротивления захватчикам.

Теперь Коренис была готова предупредить близящееся нападение врага. Когда двое гостей объявили о своем намерении покинуть селение, никто не удивился. Но Нунганей настоял на том, чтобы отправиться вместе с ними и помогать им в осуществлении задуманных планов.

Итак, теплым утром в месяце Сахарной Луны трое товарищей в прочном выдолбленном из бревна каноэ выгребли на середину реки, преодолевая сопротивление волн до тех пор, пока течение не подхватило лодку и не повлекло ее за собой – прочь от добрых друзей, которые стояли на берегу, выкрикивая вслед отплывающим слова прощания.

Нунганей поднял весло, в последний раз салютуя исчезающей вдали земле, и скоро вокруг них раскинулись бескрайние морские просторы. Молодой абенаки не надеялся вернуться на родину.

В глубине души он считал себя уже мертвым.

Лодка направилась прямо к окну восходящего солнца – в ту сторону, куда, как было замечено, много раз скрывался флот захватчиков. И тут зоркие глаза Гвальхмая заметили золотую точку, вспыхивающую у самого горизонта. Коренис проследила за взглядом юноши и кивнула.

– Да, это действительно Вимана. Она идет встречать нас, и я должна отослать ее назад. Все зимние месяцы я находилась в мысленной связи с ней: наблюдала за тем, чтобы она не подходила слишком близко к берегу во время штормов и помогала ей избежать столкновения с плавающими льдами. Вимана хочет сопровождать нас, но сейчас это не входит в мои намерения. У меня другие планы.

Некоторое время она пристально смотрела в сторону Виманы, и Гвальхмай не заметил, как корабль повернул прочь. Но позже, отвлекшись на миг от размеренной гребли, юноша увидел, что золотая точка у горизонта исчезла.

Они уходили все дальше и дальше от берега – дальше, чем когда-либо осмеливался уходить в морской простор самый отважный рыбак. Нунганей хранил молчание, стиснув зубы, и для поднятия духа изредка поглядывал на свой новый мощный лук. Этот лук помогал ему изготовить Гвальхмай. Но абенаки натянул на него тетиву, сплетенную из волос матери, дабы оружие сие никогда не знало промаха и отомстило за сестру. Нунганей часто вспоминал о сестре, но еще глубже в его душе пустила корни привязанность, более крепкая, нежели семейные узы: любовь к Косаннипу, товарищу и брату по обряду смешения крови.

Коренис по-прежнему носила прочные кожаные одежды, и капюшон покрывал ее великолепные волосы. В качестве дополнительной маскировки девушка покрасила лицо и руки сваренной из ягод и кореньев краской – и теперь цветом кожи не отличалась от своих спутников.

Итак, по внешнему виду их можно было принять (как они рассчитывали) за трех местных рыбаков, унесенных в море.

Величавые валы двигались парадным строем по пустынному простору от дальних берегов Европы, и каноэ размеренно поднималось и опускалось на холмах океана. Вскоре после полудня Нунганей поднял весло и указал им вперед.

В этот момент нос лодки опустился, и Гвальхмай с Коренис не смогли разглядеть, на что указывал абенаки. Но, поднявшись на гребень следующей высокой волны, они ясно различили вдали черный пик скалы, похожей на вертикальное острие иглы, почти полностью погруженной в мягкую ткань.

– Акилинек! – пробормотал Нунганей.

– Нор-Ум-Бега, – мягко поправила его Коренис. Часом позже, благодаря благосклонности попутного ветра, путешественники подошли к острову довольно близко: навстречу лодке оттуда, где волны разбивались о камень, плыли рваные клочья пены. Но вскоре путники обнаружили, что бурлящие воды моря вовсе не задевают скалу. Вместо этого волны на некотором расстоянии от скалы взлетали высоко к небесам и, вскипая, рушились вниз по отвесной прямой – словно между скалой и яростным прибоем находилась стеклянная стена.

Однако ничего материального на месте предполагаемой преграды путешественники не увидели кроме почти незаметного дрожания воздуха, похожего на зыбкое марево, поднимающееся от раскаленного железа.

По левую руку море было поспокойней. Туда путешественники и направили каноэ, стараясь держаться поодаль от грохочущих валов. Здесь лодку качало не столь сильно, хотя гребцам и приходилось бороться с водоворотами и воронками – и отсюда стало видно, что неподалеку проходит невидимая граница, через которую вода не в состоянии перелиться: огромная дыра зияет посреди океана!

По мелким неспокойным волнам, плещущим с подветренной стороны острова, путешественники подошли к незримой преграде ближе и скоро увидели сквозь нее далеко внизу сверкающие крыши каменных домов, сияющие металлическим покрытием шпили, купола и башни, яркие фасады низких дворцов и высоких храмов.

Широкие белые мощеные улицы геометрически разделяли город на кварталы, бархатисто зеленели частые квадраты парков и садов – это было похоже на игрушечный городок, построенный на ковре.

И все это на глубине ста футов под уровнем атлантических вод, и ничего более материального, чем дыхание дрожащего воздуха, не защищало сию чудесную землю от ярости океана!

– Когда Атлантида затонула и ледники растаяли, новые воды хлынули в океан. Уровень морей поднялся всюду. Поднялся он и здесь. В течение веков силовое поле вокруг острова ослабло. Океан еще не мог просочиться сквозь невидимую стену, но островитяне изобрели способ проникать сквозь нее в верхней части, где она ослаблена и менее прочна, – сообщила Коренис.

– Это похоже на волшебное кольцо дымного воздуха, в котором Вивиана своими чарами держала Мерлина в лесу Броселианы, – сказал Гвальхмай. – Никто не мог войти в кольцо или выйти из него до тех пор, пока она сама не решила освободить провидца.

Нунганей только вцепился крепче в свой амулет. Он смотрел вниз, и губы его беззвучно шевелились, пока каноэ подплывало все ближе к жуткому обрыву. Новые картины продолжали открываться взору путешественников, совершенно зачарованных этим чудом.

Мощная стена каменной кладки делила остров на две части и отгораживала город от возделанных полей. Гвальхмай мог разглядеть сверкание мотыг и лопат в руках занятых работой земледельцев. Однако разглядеть их фигуры или одежды с такого расстояния не представлялось возможным.

Посредине стены находились единственные ворота в виде высокой арки. Они были закрыты и охранялись: Гвальхмай видел, как блестят на солнце золотые доспехи расхаживающего возле ворот часового. Золотые вспышки на стене свидетельствовали о том, что она тоже охраняется.

Среди полей стояли вигвамы и бараки для рабов, а дальше, за полями, на многие мили простирались леса. Видневшиеся там и сям каменные руины, очевидно, обозначали места древних поселений, ныне покинутых и заросших деревьями. Среди хвойного массива на склонах холмов и в низменностях встречались островки березняка и дубовых рощ. Из чащи леса выбегал серебристый поток и впадал в большое озеро, которое пересекала высокая каменная стена. Вероятно, испарения озера равнялись его насыщению, происходящему за счет дождей, – так что острову не грозила ни засуха, ни опасность наводнения.

Путешественники были совершенно поглощены открывшимися перед ними картинами, и не замечали ничего, что творилось поблизости, до тех пор, пока громкий оклик не заставил их встрепенуться. Подняв глаза, они увидели на вершине скалы, меньше чем в двадцати футах от каноэ, человека в белых одеждах, который пристально смотрел на них, перегнувшись через ограждение площадки.

Он держал деревянный молоток над спусковым механизмом камнемета, уже заряженного и готового к действию.

– Он приказывает не двигаться – или он потопит нас, – прошептала Коренис.

Они замерли, глядя вверх, и тут поняли наконец, что скала эта искусственного происхождения – ибо теперь стали отчетливо видны швы кладки между громадными блоками черного камня. А часовой поднес к губам длинную трубу, и над городом пронесся резкий неприятный сигнал.

В книгах своего крестного Гвальхмай видел картины с изображением пирамид Кеми, он взбирался на насыпные курганы майя и одолевал мириады ступеней между террасами толтекских теокалли – но это сооружение не походило ни на одно из вышеупомянутых. Оно сильно напоминало вавилонские зиккураты: от его основания до вершины семью спиральными витками поднимался пологий, лишенный ограждения пандус. Однако на месте храма Набу находились механизмы и стоял часовой.

Теперь на пандусе началось оживленное движение. Группы темно– и краснокожих рабов бегом поднимались вверх, подгоняемые белыми рыжеволосыми надсмотрщиками, которые размахивали кнутами с металлическими наконечниками излишне энергично, словно находя удовольствие в своей работе.

Рабы остановились на широкой, чуть нависающей над водой площадке и принялись крутить ручку ворота с таким усердием, будто от этого зависела их жизнь. Верхняя часть башни начала вращаться, и часовой пошел по пандусу назад, дабы каноэ оставалось в поле зрения Из-за башни вывернулась длинная горизонтальная балка, похожая на гигантскую руку. С конца ее свисали на канатах овальный металлический контейнер, напоминающий по форме огромную закрытую раковину моллюска.

Конец балки вошел в зону возбужденного воздуха, который кипел и вихрился вокруг металлической конструкции, пока контейнер с пронзительным скрипом опускался на тросах и наконец рухнул в море, подняв фонтаны брызг и залив его водой по щиколотку.

Створки гигантской раковины раздвинулись. Верхняя поднялась и откинулась назад – и часовой наверху знаком велел путешественникам войти в подъемник. Гвальхмай и Нунганей заколебались: эти разверстые, зияющие чернотой челюсти, казалось, были готовы с хрустом перемолоть их кости.

– Мы пришли сюда именно за этим, не так ли? – бесстрашно сказала Коренис и переступила через край раковины. Мужчины последовали ее примеру, и их маленькое каноэ, уносимое течением, поплыло прочь, качаясь на волнах. И это было последнее, что увидели путешественники, прежде чем крышка захлопнулась над их головами, и контейнер начал подниматься в воздух.

В лишенном окон подъемнике было темно как ночью. Молодые люди ничего не видели, но крепко держались друг за друга, чтобы не упасть, – ибо раковина сильно раскачивалась из стороны в сторону, и весь подъемный механизм трясся и громко жалобно скрипел, пока вращались несмазанные шестеренки, протаскивающие балку назад сквозь силовую стену толщиной с пузырь.

Затем крышка этого транспортного средства снова откинулась, и поток солнечного света ослепил уже привыкших к темноте людей.

Угрюмый страж с костлявым лицом уставился на пришельцев. Взгляд старика был напряжен и дик, и его грязные седые космы развевались вокруг головы и падали на плечи.

– Кто вы, чужеземцы? – проскрипел он на наречии абенаки – Почему вы добровольно пришли в Нор-Ум-Бега?

– Это Глускап и его спутница Бумола, Женщина Ночи, – гордо ответствовал Нунганей. – Они явились навестить Хоббамока Мерзкого. А я – Нунганей, абенаки из Атиниена, их друг и проводник.

Костлявый старик издал смешок – короткий неприятный звук, в котором отчетливо слышалось недоверие, – и стало видно, что губы его искусаны и изорваны. На плечах и руках стражника тоже виднелись следы зубов – белые зажившие шрамы и свежие раны, некоторые едва затянувшиеся – словно в приступах боли или в припадках безумия он с волчьей яростью грыз собственное мясо.

– Я живу на острове с самого рождения, – прорычал старик. – И никогда еще не видел, чтоб кто-нибудь являлся сюда по доброй воле. Но раз уж вы пришли к нам, будьте уверены: назад дороги нет. Нам нужны сильные люди.

Он устремил проницательный взгляд на скрытое в тени капюшона лицо девушки, и Гвальхмай испугался, что стражник распознает ее маскировку, но тот только одарил Коренис язвительной улыбкой.

– И Каранха, наш король, будет особенно рад принять тебя, Женщина Ночи!

Однако старик достаточно вежливо помог девушке переступить через борт подъемника, когда Коренис замялась в притворной нерешительности и протянула часовому руку в перчатке, которая буквально утонула в сморщенной лапе с желтыми когтями. Несколько металлических лодок лежало на площадке вверх дном, готовые к спуску на воду. Рядом находилась и подставка для весел. Обогнув лодки, Коренис отступила в сторону, и ее товарищи без посторонней помощи спрыгнули на площадку, готовые в любой миг схватиться за оружие. Обезоружить их не попытались.

Нунганей, прищурившись, внимательно рассматривал покорных рабов, которые бежали гуськом вниз по пандусу. Судя по печальному лицу молодого человека Косаннипа среди них не оказалось. Трое путешественников последовали за стариком и замкнули эту скорбную процессию.

– Я, Баралдабай, – сообщил страж. – Хранитель Башни. Слишком старый для войны, слишком крепкий для смерти. Я живу здесь, слежу за тем, как уходят и возвращаются убийцы, и мечтаю о смерти. Но она, похоже, забыла обо мне – и я все живу и живу в этой скучной дыре и никогда не отлучаюсь отсюда. Хуже всего бывает в полнолуние, когда ко мне приходит желание убивать. Возможно, я попрошу себе одного из вас. Вы первые люди, которые явились сюда по собственной воле, а не были приведены насильно.

– И, вероятно, последние, – мягко подхватила Коренис, и печальные колокольчики в ее голосе звучали, подобно погребальному звону.

Баралдабай, очевидно осознававший незавидность своего положения, был на свой мрачный манер рад поговорить с кем-нибудь хотя бы несколько минут. В движении вниз по спиральному пандусу они миновали вырезанные в стенах зиккурата площадки. Здесь тесными рядами вверх дном лежали металлические лодки так, что тиски подъемника могли легко зажать любую из них и пронести сквозь наиболее тонкую часть силовой стены.

– Расскажи что-нибудь о вашем прошлом, – попросила Коренис.

– Когда-то мы, норумбежцы, были могущественным народом. Говорят, огромные суда постоянно бороздили океан между этим островом и Атлантидой, нашей родиной…

Коренис и Гвальхмай быстро переглянулись.

– В те времена берега нашего острова еще возвышались над морем. Но потом нашей прекрасной колонии начала грозить опасность. Суша опустилась, а уровень воды поднялся. Для спасения людей была возведена волшебная невидимая стена, чрезвычайно крепкая, совершенно непроницаемая у основания и лишь чуть менее прочная в верхней своей части.

Действительно ли сей ужасный старик настолько безумен, как кажется, подумал Гвальхмай. Или время до такой степени извратило их историю, что вся правда начисто забыта? Неужели он не понимает, что является потомком многих поколений прирожденных преступников и жестоких убийц? Обитателем штрафной колонии?

– Говорят, местное население подразделялось на два класса: на нормальных людей вроде меня и таких невозможно добродетельных, с которыми просто невозможно жить.

Последние-то и являлись первыми поселенцами. Старые солдаты, участники войны, они прибыли сюда со своими женами. Эти глупцы считали убийство грехом, а не достойнейшим способом добывания славы! Мои же предки прибывали сюда уже позднее, по несколько человек в год – и они разбирались в жизни гораздо лучше. Потомки их размножались и наконец превзошли численностью потомков ранних поселенцев.

Высокая, хорошо охраняемая стена поделила остров между двумя классами. Они удерживали стену, а также башню, где поклонялись Хуни-и, ведьме с квадратными глазами, которая теперь является нашей богиней войны. Через башню они поднимали к себе продовольствие, а каменная стена преграждала нам путь к свободе, так что мы не могли покинуть остров, даже если бы захотели. Мы были их пленниками. Но однажды ночью мои предки захватили ту стену и предали смерти всех часовых и всех жителей города.

Это событие отмечает действительное начало нашей великой цивилизации. Норумбежцы тысячами хлынули на материк, возводя города, возделывая пустоши, покоряя дикарей.

Нунганей сдавленно зарычал.

– Мы стерли с лица земли наших соперников, цветущую империю Хорикон. Много лет спустя мы истребили Талагеви – народ, начавший возводить в удаленных от моря долинах города на курганах, строительство которых впоследствии довершили майя, пришедшие из Жарких Земель, с юга. То были прекрасные годы, лучшие годы нашей нации!

Он блеснул глазами, словно злобный паук. Потом голос его упал, и в нем зазвучала печаль.

– Но мне не довелось застать это время. Оно окончилось раз и навсегда еще до моего рождения – дни славы канули в прошлое давным-давно! Постоянные войны истощили наши силы. Никакой враг уже не казался достойным нас. Наши города повернули оружие друг против друга, и, один за другим, лес снова забрал их себе. Женщины наши стали менее плодовитыми, а гордость не позволяла Нор-Ум-Бега жениться на дикарках – разве что на час, причем все внебрачные дети убивались при рождении, дабы чистота белой расы никак не осквернялась.

В конце концов Нор-Ум-Бега, Остров Героев, принял обратно остатки поселенцев с материка. И мы – последние из норумбежцев!

Только один раз за всю свою жизнь познал я радость сражения в рядах огромной Армии. Двадцать лет назад все мужское население острова, стар и млад, заключило союз с дикарями единственно ради азарта войны и помогло уничтожить империю майя, Тлапаллан. Мы сражались по дороге в ту страну, сражались на войне и вновь сражались по пути домой!

Хуни-я! То была великая бойня!

Коренис указала на гладкую, как полированное стекло, стену нефритово-зеленой воды, которая плавной стремительной дугой возвышалась над затонувшим островом, и Баралдабай проследил за ее взглядом.

Солнечный свет пробивался сквозь нее косыми лучами, и те дрожали, преломляясь в пляшущих высоко над головами путешественников волнах. Залитые сим зыбким светом, они продолжили путь. Некоторое время с другой стороны прозрачной стены за ними следовал косяк трески: рыбы смотрели выпученными глазами на странных двуногих обитателей подводного аквариума. Затем, словно по какому-то сигналу, они стремительно развернулись и как одна направились по своим делам.

– Почему вы остаетесь здесь, если жить на материке значительно безопасней?

Баралдабай казался удивленным.

– Как почему? Здесь наша родина.

– А вы не боитесь, что однажды воды океана хлынут на остров и уничтожат всех вас и все ваше имущество – сей прекрасный город и его богатство?

Старик ухмыльнулся.

– Нет, госпожа моя, этого никогда не будет. Очень давно колдуны, которые возвели волшебную стену для защиты острова, предсказали нам, что никогда никто из нас не сможет разрушить ее. Никогда… пока в Нор-Ум-Бега не прилетит Громовый Орел.

– Что это значит? – спросила Коренис.

– Точно никто не знает. Светящееся изображение огромного орла появляется на небе, когда Дети Огня играют на Дороге Призраков в безоблачные ночи холодных зим. Некоторые суеверные люди связывают предсказание с этим явлением. Но до сих пор оно всегда сулило нам удачу. Сей орел был предвестием великих наших побед в прошлом. Должно быть, он любимец Хуни-и. Убийцы приурочивают свои весенние набеги к его последнему появлению в конце зимы. Он совершенно безобиден для нас.

Нунганей знаком велел Гвальхмаю чуть отклониться назад, дабы оказаться вне пределов слышимости.

– Мой народ знает Громового Орла, – торопливо прошептал он. – Птица сия живет на Мысе Спящего Великана, на северном берегу Внутреннего Моря. Если Орел стоит неподвижно над Мысом, война вспыхивает среди северных племен. Но если он движется по небу, битвы начинаются в тех землях, в направлении которых он летит. Появление его всегда предвещает кому-то горе. Иногда он зависает над Акилинеком, и все абенаки радуются.

– Возможно, брат. Но я только что вспомнил одну вещь, которую давно забыл.

– То есть?

– Мое имя! Меня зовут Гвальхмай, не Глускап. А слово это означает – Орел!

Дорога свернула от океана и устремилась в сторону пригорода. И, углубляясь в скопления домов, путешественники обнаружили, что город пленяет красотой лишь издалека – как женщина, некогда прелестная, которая в преклонном возрасте сохраняет лишь общее благородство черт и осанки.

За колоннами портика грязный человек колол дрова на мозаичном мраморном полу. Резные колонны были кем-то бесцельно изрублены и изуродованы, словно в припадке безумной ярости.

Сквозь тонкие швы мощения на дороге пробивалась трава, и корни деревьев разрастаясь поднимали и сдвигали с места многотонные каменные плиты. Часто проходили путешественники мимо бесформенных нагромождений камня – руины сии свидетельствовали о некогда стоявших здесь зданиях, которые разрушились так давно, что среди многих развалин росли могучие дубы, питающиеся перегноем своих предков, поваленных ветром задолго до них.

Многие еще красивые дома стояли без крыш, открытые для солнца и дождя. Сухие листья и земля покрывали прекрасные мозаичные полы, чаши фонтанов и опрокинутые мраморные статуи.

Похоже, здесь никогда ничего не восстанавливалось. Нигде не было видно ничего нового.

Ни собаки, ни кошки, ни какие-либо другие домашние животные не бродили по улицам. А встречавшиеся изредка дети бросали на проходящих такие злобные недвусмысленные взгляды, что у Гвальхмая невольно возник вопрос: играют ли они когда-нибудь, и если да, то в какие игры?

В центре небольшого дворика был устроен очаг, которым, судя по количеству неряшливо разбросанного мусора, пользовались все окружающие дома, – и над ним тушилось мясо к ужину.

Серебряный котел изначально явно предназначался для другой цели, но сейчас глубокую гравировку на нем покрывал толстый слой сажи, и разглядеть рисунок не представлялось возможным.

В ожидании ужина несколько юношей и мальчиков посылали друг другу пинками какой-то круглый предмет. Гвальхмай узнал в нем человеческий череп, на котором до сих пор болтались лоскутки кожи и пучок черных волос. При приближении незнакомцев молодые люди не оставили своего занятия, но с угрюмым ожесточением продолжали мрачную игру. Казалось, сие развлечение является для них обязанностью или привычкой, и они как будто находили в нем мало радости.

Но не успели все четверо пересечь квадратное пространство двора, как стали свидетелями сцены еще более ужасной.

Из развалин здания с глухими стенами с воплями выбежала растрепанная баба, волоча за ногу визжащего младенца. Хотя тому было не больше года, он отчаянно царапался крохотными коготками, кусался и орал, словно разъяренный чертенок.

Наконец женщина, не в силах более выносить его визга, принялась колотить ребенка головой о камни.

Коренис вцепилась в рукав Баралдабая.

– Останови ее! Останови! – закричала она, но старик равнодушно пожал плечами.

– С чего вдруг? Она – мать ребенка. Здесь каждый волен поступать как хочет.

– Но почему? Почему она так делает? – спросил Нунганей, пришедший в ужас при виде бессердечной родительницы, которая могла бы убить ребенка и значительно менее сильным ударом.

– Кто знает? – ответил Баралдабай. – Возможно, он укусил ее, когда сосал грудь. Женские настроения здесь еще более непредсказуемы, нежели где-либо еще. Мы вымирающий народ. Дайте нам умереть так, как мы считаем нужным.

Детский вой постепенно превратился в слабое хныканье и наконец совсем стих. Путешественники не успели отойти далеко, когда услышали протяжный истерический вопль, наполовину смех, наполовину рыдание: приступ безумия миновал, и женщина осознала всю нелепость причин, толкнувших ее на детоубийство. Действительно ли она горевала или просто испытывала садистский восторг от содеянного, никто не понял.

Они продолжали путь, не разговаривая. У Гвальхмая сложилось впечатление, что в доводах Коренис было мало искренности. Она явно желала получше уяснить для себя философию жителей сего огромного, но отвратительно дикого города-государства.

И снова юноша задумался: каковы же причины ее прихода сюда, этого странного миссионера из прошлого? Какие перемены хотела Коренис принести? Что надеялась совершить?

Еще через несколько лет при существующих темпах снижения рождаемости и частых войнах обитатели острова окончательно вымрут. Почему же не позволить им вымереть тем ужасным способом, какой они сами избрали?

Путешественники прошли мимо боковой улочки. В глубине ее старый раб ковылял сквозь строй подростков, которые били его палками и легкими деревянными топорами. Старик упал, мальчики набросились на него – но он не издал ни звука.

Баралдабай заметил исполненные сострадания взгляды незнакомцев и пожал плечами.

– Это их собственность. Так мальчики учатся быть мужчинами.

Погруженный в мрачные раздумья, Гвальхмай больше не замечал ничего вокруг и удивился, когда перед ним открылась широкая величественная площадь. Путешественники пересекли ее, приноравливая свою поступь к хромающей походке проводника, и взобрались по длинным рядам стертых от времени ступеней, ведущих к высокому зданию с колоннадой. Некогда это был храм Посейдона, и он до сих пор неплохо сохранился.

Древний барельеф на цоколе изображал вооруженных луками и копьями всадников, занятых охотой на мамонта. Путешественники не имели возможности рассмотреть его как следует, ибо поспешили за стариком в широкие двери. Не находящий вытяжки удушливый черный дым заклубился над их головами. Они остановились прямо внутри портика: там оружейный мастер установил свою кузницу возле алтаря, перевернутого набок, чтобы освободить место для наковальни. Кузнец сосредоточенно ковал мощный боевой топор в виде полумесяца.

Отвечая на вопрос Баралдабая, он поднял глубоко посаженные налитые кровью глаза.

– Каранха? Король? Он отправился за Стену сегодня утром. Среди полевых рабов начались волнения, и лесные жители дали кров беглецам. Кое-кто хочет отправиться в Скважину.

Он мрачно усмехнулся и снова застучал молотом по остывающему металлу.

Четверо прошли по темному коридору и вышли в открытый двор.

В центре его стояла величественная колесница Посейдона, влекомая по волнам бронзовыми дельфинами, верхом на которых сидели смеющиеся Нереиды. Основание колесницы из золота и серебра украшали стилизованные изображения осьминогов и морских коньков, плывущих по бордюру длинной вереницей. Фонтан перед колесницей не работал, и у статуи бога, по-прежнему сжимавшего трезубец, была отколота голова.

Коренис бросила на скульптурную группу взгляд, полный страдания, и отвела глаза в сторону.

– Все здесь в вашем распоряжении, – отрывисто сказал Баралдабай. – Выбирайте себе любое помещение. Еду вам принесут, Оружие можете оставить при себе – до специальных распоряжений Каранхи. Король может отсутствовать два-три дня. До той поры все выходы отсюда будут охраняться. Если попытаетесь бежать – вас убьют.