Текст книги "День инкарнации"

Автор книги: Уолтер Йон Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Все это воспринималось не так непосредственно, как в симуляциях, но и такой точности деталей я тоже не припоминала. Даже тот полиамидный запах, которым тянуло от теплоизоляционного слоя наших скафандров, был резче, чем обобщенный запах скафандров, привычный нам по симуляциям.

Все это было настоящим, и это было чудесно, и хотя мое тело выдали мне на время, я все равно получала такое удовольствие, как еще никогда в жизни.

На своих шести ногах я понеслась к Дженис и бросилась на нее, охваченная радостью и теплыми чувствами к ней. (Не так-то просто обниматься, когда на тебе скафандр.) Потом подбежала Пармайндер и налетела на нее с другой стороны.

– Наконец-то мы выбрались из Платоновой пещеры! – сказала она; Пармайндер всегда выражается такими неясными намеками. (Потом я нашла, к чему это относится, и поняла, что она точно выразила суть ситуации.)

Те, кто должен был выдать нам спортивное снаряжение на вершине ледника, так рано нас не ждали, поэтому в нашем распоряжении оказалось достаточно времени, чтобы поиграть в снежки.

Мне кажется, что играть в снежки не так весело, когда все тело закрывает гермокостюм, но ведь каждый из нас по-настоящему играл вснежки впервые, и поэтому мы все равно получили огромное удовольствие.

Мы уже надевали лыжи, а шаттл, на котором находились остальные члены нашего отряда и их капсулы, еще только подлетал. Мы видели, как они смотрят на нас в желтые иллюминаторы шаттла, и лишь помахали им руками и устремились вниз с ледника. Нас сопровождал взрослый, решивший присоединиться к нам на случай, если мы попытаемся выкинуть еще что-нибудь, не входящее в сборник предписаний.

Катание на лыжах – не особенно опасный вид спорта, если у тебя шесть ног, а туловище подвешено над самой землей. Лыжи здесь короткие, едва длиннее коньков, поэтому они не зацепляются одна за другую; упасть очень трудно – самое худшее, тебя может закружить, и остановить это вращение удастся не сразу. К тому же мы тренировались на имитационных моделях, и ничего плохого с нами не случалось.

Интереснее всего было прыгать с трамплинов, высеченных в леднике через равные промежутки. Благодаря пониженной гравитации на Титане можно, подпрыгнув, взлететь очень высоко и долго оставаться в воздухе. Из-за того, что атмосфера на Титане плотная, ты, расставив конечности в стороны, зацепляешься за этот густой воздух и почти паришь, особенно если ветер дует в нужную сторону и тебя поднимает восходящий поток. Это было так непривычно и волнительно – зависнуть в воздухе, слышать свист ветра вокруг суставных сочленений твоего скафандра, лететь навстречу блестящему оранжевому снегу, а в ушах эхом раздавались твои собственные радостные вопли.

«Я большой сторонник публичных развлечений, поскольку они ограждают людей от порока».

Ну, пожалуй, и так. Посмотрим.

Самым лучшим в катании на лыжах было то, что я не настолько увлеклась, чтобы забыть о необходимости наблюдать. Я думала о том, как можно передать матовый оранжевый цвет ледника, бешеные каракули, оставленные в снегу тремя парами лыж, бесконтрольно выписывающими круги под нависшим над поверхностью телом, небольшие хрустящие волны на поверхности, вылепленные непрерывно дующим ветром.

Ни ледник, ни озеро не остается постоянно в твердом состоянии. Иногда на Титане формируется теплый фронт, от которого тает верхний слой ледника, и жидкий метан стекает с горы и образует озеро. Когда это случается, горнолыжный курорт разваливается и расползается на своих колеях. Но рано или поздно все снова замерзает, и курорт восстанавливается.

По широкому, остекленевшему оранжевому спуску мы скатились прямо на озеро, откуда были видны далекие огоньки курорта. На лыжах мы въехали в большой шарообразный ангар, сделанный из какой-то прочной ткани и надутый; там персонал снял с нас гермокостюмы и выдал маленькие войлочные бахилы. Я отлично провела время, но прошло несколько часов, и я чувствовала усталость. Сейчас банкет в честь Дня инкарнации был как раз кстати.

Болтая и смеясь, мы группками расположились вокруг столов с угощением и стали пробовать множество таких продуктов, с которыми мне еще не приходилось иметь дела в симуляциях. (В симуляциях нам приходится есть, чтобы привыкнуть к мысли об этом, и не уморить себя нечаянно голодом после инкарнации, а заодно – чтобы мы научились правилам поведения за столом, но вкус продуктов бывает обычно несколько однообразным.)

– Классная штука! – сказала Дженис, жуя какое-то выращенное в специальных резервуарах хрустящее блюдо; я уже успела его попробовать и нашла ужасным. Она протянула тарелку остальным. – Попробуйте! Вам понравится!

Я отказалась.

– Что ж, – сказала Дженис, – если тебя пугает новое… Вот так обращается с тобой Дженис – настаивает, чтобы все окружающие приобщились к ее жизненному опыту, и злится, если ты не находишь ее жизнь такой великолепной, как считает она сама.

Почти в этот момент Энди и Пармайндер начали давиться тем блюдом, которое Дженис уговорила их отпробовать, и она снова засмеялась.

Остальные члены отряда подтянулись примерно через час, и начался настоящий пир. Я посмотрела на собравшихся за длинным столом: сорок с лишним членов Отряда Славной Судьбы, все многоногие, покрытые шерстью, с маленькими головами, толпились вокруг стола и впихивали в себя первые в своей жизни настоящие пищевые продукты. В старые времена такое сочли бы сценой из фильма ужасов. А теперь это лишь один из срезов жизни постчеловечества: потомки землян, устроившие праздник на обледеневшей скале вдали от дома.

Но, поскольку все, кроме Фахда, были в выданных им на время телах, я не могла отличить их друг от друга. Чтобы понять, с кем я разговариваю, мне приходилось отправлять запрос на их встроенные модули связи.

Фахд сидел на почетном месте во главе стола. Шерсть на его лохматом теле была пепельного цвета, а линия волос на лбу выступала вперед треугольником, отчего его голова приобретала некоторую геометричность.

Фахд мне нравился. Именно с ним я занималась сексом в тот раз, когда Дженис уговорила меня украсть у Дейна, для которого я пишу программы, симуляцию, изображающую секс. (Мне следует отметить, доктор Сэм, что наши тела в симуляциях снабжены всеми полагающимися органами, но взрослые устроили все так, чтобы мы никак не смогли воспользоваться этим в сексуальных целях.)

Мне кажется, что в симуляции что-то было устроено неудачно. Мы с Фахдом не ощутили ни восторга, ни экстаза от того, что мы делали; все было только… как-то странно. Через некоторое время мы прекратили наше занятие и нашли себе другие дела.

Дженис, конечно же, настойчиво уверяла, что замечательно провела время. Она была для нас лидером, и все, что она делала, не могло не быть совершенно великолепным. Например, та кошмарная закуска, выращенная в резервуаре, которую она попробовала, была не просто самой замечательной едой, которую ей доводилось отведать, но и вообще лучшей едой, и все мы должны были приобщиться к этому блюду вместе с ней.

Надеюсь, что Дженис действительно получила удовольствие от той программы, моделирующей секс, поскольку именно у нее в буфере эта программа была обнаружена, причем уже после того, как я посоветовала ей удалить это приложение. Иногда мне кажется, что она просто сама хочет, чтобы ее застукали.

За ужином те, кому разрешили родители, в честь Фахда смогли выпить две точно отмеренных дозы алкоголя; это был напиток под названием «Лед катка», местного производства. Мне показалось, что от него у меня в пищеводе вздулись волдыри.

После «Льда катка» все зашумели и повеселели. И еще больше шума и забавы прибавилось тогда, когда сотрудники курорта обнаружили, что несколько членов отряда смылись в одну из дальних комнат, чтобы, получив наконец настоящие тела, попробовать, что такое секс. И как раз в тот момент, когда я смеялась над этой ситуацией, я глянула на Дженис и увидела, что она сидит молча и совершенно неподвижно. Обычно она ведет себя более шумно и нарочито, чем все остальные, поэтому я поняла, что у нее большие неприятности. Я воспользовалась своим встроенным коммуникатором и спросила ее об этом личным сообщением. Она ответила одним словом:

«Мама…»

Я отправила ей значок, изображавший сочувствие, и задумалась о том, как матери Дженис удалось так быстро узнать о нашем маленьком приключении. Времени едва-едва хватило бы на то, чтобы отправить сигнал со скоростью света на Цереру и обратно.

Должно быть, сотрудницу наземного управления произошедшее вывело из себя. А может, она, как и мать Дженис, была из числа Неизменных Солдат движения Пяти Принципов и вовсю шпионила за всеми вокруг – во имя всеобщего блага, конечно же.

Но, каким бы ни было сообщение, полученное Дженис, она быстро пришла в себя. Почти сразу же она тихонько подошла ко мне и сказала:

– Слушай, одолжи мне свой гермокостюм, а? – Блеск в ее огромных, как блюдца, глазах заставил меня насторожиться.

– И зачем я стану это делать? – спросила я.

– Мама говорит, что я под домашним арестом. Меня не отпускают покататься со всеми остальными. Но ведь эти тела никто не может отличить одно от другого; я подумала, что, если мы с тобой поменяемся местами, я смогу ее приструнить.

– А я останусь торчать здесь одна?

– Здесь есть официанты, и некоторые из них вполне симпатичные, если тебя не смущает их волосатость. – Тут она заговорила серьезным тоном: – Настала пора проявить солидарность, Элисон. Мы не можем позволить маме и на этот раз выиграть.

– Тебе, пожалуй, стоит обратиться к кому-то другому, – подумав мгновение, ответила я.

Ее огромные глаза вспыхнули от гнева.

– Я знала, что ты это скажешь! Ты всегда боялась противостоять взрослым!

– Дженис, – вздохнула я, – ну подумай. Неужели тебе кажется, что только твоя мать получила сигнал от наземного управления? Мои родители будут очень внимательно читать все данные о произошедшем. Поэтому я считаю, что тебе следует привлекать к участию в твоем плане кого-то другого, причем не Пармайндер и не Энди.

Все ее лохматое тело выразило угрюмость. Я чуть было не засмеялась.

– Похоже, ты права, – согласилась она.

– Ты же знаешь, что по возвращении твоя мама прочтет тебе длиннющую нотацию.

– Да-да. Я уверена, что она уже сейчас пишет текст своей речи, чтобы не упустить ни единого пунктика.

– Может, тебе стоит дать мне возможность вас подслушать, – сказала я. – Постарайся не терять самообладания.

Она казалась еще более угрюмой.

– Наверно, тебе так и стоит сделать.

Мы поступаем так, потому что мы из одного отряда. В прошлом, когда начали выращивать в виртуальном пространстве первых детей, многие из них срывались сразу после инкарнации. Они сходили с ума, у них появлялось множество ненормальных пристрастий, или же они пытались покончить с собой, или у них обнаруживалась та степень аутизма, при которой контакт с окружающей действительностью возможен только через интерфейс компьютера.

Так что сейчас большинство родителей уже не воспитывают детей сами по себе. У детей обычно по-прежнему двое родителей, потому что двоим реально выплатить необходимое количество баллов за гражданскую деятельность и налогов, взимаемых за воспитание ребенка; иногда, когда баллов не хватает, набирается трое родителей или даже четверо или пятеро. Как только баллы внесены, бедняжкам мамам и папам приходится дожидаться, пока не наберется достаточное число заявителей для того, чтобы составить отряд. Затем вместе растет целая группа виртуальных детей, которыми занимаются и родители, и воспитатели. Более старшие отряды часто встречаются с младшими и также принимают участие в их образовании.

Основная цель системы отрядов состоит в том, чтобы мы присматривали друг за другом. Никому не дают уйти в свой собственный мирок. Заметив, что кто-то впадает в крайности, мы совместными усилиями стараемся вернуть его в нормальное состояние.

Наши родители создали тот маленький ад, в котором мы обитаем. А наша задача – помочь друг другу в нем выжить.

«Того, кто привык к злоключениям, не так легко повергнуть в уныние».

Это, конечно же, верно и в отношении Дженис, хотя при всей солидарности нашего отряда ей так и не удалось никого уговорить с собой поменяться. Мне было ее жаль, но не слишком, ведь она уже успела одержать свою победу; а как только я надела скафандр и встала на лед, все ее проблемы тут же вылетели у меня из головы.

Кататься на коньках, как мне кажется, не так весело, как на лыжах, но мы все же здорово позабавились. Если встать в цепочку и толкать друг друга, то крайний благодаря низкой гравитации может укатиться по гладкому метановому льду на пару километров.

А потом наступило время вернуться в курортный поселок. Мы все приняли душ, а сотрудники курорта в это время почистили и привели в порядок наши костюмы, которые мы надели снова, чтобы следующая партия туристов получила арендованные тела в полном снаряжении, готовыми для спортивных развлечений.

Мы открыли шлемы, чтобы на головы нам поместили сканеры. Квантовые сверхпроводящие устройства прошлись по клеткам наших мозгов и собрали все, что там обнаружили, а затем наши мозги – нашу сущность – загрузили в буфер и выслали с помощью коммуникационного лазера обратно на Цереру в симуляцию, в которой все мы обитали.

По сравнению с реальностью Титана симуляция показалась несовершенной. Но у меня не было времени разобраться, в какой степени проявляются эти отличия, поскольку мне нужно было спасать Дженис от тех проблем, которые она нашла на свою задницу.

Так мы и живем. Такова система отрядов. Один за всех, и все за одного.

Кроме того, Дженис почти всю мою жизнь была моей лучшей подругой.

Анна-Ли, мать Дженис, конечно же, поджидала ее, сидя в маленькой гостиной перед спальней Дженис. (Упоминала ли я, что мы спим, доктор Сэм? Спим мы не так много, как те, кто уже воплотился, а лишь несколько часов, но наши родители хотят, чтобы мы к моменту инкарнации привыкли к мысли о том, что надо спать, когда устаешь, чтобы мы не вырубались от переутомления как раз в тот момент, когда будем заниматься каким-нибудь опасным или важным делом.)

(Единственное отличие наших снов от ваших состоит в том, что мы не видим сновидений. Собственно, какое это имеет значение, если мы все равно не можем вырваться из мира, существующего в мечтах наших родителей.)

И только я оказалась в моем смоделированном теле, в моей спальне, находящейся в симуляции, как раздался вопль Дженис, обращающейся ко мне по личному каналу:

– Здесь мама! Ты нужна мне прямо сейчас!

И вот я щелкаю несколькими переключателями в мозгу, оказываюсь прямо в голове Дженис и получаю тот же сенсорный материал, что и она. Я смотрю на нее и говорю:

– Послушай, нельзя тебе разговаривать с Анной-Ли в таком виде.

Дженис находится в своей обычной аватаре, которая напоминает картинку мелками, нарисованную умалишенным. Тельце из черточек, огромные желтые ботинки, круглая, как пузырь, голова с вьющимися рыжими волосами, похожими на проволочки.

– Загружайся в свой кводбод! – велю я ей. – Немедленно! И вот она перезагружается, и теперь у ее аватары четыре руки – две из плеч, две из тазобедренных суставов. А волосы по-прежнему ярко-рыжие. На всех своих аватарах, как бы они ни выглядели, Дженис всегда рыжеволосая.

– Что ж, – говорю я, – теперь все нормально.

То есть нормально для Цереры. Это же астероид с совсем небольшой гравитацией, поэтому иметь ноги там действительно нет смысла. Из-за микрогравитации ноги просто тащатся за тобой, ударяются о предметы, и на них остаются синяки и царапины. А вот запасная пара рук еще никому не помешала, верно? Так что большинство живущих в среде с низкой или нулевой гравитацией используют кводбоды, намного более практичные, чем тело с двумя ногами.

И вот Дженис отталкивается левыми руками и проплывает через двери в гостиную, где ждет ее мама. Анна-Ли тоже предстает в виде кводбода, только в ее случае это не аватара, а трехмерный голографический скан ее настоящего тела. Заметно, что она в ярости: губы поджаты, глаза прищурены, лицо напряжено, обе пары рук сложены на туловище, и пальцы вцепляются в плечо противоположной руки, как будто она сдерживает себя, чтобы не впиться в Дженис и не тряхнуть ее.

– Привет, мама, – произнесла Дженис.

– Ты поставила под угрозу не только себя, – начала Анна-Ли, – но и других.

– Сначала сядь, потом отвечай, – пробормотала я изнутри Дженис на ухо. – Не торопись.

Меня слегка удивило, что Дженис меня послушалась. Она проплыла к креслу, устроилась в нем, воспользовавшись нижними конечностями, а потом заговорила.

– Никто не подвергался опасности, – рассудительно возразила она.

Ноздри у Анны-Ли сжались.

– Ты отклонилась от курса, заложенного программой полета, которая создавалась ради вашей безопасности, – сказала она.

– Я составила новую программу полета, – уточнила Дженис. – Наземное управление ее приняло. Если бы это было опасно, то они бы мне отказали.

Голос Анны-Ли зазвучал монотонно, как это бывало тогда, когда она следовала собственной, внутренней логике. Иногда мне кажется, что это она – программа, а не мы.

– Ты не имеешь права предлагать собственные программы полета! – рявкнула она.

– Наземное управление приняло мою программу, – повторила Дженис. Ее голос стал немного более резким, и я шепотом попросила ее не горячиться.

– И из наземного управления немедленно обо всем сообщили мне! Они уже готовы были вызвать спасательный шаттл!

– Но они этого не сделали, потому что никаких проблем не было! – гаркнула Дженис, и наступила пауза, во время которой я попросила ее говорить тише. – Наземное управление приняло вариант плана, который я предложила, – сказала она. – Я приземлилась в соответствии с планом, и никто не пострадал.

– Ты планировала все это с самого начала! – И все это этим ее монотонным голосом. – Это было умышленное неповиновение!

И это верно, конечно же.

– И что же плохого я этим сделала? – спросила Дженис.

– Слушай, – сказала я Дженис. – Скажи ей просто, что она права, а ты – нет и что больше ты так делать не будешь.

– Врать я не собираюсь! – ответила Дженис по закрытому каналу связи. – Что бы мама ни делала, врать она меня не заставит!

Все это время Анна-Ли говорила:

– Мы должны сообща трудиться ради новых благ! Твой акт неповиновения привел только к тому, что люди были вынуждены отвлечься от своих обязанностей! Кроме как волноваться из-за тебя, наземному управлению Титана есть чем заняться!

Теперь Дженис было не удержать.

– Это же ты хотела, чтобы я изучила навигацию! И я ее освоила – по твоей воле! И теперь, когда я показала, что умею это, ты на меня злишься! – Она так яростно размахивала руками, что вылетела из кресла и начала метаться по комнате туда-сюда. – И знаешь почему, мама? – спросила она.

– Заткнись ты ради бога! – крикнула я ей. Я знала, куда она клонит, но Дженис в своей ярости уже зашла так далеко, что не прислушивалась к моим словам.

– Все из-за твоей второсортности! – кричала Дженис матери. – Отец улетел к звезде Барнарда, а тебя не взяли! А я умею делать все, чем хотела заниматься ты, и делаю это лучше тебя, а для тебя это невыносимо!

– Помолчи! – просила я Дженис. – Помни, что ты ей принадлежишь!

– Я приняла решение комитета! – кричала Анна-Ли. – Я – Неизменный Солдат и веду продуктивную жизнь, и я не стану нести ответственность за то, что вырастила ребенка, который будет обременять общество и напрасно тратить ресурсы!

– Кто сказал, что я буду обременять общество? – спросила Дженис. – Только ты такое говоришь! Если бы завтра мне предстояла инкарнация, я нашла бы себе работу через десять минут!

– Вовсе нет, если у тебя будет репутация никому не подчиняющейся анархистки!

К этому моменту стало ясно, что поскольку Дженис меня уже не слушала, а Анна-Ли не в состоянии была слушать, то мне не было смысла дальше участвовать в этом разговоре, успевшем превратиться в скандал с весьма предсказуемым сценарием. Поэтому я закрыла канал связи и стала готовить оправдания, которые неизбежно потребуются при встрече с моими собственными родителями.

Вместо Женщины с портрета Пикассо я облачилась в свой кводбод, которым я пользуюсь при беседах с родителями, – по крайней мере тогда, когда мне от них что-нибудь нужно. Моя аватара-кводбод изображает девочку, на пару лет младше, чем я на самом деле, одетую в школьную форму, с воротником в стиле Питера Пэна и с белым бантиком в волосах. Мои красивые карие глаза на этом кводбоде лишь чуть-чуть больше, чем бывает в действительности; это из-за того явления, которое называют «неотенией», – ты напоминаешь младенца, а внешность младенцев рассчитана на то, чтобы неминуемо очаровывать взрослых.

Я вам расскажу, как это действует на практике. Иногда мне достаточно моргнуть этими огромными глазами, и мне сходит с рук почти все.

И в этот момент меня позвал отец и сообщил, что они с мамой хотят поговорить со мной о моих похождениях на Титане, поэтому я тут же появилась у родителей в гостиной в виде голографического изображения.

Мои родители – вполне разумные люди. Конечно же, я сама, насколько могу, стараюсь, чтобы они оставались разумными. «Позвольте мне улыбаться с мудрыми, – как говорит доктор Сэм, – и пировать с богатыми». Свои взгляды я буду держать при себе и изо всех сил постараюсь не тревожить людей, обладающих властью надо мной.

– Почему ты направилась вместе с Дженис, поддержала ее программу полета? – поинтересовался мой отец.

– Потому что мне показалось, что ей не следует отправляться туда одной, – ответила я.

– А ты не пробовала ее от этого отговорить? – спросила мать.

– Дженис ни от чего невозможно отговорить, – ответила я. И это моим родителям было понятно, поскольку они знали Дженис.

В итоге родители велели мне быть осторожнее, и на этом беседа более или менее завершилась.

Что показывает вам, что у нас тут не все родители сумасшедшие.

Мои разумнее большинства остальных. Не думаю, что многие родители благосклонно отнеслись бы к моему желанию посвятить себя изобразительному искусству. Здесь таким просто не занимаются, не говоря уже о том, что хочу делать я, – получить инкарнацию на Земле и учиться у настоящего художника или скульптора. Здесь у нас используют только цифровую съемку, а представления о творчестве художника сводятся к фотографии, редактированию снимков или сочетанию их друг с другом, или разного рода их обработке.

Я хочу создавать произведения с самого начала, маслом на холсте. И использовать при этом не программируемый краскопульт, а настоящие кисти и краски. Поскольку, по моему мнению, огромную важность имеет фактура, за что я и люблю масляные краски. Точнее, мне нравится идея использовать масляные краски, потому что попробовать их на практике у меня еще так и не было возможности.

Кроме того, как говорит доктор Сэм, «тот, кто не был в Италии, постоянно осознает свою неполноценность, как не видевший того, что человеку полагается повидать. Великая цель странствий состоит в том, чтобы увидеть берега Средиземноморья».

И вот когда я сказала родителям, чем хочу заниматься, они только как-то пожали плечами и взяли с меня обещание, что я освою еще какую-то специальность, что-то более практичное. Поэтому изобразительное искусство – моя вторая специализация, а первая – компьютерный дизайн, функционирование компьютера и программирование, что достаточно интересно, поскольку все сложные программы написаны искусственным интеллектом, умственные способности которого превышают наши, поэтому, для того чтобы заставить их выполнять наши пожелания, мы занимаемся не только наукой, но и чем-то вроде магии.

Таким образом, нам с родителями удалось прийти к компромиссу, который всех устраивал, так что мне кажется, что мне с ними вполне повезло.

Минут через двадцать после моего разговора с родителями в дверь ко мне постучалась Дженис, и я дала двери команду исчезнуть, и Дженис вошла, и тогда я вернула дверь на место. (Как удобно устроены эти вещи в симуляциях.)

– Похоже, разговор прошел не лучшим образом, а? – спросила она.

– Если оценивать по шкале любезности, действующей в твоей семье, – ответила я, – то, как мне кажется, все прошло примерно на среднем уровне.

Глаза ее сузились (от расстройства она забыла переключиться из своего кводбода, из-за чего у нее были сейчас глаза, способные прищуриваться).

– Я с ней рассчитаюсь, – сказала она.

– Мне кажется, это не очень разумно, – отозвалась я. Дженис колотила кулаками по стенам, полу и потолку моей комнаты, носясь туда-сюда, и это действовало мне на нервы, хотя стены и были виртуальными и она не могла ничего повредить и даже оставить где-нибудь отпечатки пальцев.

– Слушай, – сказала я. – Тебе всего-то и надо не воевать с твоей матерью, пока ты не закончишь диссертацию и не получишь инкарнацию, и тогда она тебе ничего не сможет сделать. Ждать осталось всего несколько месяцев, Дженис.

– Моя диссертация! – На лице Дженис расплылась торжествующая улыбка человека, совершившего открытие. – Я воспользуюсь моей диссертацией! Мама получит от меня удар в самое уязвимое место!

Я схватила ее и заставила остановиться на месте, передо мной, удерживая ее всеми четырьмя руками.

– Послушай, – сказала я. – Перестань ее оскорблять. Голос Дженис триумфально зазвенел:

– Посмотришь и увидишь!

– Пожалуйста, – попросила я. – Я тебя умоляю. До инкарнации ничего не делай!

Я видела, что перед ее глазами проплывают образы грядущей славы. Меня она не видела и не слышала.

– Ей придется признать, что я права, а она ошибается, – заявила она. – Я прибью свою диссертацию гвоздями ей на лоб, как Карл Маркс – к той церковной двери.

– Вообще-то это сделал Мартин Лютер. – (Иногда я просто не могу удержаться в таких ситуациях.)

Она фыркнула:

– Да кому до этого есть дело?

– Мне. – Я решила сменить тему. – Потому что я не хочу, чтобы ты умерла.

Дженис фыркнула:

– Я не собираюсь перед ней кланяться. Я ее сокрушу. Я покажу ей, насколько она глупа, бесполезна и второсортна.

И в это мгновение позвонили в мою дверь. Я не стала обращать внимание.

– Сила наказания состоит в том, чтобы присмирить, а не в том, чтобы доказать неправоту, – сказала я.

Лицо ее сморщилось, как будто в рот ей попало что-то кислое.

– Просто не верится, что ты снова цитируешь того мертвого старика.

Найдя для вас довод, – хотелось мне сказать вместе с доктором Сэмом, – я не обязана искать вам понимания.

Звонок в мою дверь раздался снова, и в этот раз он прозвучал одновременно с электронным сигналом, обозначавшим чрезвычайную ситуацию. От неожиданности я заставила дверь раствориться.

У входа оказалась Мей в своем кводбоде, с выражением гнева на лице.

– Если вы уже закончили поздравлять друг друга по поводу своей гениальной проделки, – сказала она, – то вы, пожалуй, успели заметить, что пропал Фриц.

– Пропал? – Я не могла понять, как кто-то мог пропасть. – Разве его программа не вернулась с Титана?

Если что-нибудь случилось при пересылке, Фрица могли бы загрузить из резервной копии.

На лице Мей было непроницаемое выражение.

– Он туда и не отправлялся. Он встретил Голубую Даму. А потом она оттолкнулась двумя руками и понеслась прочь, а нас окружила внезапная тишина, глубокая и жуткая.

Ничего не говоря, мы последовали за Мей в гостиную. Там уже находились все остальные члены отряда, и все они смотрели на нас, пока мы вплывали в помещение.

Еще совсем маленьким ты впервые слышишь про Голубую Даму от других членов своего отряда. Никто точно не знает, как получается, что про Голубую Даму узнают все, то есть отряды не только на Церере, но и на Весте, на Ганимеде, везде.

И все мы знаем, что иногда ты можешь ее увидеть, эту добрую улыбчивую женщину в голубом одеянии, и она протянет к тебе руку, и покажется тебе такой милой, что ты позволишь ей взять себя за руку.

И только тогда, когда будет уже поздно, ты заметишь, что у нее нет глаз – вместо них лишь черная пустота, наполненная звездами.

Она заберет тебя. И друзья тебя больше никогда не увидят.

И конечно же, Голубую Даму посылает за тобой не кто иной, как твои родители, если ты плохо себя ведешь.

Все мы знаем, что на самом деле Голубой Дамы не существует и что простые техники в простых кабинетах посылают команду об обнулении вашей программы вместе со всеми ее резервными копиями, но при этом все мы все же верим в Голубую Даму, и не только в детстве.

И тут мне следует вернуться к тому, что я уже говорила об инкарнации. После инкарнации ты считаешься человеком и на тебя распространяются права человека.

А до этого – нет. Не пройдя инкарнации, ты являешься просто компьютерной программой, принадлежащей твоим родителям, и если они решат, что эта программа бракованная, или испорченная, или с ней сложно иметь дело, они могут добиться твоего обнуления.

Тебя обнуляют, а не убивают. Взрослые настаивают, что это разные вещи, а я вот не вижу разницы.

Потому что Голубая Дама и в самом деле приходит за некоторыми, как пришла она за Фрицем, когда Джек и Ганс в конце концов решили, что не смогут привести его в порядок. В большинстве отрядов таких визитов не случается. А в некоторых бывает не один. В одном отряде на Весте недосчитались восьми членов, а из выживших некоторые покончили с собой сразу после инкарнации, и был большой скандал, о котором взрослые договорились никогда не упоминать.

Я ни мгновения не думала, что мои родители когда-нибудь пошлют за мной Голубую Даму, но все же мысль о ней всегда присутствовала где-то на задворках сознания, и именно поэтому, как мне кажется, возникшая ситуация так ужасна. Родители обладают властью, которую им вовсе не следовало давать, и эта власть порождает глубинное недоверие между детьми и родителями.

Взрослые недовольны системой отрядного воспитания в основном из-за того, что дети привязываются к членам своего отряда, а не к родителям. Возможно, это потому, что товарищи по отряду не могут убить друг друга.

Каждый член отряда получил официальное сообщение по поводу Фрица, гласившее, что откорректировать его было по сути невозможно и что шансы его успешной инкарнации практически сводились к нулю. В сообщении писалось, что никто из нас не виноват в том, что случилось, и что всем известно, что мы сделали для него все возможное.

Все это поступило в той же очереди сообщений, что и послание Фрица, которое он отправил перед самым обнулением. Вот и он, в своей глупой шляпе, улыбается мне.

«Спасибо, что согласилась поиграть со мной в шпионов, – писал он. – Ты классная, я правда так считаю. – Он рассмеялся. – Увидимся на Титане!»

И тогда я долго плакала, и стерла сообщение, чтобы никогда не поддаться соблазну снова его посмотреть.

Все мы ощущали собственную несостоятельность. Мы должны были привести Фрица в порядок, и у нас это не вышло. Все мы росли вместе с ним, и он был частью нашего мира, пусть с ним и было непросто. Последние несколько дней я избегала его, и из-за этого теперь ужасно переживала; но и все остальные когда-то делали то же самое.