Текст книги "Проклятие Черного Аспида (СИ)"
Автор книги: Ульяна Соболева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
ГЛАВА 12
Я уснула в камере пыток,
Где на стенах тиски и клещи,
Среди старых кошмаров забытых,
Мне снились странные вещи.
Заглушала музыка крики,
Столько памяти в каждом слове,
Я уснула в камере пыток,
На полу, в луже чей-то крови.
Я уснула ночью глубокой,
В страшной чаще,
Зарывшись в листьях,
Среди диких чудовищ, голодных,
О своей не заботясь жизни.
(с) Flеur
Взгляд на него подняла и подбородок вздернула. Пусть высечет, пусть хоть кожу живьем снимет. Ни о чем не жалею. Ни об одной секунде. На моей коже от его пальцев невидимые следы остались, а в груди вместо сердца огненный шар полыхающий. И никогда этому огню не погаснуть, он скорее меня саму дотла сожжет, чем уймется. Мне кажется, я словно прозрела… словно на меня обрушилось озарение, и я вспоминала, как там… на земле, там, в моем мире мне казалось, что следом кто-то ходит… в окна заглядывает, жизни не дает. Как в темноте чьи-то глаза светились и шаги позади слышались. А я, глупая, Богу молилась и со светом засыпала, думала – с ума схожу, думала – видится мне все это, кажется. И силуэт человеческий в сумраке за деревьями, и хвост змеиный в траве или зарослях.
"Ты меня выбрал… ты ходил за мной… ты снился мне, и ты на ухо шептал. Ты в окна мои смотрел, и ты оберегал. Кольцо твое… я все вспомнила. Видела я. Тебя видела, хоть ты и старался быть невидимым. За что наказываешь? За то, что с тобой быть хочу? За то, что кольцо твое на своем пальце ношу? За то, что себя твоей чувствую? Ты почувствовать заставил… Твоя Ждана. Ты мне имя дал. Ты меня быть своей приговорил, а теперь отказываешься?"
Вижу, что слышит, и в глазах золотых плескается ярость звериная. И я знаю почему – он мог меня погубить. Там, в пещере, когда одежду скинула и в пламя шагнула – увидела, как золото в его глазах застыло и почернело на несколько мгновений, словно ржа его побила.
"– Бегиииииии, Жданааа"
Боялся сжечь, как Вий своих всех женщин. Меня же за меня и наказывает. Прищурился, голову чуть наклонил и челюсти сильно сжал. Так, что на скулах широких желваки шевелятся, и узоры его языческие на шее свой танец отплясывают. Прекрасен даже в минуты жестокости особенной варварской красотой. Все в нем с ума сводит, и каждый узор прочесть хочется, выучить и запомнить.
"Шрамом больше, шрамом меньше. На мне все твои прикосновения невидимыми рубцами останутся. Бей. Мне не страшно. Я бы еще раз пришла".
Кивнул ящерам, и те меня к дереву потащили, сарафан стянули и за ним рубаху с треском рвать начали. А я на него оглядываюсь и в глаза… в те, что теперь смертью светятся и чем-то диким нечеловеческим. Жестокий зверь, лютый и дикий. И кажется, еще секунда и его сущность прорвется сквозь человеческую, как ночью в пещере. Но страшно уже не было… страшно лишь от того, что откажется от меня и отдаст.
– Хватит, – так громко, что деревья задрожали, и воздух всколыхнулся, как волны морские. – Я приказывал раздеть?
Обернулась на звуки борьбы и увидела, как Врожку схватили под руки, но он вдруг неожиданно отшвырнул от себя двух ящеров и сам через голову рубаху золотистую стянул. Швырнул на сгоревшую траву и руки непропорционально длинные в кулаки сжал. Невиданная сила, неожиданная для такого низкорослого, как восьмилетний ребенок. Но ящеры не удивились. Плечами повели и снова с этим неизменно холодным выражением лиц пошли на карлика. Как роботы в моем мире. Ни одной эмоции, ни одного проблеска чувств. Только чешуя под кожей поблескивает. Теперь я уже не сомневаюсь, что это именно она.
– Меня не надо силком тащить. Виноват – наказание сам приму.
– А виноват в чем? – Ниян хлыстом в воздухе щелкнул. – Ты девку погубил? Ты все по-своему сделал?
Их взгляды скрестились, и Врожка даже голову не опустил – так и смотрит на Аспида из-под бровей своих рыжих, растрепанных. Только мне отчего-то кажется, что они совсем о другом.
– Не губил я никого. Не моя это задача – губить али миловать. Я жизни не дарю и не забираю. Виноват в том, что не доглядел за избранницами, и больше ни в чем. За то и понесу наказание.
Не походил карлик сейчас на себя самого. Каким-то другим казался, и речи его были другими, и голос изменился. Словно до этого он какую-то роль играл. А может, сейчас играет? И взгляды князя и скомороха тоже изменились. На равных, что ли, Врожка смотреть на господина осмелился, иди мне показалось.
– Понесешь, как и те, кто с тобой за ней не доглядели. Емельян, всех, кто дозор нес в эту ночь – всех связать. Десять плетей каждому.
Но я уже этого не видела, меня толкнули к стволу липовому и затянули веревками да так, что дышать сил не было, ребра сдавило. Вдалеке голос Забавы услышала… последнее время слух играл со мной злые шутки, и я слышала, казалось, все, что происходит в радиусе, недоступном человеческому уху. Это сводило с ума. Проклятое место. И я теперь кем-то и за что-то проклята любить чудовище огненное… и быть отданной не ему.
– Насмерть пусть забьют ведьму эту, меньше соперниц будет.
– Какая разница – сколько? От Вия ни одна живой не уходит. Все будем в чреве Чар-горы гореть после жутких пыток. Это не брачная ночь – это страшная агония… слышала я, что про это рассказывали. Несчастная умирает под зверем еще до того, как он огнем ее жжет. Он настолько огромен, что она разрывается вся, едва его плоть в нее входит. А потом кровью истекает, пока он ее… когтями дерет и огнем добивает, изливая в агонизирующее тело свое семя. Вот что всех нас ждет.
– Это вы живыми не уйдете, а я уйду. Вас ждет, а не меня. Я не простая девка, а дочь царя жар-птиц – Феникса. Во мне самой кровь огненная. Может, я и есть избранная, потому что сущность у меня иная.
– Пелагея говорила, что под ним мрут как смертные, так и бессмертные. Разве кожа твоя не горит от огня?
– Замолчи. Много ты понимаешь? Он увидит меня и сдержит своего зверя.
– Насмешила. Ради тысяч до тебя не сдержал, а для тебя сделает исключение.
– Сделает… мне сама Перуница зелье выпить дала. Моим царь будет, и я во дворце золотом царицей стану, наследника царю рожу… коли эта сдохнет. Да и все вы.
И расхохоталась. А я зажмурилась, услышав свист хлыста в воздухе. Как же далеки они все от меня были. Не с ними я. Не о том мечтаю. Не нужны мне никакие хоромы царские, не нужны дворцы золотые. Мне нужен зверь мой лютый огненный. Я бы ему позволила растерзать себя… один раз познать его любовь и умереть. Наверное, в этом и было мое предназначение. У каждого есть свое, и я до сих пор даже не представляла, зачем живу на этом свете. Да и в моем мире об этом редко задумываешься, и смерть – она где-то там ходит, не дышит в затылок и не стелется под ногами, не рассыпается по воздуху в ядовитых семенах растений.
"Огненная плеть вспыхивает пламенем, когда плоти касается, прожигает раны до костей. Каждый удар – твой шаг наперекор мне. Каждый их стон – твои слова наглые и дерзкие. Слова девки грязной, а не избранницы Дракона Смерти".
Веки слезы обжигают… я слышу, как шипит при ударе плоть, как воняет паленным мясом, и как стонут тихо те, кого князь наказывает.
"Я свою судьбу не выбирала. Ее за меня выбрали. Ты их наказал за то, что девушку не уберегли… при чем здесь я? Моя вина лишь в том, что тебя любить посмела… посмела мечтать о том, что ты сам мне показал… показал, каким можешь быть для меня"
"Как посмела, так и разлюбишь. Век девичьей любви не долгий"
"Не разлюблю"
Он больше не врывался в мои мысли, не прорезал их, как острым лезвием, словами безжалостными, а я, закрыв глаза, считала удары – каждому по десять плетей.
А перед глазами языки пламени и лицо его бледное, заострившееся. Там в пещере. Взгляд голодный, бешеный, по-настоящему страшный, а мое тело все еще помнит силу колец змеиных и сладость ласк нечеловеческих. Кто согласится уже на меньшее, вкусив самого страшного и запретного, познав то самое ядовитое яблоко? Вот он, мой змей, позади меня стоит и хлыстом в воздухе щелкает, а я бы к ногам его пала и голенища грязных сапог руками обвила.
"Да, грязная… тобой испачкана. Не чистое тело мое, твоими руками заклейменное, твоими губами тронуто и поцелуями обожженное. Ты… меня себе выбрал. Кольцо твое на мне… с ним что делать? Пальцы мне отрубишь?"
"Отрублю. Я мог тебя сжечь… сжечь"
"Лучше под тобой умереть, чем под ним. Один раз… один раз любить тебя хотела. Все свое брату отдаешь?"
"Не моя тыыыыыы. Понимаешь? Не мояяяя"
Заорал у меня в голове так, что в ушах запульсировало, по щекам кровь потекла, и я закричала, потому что спину боль адская обожгла и протянулась вдоль позвоночника, а из глаз слезы брызнули. Никогда ничего более невыносимого не чувствовала да и по-настоящему не знала, что такое боль. И нет, я не об ударах плети сейчас… плевать на них. Во мне резонансом адским его слова рассыпаются и ржавыми занозами впиваются прямо в сердце.
– Стой. Остановись, князь. Не тронь человечку. Меня секи. Моя вина. Я за всеми не углядел. Давай мне еще десять плетей. Тридцать давай. Избранницу не тронь. За ними скоро проводник с отрядом придет. Не гневи царя. Не порть красоту чужую.
Голос Врожки сквозь черноту прорезался, а у меня перед глазами языки пламени беснуются, прыгают, переплетаются, и боль все еще под ребрами пульсирует и по щекам слезы катятся.
– Не портить красоту чужую? – зарычал, и по моему дереву трещины словно пошли, застонала земля. – Тридцать? Получишь все сорок.
"Меня бей, Ниян. Насмерть бей. Чтоб никому не досталась. Не его я. Умру, но не дамся. Убей сам… или боишься Вия?"
Только хлыст свистел где-то совсем рядом… а я сотрясалась от рыданий и от понимания, что каждое мое слово – пустой звук, они во мне эхом разлетаются и затихают никому не нужные. Кого я прошу? Он же не человек. К чьей жалости взываю – это же животное. Смерть в чешуе. Таких, как я, через него прошло тысячами… правильно девушка Забаве сказала – все мы обречены. Только я надеялась, что умру там, где сама выбрала, но не в этом мире, не в этом проклятом месте. Где ни бога, ни дьявола не знают. Где все надежды гибнут, сожженные чудовищем.
Я уснула на поле битвы,
В самом центре кровавой бойни,
Среди раненных и убитых,
Полежать хотелось спокойно.
Все равно нет смысла бороться,
Я и так давно уже пала,
Я уснула, выключив солнце,
Потому, что очень устала.
(с) Flеur
– Связать и до появления проводника глаз с нее не спускать. Шкурой своей за нее отвечаете. И ты, Врожка, как оклемаешься, следи, чтоб невесту царскую не тронул никто да не испортил красоту более. Выполняй свою миссию. Не уследишь – казню на месте. Вон все. Представление окончено.
Последние слова проревел…
"Нияяян… пожалуйстааа, не отдавай… не отдавай меня"
Но вместо ответа через время уже знакомый звук вверху раздался… голову подняла и сквозь туман слез и жгучую соль огненную увидела, как дракон облака сизые крыльями рассекает.
Нет любви между драконом и человеком…
ГЛАВА 13
Положи меня бережно
в высокой траве,
Вплети в мои волосы
алые маки…
Склонись надо мной
будто ангел печальный…
Биение сердца, трепет крыльев
над тишиной хрустальной…
Завяжи мне глаза,
подними меня на руки,
Отнеси меня в этот
придуманный рай,
Положи меня бережно
среди алых цветов,
Останься… и больше
Не исчезай…
Не исчезай…
Не исчезай
(с) Флер
– Не приближайся, человечка. Сиди там, где сидишь.
Говорит, едва языком шевеля, а я вижу, как по его горбатой спине кровь сочится алая и раны развороченные мясом наружу смотрят. Сердце сжалось от вида этих увечий, которые из-за меня получил. Дышит тяжело приоткрытым ртом, и губами пересохшими шевелит, словно шепчет что-то. Я по холодному полу пещеры проползла, чтоб воды ему дать напиться из фляги, которую нам швырнул один из ящеров, а карлик руку приподнял.
– За нами могут наблюдать. Не приближайся. Нельзя.
Ну и пусть смотрят. Что еще со мной сделать могут? Я и так умру скоро, потому что не отдамся я Вию. Никому не отдамся. Не будет так, как они решили. Я из другого мира и решения принимаю иные. Меня любить иначе учили, может, я и не достойна любви Аспида, но и никто другой меня касаться не посмеет, и умру я так, как сама решу. А не под проклятым чудовищем, которое даже имени моего никогда не узнает. Подползла к карлику и села рядом с ним, приоткрыла флягу, поднесла к его губам дрожащим – он жадно несколько глотков сделал и снова голову уронил на сухие ветки. Дрожит весь, как в лихорадке.
– Зачем заступился? – спросила тихо.
– Не для тебя старался… Мог бы – сам бы девку ту утопил… и сдох бы с радостью, лишь бы тебя рядом с ним не было. Не место тебе здесь, и откуда взялась только?
Я облокотилась о стену и голову на колени положила, обхватив их руками.
– Удавить тебя надо было еще в начале пути.
– Надо было, – повторила его слова и посмотрела на блестящую от воды стену пещеры. Наверное, где-то внутри скалы протекают ручьи или подводное озеро. Перевела взгляд на карлика и увидела, как он пристально смотрит на меня. Так, словно увидел впервые.
– Беду ты нам принесла, человечка. Из-за тебя стольких схоронили… и боюсь представить, скольких схоронят, если за ум князь не возьмется.
Уже взялся. Зря переживает карлик. Не нужна я его хозяину, отказался он от меня. Брату своему везет вместе с другим пушечным мясом, а точнее, инкубаторским, и то – это если повезет инкубатором стать, а так – просто мясом.
– Не я принесла, а меня сюда принесли. Не я судьбу свою выбирала.
Прислушалась, напрягаясь – где-то в глубине пещеры, и правда, журчит вода. Если в ней растут цветы красные, то я смогу раны Врожкины залечить. Каким бы поганцем он не был, но он за меня вступился. Долги надо возвращать.
Я встала на ноги и пошла на звук, оглядываясь на неровные темно-бурые стены с черными потеками от воды и испариной, какая на теле выступает, если жарко слишком. Капли из-за бликов факелов поблескивают, как искорки, отражая в себе дрожащие огненные языки.
– Куда собралась… вернись. Нет отсюда выхода…
– Боишься, что не доследишь за мной, да, гном? Без головы боишься остаться?
Проход сужался, и я была вынуждена согнуться пополам, чтобы пробраться туда, откуда доносилось журчание. То ли грот, то ли яма и темнота внутри. Не видно ничего.
– Коли б не доследил, рад был бы. Одной бедой меньше стало. Только нет с этой пещеры лаза. Зря стараешься.
Закашлялся, а у меня снова сердце сжалось, когда его лицо исказила гримаса боли. Жалко его, места живого Ниян на нем не оставил. Я бы боли такой не выдержала, наверное.
– Тогда не придется тебе радоваться сегодня. Но рано или поздно порадуешься. Живой все равно не останусь, как и остальные.
– И то верно, – усмехнулся скоморох, но не так, как всегда, усмехнулся мрачно совсем, даже зло как-то, и у меня по коже ворох мурашек пробежался. Так бывает, когда вдруг что-то или кто-то совсем иначе начинают выглядеть, чем представлялись ранее.
Вернулась за факелом и снова полезла в узкий проем между стенами, поползла на животе, освещая себе путь, пока не увидела, как со стены из-под складок каменных вытекает хрустальной струей вода в углубление и, закручиваясь водоворотом, исчезает под полом, уходит под землю. Брызги тут же намочили мне волосы и рубаху на плечах и спине. Я инстинктивно вздрогнула, приготовилась к боли там, где плеть кожу рассекла, но боли не было, и я нервно закинула руку назад, чтобы потрогать рубец – его там не оказалось. Гладкая кожа. Ни царапины. Как же так? Я же еле ногами передвигала от боли, когда меня сюда втащили. Но шрама не было, а вот кровь засохшая, которую водой намочило, на пальцах розовые следы оставила. Ладно… потом об этом подумаю. Все потом. Или никогда. Ведь мое "никогда" неумолимо приближается с восходом солнца – когда проводник с отрядом за избранницами пожалует.
Я снова на зеркальную струю посмотрела – никаких цветов или растений в воде не оказалось. Скорее, на родник похоже или подземный ручей. По стене все мхом поросло от влаги.
Карлик тихо застонал, а я к воде склонилась и ладонью ее зачерпнула, чтоб лицо умыть, и тут же вздрогнула, назад отпрянула – по камню потянулась цепочка с алыми головками-звездами. И в зеркальной струе лицо мое отражается, а под ней по камню зажигается змеевица с листвой чешуйчатой, словно за руками моими тянется. Тяжело дыша, тронула лепестки, и они раскрылись, словно отреагировали на мои прикосновения.
Нарвала пригоршню, чувствуя уже привычное покалывание и резь от шипов змеевицы, только раны от них заживали очень быстро, и даже шрамов не оставалось. Странное растение – появляется, едва подумаешь о нем. Не впервые уже как из ниоткуда цветет, словно пряталось от глаз моих.
Когда обратно пришла, Врожка то ли уснул, то ли сознание потерял, а я нахмурилась, присаживаясь рядом и глядя, как его кровь из алой становится черной, засыхает на спине потеками… такими, как и у Аспида были. Я на оторванный кусок от подола рубахи длинной змеевичный сок выдавила и к ранам начала прикладывать, содрогаясь, когда пальцы мокрой разорванной плоти касались. Врожка застонал тихо… а я думала о том, что он сказал – насчет того, что сам бы ту девушку утопил. Почему? Чего я не понимаю в этом мире? И я сама здесь какая-то иная, со мной тоже что-то не так. Обработала раны скомороха и рядом села, чувствуя, как сердце снова и снова сильно сжимается от боли… и от понимания, что отдаст он меня. Тряпку на пальце размотала и вздрогнула, когда глаз драконий янтарный вспыхнул заревом, едва снова снять попыталась – сдавил кость и впился в кожу.
Оказывается, проклятие – это не тогда, когда тебя кто-то с ненавистью словами страшными вспоминает, и не тогда, когда кукол тряпичных иголками протыкают, как в фильмах видела, проклятие – это любить того, кто любить не умеет, и кому чувства эти понятны никогда не будут. В эту секунду камень, которым вход в пещеру закрыт был, отодвинулся, и я вскочила с пола, когда Нияна увидела.
Камень на место сам закатился, крошево со стены вниз посыпалось, а он остановился, широко ноги в высоких сапогах расставив и глядя на меня исподлобья взглядом своим страшным, словно приговаривая меня к высшей мере наказания. За что только – неведомо мне, только ему, наверное.
Мрачный взгляд, тяжелый, и глаза золотом не полыхают – черные почти стали, и только в середине загораются огненные вспышки. Шаг ко мне сделал, а я спиной к камню прижалась и на него смотрю… насмотреться не могу. Не бывает ведь красоты такой варварской, нашему миру незнакомой, так, чтоб сердце от одного взгляда на чудовище в облике человеческом биться переставало. Перепачкан пеплом после пожарища, на одежде осел толстым слоем, хлопьями черного снега, и с каждым шагом рваными частичками на пол слетает, кружится медленно в воздухе и опускается, ковром по полу стелется. Шаги пещеру сотрясают и шпоры бряцают, как и меч на боку. Приблизился вплотную, заставив почти вжаться в стену. Навис надо мной скалой огромной, руками по обе стороны от головы уперся. Смотрит в глаза, долго смотрит, брови сошлись на переносице, тонкие, аккуратно очерченные, крылья носа трепещут, и шрамы белые отливают перламутром на золотистой коже.
– Прощаться пришел? – взгляд на губы его перевела, и в горле пересохло, когда вспомнила, как губами этими всю меня ласкал. Как в мой рот впивался жадно и дыхание мое глотал, как ошалелый. Не отвечает, только в глаза продолжает смотреть, заставляя от боли корчиться и от предчувствия, что не будет уже ничего у нас. Последний раз его вижу.
– Свое забрать, – и лбом к моему лбу прислонился, заставляя дышать чаще, почти всхлипами и бороться с безумным желанием руками шею его оплести.
Почувствовала, как за руку взял, и мучительно дернулась, когда кольцо обхватил, и оно с щелчком, разомкнув шипы, соскользнуло с пальца. По щекам слезы потекли, и лицо его словно под той хрустальной струей задрожало. Обхватил мои щеки ладонями и в глаза так же пристально смотрит, а у меня от боли сердце разрывается от понимания, что все же прощаться со мной пришел. И своим только кольцо назвал… Но не меня. Еще несколько секунд смотрел, а потом развернулся и пошел к выходу из пещеры.
– Ты обещал, что я не умру, а сам на смерть отдаешь. Обещания забираешь так же легко, как и кольцо забрал? Неверно Врожка о любви человека и дракона говорил. Это драконы любить не умеют… А я бы умерла для тебя, Ниян, добровольно жизнь свою за один миг любви с тобой отдала, душу, сердце. Только не нужны они тебе, ведь твое сердце холодное, как камень.
Остановился у глыбы, закрывающей вход в пещеру. Постоял несколько секунд и одним ударом вытолкнул ее наружу, да так, что по стенам много трещин в разные стороны расползлось, а ящеры потом обратно на место камень закатили. Я на пол так и сползла, сжимая кровоточащие, рваные раны на пальце и понимая, что это конец. Нет больше надежды, веры нет, любви тоже нет и не было никогда. Я придумала ее себе, выгравировала из своих иллюзий, своих первых слез, эмоций и из красоты его звериной, нечеловеческой.
– Это у тебя все легко, смертная, а в нашем мире слова любовь не существует по отношению к женщинам, предназначенным для продолжения рода драконьего. Нави он служит. Воин. Брату в верности клялся и присягу давал, как и предки его раньше.
Я даже не обернулась к Врожке, чувствуя, как по пальцу кровь стекает и капает на пол.
– А любви к матери у вас тоже нет? К сестре? К родным женщинам? К дочерям?
– У драконов нет матерей, их убивает рождение младенца, даже если не убил сам дракон. А если рождаются девочки, их приносят в жертву на Чар-горе в ее благодатное чрево и просят, чтоб взамен сына дала от другой женщины.
Тяжело дыша я смотрела, как капли стекают по стене так же, как и слезы по моим щекам.
– И не Аспиду эти законы менять, смертная. Так было и будет. На сем сама Навь и зиждется. Некогда в любовь играться – Мракомир рыщет по земле навской, царь мертвых в любой момент восстать может, и наследника в Нави ждут, чтоб царя короновать и на трон законно посадить.
– Мертвая ваша Навь. Нет в ней жизни, если вы губите тех, кто эту жизнь вам подарил.
– Может, ты и права – мертвая. Испокон веков так было. И маленькой человечке не под силу все это изменить.
– Я и не хотела ничего менять… я просто люблю его. Этого мне ваши законы не запретят.
– Глупая маленькая смертная. Мне искренне тебя жаль. Только участь твоя не изменится ни с Вием, ни с Нияном. Одинаково умрешь рано или поздно.
Я резко повернулась к карлику, которому удалось сесть и дотянуться до фляги с водой.
– Я знаю, что все равно умру. Я с ним умереть хочу. От его рук.
– То ли бабы все безрассудные, то ли мир ваш безумен.
Встал на ноги и повел плечами, руками взмахнул, свел брови на переносице.
– Чем ты спину мне мазала?
– Змеевицей.
– Чем?
– Змеевицей, я ее… – уже тише ответила и, увидев, как округлились его глаза, замолчала.
– Где ты в пещере змеевицу взяла?
Сделал шаг ко мне, продолжая смотреть страшным взглядом.
– Нашла в ручье.
– Каком ручье? Нет здесь никакого ручья. Когда-то был, так его уже давно завалило камнями.
Я назад обернулась и воздух сильно в себя втянула – вместо грота в стене виднелась лишь небольшая выемка и трещина. Врожка продолжал на меня смотреть, а я то на него, то на трещину, вместо которой раньше лаз был.
– Клянусь, здесь грот был и ручей журчал. Я еще рубаху свою намочила.
– Ты кто такая? – и двинулся на меня, а я от него попятилась.
– Не знаю, – едва слышно прошептала и услышала треск, обернулась, тяжело дыша – камень снова откатили назад, и меня схватили под руки уже совсем другие ящеры в темно-синих одеяниях с красными переливами. Я хотела закричать, но один из них в темно-красном плаще встретился со мной взглядом и словно шипованной проволокой душу стянул.
– Будешь орать – у меня есть полномочия резать язык. Для твоей миссии сгодится только одно отверстие. Уводите. Эту стеречь особенно. О ней свои распоряжения сам царь отдал.
– Что ж царь так о девке смертной раззаботился, Демьян?
– Не твое дело, скоморох. Не то кукушка по тебе куковать перестанет. Пол раза крикнет да замолкнет, и ты вместе с ней.
– Так шут вроде я, а сколько жить осталось – у кукушки царский полководец спрашивает? На поле битвы птичку кличешь? Или так, чтоб не слышал никто?
Ящер с красной чешуей на скулах, которая волной прошла под кожей, замахнулся на Врожку, а тот кубарем откатился и язык воеводе царскому показал.
И словно в насмешку в тумане предутреннем кукушка закуковала.
– Эй, кукушка-кукушка, сколько лет Демьяну нашему жить осталось?
Кукушка замолкла, и лапа, зажимающая мне рот, сжалась еще сильнее. Я расширенными, полными слез глазами смотрю, как чадят уже потухшие костры и виднеются следы от копыт на выжженной траве. Повозка на тропинке стоит, и двойка лошадей топчется на месте, фырчат, гривами длинными трясут в нетерпении. Лихорадочно по сторонам – нет ЕГО нигде больше. Оставил. Отдал меня. Отказался. И душит уже не рука холодная, а боль невыносимая от понимания – теперь я точно уже не его. А может, и правда, не была никогда. Сама себе придумала.
– А дней?
Молчит птица, меня на коня забросили поперек седла, руки за спиной веревкой крепко затягивая. Я не сопротивлялась, внутри стало пусто и холодно. До ужаса пусто. До дикости. В груди под ребрами дыра образовалась… чудище сердце мне вырвало и сожрало, а потом умирать оставило, чтоб другой добил безжалостно.
– А часиков? Сжалься, птичка, над Демьяном? – голос Врожки еще звенит, напоминает, что еще не мертвая.
Кукушка два раза прокуковала и снова замолчала. Скоморох расхохотался. Зловеще его хохот прозвучал в тишине гробовой.
– Заткнись, отродье бесовское, дохохочешься мне – лично твоим палачом буду и башку твою рыжую мрако-псинам скормлю.
– Если доживешь. Суеверный ты наш.
Тот, кого Врожка Демьяном назвал, вскочил в седло и заорал.
– Дорогу на Чар-скалу держать. Через Лес Лабиринтов Истины пойдем к Черноморью.
– Буря скоро начнется. Небо нахмурилось, переждать можно.
– Не будем ждать. Царь приказал избранниц в срок привезти, а ежели раньше срока – наградит. В дорогу.
Только мне плевать уже было на все. Я остекленевшим взглядом на хаотично мелькающую траву и копыта лошади смотрела, чувствуя, как режет глаза от слез невыплаканных и тех, что уже пролились, разъедая мне склеры и заставляя слипаться мокрые ресницы.
Не отдавай меня, Ниян… не отдавай ему. Люблю тебя. Только тебя одного. Не могу представить, как он руками своими меня трогать будет, как целовать захочет, как раздевать станет. А ты… ты можешь представить? Его со мной? Как касается, где ты касался, как целует, где ты целовал, и ласкает там, где от твоих пальцев следы остались?
И по всей окрестности рев пронесся адский, нечеловеческий, а вслед за ним раскат грома настолько оглушительный раздался, что я зажмурилась, а под ящерами царскими кони испуганно заржали и понеслись прямо в густые заросли леса по тропинке витиеватой, кружащей вокруг деревьев.
– Что за чертовщина?
– Погоня, Демьян. За нами скачут.
– Кто?
– Не вижу… за деревьями прячутся, только ржание лошадей слышно.
– Еще в лес войти не успели. Мечи наготове держать. Скачем в чащу. Да пошустрей. В этом лесу нечисти не бывает, тут все смертными становятся. Так что нечего бояться. Девок не загубите. За каждую головой ответите.
– Не поверишь… Демьян… за нами воины Черного Аспида гонятся.
– Ополоумел совсем?
– Не ополоумел. Князь за нами по пятам идет.
– Какого лешего ему надо? Он же нам избранниц уже передал. Может, важное что сказать забыл.
– Не с миром гонятся, окружают нас со всех сторон и к черным камням загоняют.
– Не неси ерунду и язык прикуси, Тимофей, не то я тебе его сам прикушу щипцами раскаленными.
И в ту же секунду что-то просвистело в воздухе, и я увидела, как под копыта коня Демьяна мужчина упал с черной стрелой в горле. Глаза его широко распахнулись, а в них вспыхивающие на небе огненные молнии отражаются. Рука в железной перчатке меня под ребрами сильнее сжала, и раздался громкий вопль Демьяна.
– Рассыпаться по лесу. Повозку гнать к берегу, но из леса не выходить.
А сам меня сильнее стиснул и в другую сторону поскакал. Через кустарники, плутая вокруг деревьев и перескакивая через стволы сухих елей. И слышен лишь топот копыт и свист хлыста. У меня сердце из груди выпрыгивает и в горле трепещется, я слова Тимофея снова и снова слышу, и не верю сама себе.
– Давай. Пошел. Быстрее.
Во весь опор мчимся, и меня ветки по лицу хлестают, по телу больно бьют. И вдруг конь на дыбы встал, назад метнулся, а меня по седлу вперед-назад швыряет, и кажется, вот-вот упаду под копыта, только и слышу звон метала над головой и ржание лошадей.
– Не пощадииит тебя царь – как Мракомир кончишь или Константин.
Раздался чавкающий звук, словно метал вошел во что-то мягкое, и надсадный хрип Демьяна. Конь начал на бок заваливаться, а я от ужаса глаза зажмурила и в ту же секунду почувствовала, как меня сдернули с седла. Дух захватило с такой силой, что я в немом крике рот открыла, а закричать так и не смогла – окровавленное, грязное лицо Нияна увидела, мокрое от дождя с черно-багровыми потеками и свежими шрамами на щеке.
И в голове его голос взорвался, задребезжал воплем диким, разрезая нервные окончания и заставляя с рыданием выдохнуть.
"Мояяяяяяяяяя"
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
Мои любимые читатели, в связи с очень неприятными и горькими событиями в моей семье некоторые из произведений были перенесены в сроках. В Аспиде это стало проблемой, так как я его за последний месяц все равно окончить полностью не смогла. А сокращать данное произведение и что-то в нем урезать я не хочу. Для меня эта сказка слишком любима. Переносить сроки я больше не могу. Таковы правила ресурса. Я решила разделить данное произведение на 2 части. Первую вы сейчас как раз дочитали и для вас будет сразу же начата вторая часть, уже буквально 7 июля она начнет выкладываться на Призрачных мирах и цена ее будет чисто символической – 30 рублей. Надеюсь на ваше понимание и благодарю вас за терпение и вашу безграничную преданность.
