Текст книги "Легенды о проклятых. Безликий (СИ)"
Автор книги: Ульяна Соболева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
ГЛАВА 9. ОДЕЙЯ
Я все же дошел до Москвы. Точнее до близ лежащих деревень. Спустя несколько месяцев. Мне дьявольски везло, как и всем гадам по жизни. Я выигрывал деньги в кости, воровал, трахал богатеньких озабоченных шлюшек, дрался на дуэлях с их мужьями рогоносцами. Я был тем ублюдком с которым не стоит связываться, а лучше бежать без оглядки. Я прожигал жизнь, использовал женщин, друзей, шел по головам, телам, через тела всех, кто совершал идиотскую ошибку – доверится мне. Плевать. Я хотел достичь цели и мне было нас***ь каким образом и какой ценой.
Моя очередная любовница подыскала мне работу у боярина Артемьева, я стал эдаким мальчиком на побегушках. Плевать, без нее я бы не смог устроится в приличное место. Меня принимали за цыгана и гнали в шею ото всюду. Я все еще оставался шлюхой, обученной мастерству отменного траха и с успехом пользовался всеми познаниями в сексе. Только теперь я работал сам на себя. Днем бегал с поручениями барина, а по ночам яростно вдалбливался в мягкое тело своей любовницы прямо на сеновале, честно отрабатывая полученное место. Она подкидывала мне деньги, всячески опекала и обещала золотые горы. Мне же нужно было только одно – выбраться в высший свет и ради этого я готов был отыметь даже самого Великого Князя или подставить ему свою задницу. Хотя нет, я лгу. Задница – это святое и я порвал бы любого, кто посмел бы к ней приблизиться. Артемьев оказался мелким торгашом и никаких нужных связей не имел. Я успел кое-что разузнать о своем отце – Мокану оказался довольно известной личностью, приближенной к самому царю. Посол, советник, богатый сукин сын, до которого невозможно добраться особенно такому голодранцу как я, а такие, как мой нынешний хозяин могли лишь прислуживать ему и лизать задницу. То есть, я явно не в том месте окопался, и пора сваливать в столицу. Мне насточертела моя любовница и я забрал все золото, заработанное членом, языком и руками, прихватил так же кое-что из дома хозяина и поминай как звали. В смутное время, когда разбой и нападения, грабежи стали обычным делом, я без труда удрал и скрылся от преследования разъяренного Артемьева и моей бывшей любовницы. Черт, даже не помню, как ее звали. Иногда я лучше запоминаю их тела. У нее оно было полное и рыхлое и она любила чтобы я хлестал ее по округлой заднице кнутом и выкручивал ей соски. Я засовывал ей в рот ее же кружевные панталоны и засаживал по самые гланды, а она давала мне пару золотых монет и трепала пухлой ручкой мои длинные кудри, как породистого жеребца, приговаривая:
– Николас, ты отменный любовник…Клянусь, что никогда в жизни ни с кем мне не было так хорошо, как с тобой, мой синеглазый мальчик.
А я смотрел на ее ляжки, покрытые рубцами от хлыста и думал о том, что с удовольствием забил бы ее до смерти. Вот такая была у нас любовь. БДСМ из прошлого. Я был отменным «топом». Я мог превратить в «нижнюю» любую и превращал. Мне нравилось унижать за их же деньги.
Теперь я рыскал по деревням и реально понимал, что для того чтобы сунуться в столицу мне нужно гораздо больше, чем золото, которое я почти промотал. Нет не на баб, те сами мне платили, а на алкоголь и игры в кости. Однажды я надрался вусмерть и меня избили и обчистили такие же ублюдки, как и я сам. Харкая кровью я смеялся, как ненормальный. Все мои надежды проникнуть в приличный дом, получить хорошее место лопались как мыльный пузырь. Меня пожалел пожилой мужик. Федор. Старший конюх боярина Бельского. Он как раз искал себе помощника. Нарвался на меня, окровавленного, с синяком под глазом и дыркой в кармане. Пожалел. Почему-то меня часто жалели. Наверное, смазливая рожа действовала не только на женщин, но и на мужчин. Нет, Федор не был пе***ом, но он не так давно потерял сына, примерно моего возраста, парнишку переехала ломовая лошадь во время ярмарки, раздробила грудь копытами и тот помер несколько месяцев назад. Его звали Николаем. Вот так я, ободранный сукин сын, попал в дом к Бельскому. В столице. К тому времени я уже выучил русский язык, обычаи и нравы русских дворян, освоился в новом доме и на новой должности помощника конюха. Конечно, у меня все еще был дурацкий акцент и меня все так же принимали за цыгана. Да хоть за негра. Меня это несколько не волновало. Для женщин я всегда был экзотическим фруктом, теперь я рьяно трахал служанок и крепостных девок князя Бельского. Чистеньких, пахнущих мылом, в стоячих сарафанах и с длинными косами, которые я наматывал на руку в порыве страсти и похоти, когда они стояли на коленях и ублажали меня ртом. Я менял их как перчатки, пока не был вынужден угомонится. Одна из крепостных утопилась, когда я закрутил шашни с ее сестрой. Дура несчастная. Мне не было ее жаль, я трясся за свое место потому что чуял нутром – оно правильное. Думал ли я о том, что довел несчастную до безумия? Нет, я никогда и ничего им не обещал. Поэтому ее поступок просто разозлил. Теперь меня обходили дальней дорогой, крестились, называли душегубом и антихристом…как же они были близки к истине. Я сеял зло. Я выплескивал гниль и яд на всех, кто ко мне приближался. Федор похлопотал и меня не выгнали, но все же я был вынужден остепениться.
Шли месяцы, и я потихоньку сходил с ума. Я не приблизился к отцу. Я даже не знал где его искать. Мною овладевала черная депрессия, как всегда, когда что-то не получалось. Я чувствовал, что скоро сорвусь и снова пущусь в бега и во все тяжкие, но мне повезло. Или чертовски не повезло. Быть может лучше было тогда свалить и сдохнуть где-нибудь в канаве от болячек или спиться.
– По что расселся?! Давай, барин ждут! Князь заморский пожаловали, видный гость…
Я пошел за Федором, не смел перечить, а тот всегда и при каждом удобном случае напоминал мне, кому я обязан куском хлеба. Не злобно, но назойливо. Я не любил быть обязанным. Долги я всегда возвращал. Любые.
У ворот стояла карета инструктированная золотом. Тройка вороных коней топтались на месте. Я должен был распрячь, напоить, накормить, почистить. Я обернулся в сторону дома – Бельский и его «заморский» гость радушно обнимались.
Я с любопытством присмотрелся к князю, высокий, худой в модном кафтане с позолоченными галунами, явно несметно богат. В этот момент гость обернулся, и я невольно вздрогнул, лицо князя показалось мне смутно знакомым. Еще бы…напомнил собственную рожу в зеркальном отражении. Но это я понял немного позже.
– Что стал как пень? Работай!
Федор пнул меня локтем в бок.
– Ишь, рот раззявил! Нечего на хозяев пялиться!
– Кто он? Гость этот?
– Тебе-то что? Можно подумать знаешь его? Откуда цыганскому отродью, заморских господ знать?
Я сдержался чтобы не нагрубить и снова спросил:
– Ты же все знаешь, Федор, неужели гостей барина не припоминаешь?
– Еще чего! Память у меня знатная! Самуил …Мок..Моку…А вот, Самуил Мокану. Давно не наведывался. Видать только из-за границы вернулся.
Я покрылся мелкими бусинками холодного пота, сердце бешено заколошматилось в глотке и вспотели ладони. Свершилось. Тот, кого я так долго искал, сейчас стоял всего в нескольких шагах от меня. Проклятый сукин сын. Самуил Мокану. Мой отец.
Мне было страшно читать. Не потому что я боялась узнать о нем, что-то более ужасное. Нет, я и так знала о своем муже достаточно для того, чтобы заставить кого-то другого содрогаться от тошноты и липкого страха. Все это я уже прошла. Давным-давно. Мне было страшно, что каждая его запись приближает меня к концу дневника. Перевернув еще одну страницу, я не приближаюсь к нему, а отдаляюсь. Теряю еще больше, если это вообще возможно, и я делала паузы. Иногда на часы и на дни, чтобы растянуть это время, когда он все еще со мной. Говорит. Пусть так, пусть на бумаге. Но когда я читаю – слышу его голос и за то, чтобы он звучал в моей голове хоть на один день, на один час, минуту дольше – я готова душу дьяволу продать. А потом я писала сама. Словно, ответные письма...Но это уже спустя время. Ближе к середине дневника. Когда прочла самую первую запись моего мужа обо мне. У меня больше ничего от него не осталось кроме этой тетради. В ней сосредоточилась какая-то мистическая связь с ним. Общая. Недоступная ни для кого. Он прикасался к ней пальцами, где-то капнул виски, где-то подпалил бумагу пеплом сигары. Я даже видела, как он пишет. Мысленно. Как закинул длинные ноги на столешницу, положил тетрадь на колени и пишет мне…Потому что это откровение только для меня. Ни перед кем другим Николас Мокану не обнажил бы свою душу настолько. И в такие минуты я улыбалась. Мне казалось он где-то рядом. Казалось я могу встать, пойти в кабинет и увидеть наяву его, пишущего за столом...увидеть, как он поднимает голову, едва заметив меня, откладывает тетрадь и манит к себе.
«Знаешь, Марианна, так бывает, когда ты стоишь совсем рядом со своей мечтой и не можешь дотронуться до неё. Кажется, только протяни руку и возьми её, но каждый раз, стоит лишь сделать движение в сторону своей цели, как она ускользает от тебя, просачиваясь сквозь пальцы подобно песку. Моей целью был Самуил Мокану, а самой заветной мечтой стала его смерть. Жуткая смерть в мучительной агонии...от моей руки. Но каждый раз, когда мне казалось, что я достаточно приблизился к этой цели, что-то меня постоянно отбрасывало назад. Будто кто-то свыше или, скорее, из самых глубин Ада со злорадным оскалом на губах наблюдал за моими тщетными попытками добраться до грёбаного князя, кутившего на всю округу.
В то время я был одержим своим отцом подобно тому, как иные бывают одержимы бесами. Я просыпался и засыпал с мыслями о возможной встрече, ухаживал за лошадьми, представляя его лицо, когда отдам ему письмо матери. Да, я жрал и ходил по нужде, прикидывая способы убийства этого влиятельного ублюдка.
И если до первой своей встречи я его ненавидел всем нутром, то теперь я чётко ощущал эту ненависть собственной кожей, она проникала в поры, в лёгкие с каждым вздохом, растекаясь внутри чёрной липкой обжигающей магмой.
Каждый раз готовил его лошадей и подыхал от ненависти и презрения, зная, что он будет кататься на них, веселясь от души, в то время, как моя мать уже никогда не откроет глаз. Этот сучий потрох перетрахал половину знатных дам в округе, а моей матери при её никчёмной жизни приходилось ложиться под любого, у кого имелся кусок черствого хлеба.
Я не мог простить ему именного этого. Не своего проклятого детства, не своей юности, которой толком и не было. Иногда мне казалось, что я родился взрослым. Я не помнил себя за играми с другими детьми, я не помнил, чтоб мать пела мне колыбельные. Мое первое воспоминание детства – это удачно украденный кусок хлеба и искусанный мною до крови сын булочника, который попытался уличить меня в краже. Дальше я помню драки. Безжалостные драки с уличной ребятней, которая оскорбляла мою мать. Я готов был убить за каждое плохое слово, сказанное в ее адрес. Я ее любил. Да, знал, кто она, знал, чем зарабатывает мне на жизнь и от этого любил еще больше. Иногда дети бедняков умирали от голода. Я видел, как вывозили на телегах опухшие тела и следом плелись их матери с пустыми глазами и изможденными лицами. Возможно, они проклинали себя, что не умерли вместе со своими детьми. И именно в этот момент я испытывал к ним презрение. Я видел, как боролась моя мать. Да, порочно, да бесчестно, грязно. Но она делала все для того чтобы я выжил, а они смирились в угоду добродетели. Именно это и были мои первые жизненные уроки, что ради родных можно пожертвовать всем, можно пойти на дно порока и грязи, не гнушаясь никакими методами, но сделать все возможное. В дальнейшем я поступал именно так, и я не жалею об этом. Я ненавидел отца за о что понимал – он мог ей помочь. Тогда. До моего рождения, но ему было наплевать. Она была для него одной из…
***************
Однажды я в очередной раз пришёл на конюшню проверить состояние лошади, подвернувшей ногу, и застал картину, от которой у меня моментально встал член, и в то же время руки сжались в кулаки от злости. Мокану окучивал рыжеволосую красотку, задрав подол платья и пристроившись сзади. Он практически рычал, не замечая моего присутствия остервенело вдалбливался в её стройное тело, а девица подняла ко мне лицо и, томно улыбнувшись, провела языком по полной нижней губе. Вздёрнула бровь, будто приглашая присоединиться к ним. В моей голове вдруг возникли настолько яркие порочные картинки, от которых в горле моментально пересохло от накатившего желания загнать член этой похотливой дряни в самую глотку. Когда-то такие сучки платили мне за секс, мечтая, чтоб я им засадил поглубже. Мадам Аглая как-то говорила мне, что тот, кто вкусил яблоко порока никогда не забудет этого вкуса. Тот, кто наслаждался развратом будет стремиться к этому кайфу, как к опиуму. А еще она говорила, что этот порок у меня в крови, во взгляде, в улыбке. Что я источаю его за километры и каждая самка, способная течь от возбуждения, в возрасте от тринадцати и до бесконечности чувствует этот запах похоти и того, что я могу им дать.
Тогда я ей не верил, после того как сжег живьем еще долго содрогался от мыслей о сексе…но эта хитрая сука оказалась права. Не ошиблась во мне.
И я, как будто со стороны, наблюдал за собой: вот делаю шаг из своего укрытия, вот второй...Я не хочу идти туда, несмотря на то, что член уже буквально молит о разрядке, но что-то тянет вперёд, помимо моей воли. Гораздо позже я узнаю, что Ирина Нельская превосходно обладала талантом внушения и порабощения воли смертных.
Самуил зарычал диким зверем, почуяв моё приближение. Это потом, выбежав из конюшни и прибежав в свою каморку, я спишу на страх и слабое освещение его разом посеревшее лицо, загоревшиеся красным цветом глаза и огромные клыки, появившиеся в яростном оскале.
На следующее утро Фёдор ввалился в моё жилище и приказал выметаться к чертям собачьим. Заморский барин не желал более лицезреть оборванного цыгана и потребовал выгнать меня. Правда, перед тем, как толкнуть в спину, выпроваживая из поместья, старик шепнул, что через пару недель господин собирался уехать, и если я не найду другого места, то смогу вернуться. К тому времени, мол, и наши хозяева должны остыть.
Однако, мне удалось вернуться к Бельским только через несколько месяцев. Всё это время я скитался по близлежащим городам. До тех пор, пока не свалился от сухотной болезни в одной из деревень. На мою удачу меня приютила одна немолодая вдова, польстившись на мою смазливую морду. Она-то и выходила меня своими травами и настоями. Взамен, я качественно скрашивал её одинокие ночи и помогал по хозяйству, выполняя всю мужскую работу, как только удалось хоть немного встать на ноги.
У Бельских меня приняли как ни в чём не бывало на то же место конюшего. А буквально через три месяца туда снова приехал Самуил Мокану. Вот только встретил я его уже в обличии Зверя, а не человека.
***************************
Меня обратила княжна Ирина Нельская, которой оказалась та самая рыжеволосая сучка, надсадно стонавшая под моим отцом в грязной конюшне. Впрочем, она точно так же громко выла подо мной почти каждую ночь, после того, как впервые пригласила меня в свою спальню для того, чтобы рассказать мне о своём близком друге – Самуиле Мокану. Это была последняя ночь моей человеческой жизни. И провёл я её, как настоящая шлюха и достойный сын шлюхи, трахая очередную барыню, заплатившую за секс с цыганом. Ирина убила меня во время своего бурного оргазма, вгрызшись острыми клыками мне в глотку.
А вот утро своей смерти я встретил в полном одиночестве, умирая от головной боли и слабости, охватившей, казалось всё тело. Я не мог сделать даже глотка воды – так сильно тряслись руки, поднимая стакан с жидкостью. На столике стояло блюдо с фруктами, и я, голодный, жадно набросился на них...чтобы с отвращением выплюнуть, проклиная мерзкий вкус. Голод всё не проходил, и я заставил-таки себя проглотить несколько кусочков яблока. А после блевал прямо на княжескую постель, на которой всё ещё зловеще алели пятна моей крови. Десны жгло с такой силой, что казалось, у меня прорезаются новые зубы, желудок скручивало в тугой узел, и меня постоянно рвало.
Позже появилась княжна и раскрыла мне суть происходивших во мне перемен. Оказалось, что прошлой ночью я просто сдох. Сдох, чтобы воскреснуть утром, но не человеком, не слабым смертным, годным только для употребления. Теперь я сам стал Хищником. Сильным, жестоким, мёртвым зверем, способным получать удовольствие от чужой боли, питаться ею, помимо крови. Не знаю, какой реакции ожидала от меня моя создательница, но вряд ли того, что я буду смеяться, запрокинув голову и опустившись на ковёр не в силах удержаться на всё ещё дрожащих ногах.
Правда, этот триумф бал слишком коротким. Ирина поведала, что мой отец тоже вампир. Более того, он не простой вампир, а сам король, мать его! Подлая тварь победоносно улыбалась, с большой охотой рассказывала всё о вампирах, об их иерархии, дав понять, как далеко она отдалила меня от клана отца, от Чёрного льва, сделав меня Гиеной.
Но тогда мне было плевать на всё это. Я понимал только одно – теперь я был с Мокану практически на одном уровне, и больше ничто не могло помешать мне добраться до его шеи. Однако, Нельская не торопилась рассказывать мне именно о нём. Нет, она охотно делилась всем, что нужно было знать о подобных нам созданиях ночи, но её рассказы о короле были довольно скудными.
Наглая девка давала информацию по крупицам, интуитивно чувствуя, что меня рядом с ней ничего не держит, кроме желания выяснить как можно больше об отце. Можно сказать, я буквально «вытрахал» из неё нужную мне информацию.
И, да, незачем скрывать, что мне безумно нравилось вбиваться в её тело, зная, что когда-то её имел мой отец. Знать, что в те дни, когда она не звала меня в свои покои, она раздвигала ноги перед знатным гостем...а после с не меньшим упоением отдавалась мне. Ирина не была его возлюбленной или женой, но я чувствовал странное, больное удовлетворение, пользуя ту же сучку, что и он.
А она с каждым днём всё больше начинала доверять мне. Самая распространённая ошибка всех женщин. Полностью довериться тому мужчине, которому отдаёшь своё тело. Не душу – души у этой твари попросту не было. Она считала меня своей хозяйкой, а я подыгрывал ей ровно столько, сколько это было нужно мне самому.
Души не было ни у неё, ни у меня. Я в этом убедился, сам-когда всаживал кол, глядя в остекленевшие глаза, а потом равнодушно рыл для нее могилу. Я закопал женщину, подарившую мне долгие часы наслаждения, бессмертие и невиданную силу, словно собачонку, во дворе поместья Бельских. Достойная смерть для той отъявленной мрази, которой она была.
*******************
Я не помню, как её зовут. Я забыл её имя, как только отымел в беседке родительского сада. Я не запомнил черт лица. Только светлые волосы, которые я с упоением наматывал на ладонь, врываясь в юное тело и кончая от осознания того, что я сделаю с ней. Мне мало было просто опозорить. Маленькую девочку в шестнадцать лет ждало великое будущее – она должна была стать княжной. А я взял её девственность в день помолвки. Наверное, всё – таки в любой, даже самой благообразной и высокородной женщине, внутри сидит грязная порочная шлюшка, готовая отдаться даже помощнику конюха или садовника. И ни черта ничего не зависит ни от воспитания, ни от характера девушки. Всё в руках мужчины. В его полу-взглядах, двусмысленных комплиментах, «нечаянных» прикосновениях. Всего пара – тройка дней, и она уже течёт только от мысли подарить тебе свою добродетель. Вот только её целка мне на хрен не сдалась. Куда важнее для меня было видеть, как стоит, сжав кулаки и стиснув зубы, Самуил Мокану, провожая в последний путь свою дорогую красавицу-племянницу.
Знать, что он единственный понимает, что за животное высосало её досуха...Знать и получать невиданное удовольствие, наблюдая, как он украдкой стирает кровавую слезу со своей щеки. Это была первая капля его крови, которую получил Зверь. И, чёрт возьми, почувствовав её вкус, он понял, что не остановится до тех пор, пока проклятый сукин сын не захлебнётся в ней окончательно.
**************************
Шли дни, недели, месяцы, а список предъявляемых мною претензий к отцу всё увеличивался и увеличивался. Теперь я был практически рядом, служил в его клане. Хотя, нет, не так. Я не был членом его клана. Для Самуила я всегда был лишь презренной гиеной, годной только для того, чтобы спасать его задницу, взваливая на себя все тёмные стороны политики Чёрных львов. Львам нужны новые торговые пути? Гиены обеспечат их, подставляя под удар свои спины, а не аристократические львиные. Львы решили заняться поставкой живого товара? Гиены отлавливали смертников и приговорённых к долгим годам в каторге узников и отправляли их на прокорм правящему клану. У короля появились недруги, желающие свергнуть его с трона и захватить власть? Николас разорвёт глотку любому, покусившемуся на власть отца. Я отправлял на тот свет не просто врагов Самуила, но и целые семьи, устраняя на корню любую опасность. Как последний идиот, я старался выслужиться перед ним. Но выслужиться никак не перед королем Братства. Я хотел стать незаменимым собственному отцу. Это была фанатичная любовь, приправленная ненавистью. У меня просто никого не было кроме него. И я жаждал стать ему сыном. Возможно, обрати он тогда на меня внимание, копни поглубже и я был бы предан ему как собачонка…Я и так был ему предан. Я же не слепой. Я видел все его достоинства. Я бл***ь годился им и гордился тем, что я его сын, а еще я мечтал, что когда-нибудь он об этом узнает и приблизит меня к себе. Но проклятая гордость. Я бы не приблизился сам и не заставил бы признать меня.
Да, малыш, такая ирония судьбы. Моей слабостью стало именно это маниакальное желание стать ему необходимым, сделать так, чтобы он заметил меня. И тогда, возможно, я бы отдал ему предсмертное письмо матери, раскрывая тайну своего рождения.
Вот только ему я не был нужен. Всё чаще я ловил во взгляде его синих глаз плохо скрываемое презрение и осуждение моим действиям. Благородный король прилюдно опускал меня на собраниях Совета, читая нотации о моей чрезмерной и неуместной жестокости...сидя на троне, который сохранял ему я.
И это не бравада, любимая. Именно так и было. Все криминальные проблемы с другими кланами, подавление бунтов среди Носферату, а также их пропитание и контроль за ними лежали именно на Гиенах.
И я молча глотал обиду, да, глотал, как последний идиот, да не мог завершить начатое, не мог выполнить клятву данную самому себе потому что понимал – у меня никого кроме него нет. Пока однажды на Совете Самуил не представил всем нового члена клана Чёрных львов Влада Воронова. Дьявол, Марианна, он посмотрел на Влада с такой любовью и гордостью, знакомя его с нами, что я едва не взвыл от отчаяния и безысходности. Посмотри он на меня хотя бы раз вот так...с таким светом в глазах...да я бы горы перевернул ради одного такого взгляда.
Но нет. Именно с этих пор начала возвращаться ненависть к моему отцу, только теперь уже умноженная надвое. К ней примешалась и жгучая неприязнь к молодому выскочке, занявшему моё законное место – рядом с королём. Рядом с моим отцом. Тогда я еще не знал, что и Влад его сын и именно тогда я объявил им войну. Войну, продлившуюся несколько веков».
