Текст книги "Вторая мировая война. (Часть I, тома 1-2)"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Глава восемнадцатая
Мюнхенская зима

30 сентября Чехословакия склонилась перед мюнхенскими решениями.

«Мы хотим, – сказали чехи, – заявить перед всем миром о своем протесте против решений, в которых мы не участвовали».

Президент Бенеш вышел в отставку потому, что «он мог бы оказаться помехой развитию событий, к которому должно приспосабливаться наше новое государство». Бенеш уехал из Чехословакии и нашел убежище в Англии. Расчленение чехословацкого государства шло в соответствии с соглашением. Однако немцы были не единственными хищниками, терзавшими труп Чехословакии. Немедленно после заключения Мюнхенского соглашения 30 сентября польское правительство направило чешскому правительству ультиматум, на который надлежало дать ответ через 24 часа. Польское правительство потребовало немедленной передачи ему пограничного района Тешин. Не было никакой возможности оказать сопротивление этому грубому требованию.

Героические черты характера польского народа не должны заставлять нас закрывать глаза на его безрассудство и неблагодарность, которые в течение ряда веков причиняли ему неизмеримые страдания. В 1919 году это была страна, которую победа союзников после многих поколений раздела и рабства превратила в независимую республику и одну из главных европейских держав. Теперь, в 1938 году, из-за такого незначительного вопроса, как Тешин, поляки порвали со всеми своими друзьями во Франции, в Англии и в США, которые вернули их к единой национальной жизни и в помощи которых они должны были скоро так сильно нуждаться. Мы увидели, как теперь, пока на них падал отблеск могущества Германии, они поспешили захватить свою долю при разграблении и разорении Чехословакии. В момент кризиса для английского и французского послов были закрыты все двери. Их не допускали даже к польскому министру иностранных дел. Нужно считать тайной и трагедией европейской истории тот факт, что народ, способный на любой героизм, отдельные представители которого талантливы, доблестны, обаятельны, постоянно проявляет такие огромные недостатки почти во всех аспектах своей государственной жизни. Слава в периоды мятежей и горя; гнусность и позор в периоды триумфа. Храбрейшими из храбрых слишком часто руководили гнуснейшие из гнусных! И все же всегда существовали две Польши: одна из них боролась за правду, а другая пресмыкалась в подлости.

Нам еще предстоит рассказать о неудаче их военных приготовлений и планов; о надменности и ошибках их политики; об ужасных бойнях и лишениях, на которые они обрекли себя своим безумием. Однако мы всегда найдем у них вечное стремление бороться с тиранией и готовность переносить с изумительной твердостью все мучения, которые они вечно на себя навлекают.

Венгры также были несколько причастны к мюнхенскому совещанию. Хорти побывал в Германии в августе 1938 года, но Гитлер проявил большую сдержанность. Хотя он долго беседовал с регентом Венгрии днем 23 августа, он не сообщил ему срока намеченных им действий против Чехословакии.

«Ему самому время неизвестно. Всякий, кто захочет участвовать в пиршестве, должен помочь в его приготовлении».

Однако час пиршества не был сообщен. Впрочем, теперь венгры выдвинули свои претензии.

Сейчас, когда мы все пережили годы сильнейшего морального и физического напряжения и трудов, нелегко нарисовать для нового поколения картину страстей, которые разгорелись в Англии в связи с Мюнхенским соглашением. В среде консерваторов в семьях и среди ближайших друзей возникли такие конфликты, каких я никогда не видел. Мужчины и женщины, которых связывали давние партийные, светские и семейные узы, смотрели друг на друга с гневом и презрением. Разрешить этот спор не могли ликующие толпы, которые приветствовали Чемберлена по пути с аэродрома или на Даунинг-стрит и окрестных улицах. Его не могли разрешить и усилия партийных организаторов. Мы, сказавшиеся в то время в меньшинстве, не обращали внимания ни на насмешки, ни на злобные взгляды сторонников правительства. Кабинет был потрясен до основания, но дело было сделано, и члены кабинета поддерживали друг друга. Только один министр поднял свой голос. Военно-морской министр Дафф Купер отказался от своего высокого поста, которому он придал особое достоинство мобилизацией флота. В тот момент, когда Чемберлен господствовал над подавляющей частью общественного мнения, Дафф Купер пробился через ликующую толпу, чтобы заявить о полном несогласии с ее вождем.

При открытии трехдневных прений по вопросу о Мюнхене он произнес речь о своей отставке. Это было ярким эпизодом в нашей парламентской жизни. Дафф Купер говорил легко, без всяких записок, и в течение сорока минут держал в своей власти враждебное большинство своей партии. Лейбористам и либералам, которые были яростными противниками правительства того времени, было легко аплодировать ему. Это была ссора, раздиравшая партию тори. Некоторые из высказанных им истин необходимо привести здесь:

«Все это время существовало глубокое разногласие между премьер-министром и мной. Премьер-министр считает, что к Гитлеру нужно обращаться на языке вежливого благоразумия. Я полагаю, что он, лучше понимает язык бронированного кулака…

Премьер-министр доверяет доброй воле и слову Гитлера, хотя, когда Гитлер нарушил Версальский договор, он обещал соблюдать Локарнский. Когда Гитлер нарушил Локарнский договор, он обязался больше ни во что не вмешиваться и не предъявлять дальнейших территориальных претензий в Европе. Когда он силой вторгся в Австрию, он уполномочил своих подручных дать авторитетное заверение, что не будет вмешиваться в дела Чехословакии. Это было менее шести месяцев назад. И все же премьер-министр считает, что он может полагаться на добросовестность Гитлера».

Длительные прения не уступали по силе страстям, бушевавшим вокруг проблем, поставленных на карту. Я хорошо помню, что буря, которой были встречены мои слова: «Мы потерпели полное и абсолютное поражение», заставила меня сделать паузу, прежде чем продолжать речь. Многие искренне восхищались упорными и непоколебимыми усилиями Чемберлена сохранить мир и его личными трудами в этом деле. В нашем рассказе невозможно не отметить многочисленные просчеты и неверные оценки людей и фактов, на которых основывался Чемберлен. Однако мотивы, которыми он руководствовался, никогда не вызывали сомнений, а путь, по которому он шел, требовал величайшего морального мужества. Этим качествам я воздал должное два года спустя в речи после его кончины. Палата общин 366 голосами против 114 одобрила политику правительства его величества, «которая во время недавнего кризиса предотвратила войну». 30 или 40 несогласных с правительством консерваторов могли только выразить свое неодобрение, воздержавшись от голосования. Так мы и сделали – дружно и официально.

В своем выступлении я сказал:

«По-моему, если бы чехов предоставили самим себе, если бы им сказали, что они не получат помощи от западных держав, они могли бы добиться лучших условий, чем те, которые они получили в результате всех этих колоссальных пертурбаций. Вряд ли условия могли быть хуже.

Все кончено. Молчаливая, скорбная, покинутая, сломленная Чехословакия скрывается во мраке. Она во всех отношениях пострадала от связей с Францией, чьей политикой она так долго руководствовалась…

Я нахожу невыносимым сознание, что наша страна входит в орбиту нацистской Германии, подпадает под ее власть и влияние, и что наше существование начинает зависеть от ее доброй воли или прихоти. Именно чтобы помешать этому, я всеми силами настаивал на укреплении всех твердынь обороны: во-первых, на своевременном создании военно-воздушных сил, которые превосходили бы любые другие, способные достигнуть наших берегов; во-вторых, на сплочении коллективной мощи многих стран и, в-третьих, на заключении союзов и военных конвенций, конечно, в рамках Устава, для того, чтобы собрать силы и хотя бы задержать поступательное движение этой державы. Все это оказалось тщетным. Однако народ должен знать правду. Он должен знать, что нашей обороной недопустимо пренебрегали и что она полна недостатков. Он должен знать, что мы без войны потерпели поражение, последствия которого мы будем испытывать очень долго. Он должен знать, что мы пережили ужасный этап нашей истории, когда было нарушено все равновесие Европы и когда на время западным демократиям вынесен ужасный приговор: «Тебя взвесили и нашли легковесным». И не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это только первый глоток, первое предвкушение чаши горечи, которую мы будем пить год за годом, если только мы не встанем, как встарь, на защиту свободы, вновь обретя могучим усилием нравственное здоровье и воинственную энергию».

После того как прошло чувство облегчения, вызванное Мюнхенским соглашением, Чемберлен и его правительство столкнулись с острой дилеммой. Премьер-министр сказал: «Я верю, что это будет мир Для нашего времени». Однако большинство его коллег хотело использовать «наше время» для скорейшего перевооружения. На этой почве возник раскол в кабинете. Чувство тревоги, вызванное мюнхенским кризисом, яркое разоблачение наших нехваток, в особенности нехватки зенитных орудий, требовали решительного перевооружения. Возникло сильное движение за энергичное перевооружение. Оно, конечно, подвергалось критике со стороны германского правительства и инспирированной им печати. Однако насчет мнения английского народа не могло быть сомнений. Радуясь тому, что премьер-министр спас нас от войны, громкими овациями приветствуя мир, народ в то же время остро ощущал потребность в оружии. Все военные министерства выдвинули свои требования и указывали на тревожные нехватки, выявившиеся во время кризиса. Кабинет пришел к приемлемому компромиссу, решив вести всю возможную подготовку, не нарушая торговли страны и не раздражая немцев и итальянцев мерами широких масштабов.

1 ноября совершенно ничтожная личность, д-р Гаха, был избран на вакантный пост президента остатков Чехословакии. В Праге пришло к власти новое правительство.

«Положение в Европе и во всем мире, – заявил министр иностранных дел этого несчастного правительства, – не таково, чтобы мы могли надеяться на период спокойствия в ближайшем будущем».

Гитлер придерживался того же мнения. Официальный дележ добычи был произведен Германией в начале ноября. Тешин так и остался оккупированным Польшей. Словаки, которых Германия использовала как пешку на шахматной доске, получили ненадежную автономию. Венгрия получила кусок мяса за счет Словакии. Когда вопрос об этих последствиях Мюнхена был поднят в палате общин, Чемберлен пояснил, что французское и английское предложение о международных гарантиях Чехословакии, которое было сделано после заключения Мюнхенского пакта, касалось не существующих границ этого государства, но лишь гипотетического случая неспровоцированной агрессии.

«В настоящее время, – сказал он весьма хладнокровно, – мы просто являемся свидетелями пересмотра границ, установленных Версальским договором… Пересмотр идет, и что касается венгерской границы, то Чехословакия и Венгрия согласились считать окончательным арбитраж Германии и Италии».

Спорили о том, кто больше выиграл в силе за год, последовавший за Мюнхеном, – Гитлер или союзники. Многие люди в Англии, знавшие о нашей беззащитности, испытывали облегчение, когда с каждым месяцем развивались наши воздушные силы и приближался выпуск самолетов типа «Харрикейн» и «Спитфайр». Число эскадрилий росло, как и количество зенитных орудий. Точно так же общие темпы подготовки промышленности к войне продолжали ускоряться. Однако какими бы неоценимыми ни казались эти достижения, они были пустяками по сравнению с могучим ростом вооружений Германии. Как уже разъяснялось выше, производство вооружений по общенациональному плану – задача, требующая четырех лет. Первый год не дает ничего, второй – очень мало, третий – много, а четвертый – изобилие. Гитлеровская Германия в этот период переживала уже третий или четвертый год интенсивной подготовки в таких жестких условиях, которые были почти равны условиям военного времени. Англия, с другой стороны, двигалась вперед без стимула срочности, при более слабых импульсах и в значительно меньших масштабах. В 1938 – 1939 годах все военные расходы Англии достигли суммы 304 миллиона фунтов стерлингов[31]31.
  1937 – 1938 гг. – 234 млн. фунтов стерлингов, 1938 – 1939 гг. – 304 млн. фунтов, 1939 – 1940 гг. – 367 млн. фунтов. – Прим. автора.


[Закрыть], а расходы Германии равнялись по меньшей мере полутора миллиардам фунтов. В этот последний год перед войной Германия выпускала, вероятно, по крайней мере вдвое, а может быть, и втрое больше оружия, чем Англия и Франция, взятые вместе. Ее большие танковые заводы, вероятно, уже перешли к работе на полную мощность. Поэтому немцы получали оружие гораздо быстрее, чем мы.

Покорение Чехословакии лишило союзников чешской армии из 21 регулярной дивизии, 15 или 16 уже мобилизованных дивизий второго эшелона, а также линии чешских горных крепостей, которая в дни Мюнхена требовала развертывания 30 германских дивизий, то есть основных сил мобильной и полностью подготовленной германской армии. По свидетельствам генералов Гальдера и Йодля, во время мюнхенских переговоров на Западе оставалось только 13 германских дивизий, из которых лишь 5 состояли из кадровых солдат. Бесспорно, что из-за падения Чехословакии мы потеряли силы, равные примерно 35 дивизиям. Кроме того, в руки противника попали заводы «Шкода» – второй по значению арсенал Центральной Европы, который в период с августа 1938 года по сентябрь 1939 года выпустил почти столько же продукции, сколько выпустили все английские военные заводы за то же время. В то время как вся Германия трудилась под усиленным нажимом, почти равным напряжению военного времени, французские рабочие еще в начале 1936 года добились желанной 40-часовой недели.

Еще более катастрофическим было изменение в соотношении сил французской и германской армий. С каждым месяцем после 1938 года германская армия росла не только по численности личного состава, числу соединений и в отношении накопления резервов, но и по качеству и зрелости. Прогресс в подготовке войск и в их опытности шел рука об руку с непрерывным ростом вооружений. Во французской армии не было подобных улучшений и роста. Ее догоняли во всех отношениях. В 1935 году Франция без помощи своих прежних союзников могла бы вторгнуться в Германию и снова оккупировать ее почти без серьезных боев. В 1936 году все еще не могло быть никаких сомнений в ее подавляющем превосходстве. Из германских источников мы теперь знаем, что такое же положение сохранялось и в 1938 году. Именно сознание слабости заставило германское верховное командование прилагать все силы, чтобы удерживать Гитлера от каждого из успешных ударов, которые укрепили его славу. В последовавший за Мюнхеном год, который мы сейчас рассматриваем, германская армия приближалась к полной боевой готовности, хотя у нее было меньше обученных резервов, чем у французов. Поскольку источником сил этой армии служило население, вдвое превосходившее по численности население Франции, полное превосходство германской армии над французской было лишь вопросом времени. Немцы имели преимущество и в моральном состоянии. Отказ от помощи союзнику, в особенности под воздействием страха перед войной, подрывает дух армии. Сознание того, что их заставляют уступить, приводит в уныние и офицеров, и солдат. В то время как в Германии уверенность, успех и сознание растущей мощи разжигали воинственные инстинкты расы, признание собственной слабости обескураживало французских военных любых рангов.

Однако в одном весьма важном отношении мы начали догонять Германию и улучшать наше собственное положение. В 1938 году процесс замены английских истребителей-бипланов вроде «гладиаторов» современными типами «Харрикейн», а позднее «Спитфайр» еще только начался. Фактически 1938 год застал нас прискорбно отсталыми в отношении качества, и, хотя в 1939 году мы кое-что сделали, чтобы ликвидировать неравенство сил, наше положение было все же сравнительно хуже, чем в 1940 году, когда пришел час испытания.

В 1938 году мы были совершенно неподготовленными для отражения воздушных налетов на Лондон. Однако решающая воздушная битва за Англию была невозможна, пока немцы не заняли Францию, а также Голландию и Бельгию и не получили таким образом необходимые базы на близком расстоянии от наших берегов. Без этих баз истребители того времени не могли бы эскортировать свои бомбардировщики. Германские армии были неспособны нанести французам поражение в 1938 или 1939 году.

Колоссальный выпуск танков, с помощью которых немцы прорвали французский фронт, начал осуществляться только в 1940 году. В условиях превосходства сил Франции на Западе и существования незавоеванной Польши на Востоке немцы, конечно, не могли бы сосредоточить все силы своей авиации против Англии, как они смогли это сделать после того, как Францию принудили к капитуляции. При этом не приняты в расчет ни позиция России, ни сопротивление, которое могла оказать Чехословакия.

По всем вышеперечисленным причинам год передышки, который был якобы выигран в Мюнхене, поставил Англию и Францию по сравнению с гитлеровской Германией в гораздо худшее положение, чем то, в котором они находились в момент мюнхенского кризиса.

Наконец, нужно напомнить такой потрясающий факт: за один-единственный 1938 год Гитлер в результате аннексии присоединил к рейху и подчинил своей абсолютной власти 6 миллионов 750 тысяч австрийцев и 3 миллиона 500 тысяч судетских немцев – всего свыше 10 миллионов подданных, работников и солдат. Действительно, страшная чаша весов склонилась в его пользу.

Глава девятнадцатая
Прага, Албания и польская гарантия
(январь – апрель 1939 г.)

Чемберлен продолжал верить, что для обеспечения заметного улучшения международной обстановки ему нужно лишь установить личный контакт с диктаторами. Он не подозревал, что они уже приняли решение. Окрыленный надеждами, он предложил приехать вместе с лордом Галифаксом в Италию в январе. После некоторой задержки приглашение было получено, и встреча состоялась 11 января. Невольно приходится краснеть, читая в «Дневнике» Чиано замечания, которые делались за нашей спиной в Италии по адресу нашей страны и ее представителей.

«В сущности, – пишет Чиано, – визит имел малое значение… Действенный контакт не был установлен. Как далеки мы от этих людей! Это совершенно иной мир. Мы говорили об этом с дуче после обеда.

«Эти люди, – сказал Муссолини, – сделаны из другого материала, чем Фрэнсис Дрейк и другие великолепные искатели приключений, создавшие империю. В конечном счете это – утомленные потомки многих поколений богачей…»

«Англичане, – отметил Чиано, – не хотят сражаться. Они пытаются отступать как можно медленнее, но они не хотят сражаться… Наши переговоры с англичанами окончены. Ничего не было достигнуто. Я сообщил Риббентропу по телефону, что это – фиаско, абсолютно лишенное значения… Глаза Чемберлена наполнились слезами, когда поезд тронулся и его соотечественники запели: „Он хороший парень“.

«Что это за песенка?» – спросил Муссолини»[32]32.
  Ciano, Diary. 1939—1943 (Edited by Malcolm Muggeridge). P. 9—10.


[Закрыть].

18 января Риббентроп побывал в Варшаве для того, чтобы начать дипломатическое наступление на Польшу. За поглощением Чехословакии должно было последовать окружение Польши. На первом этапе этой операции предполагалось отрезать Польшу от моря утверждением германского суверенитета над Данцигом и распространением германского господства на Балтике до важного литовского порта Мемель Польское правительство оказало сильное сопротивление этому нажиму, и некоторое время Гитлер присматривался и ожидал времени года, благоприятного для открытия кампании.

В течение второй недели марта распространились слухи о передвижении войск в Германии и Австрии, в особенности в районе Вены, Зальцбурга. Говорили, что 40 германских дивизий мобилизованы и доведены до численности военного времени. Словаки, уверенные в поддержке Германии, замышляли отделение своей территории от Чехословацкой Республики. С облегчением увидев, что тевтонский ветер дует в другую сторону, полковник Бек публично заявил в Варшаве, что его правительство полностью сочувствует чаяниям словаков. Вождь словаков отец Тисо был принят Гитлером в Берлине с почестями, подобающими премьер-министру. Отвечая 12 марта на запрос в парламенте о гарантии чехословацкой границы, Чемберлен напомнил палате, что эти гарантии имели в виду неспровоцированную агрессию. Такой агрессии еще не было. Однако ждать ему пришлось недолго.

В эти мартовские дни в Англии распространилась волна какого-то порочного оптимизма. Несмотря на то что в Чехословакии возрастало напряжение под немецким нажимом извне и изнутри, те английские газеты и министры, чьи имена были связаны с Мюнхенским соглашением, не теряли веры в политику, в которую они вовлекли страну. Даже отделение Словакии в результате постоянных нацистских интриг и заметное передвижение войск в Германии не помешали министру внутренних дел говорить перед избирателями 10 марта о своих надеждах на «пятилетний план мира», который должен своевременно привести к «золотому веку». Все еще обсуждался в оптимистическом тоне план заключения торгового договора с Германией. Знаменитый журнал «Панч» поместил рисунок, на котором был изображен Джон Булль, пробуждающийся со вздохом облегчения от кошмара, в то время как все страшные слухи, ночные фантазии и подозрения улетают через окно. В самый день опубликования этого рисунка Гитлер предъявил ультиматум шаткому чехословацкому правительству, которое в результате Мюнхенского соглашения лишилось своей линии укреплений. Германские войска, вступившие в Прагу, установили полный контроль над несопротивлявшимся государством.

Помню, что я сидел с Иденом в курительной комнате палаты общин, когда принесли вечерние газеты с этим сообщением. Даже те, кто, подобно нам, не питал иллюзий и открыто говорил об этом, были удивлены внезапной яростью этого преступления. Трудно было поверить, чтобы располагавшее всей секретной информацией правительство его величества могло так ошибаться. 14 марта стало днем ликвидации и порабощения Чехословацкой Республики. Словаки официально провозгласили свою независимость. Венгерские войска, тайно поддержанные Польшей, вступили в восточную область Чехословакии – Закарпатскую Украину, которую они потребовали себе. Прибыв в Прагу, Гитлер провозгласил германский протекторат над Чехословакией, которая, таким образом, была включена в состав рейха.

15 марта Чемберлен был вынужден заявить в палате общин: «Оккупация Богемии германскими вооруженными силами началась сегодня в шесть часов утра. Чешский народ получил от своего правительства приказ не оказывать сопротивления». Затем он сказал, что гарантия, данная им Чехословакии, по его мнению, уже недействительна. Пятью месяцами раньше, после Мюнхена, министр по делам доминионов сэр Томас Инскип сказал об этой гарантии:

«Правительство его величества считает себя морально обязанным в отношении Чехословакии сохранять эту гарантии. Поэтому, в случае акта неспровоцированной агрессии против Чехословакии, правительство его величества будет, бесспорно, обязано принять все имеющиеся в его распоряжении меры для охраны целостности Чехословакии».

«Таково, – сказал премьер-министр, – было положение до вчерашнего дня. Однако оно изменилось, поскольку словацкий парламент объявил Словакию самостоятельной. Эта декларация кладет конец внутреннему распаду государства, границы которого мы намеревались гарантировать, и правительство его величества не может поэтому считать себя связанным этим обязательством».

Это казалось окончательным.

«Естественно, – сказал он в заключение, – что я горько сожалею о случившемся. Однако мы не допустим, чтобы это заставило нас свернуть с нашего пути. Будем помнить, что чаяния народов всего мира по-прежнему сосредоточены в надежде на мир».

Чемберлен должен был выступить в Бирмингеме двумя днями позже. В бирмингемской речи прозвучала новая нота.

«Его тон, – пишет биограф Чемберлена, – был совсем иным… Располагая более полными сведениями и получив энергичные представления насчет мнения палаты, общественности и доминионов, он отложил в сторону давно написанную речь по внутренним вопросам и социальному обслуживанию и взял быка за рога».

Он упрекнул Гитлера за грубое личное нарушение обязательств Мюнхенского соглашения. Он процитировал все данные Гитлером заверения: «Это мое последнее территориальное притязание в Европе», «Я больше не заинтересован в Чешском государстве и могу гарантировать это. Нам не нужно больше чехов».

«Я убежден, – сказал премьер-министр, – что после Мюнхена значительное большинство английского народа разделяло мое искреннее желание проводить ту же политику и дальше. Однако сегодня я разделяю его разочарование, его негодование в связи с тем, что эти надежды так произвольно рассеяны. Как можно примирить события этой недели с заверениями, которые я вам прочитал?

Кто может не сочувствовать гордому мужественному народу, который так внезапно стал жертвой вторжения, свобода которого урезана и национальная независимость утрачена?

…Нам теперь говорят, что этот захват территории был продиктован беспорядками в Чехословакии… Если и были беспорядки, то разве они не были инспирированы извне?.. Последнее ли это нападение на малое государство, или же за ним последует новое? Не является ли это фактически шагом в направлении попытки добиться мирового господства силой?»

Изменение настроения Чемберлена не ограничилось словами. Следующим малым государством в списке Гитлера была Польша. Если учесть серьезность решения и необходимость проконсультироваться с очень многими, то последующий период был, вероятно, очень деятельным. Через две недели (31 марта) премьер-министр заявил в парламенте:

«Я должен теперь сообщить палате, что… в случае любых действий, которые будут явно угрожать независимости Польши и которым польское правительство ввиду этого сочтет жизненно важным оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство его величества будет считать себя обязанным сразу же оказать польскому правительству всю возможную поддержку. Оно дало польскому правительству заверение в этом смысле. Могу добавить, что французское правительство уполномочило меня разъяснить, что оно занимает в этом вопросе такую же позицию, как и правительство его величества…»

Теперь мы приходим к кульминационному пункту этой печальной повести о неверных выводах, сделанных благонамеренными и способными людьми. Тот факт, что мы дошли до такого положения, возлагает вину перед историей на тех, кто нес за это ответственность, какими бы благородными мотивами они ни руководствовались. Оглянемся назад и посмотрим, с чем мы последовательно мирились или от чего отказывались: разоружение Германии на основании торжественно заключенного договора; перевооружение Германии в нарушение торжественно заключенного договора; ликвидация превосходства или даже равенства сил в воздухе; насильственная оккупация Рейнской области и строительство или начало строительства линии Зигфрида; создание оси Берлин – Рим; растерзанная и поглощенная рейхом Австрия; покинутая и загубленная мюнхенским сговором Чехословакия; переход ее линии крепостей в руки Германии; ее мощный арсенал «Шкода» выпускает отныне вооружение для германских армий; с одной стороны, отвергнутая попытка президента Рузвельта стабилизировать положение в Европе или добиться перелома вмешательством США, а с другой – игнорирование несомненного желания Советской России присоединиться к западным державам и принять любые меры для спасения Чехословакии; отказ от помощи 35 чехословацких дивизий против еще не созревшей немецкой армии, когда сама Великобритания могла послать только две дивизии для укрепления фронта во Франции. Все оказалось бесполезным.

И вот теперь, когда все эти преимущества и вся эта помощь были потеряны и отброшены, Англия, ведя за собой Францию, предлагает гарантировать целостность Польши – той самой Польши, которая всего полгода назад с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого государства. Имело смысл вступить в бой за Чехословакию в 1938 году, когда Германия едва могла выставить полдюжины обученных дивизий на Западном фронте, когда французы, располагая 60 – 70 дивизиями, несомненно, могли бы прорваться за Рейн или в Рур. Однако все это было сочтено неразумным, неосторожным, недостойным современных взглядов и нравственности. И тем не менее теперь две западные демократии наконец заявили о готовности поставить свою жизнь на карту из-за территориальной целостности Польши. В истории, которая, как говорят, в основном представляет собой список преступлений, безумств и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли найдем что-либо подобное такому внезапному и полному отказу от проводившейся пять или шесть лет политики благодушного умиротворения и ее превращению почти мгновенно в готовность пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших условиях и в самых больших масштабах.

Кроме того, как могли бы мы защитить Польшу и осуществить свою гарантию? Только объявив войну Германии и атаковав более мощный Западный вал и более сильную германскую армию, чем те, перед которыми мы отступили в сентябре 1938 года. Вот вехи на пути к катастрофе. Таков перечень капитуляций перед непрерывно возраставшей мощью Германии – сначала, когда все было легко, и позднее, когда положение стало труднее. Однако теперь наконец Англия и Франция перестали уступать. Наконец было принято решение – в наихудший момент и на наихудшей основе, – решение, которое, несомненно, должно было привести к истреблению десятков миллионов людей. Это был пример того, как сторонники правого дела сознательно и со всей утонченностью извращенного искусства были вовлечены в смертельную борьбу после того, как столь непредусмотрительно были утрачены все их выгоды и преимущества.

Возможности организации какого бы то ни было сопротивления германской агрессии в Восточной Европе были теперь почти исчерпаны. Венгрия находилась в германском лагере. Польша отшатнулась от чехов и не желала тесного сотрудничества с Румынией. Ни Польша, ни Румыния не желали допустить действия русских против Германии через их территории. Ключом к созданию великого союза было достижение взаимопонимания с Россией. 18 марта русское правительство, которого все происходившее глубоко затрагивало, несмотря на то, что перед ним захлопнули дверь во время мюнхенского кризиса, предложило созвать совещание шести держав. И в этом вопросе у Чемберлена было весьма определенное мнение. 26 марта он писал в частном письме: