Текст книги "Мат в два хода"

Автор книги: Уинстон Маркс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Маркс Уинстон
Мат в два хода

УИНСТОН МАРКС

MAT В ДВА ХОДА

Пер. с англ. Б. Клюевой

Любовь пришла к доктору Силвестру Мерту с запозданием. И если бы не эпидемия тысяча девятьсот восемьдесят первого года, еще неизвестно, удалось бы сломить его сопротивление. В тот год многих постигла эта участь – говорят, чуть ли не каждый второй сгорал от страсти, – так что никому не было дела до переживаний доктора Мерта, кроме разве Филлис Саттон, такой же жертвы, как и он.

Тридцативосьмилетний доктор Мерт занимал должность патологоанатома в Хайдоунской больнице, но не в этом медицинском учреждении были впервые обнаружены симптомы грозной болезни. Первыми обратили на них внимание частные врачи. Потом ими заинтересовались небольшие клиники, куда частные врачи направляли своих пациентов. Но задолго до того, как медики сумели принять какие-либо меры против заболевания, эпидемия распространилась по всей Америке, Северной и Южной, а затем проникла на все континенты и острова мира.

Как-то утром доктор Филлис Саттон, ассистентка Мерта, просматривая "Таймс", наткнулась на весьма странное заявление и не преминула сказать об этом патрону. Дело происходило в кабинете-лаборатории Мерта, где они пили кофе после того, как дали заключение о двух срочных биопсиях.

Она подняла глаза от редакционной статьи и заметила:

– Вам не кажется, что пора разобраться в патологии этой "любовной лихорадки"?

Мерт положил в чашку сахар и взглянул на нее. Такое случилось впервые за полгода их совместной работы: чтобы Филлис допустила в разговоре с ним игривый тон?! До сих пор он испытывал постоянна растущее уважение к ее знаниям, серьезному подходу к делу, профессиональному достоинству и умению держаться. Правда, подпоясывалась она, пожалуй, чуть туже, чем требовалось, и отказывалась носить больничную обувь, ссылаясь на то, что низкий каблук уродует ногу. Но при этом она не злоупотребляла ни косметикой, ни вызывающими нарядами. Вот почему так неожиданно для Мерта прозвучала ее поразительная реплика.

– Любовная лихорадка? – переспросил он. – Позвольте, но чем объясняется ваш интерес к чисто моральным проблемам?

– Эпидемическим характером и все растущей интенсивностью заболевания, – спокойно ответила она. – Если верить редакционной статье "Таймс", нынешней весной явление стало совершенно неконтролируемым. Безобидный вирус из малонаселенных университетских городков перекинулся буквально на все университеты и превратился в общенациональный феномен. А теперь наблюдается вторичный эффект. По сообщениям преподавателей, из-за бесконечных любовных историй университетские общежития стали прямо-таки домами свиданий.

Мерт отпил глоток и сказал:

– Благодарите бога, что вы не психиатр. Нам хватает своих хлопот с мутациями бактерий, тут не до размышлений о непредсказуемых эмоциональных сдвигах.

Однако Филлис не унималась:

– Пишут, что аудитории опустели – все студенты устремились в бюро бракосочетаний! – и что если не будут приняты решительные меры, выпускные экзамены станут попросту посмешищем. По последним статистическим данным, говорится далее в статье, число браков между студентами растет с угрожающей быстротой.

Мерт устало передернул плечами – сказывалось долгое сидение за микроскопом – и заметил:

– Тогда благодарите бога за то, что вы не акушерка.

Она бросила на него быстрый взгляд, и в ее темных красивых глазах мелькнула досада.

– Неужели вам безразлично, что сотни тысяч юношей и девушек покидают колледжи и университеты только потому, что не в состоянии контролировать деятельность своих желез?

– Тогда возрадуйтесь, что вы не эндокринолог, и пейте кофе, – холодно сказал Мерт. – Слышите, включили микротом. Нам с вами предстоит немалая работа.

Филлис Саттон скомкала страницы "Таймс" и бросила газету в мусорную корзинку с большей энергией, чем того требовали обстоятельства. Тема разговора была исчерпана.

Работа доктора Мерта в Хайдоунской больнице оплачивалась невысоко, но она устраивала его куда больше, чем лихорадочная, хотя и более благополучная жизнь многих его коллег, частных врачей. Он появлялся в больнице рано – каждый день к семи утра, чтобы быть на месте и без промедления провести гистологические анализы после утренних операций. К десяти с биопсией обычно бывало покончено, и оставшуюся часть рабочего дня он посвящал проверке материалов бактериологического отделения и изучению послеоперационных срезов опухолевых тканей и удаленных органов.

Эта работа целиком поглощала его; как правило, он справлялся с нею в течение дня, и у него еще оставалось достаточно времени, чтобы позаниматься, почитать и отдохнуть. После знаменательного разговора с Филлис Саттон о "любовной лихорадке" он с гораздо большим вниманием стал просматривать вечерние газеты.

Эмоциональный взрыв в среде молодых мало-помалу вытеснил все остальные темы с газетных полос. Писатели, в изумлении подняв брови, срочно подыскивали эпитеты и метафоры применительно к статистике, которую они называли по-разному – то пугающей, то обнадеживающей, то приводящей в уныние, то провоцирующей, то убийственной, то романтической, а то и возмутительной – в зависимости от настроения пищущего и его взглядов.

Но вот июнь, традиционный месяц свадеб, перешел в июль, и статистики выявили тот факт, что число браков в июле вдвое превысило самые "урожайные" годы и что эта волна нарастает.

Ювелиры и оптовики по продаже драгоценностей отметили баснословный спрос на обручальные кольца и свадебные подарки. Священников и чиновников из бюро бракосочетаний завалили заявлениями о проведении религиозных и гражданских свадебных церемоний.

Парки, пляжи и кинотеатры на открытом воздухе были битком набиты влюбленными и молодоженами, и администрация парков отдыха в срочном порядке увеличивала число "беседок любви".

Начался невиданный спрос на дома, мебель, бытовые электроприборы и телевизоры; предметы домашнего обихода, не находившие сбыта в прошлом году, теперь неожиданно стали дефицитными.

Однако далеко не все обстояло благополучно. Как сообщалось, бракоразводные процессы настолько участились, что очереди к адвокатам растянулись на месяцы вперед, и газеты смаковали подробности скандалов в благородных семействах на почве "любовных треугольников". Разоблачения прелюбодеяний и случаев двоеженства занимали все больше места на страницах газет.

Все в мире, от мала до велика, сгорали от любви с ее неизбежными последствиями: безрассудной страстью, ревностью, изменами и мучительной радостью всепоглощающих, незаконных, немыслимых любовных ситуаций, в которые в астрономически возросших количествах вовлекались ранимые человеческие создания.

Авторы научно-популярных статей по психологии приписывали неистовую эмоциональную вспышку то массовой истерии, вызванной пятнами на солнце, то отеческой опеке государства, повысившего подоходный налог с супружеских пар.

Все растущий интерес доктора Мерта к рассматриваемой проблеме не был явлением чисто академическим. Не превратностью судьбы следовало назвать холостяцкий образ жизни, который он вел, а скорее нежно лелеемым состоянием, со всей его независимостью, каковую он постоянно, бдительно оберегал. И как только процент близких ему по духу холостяков стал стремительно падать, его беспокойство усилилось, он стал более резок с сестрами и другим женским персоналом больницы.

В один прекрасный день Мерт и сам осознал глубину своих опасений. Когда он и Филлис Саттон мыли руки над умывальником после очередного вскрытия, Филлис вдруг сказала:

– Сегодня Холли из отдела кадров показала мне табличку, которую она сделала просто так, из любопытства. Знаете, доктор, среди больничного персонала осталось только восемь незамужних женщин!

Мерт стряхнул капли с рук и проворчал:

– Да, и каждая строит мне глазки. Впрочем, добрая половина замужних женщин тоже...

Филлис вытерла длинные тонкие пальцы и, криво улыбнувшись, взглянула на него:

– Не подумайте, доктор, что я недооцениваю вашу внешность, но я ведь принадлежу к категории незамужних. Надеюсь, я не слишком вам досаждаю...

Он встревоженно посмотрел на нее.

– Конечно... Нет... Нет! Конечно же, нет. Я говорю о сестрах и санитарках. Что это с ними? Такое впечатление, будто все они рехнулись!

Филлис, глядя на него в зеркало, расчесывала свои короткие темные волосы.

– Уверяю вас, мужчины не лучше. Стажеры и братья милосердия, стоит нам столкнуться где-нибудь, буквально поедают меня глазами.

– Не кажется ли вам, что каким-то образом это связано с вашей теорией "любовной лихорадки"?

– А вы как думаете?

– Я не думаю. Я всячески увиливаю от этого. Советую и вам поступать так же, – ответил Мерт, падевая пиджак и затягивая галстук.

Она уселась в его вращающемся кресле и кокетливо скрестила стройные ноги.

– Знаете, чем обеспокоены наши коллеги в поликлинике на приеме больных?

– Нет, ничего не слышал об этом, – сказал Мерт.

Она достала из сумочки пилку и занялась своими и без того коротко подстриженными ногтями.

– Из различных отделений к нам идет поток пациентов. Тамошние врачи бессильны поставить диагноз по тем странным симптомам, на которые жалуются больные.

– Вы правы. Я заметил, что в лабораторию поступает огромное количество анализов крови без каких-либо патологических изменений, – припомнил Мерт. – По правде говоря, я не пытался в них разобраться.

– Зато я пыталась, – чуть нахмурившись, сказала Филлис. Мне кажется, все они там, в поликлинике, с ума посходили, кошмар какой-то.

– А какие симптомы?

– В основном неврологические, – ответила Филлис. – Апатия, отсутствие аппетита, учащенное сердцебиение, холодный пот и рассеянность.

– Почему же они не обращаются в психиатрические больницы?

– Там все переполнено. Психиатры присылают своих пациентов к нам.

– Возраст больных?

– От мала до велика. С вашего разрешения я бы поработала немного над различными образцами крови.

– Очередная теория? – саркастически спросил Мерт.

– Да. Так разрешите, я попробую?

Мерт поправил перед зеркалом соломенную шляпу и с удивлением заметил, что ноздри его правильного носа подрагивают.

– После трех часов дня вы вольны располагать своим временем как угодно. Если вам не жаль собственной диссертации, меня это не касается.

Он направился к двери и, уже открывая ее, вдруг осознал, что ему не ответили. Он оглянулся: Филлис сидела в профиль к нему, ее вытянутое в длину тело держалось на трех точках: ноги в туфлях на непрофессионально высоких каблуках упирались в кромку линолеума, спиной она едва касалась краешка кресла, а голова откинулась на его спинку. Она затянулась длинной сигаретой с фильтром и пустила дым в потолок.

– Фью-ю, – произнесла она.

При этом ее плоский живот как бы подпрыгнул, а вместе с ним качнулась и пышная грудь, обтянутая мягким изумрудно-зеленым жакетом.

– Спокойной ночи! – сказал Мерт, быстро закрывая за собой дверь. Он вдруг почувствовал острую боль в груди, но тут же решил, что это просто зов плоти – такое он испытал, пожалуй, впервые за последние полтора десятка лет.

До спортивного клуба, в котором он занимал трехкомнатную квартиру, Мерт добрался на такси. Двадцатиэтажное здание клуба с полным правом можно было назвать цитаделью мужчин женщинам вход воспрещался, – и в последнее время доктор испытывал удивительное облегчение, когда входил в вестибюль и оставлял за спиной суетный мир с его извечными проблемами столкновения полов.

Небольшой, но пышный холл сегодня, казалось, вымер. Из-за стойки Крамбли, портье, передал Мерту ключи от квартиры и с глубоким вздохом вернулся к цветной фотографии в "Эсквайер": там во весь разворот журнала распласталась роскошная блондинка. Однако на лице Крамбли не было сального выражения, с которым он обычно рассматривал подобные "произведения искусства": глаза у него блестели, он часто дышал, и, не знай доктор Мерт циничного, беспринципного характера этого человека, он готов был поклясться, что Крамбли влюблен.

Поднявшись к себе, Мерт переобулся в кеды, надел спортивный костюм и спустился на лифте в гимнастический зал. Три раза в неделю он подвергал себя все видам истязаний на брусьях, кольцах и гимнастическом коне, карабкался по канату, бегал двадцать кругов по беговой дорожке вокруг веранды. Потом споласкивался под душем, нырял в бассейн и отправлялся в оздоровительный пункт, на массаж и кварц.

Сегодня все эти процедуры он принимал в полном одиночестве. Пока Чарли, светлоголовый, крепко сбитый массажист, молотил и гладил его мышцы, Мерт вслух размышлял об ослабевающем интересе членов клуба к спорту.

– В чем дело, Чарли, мы, кажется, теряем своих людей?

– Это вы к тому, что здесь мертвечиной попахивает? спросил Чарли. – Но, если верить Крамбли, все на своих местах. Просто ребята забросили гимнастику. Не могу понять почему, док. Даже летом никогда не бывало такого.

Восприняв все пытки, какие он был способен вынести, Мерт от массажиста отправился на кварц, завел контрольные часы и улегся на один из. топчанов, покрытых бумагой. Надев темные очки, он с благодарностью подумал, что ему нет нужды загорать на пляже, терпеть присутствие нахальных женщин, которые стали бы бросать ему в лицо горсти песку, жадно пожирали бы глазами его стройные ноги и попытались бы привлечь к себе его внимание.

Приятный чистый запах озона, тепло рефлекторов расслабили его, и он задремал. Ему приснилось, будто он слышит, как кто-то вошел в комнату и лег на соседний топчан. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на вошедшего, его поразило, что это была его ассистентка, доктор Филлис Саттон: как и Мерт, она лежала под ультрафиолетовой лампой в одних резиновых сандалиях и темных очках.

Контрольные часы пробудили его от волнующих сновидений. Он был весь в поту, пришлось снова принять душ, холодный и под полным напором, – и только так он смог прийти в себя от шока, вызванного подсознательной деятельностью мозга.

Завернувшись в халат, Мерт вернулся к себе, чтобы переодеться к ужину. Доставая из бумажного пакета чистую рубашку, он поймал себя на мысли о том, сколько лет может быть Филлис Саттон. Двадцать восемь? Тридцать? Выглядела она моложе, но работать над диссертацией, чтобы получить профессию патологоанатома, она имела право только этот, последний год. Значит, с начала учебы в колледже и ординатуре прошло свыше одиннадцати лет. Она, пожалуй, милое создание, но далеко не ребенок.

Мерт собрался было позвонить ей и пригласить поужинать, но прежде решил проверить, как отреагирует его организм на эту мысль. Пульс перевалил за сто, дыхание сделалось учащенным, аритмичным. Появились напряжение и боль в диафрагме и слабое жжение в желудке.

Он вспомнил свое недавнее поведение в больнице, сон в клубе и внезапный пот, который прошиб его и от которого он избавился только под уколами холодного душа.

Ему так долго удавалось сохранить обет безбрачия! Что же с ним происходит?..

Он бросил взгляд на видеофон. Всего несколько нажатий кнопки – и он увидит на экране лицо Филлис. И ему вдруг безумно захотелосьпроделать этот в высшей степени забавный эксперимент. С тех пор как она появилась в больнице, чтобы завершить работу над диссертацией, полгода назад, он изо дня в день видит ее, и вместе с тем именно теперь ему вдруг по какой-то необъяснимой причине захотелось увидеть ее вне рабочей обстановки.

Позвонить ей, назначить свидание, пригласить потанцевать, в конце концов сделать предложение... Да выбрось ты все эти дурацкие мысли из головы!

А что, если она занята? Если откажется с ним идти? А что, если у нее уже есть кто-нибудь другой?

От последней мысли жжение в желудке усилилось, и Мерт закончил свой туалет в состоянии полнейшего уныния. К черту все эти бредни! Сегодня в клубе играют в покер. Если бы он и преуспел в своей затее, разговор с Филлис непременно зашел бы о медицине. Потому-то он так и любил разок в неделю поиграть в карты со своими партнерами – они не были медиками, просто такие же члены клуба, как и он. Хорошо на время отвлечься от своей профессии – это как-то освежает.

Нет, не родилось еще такой женщины, ради которой он пожертвовал бы всем этим.

Он поел в одиночестве, просмотрел газеты, в семь часов сел за карточный стол, сыграл шесть сдач, рассчитался с партнерами и вернулся к себе. В состоянии сильнейшего раздражения нашел домашний телефон Филлис Саттон, четыре раза набирал ее номер – безответно.

Он попытался позвонить в больницу. Она отозвалась из лаборатории только по звуковому каналу, но от звуков ее голоса, от искреннего удивления, прозвучавшего в нем, по телу Мерта побежали мурашки.

– Я... я хотел извиниться за свою грубость, мисс Саттон... Сегодня днем... – с трудом произнес он вдруг пересохшими губами.

Наступило непродолжительное молчание.

– Вы, кажется, пьяны, мистер Мерт? – наконец сказала Филлис.

Он отметил про себя, что она не назвала его Силвестром. Почему, черт возьми, он так ждет хоть малейшего проявления участия с ее стороны?

Он откашлялся.

– Нет, серьезно. Должен признаться, что ваша заинтересованность в проблеме, не относящейся непосредственно к нашей работе, достойна всяческой похвалы и не заслуживает резкости, которую я себе позволил.

– В самом деле? Это следует понимать как разрешение работать над моей теорией в рабочее время?

– Совершенно верно, если только это не помешает основной работе.

Он и сам понимал, что говорит слишком официально, но что поделать – он не был искушен в искусстве светской болтовни.

– Спасибо, – холодно сказала она и повесила трубку.

К счастью, этот краткий разговор снова все расставил по своим местам. Она всего лишь его ассистентка, и ему нет дела до ее женской привлекательности. Пройдет немного времени, и она обретет та-, кую же самостоятельность, как и он. И она так же не склонна отказываться от этого и превращаться просто в женщину, как он – попусту тратить время и силы на приобретение статуса женатого мужчины.

Все с большим наслаждением он помогал ей в разработке ее новой теории и исследовании различных образцов крови. Едва их доставляли в лабораторию, Филлис сразу же сортировала их и на каждую пробирку с фамилией пациента, у которого наблюдались новые, не поддающиеся диагностированию нарушения, наклеивала тонюсенький кусочек желтой ленты.

Получив от лаборантов данные о проценте гемоглобина, наличии сахара в крови и прочих нужных показателях, она тщательно изучала образцы, посвящая исследованиям каждую свободную минуту.

Она без устали центрифугировала, осаждала, окрашивала, фильтровала, пользуясь всеми известными методами исследований. Мерт подписывал ее требования на редкие реактивы и красители, разрешал пользоваться самыми дорогими мелкопористыми фильтрами. Он даже помог ей сбалансировать большую центрифугу для получения максимального числа оборотов.

Он не очень-то надеялся на успех, но считал, что для нее это полезно. Он заставлял ее определять каждый обнаруженный микроорганизм, заучивать все его свойства и только затем решать, может ли он быть причиной необычных симптомов.

Она делала все это без ущерба для своей основной работы. Когда нужно было, она всегда оказывалась на месте: резала, регистрировала, препарировала тончайшие ткани, проверяла срезы, прежде чем передать их Мерту.

За несколько недель она проделала все мыслимые и немыслимые анализы. Однажды после завтрака, воздев руки, она воскликнула: "Nichts da!" * – и достала сигарету из глубокого кармана халата.

Он взглянул на нее и отвернулся к окну. Это была слабая попытка удержаться, не дать вернуться сокрушительной эмоциональной буре, которую он уже испытал на себе, когда она только еще приступила к своим исследованиям.

* Ничего нет! (нем.).

– Это была прекрасная баталия во имя бактериологии, сказал он. – Вы сохранили фильтраты?

– Конечно. Я что-нибудь упустила?

– Нет, из того, что мы можем сделать здесь, ничего, но в Эбертскои промышленной лаборатории есть электронный микроскоп. Что, если сделать микрофотоснимки? Быть может, удастся обнаружить фильтрующийся вирус.

Он знал, что ей известна эта возможность и она просто не решалась попросить его о дополнительных фондах на дорогое оборудование.

– Чудесно! – воскликнула она. – Я боялась заикнуться об этом, но обидно было бы так нерасчетливо разбрасываться нашими безупречными фильтратами.

Прошла неделя, в течение которой правительственная служба здоровья не раз официально заявляла о том, что на человечество, по всей видимости, обрушилась пандемия, которую пока не удается диагностировать. И хотя симптомы, как сообщали сотрудники больниц, не всегда ясно выражены, влияние их на национальную экономику становилось все еерьезнее.

Промышленные и деловые круги отмечали небывалый абсентеизм. Фабричные контролеры и страховые компании неистовствовали: процент несчастных случаев возрос как никогда. Подсчитали и пришли к выводу, что почти у половины населения наблюдаются такие симптомы, как депрессия, рассеянность, бессонница и отсутствие аппетита.

На дорогах участились аварии. Педагогические заведения сообщали о катастрофическом падении дисциплины среди учащихся. Армейские штабы осторожно намекали на все возрастающее число дезертирств и самовольных отлучек.

Психологи и психиатры опубликовали бюлле тень, в котором единодушно утверждали: в основе эпидемии лежат нарушения психического характера.

Когда доктор Мерт прочел это заявление, он удивленно поднял брови. Возможно, Филлис Саттон в конечном счете права.

В бюллетене говорилось: "Всем патологоанатомам рекомендуется обратить особое внимание на необычные микроорганизмы, которые они обнаружат в тканях или в жидких средах больных. Обо всех открытиях просим сообщать в национальную Службу здоровья".

Мерт нашел Филлис за микротомом – она заканчивала обработку восковых срезов – и показал ей бюллетень.

– Один – ноль в пользу женской интуиции, – улыбнулся он. – Национальная Служба здоровья готова согласиться с вашей теорией.

– Теперь я жажду увидеть микрофотографии, – ответила Филлис.

Не прошло и двух часов, как посыльный принес пакет, и два врача дружно склонились над фотоснимками. Из восемнадцати посланных Филлис образцов шесть были контрольными – кровь брали у здоровых людей. По ее просьбе каждую пробу крови, в разной степени разведенную, сфотографировали с помощью большого электронного микроскопа.

Когда они сравнивали пробы, Мерт что-то ворчал про себя. "Здоровые" образцы оказались относительно чистыми, если не считать небольшого количества белка. Во всех же других образцах роились какие-то едва заметные живые организмы.

У Филлис округлились глаза.

– Вам не кажется, что это и есть Бацилла Любви?

– Бацилла Любви?

– Вот именно. Ведь и в бюллетене речь идет не о находках психологов. По мнению наших диагностов, симптомы, на которые жалуются больные, больше всего напоминают признаки влюбленности.

– Вы снова возвращаетесь к своей излюбленной "любовной лихорадке"?

– Я никогда с ней не расставалась, – возразила Филлис. С самого начала мне было ясно, что какой-то микроорганизм вызывает повышенную активность желез внутренней секреции. Эмоциональная неумеренность часто вызывается гиперфункцией желез.

– Разумеется, но и умственная деятельность влияет на железы, иными словами, они взаимодействуют. Как прикажете соотнести результаты? Как вы догадались, что в данном случае виной всему какой-то микроорганизм?

Она пожала плечами.

– Специфика нашей профессии заставила меня сделать это предположение, мне оставалось только доказать его достоверность или убедиться в его ошибочности. Судя по фотографиям, мы, кажется, не ошиблись.

Ее слова прозвучали достаточно деликатно, и Мерту это было приятно. Конечно, до доказательства того, что открытый ими вирус и есть возбудитель болезни, еще далеко, но исследования сами по себе ставили определенную проблему.

Мерт затребовал все микрофотографии из Эбертской промышленной лаборатории – они понадобились ему для того, чтобы подготовить материал для Службы здоровья.

В тот вечер его внимание привлекла передовая статья в газете, которая цитировала правительственный бюллетень. Научный обозреватель предавался рассуждениям на тему: "Врачи подозревают, что эпидемия вызвана Бациллой Любви".

На следующий день к нему явились три репортера с одним вопросом:

– Доктор Мерт, говорят, вы занимаетесь исследованиями Бациллы Любви. Что вы можете сообщить об этом?

Заподозрив, что кто-то из сотрудников Эбертской лаборатории продал им эти сведения, Мерт в гневе вышвырнул репортеров за дверь. Филлис с улыбкой наблюдала, как он захлопывает дверь за последним из них.

– Вам все еще не по душе идея Бациллы Любви? – спросила она.

– Не терплю, когда газетчики суют свой нос куда не следует, – ответил Мерт. – Даже если они и правы.

– Газеты тут ни при чем. Они изголодались по информации. Но мне не совсем понятно ваше желание оставаться в тени, когда ваш вирус может и в самом деле оказаться возбудителем болезни.

– Мой вирус?

– Конечно. Ведь работа проделана под вашим руководством и при вашем непосредственном участии.

– Помилуйте, Фил, ведь всю работу провели вы...

– Не вздумайте упоминать мое имя, – сказала она. – Вы мой руководитель, вы главный патологоанатом больницы, и ваша обязанность защищать меня от прессы. Я не больше вашего хочу, чтобы в моей ванной комнате вдруг появились фельетонисты.

Мерт сдался.

– Против такого аргумента трудно возразить. К тому же может оказаться, что этот вирус всего лишь возбудитель краснухи... Не согласитесь ли вы поужинать сегодня со мной? – неожиданно спросил он.

– Зачем? – она отпасовала ему встречный вопрос, как теннисный мяч. – Сначала ответьте мне – зачем?

Мерт был поражен. Он не мог припомнить, чтобы кто-нибудь в ответ на предложение поужинать вместе отвечал так грубо. Не то чтобы они были большими друзьями, но услышать такое нет, это уже слишком! Она прямо спрашивает: почему это она должна ужинать с ним. Попробуй объясни, что, его заставило просить ее об этом. Зачем, видите ли!

Мерт пытливо посмотрел на нее, но ее лицо не отражало ничего, кроме спокойного ожидания.

– Ну... зачем обычно мужчина приглашает женщину поужинать с ним? – Он попытался говорить с ней шутливым тоном.

– Вы не какой-нибудь там мужчина, доктор Мерт. И я не какая-то там женщина. Мне нужно, чтобы вы назвали причину, которая побудила вас пригласить меня на ужин. Для чего вам это понадобилось – поговорить как с коллегой или...

– Боже милостивый, доктор Саттон! – Он последовал ее примеру и перешел на официальный тон. – Человек – животное общественное! Мне было бы приятно отужинать в вашем обществе, вот и все! По крайней мере мне так кажется.

Она бросила на него безжалостный взгляд.

– Если разговор пойдет о бейсболе, книгах или бильярде пожалуйста, я согласна. Если же вы станете говорить о луне, розах и притушенных огнях – ничего не выйдет.

Будто он девушку приглашал на свидание – вот как это выглядело! И его уважение к ее высокому профессиональному мастерству перешло в негодование. В конце концов она ведь женщина, которая к тому же слишком туго подпоясывает халат и носит прозрачные нейлоновые платья. Откуда этот дурацкий протест, стоило ему ненароком дать понять, что он видит в ней женщину? Он чуть было не взял обратно свое приглашение, но в последний момент передумал.

– Назначьте место и тему разговора сами.

Она кивнула.

– Хорошо, в семь я заеду за вами.

Он получил, что хотел – свидание с эмансипированной женщиной, и в течение всего ужина она ни на секунду не позволила ему забыть об этом. Ресторан, йа котором она остновила свой выбор, был фешенебельным, но столь же лишенным ореола романтики, как и автобусный парк. Она предпочла пиво коктейлю, рассеянно поковыряла вилкой пятидолларовый бифштекс и разошлась во мнении с официантом по поводу чека.

Только перед самым уходом из ресторана в ней на мгновение проснулась женщина. Мерта буквально пожирала глазами платиновая блондинка, сидевшая через два столика от них. Вдруг, не сказав ни слова своему спутнику, она вскочила, пошатываясь, пробралась к их столику, пробормотала неразборчиво: "Вы тот, кого я ищу всю жизнь", – и влепила мокрый пьяный поцелуй прямо Мерту в рот, прежде чем он успел опомниться.

Ее спутник с многократными извинениями поволок ее на место. В его лице не было ни злости, ни ревности, только глубокая боль.

– Она... она, кажется, не совсем здорова, – сказал он. Знаете, эта новая... Ну, что теперь у всех... повсюду...

Мерт стер с лица губную помаду и взглянул на Филлис, ожидая встретить сардоническую усмешку, но увидел, что она едва владеет собой.

– Извините, что привела вас сюда, – мрачно сказала она.

– Стоит ли обращать на это внимание, – ответил Мерт. – Вы же слышали, что он сказал. Это теперь повсюду. Или вы боитесь, что я заражусь?

Но Филлис не поддержала его шутливого тона. Она позволила довезти себя до дому и у дверей сухо попрощалась с ним.

Если не считать происшествия с блондинкой и того, как к этому отнеслась Филлис, вечер можно было смело считать пропащим. И эту ледышку он принял за живую, полнокровную женщину! При воспоминании о том, какие мучения он однажды пережил из-за нее, Мерт криво улыбнулся.

Что ж, пусть остается одна, раз она такая мужененавистница.

На следующее утро он председательствовал на научной конференции в Хайдоунской больнице, где сделал доклад о результатах проведенных исследований. Все присутствовавшие были знакомы с бюллетенем Службы здоровья и потому проявили особый интерес к микрофотографиям.

По окончании конференции бактериолог Фелдман и эндокринолог Ститчел изъявили желание принять участие в опытах. Мерт набросал совместную программу действий. Оба ученых согласились заниматься проблемой каждый в своей области.

Конференция отняла много времени, и, вернувшись в лабораторию, Мерт до конца дня едва перекинулся несколькими словами со своей ассистенткой. Когда он уже отмылся и почистил одежду перед уходом, она протянула ему дневной выпуск "Таймс". Там была напечатана небольшая статья под заголовком:

"Местный доктор выделил "Бациллу Любви!" В статье упоминались его имя, больница, где он работал, и описывался новый вирус.

Он посмотрел на Филлис Саттон:

– Это вы...

– Нет, конечно. Сюда заявились репортеры, но я их выгнала! Я им сказала, что мы медики, а не торговцы табаком.

– Но вашего имени здесь нет, – заметил он, с подозрением глядя на нее.

– Вы подписали отчет Службе здоровья, – объяснила она. Возможно, утечка информации идет оттуда. – Она ласково коснулась его руки. – Это не ваша вина.

Ее прикосновение сразу остудило его гнев. Но, заметив, что он смотрит на ее руку, она быстро убрала ее.

Последующие дни они были заняты работой по горло. Из Службы здоровья пришло письмо, в котором сообщалось, что отчет и микрофотографии получены, но найденный вирус ни к какой группе отнести не удалось. Как можно было понять из послания, ученые подозревали, что вирус являемся возбудителем новой болезни.