Текст книги "Призрачный шанс"

Автор книги: Уильям Сьюард Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Берроуз Уильям Сьюард
Призрачный шанс

Уильям Берроуз

Призрачный шанс

Трансмутация Out of Time

– Все еще сражаешься, не имея никаких средств к этому.

Брошенный всеми. Отрезанный от всего...

Каждый человек сам за себя – если только у него

осталась эта самость. Таких не много.

Уильям Берроуз

"Утлый спасательный шлюп" (может быть тот самый, который пытался достичь "Западных Земель" за пределами "великого ореха метафизики") давно уже канул в волнах океана Военного Времени. Судьба команды неизвестна. Поисками уцелевшей плоти занимались только Акулы Совета Мектуб и твари Тупого Большинства поменьше, но столь же прожорливые. Легенда о Великанах, вышедших из моря? ""ЛОЖЬ! ЛОЖЬ! ЛОЖЬ!" – вскричал Карлик Смерти". "Племянник Давида убил последнего из Анакимов. У него было по шесть пальцев на каждой руке и по шесть пальцев на каждой ноге", – констатировал Биологический Имбецил Брошенный Львам Императора Языковеда. "Мы не оставляем свидетелей", – сказал у каменных плит мегалита старый киллер, отчаявшийся понять, на кого он работает. И презрительно сплюнул. Энтузиастами обнаружена стремительно двигавшаяся комета. Плюх.

"Человеческая форма уже предала себя, когда на свободу вырвался вирус первого слова, связавший нас во времени и пространстве, – писал Брайон Гайсин. – И с тех пор каждый шаг чреват безнадежными компромиссами, а значит бесконечным предательством". Что же, битва за бассейн проиграна, на ее месте заново воздвигнут Храм Болезни. Храм Болезни на Моче. Остается только войти в полумрак исповедальни и спросить: "Кто здесь?" Ответом на этот вопрос Билли Кида был выстрел шерифа Пэта Гарретта... "... во рту его кровь... не может повернуться... небо темнеет и пропадает..."

Уильям Берроуз начал свой путь там, где "заканчивалась человеческая дорога". "Астронавт Внутреннего Космоса", как он себя называл, взорвал скалу, преграждавшую вход в Сад Утраченных Шансов, "пробил дыру в большой лжи" контроломанов всех мастей. Его Работа – картография "магической вселенной", "Вселенной Войны" (выражение Шри Ауробиндо, часто повторяемое Берроузом), в которой он всегда отводил себе роль Воина. Он стремился "описать свою собственную жизнь и смерть", бросить вызов предначертанной судьбе или Злому Духу, оккупировавшему человеческий мозг, предложив множество решений "проблемы грандиозного мошенничества" всех существующих институтов власти и насаждаемых ими форм контроля над свободной человеческой волей. Но, предлагая эти решения, преображая мир через свое воображение, он честно признавал, как в последнем своем романе "Западные Земли" (1987), что "не может сделать их реальными". И все-таки при этом Берроуз также замечал, что даже представить себе успех таких радикальных изменений – уже победа. Это была отчаянная попытка вырвать с корнем и необратимо трансформировать любые устоявшиеся концепции восприятия личности, искусства и языка, и даже не концепции, а саму суть современного восприятия личности, искусства и языка родом человеческим. Ворваться в новое тысячелетие, построив мир, "свободный от тирании правительств", системы подавления и уничтожения любой жизненной формы, не вписывающуюся в современную технократическую и конформистскую цивилизацию, сохраняемую благодаря бесконечной штамповке шаблонов восприятия, человеческих дублей-зомби, зараженных Вирусом Привязанности или Привыкания к безопасному существованию – пыль, которая обращается в пыль, в руках "невежественных и злых".

Публикуемую наконец-то в России новеллу "Призрачный Шанс", ровно как и "кошачью аллегорию" "Кота Внутри", ни в коем случае нельзя рассматривать вне контекста последней трилогии романов Уильяма Берроуза – "Городами Красной Ночи" (1981), "Пространством Мертвых Дорог" (1983), и "Западными Землями" (1987). Она была написана сразу же после окончания работы над "The Western Lands". "Кот Внутри" был закончен через год после "Мертвых Дорог". Оба произведения были как бы flashback-ом, дополнениями и послесловиями к тому моменту в "Западных Землях", когда остается только автор со своими воспоминаниями, и он не может больше писать, потому что "пришел к концу слов, к концу всего того, что можно сделать словами".

Убивая своего альтер-эго, Кима Карсонса в "Мертвых Дорогах", Берроуз возрождается в "Западных Землях" под личиной другого, Мертвого Джо, призрака, слепого на один глаз, с культей вместо левой руки, стремящегося нарушить законы природы во вселенной и переделать ее по своему желанию. Специалист по эволюционной биологии, Мертвый Джо намеревается ниспровергнуть два биологических закона, и таким образом взломать коды традиционных цепей причины и следствия, контролируемых тем самым "Советом" из "Призрачного Шанса", или какими-нибудь Кеннетами Дартсами, укрывшимися на своих яхтах, и ожидающими того момента, когда их мозг обретет коллективное бессмертие в одном охлажденном сосуде доктора Бенвея. Первый закон состоит в том, что гибриды получаются только в среде очень близких между собой особей. Второй, что при каждой ступени эволюции биологическая мутация обязательно безвозвратна и непоправима. Монстроидный Мертвый Джо, в котором нет ничего человеческого, врывается в этот участок времени и пространства, привнеся в него странное знание из мира по ту сторону Смерти. "Его единственная "дорога жизни" – любовь к животным. Кошки видят в нем своего друга".

Развоплощенный призрак Мертвого Джо незримо перекочевал на страницы "Призрачного Шанса", присутствует в каждой строчке, хотя и не проявляет себя буквально в словах. Его "убийственной целеустремленности" оказывается недостаточно, чтобы достигнуть "Западных Земель", того самого Ангелланда Джона Ди из романа Густава Майринка "Ангел Западного Окна". Но Джо, он же сам автор, сохраняет способность путешествовать во времени, избегая косного детерминизма порочных цепей причины и следствия, позволяющих Совету и людям, подобных агенту Мартину в "Шансе", полковнику Гринфилду из "Мертвых Дорог", и прочим Shits, сохранять свою власть. "Я направлен в прошлое", – говорит Берроуз в "Городах Красной Ночи". И в "Призрачном Шансе" он снова оживляет образ Капитана Миссьона из первого романа трилогии. История безуспешной попытки создать в восемнадцатом веке колонию, существующую по либертарианским, или вольным принципам, причудливо переплетается с миром животной невинности, так привлекавшего Мертвого Джо в "Западных Землях". Фантазия прошлого, создавшего настоящее, поиск отвергнутых когда-то в далекой древности альтернатив, последних, потерянных или просто других возможностей человеческого развития. Если бы Капитану Миссьону и ему подобным удалось добиться успеха, мир мог быть несколько иным. Но сейчас "просто не осталось свободного места". "Слишком много актеров, – писал Берроуз, – и слишком мало действия". "Ваше право жить, где вам хочется, в компании, которая вам по душе, с законами, с которыми вы согласны, умерло в восемнадцатом веке с Капитаном Миссьоном. И только чудо или катаклизм могли возродить его". ("Города Красной Ночи").

Признание в "Западных Землях", что бой временно проигран, и "вот я нахожусь в Канзасе со своими кошками, как почетный резидент с планеты, которая погасла много световых лет назад", вновь уступает место отчаянной атаке на Бастионы Координационного Совета по Безопасности Личности. Сама природа восстает против него, сметая чужеродных, может даже инопланетных оккупантов, имплантировавших свои вирусы в некогда невинные существа, превративших их в рабов, озабоченных лишь сохранением своего скользкого благополучия. "Призрачный Шанс" можно сравнить с тем состоянием, когда истекающий кровью безоружный воин из последних сил отрывает чеку на гранате врага, окончательно уверовавшего в свою победу и потерявшего бдительность.

"В мире магии ничего не происходит, пока кто-то не захочет, чтобы что-то случилось – существуют конкретные магические формулы для проводки и направления воли, – напишет Берроуз в своем эссе "Падение Искусства". Предназначение писательства в том, чтобы заставить событие произойти". Язык, как он рассматривал его, был самым подлым образом поставлен на службу врага, это была та самая "последняя полицейская засада", по выражению Хантера Томпсона – на Западе язык стал "вирусом слова", "мертвым сердцем машины контроля". Всеобъемлющий эксперимент Берроуза с различными техниками письма был предназначен для освобождения Западного сознания от своей собственной формы самовыражения, от языка, который мы думаем, что используем, но на самом деле он использует нас. "Писатели – очень могущественные маги, говорил Берроуз. – Они могут писать и "не писать" ("очередь Мастера Пустой Страницы, доступной лишь посвященным") сценарий фильма реальности". "Мы создаем правду, – записал он в своем дневнике незадолго до своей смерти. Никто, кроме нас, ее не создает. Нет никакой правды, кроме той, которую мы бы не создали... Пробей дыру во лжи... "ради магических окон, открывающихся на пену опасных морей в сказочных землях покинутых". (Китс).

Обычно западные критики стараются обходить стороной "Призрачный Шанс", не признавая того знакового послесловия к гробовому молчанию на символический вопрос "Кто Здесь?", который я бы перефразировал, как "Кто со мной?". Одной из задач всех произведений Берроуза, его Работы по прокладыванию пути, жизненной магистрали, обусловленной биологической необходимостью уйти "прочь от Времени и в Космос", была в магическом преобразовании читателей, сотворения новой свободной, пусть далеко и не человеческой формы, в мире тотального конформизма.

Фактически, как маг, Берроуз призывал любые силы, способные проложить ему путь по направлению к "единственной цели, за которую стоит бороться": к бессмертию. ""Каждый раз, когда вы натягиваете лук, я буду при этом", говорил своим ученикам дзенский мастер стрельбы из лука. И он имел в виду "при этом" вполне буквально. Он жил в своих учениках и поэтому достиг пределов бессмертия. И бессмертие писателя должно восприниматься буквально. Каждый раз, когда кто-нибудь читает его слова, он присутствует при этом. Он живет в своих читателях". ("Пространство Мертвых Дорог").

Алекс Керви, март 2000 г.

Издание "Призрачного Шанса" в России безусловно не могло осуществиться без столь необходимой поддержки Джеймса Грауерхольца, друга и секретаря Уильяма Берроуза на протяжении последних двадцати трех лет его жизни, а теперь его наследника. Я хотел бы выразить мою глубокую признательность Джеймсу за его помощь, дружеские советы, и за всю ту колоссальную работу, сделанную и делаемую им для распространения влияния Слова El Hombre Invisible на пути через Туат, "out of Time and into Space".

Уильям Берроуз

ПРИЗРАЧНЫЙ ШАНС

I

Капитан Миссьон вскинул на плечо дробовик, заткнул за пояс саблю в ножнах. Подхватив свои вещи, он пошел по поселку, останавливаясь поговорить с жителями.

Они нашли отличную красную глину для кирпичей и теперь возводили двухэтажные дома с балконами на массивных деревянных колоннах. Здания стояли в ряд, столовые и кухни на первом этаже, спальни и гардеробные наверху. Балконы были соединены, поселенцы спали там в гамаках и койках. Постройки вытянулись на берегу моря, ступени вели к бухте, где стояли на привязи лодки.

Слово, которым на местном языке называли лемуров, имело и другое значение: "призрак". Убивать призраков было табу, и Миссьон ввел Правило, запрещающее убивать их под угрозой изгнания из поселка. Если какое-то преступление и заслуживало смертной казни, тоже запрещенной Правилами, так именно это.

Он искал разновидности лемуров, которые местный информатор описал как очень большие – с теленка или маленькую корову.

– Где большие призраки?

Абориген указал куда-то вглубь острова:

– Остерегайся злой Ящерицы-Меняющей-Цвет. Околдует тебя, и ты тоже сменишь цвет. Тоже почернеешь от злости, позеленеешь от страха, покраснеешь от похоти...

– И что ж в этом плохого?

– Через год ты умрешь. Цвета сожрут твою кожу и плоть.

– Ты говорил о большом призраке. Больше козла... Где их можно найти?

– Когда услышишь Чебахаку, Человека-В-Деревьях, значит там Большого нет. Она не бывает там, где шум.

– Она?

– Она. Он. Для Большого Призрака это одно и то же.

– Так. Значит, он там, где нет Человека-В-Деревьях?

– Нет. Он там, когда Человек-В-Деревьях молчит.

Такое бывало на рассвете и закате.

Миссьон шел вглубь острова по крутой тропинке, поднимавшейся на пятьсот футов над уровнем моря. Он остановился, опершись на посох, оглянулся. От восхождения его дыхание не сбилось, лицо не вспотело. Он видел поселок, свежеиспеченные красные кирпичи и соломенные крыши, уже лишенные признаков времени, словно домики сказочной страны. Он мог разглядеть тени под причалом, снующих рыбок, чистую голубую воду залива, скалы и листву; всё плыло в прозрачной, не обрамленной картине.

Тишина обрушилась, как покров, рассыпающийся в пыль, в ту самую секунду, когда он пошевелился. Тотчас кошачья лапа ветра протянулась через залив и вверх, вздымая папоротники и листья, плеснула ему в лицо дыхание Паники. Лапки маленького призрака покрыли мурашками его хребет, подняли волоски на затылке, там, где центр смерти вспыхивает поспешно, когда человек отправляется в мир иной.

Капитан Миссьон не боялся Паники – внезапного, невыносимого ощущения, что всё вокруг живо. Он сам был посланцем Паники, знания, которого человек боится больше всего: правды о его происхождении. Она так близко. Просто смахни слова и смотри.

Он пробирался сквозь гигантские папоротники и вьющиеся растения в зеленой тени, не пользуясь саблей, остановился на краю поляны. Плененное мгновение, и вот куст, камень, бревно дрогнули, появилась стая кольцехвостых кошачьих лемуров; они горделиво прохаживались взад-вперед, красуясь друг перед другом, завитки хвостов над головой. Потом фьють – исчезли, забирая с собой пространство, которое только что заполняли. Издалека донеслись крики лемура-сифаки, которого местные называли Чебахакой, Человеком-В-Деревьях.

Ловко поймав кузнечика, Миссьон присел у мшистого бревна. Крошечная головка с круглыми глазами и длинными дрожащими ушками уставилась на него беспокойно. Он отпустил кузнечика, и маленький мышиный лемур тут же набросился на насекомое, восторженно пища и чирикая, сжимая его лапками, поклевывая крошечными острыми зубками.

Миссьон пошел на звук, становившийся всё громче. Теперь Чебахаки видели его и издавали согласные вопли, разрывающие барабанные перепонки. Крик прекратился с такой внезапной силой, что Миссьона отбросило на землю. Несколько минут он лежал в полуобмороке, наблюдая, как серые тени, качаясь, исчезают в листве.

Медленно он поднялся, оперся на посох. Перед ним высилась древняя каменная постройка, оплетенная лианами, зеленая ото мха. Он прошел под аркой, каменные плиты под ногами. Огромная змея, переливаясь яркой зеленью, сползла по ступеням, ведущим в подземелье. Он осторожно начал спускаться. В дальнем конце залы открывалась арка, впускавшая дневной свет, и Миссьон смог разглядеть каменные стены и потолок.

В углу второй комнаты стояло животное, похожее на маленькую гориллу или шимпанзе. Это удивило его, ведь ему говорили, что на острове нет настоящих обезьян. Существо стояло совершенно неподвижно: черное, оно, казалось, было соткано из самой тьмы. Тут он заметил, что справа у стены лежит еще одно существо, светло-розовое, похожее на свинью.

Затем прямо перед собой он увидел другого зверька; сперва ему показалось, что это маленький олень. Зверек подошел к его протянутой руке, и Миссьон заметил, что рогов у него нет. Вытянутая мордочка, острые зубы, наточенные, словно маленькие сабли. Длинные тонкие лапы с пальцами, похожими на канаты. Большие, выгнутые вперед уши, глаза цвета прозрачного янтаря, в которых сверкающим драгоценным камнем плавал зрачок, меняя цвет: обсидиан, изумруд, рубин, опал, аметист, брильянт.

Медленно зверек поднял лапу и коснулся его лица, пробуждая воспоминания о древнем предательстве. Слезы потекли по щекам капитана, он погладил оленя по голове. Миссьон знал, что должен вернуться в поселок до наступления темноты. Для человека всегда существует то, что он должен сделать вовремя. Для призрака оленя времени не существовало.

Быстрее и быстрее вниз, разрывая одежду о камни и шипы, к закату он уже был в поселке. Он чувствовал, что опоздал, произошло что-то ужасное. Вокруг не было ни души. И тут он заметил Бредли Мартина, стоявшего над умиравшим лемуром.

Миссьон увидел, что пуля прошла навылет. Он почувствовал, как гнев вскипает жаркой красной волной, но ответной ярости в Мартине не было.

– За что? – выдохнул Миссьон.

– Спер у меня манго, – с издевкой буркнул Мартин.

Рука Миссьона потянулась к пистолету.

Мартин рассмеялся.

– Решили нарушить собственное Правило, капитан?

– Нет. Но хочу напомнить вам Правило Двадцать Три. Если две стороны пришли к разногласию, которое не может быть решено, тогда действует закон дуэли.

– Ладно, но у меня остается право отказаться от вашего вызова, что я и сделаю.

Мартин был не лучшим фехтовальщиком и скверным стрелком.

– Тогда вы должны покинуть Либертацию этой же ночью, до захода солнца. У вас остается не больше часа.

Ни слова не говоря, Мартин обернулся и двинулся к своему жилищу. Миссьон накрыл мертвого лемура брезентом, намереваясь отнести тело в джунгли и похоронить завтра утром.

В конторе Миссьона неожиданно охватила парализующая усталость. Он знал, что надо было догнать Мартина и разобраться с ним, но, как сказал Мартин, его собственные Правила... Он лег и сразу же провалился в глубокий сон. Ему снилось, что по всему поселку валяются мертвые лемуры, и на рассвете проснулся в слезах.

Миссьон вышел забрать мертвого лемура, но и зверек, и брезент исчезли. С ослепительной ясностью он понял, зачем Мартин застрелил лемура и что собирается делать: пойдет к аборигенам и скажет, что поселяне убивали лемуров, и что, когда он возразил, на него напали и ему чудом удалось спастись. Для аборигенов лемуры священны, и история могла закончиться кровавой расправой.

Миссьон горько укорял себя за то, что позволил Мартину уйти. Теперь нет смысла его искать. Все уже испорчено, и аборигены никогда не поверят объяснениям Миссьона1.

Биг Бен пробил час. В приглушенной, призрачной комнате собрались хранители будущего. Хранитель Книг Совета – Мектуб: да будет так. Они не хотят никаких перемен.

– Сначала триста человек, потом три тысячи, тридцать тысяч. Это может расползтись повсюду. Надо немедленно положить этому конец.

– Наш человек Мартин под угрозой. Вполне надежный.

Женщина чуть подалась вперед. Захватывающее сочетание непреходящих красоты и зла на лице; зло, останавливающее дыхание, как смертоносный газ. Председатель прикрыл лицо носовым платком.

Она говорила холодным, колким голосом, каждое слово – осколок обсидиана:

– Есть и более важная угроза. Я имею в виду нездоровое увлечение капитана Миссьона лемурами.

Это слово выскользнуло из ее рта, искаженного ненавистью.

Никаких отголосков инцидента с Мартином. Но Миссьон не ослабил мер предосторожности. Он чувствовал, что Мартин дожидается своего часа с холодным терпением рептилии – превосходный агент.

Он с самого начала недооценил Мартина, не обращал на него внимания. Мартин умел казаться непримечательным2. Даже его должность была неопределенной – что-то между старшиной и членом команды. Но, поскольку других претендентов на пост старшины не существовало, он как бы занял вакантное место. И не слишком высовывался. Когда его просили что-то сделать, он быстро и добросовестно выполнял задание. Но сам ничего не предлагал.

Поскольку Миссьону было не очень приятно общаться с Мартином, он давал ему все меньше и меньше работы. Миссьон был недоволен тем, что Мартин решил присоединиться к поселенцам, но возразить было нечего – Мартин делал свое дело и никого не доставал. В свободное время он просто сидел с пустым, как тарелка, взглядом. Крупный неряшливый человек с круглым бледным лицом и соломенными волосами. Глаза хмурые и холодные, как свинец.

Миссьон впервые по-настоящему разглядел Мартина, когда они столкнулись над умирающим лемуром. И то, что он увидел, разожгло в нем смертельную, неугасимую ненависть.

Он увидел в Мартине платного пособника всего того, что было ему отвратительно. Никакие уступки, никакой компромисс невозможен. Это война на уничтожение.

Миссьон курил опиум и гашиш и принимал наркотик, который индейцы в Южной Америке называют яхе. На этом огромном острове, полагал он, должен быть какой-то особый наркотик, раз здесь столько животных и растений, которых больше нигде не отыщешь. Наконец он узнал, что такой наркотик действительно существует: экстракт из паразитических грибов, росших только на особых колючих растениях в засушливых южных областях.

Наркотик назывался индри, что на местном диалекте означало "смотри туда". За пять золотых флоринов он купил у дружелюбного аборигена немного желто-зеленых кристаллов. Человек по имени Бабучи показал ему, сколько надо принимать, предупредив, что перебарщивать не следует.

– Многие принимали индри и ничего особенного не видели. Затем принимали еще и видели слишком много.

– Это дневной наркотик или ночной?

– Лучше всего на рассвете или в сумерках.

Миссьон прикинул: до заката оставался час – чтобы добраться до убежища в джунглях времени хватит.

– Когда он начинает действовать?

– Очень быстро.

Миссьон поспешно отправился в путь. Через полчаса он проглотил небольшую порцию кристаллов, запив их водой из кожаной фляги. Несколько минут спустя он почувствовал сбой зрения, словно глаза задвигались на разных стержнях, и впервые увидел Ящерицу-Меняющую-Цвет. Она была довольно большая, фута два в длину, и ее было непросто разглядеть, не только потому, что она принимала цвет окружающего, но и оттого, что она сидела совершенно неподвижно. Он подошел к ящерице поближе, она уставилась на него одним глазом, почернев от гнева. Очевидно, Ящерица-Меняющая-Цвет не любила, когда ее замечали. Ее цвета угасали – до нейтрального оранжево-желтого в коричневую крапинку. И вот уже на ветке сидит обыкновенная ящерица-гурка, словно вырезанная из коры. И подмигивает Миссьону золотым глазом.

Несмотря на необходимость быть бдительным, Миссьон проводил все больше времени в джунглях с лемурами. Древняя каменная постройка, которую он нашел, стала его жилищем. Строение было оплетено корнями огромного луковичного дерева, словно покоилось в гигантской руке. Открытую арку во второй комнате украшала гирлянда корней. Пол был вымощен плитами. Миссьон закрыл вход москитной сеткой и устроил на полу постель. Подметая пол, он с удивлением отметил, что насекомых очень мало, и они явно не ядовитые. Каменные ступени были вытерты, словно по ним ступало множество ног, возможно и не человеческих.

После первой встречи с крупными лемурами, он определил, где они обитают. Эти лемуры были слишком большие и тяжелые, в лесу они чувствовали себя неуютно и жили, в основном, там, где росли трава и кустарник, а лес становился реже, в миле от его лагеря. Идеальное пастбище, подумал Миссьон с беспокойством. Существа были доверчивыми, нежными, не боялись человека.

Миссьон торопился. Он хотел добраться до древней каменной постройки до наступления темноты, надеясь, что там будет его особый лемур. Он часто спал рядом с этим лемуром на подстилке и назвал существо Призраком.

Миссьон вошел, и Призрак приветствовал его радостным криком. Миссьон снял ботинки и развесил верхнюю одежду на деревянные крючки, вбитые в трещины в каменной стене. Единственным предметом мебели был прикрепленный к стене двуногий стол из грубо отесанных досок, с чернильницей, перьями и пергаментом. В углу расположились маленький бочонок с водой, кухонная утварь, топор, пила, молотки, мушкет. Порох и пули хранились в сундучке.

Миссьон сидел за деревянным столом рядом со своим фантомом, Призраком, обдумывая загадку каменной постройки. Кто мог ее возвести?

Кто?

Он изложил вопрос иероглифами... птичье перо... Он предпочитал перьевую ручку. Вода... чистая вода под пристанью. Книга... старая книга с картинками и золотым обрезом. "Призрачные лемуры Мадагаскара". Птичье перо... Чайка, ныряющая за мусором... кильватеры бесчисленных кораблей. Перо Великой Птицы, что жила здесь когда-то, и Священное Озеро в двух днях пешком к востоку, где Священному Крокодилу каждый год приносят в жертву тёлку. Миссьон размышлял, есть ли еще похожие каменные строения на острове...

Где?

Буханка хлеба... вода... кувшин... гусь, привязанный к шесту. Смотреть из одного конца острова в другой глазами Ящерицы-Меняющей-Цвет. Миссьон не знал, почему он испуган вопросами, кружащимися у него в голове, но это был приятный испуг.

Где?

Тростник... буханка хлеба... Птица кружит в небе. Женщина ощипывает птицу, достает буханку из печи. Разрыв между диким, безвременным, свободным и прирученным, привязанным ко времени, привязанным, точно гусь, вечно негодующий на свою привязь.

Строение, о котором Миссьон думал постоянно, могли воздвигнуть только в эпоху, когда Разрыв расширился до Бездны.

Понятие вопроса – это тростник и вода. Знак вопроса гаснет в тростнике и воде. Вопроса не существует.

Странные существа сложили эти камни вместе. Миссьон не мог их ясно разглядеть, только руки, словно серые веревки. Он ощущал необъятную сложность непривычной работы. Камни слишком тяжелы для рук и тел этих существ. Но по какой-то причине они должны завершить строительство.

Зачем?

Нет причины.

Призрак шевелился рядом с Миссьоном, распространяя сладкий запах тамаринда. Несмотря на предупреждение Бабучи, капитан Миссьон знал, что должен научиться большему.

Он зажег свечу, высыпал изрядную дозу кристаллов индри в ладонь, проглотил, выпил кружку воды. Почти мгновенно он вспомнил призрачную гориллу, странное похожее на свинью существо и лемура-оленя.

Миссьон прилег рядом с Призраком. Он не был уверен, что хочет увидеть то, что покажет ему индри, понимая, что зрелище будет невыносимо печальным. Он смотрел сквозь нависшие корни, пока ночь впитывала остатки света, как огромная черная губка.

Так он лежал в полумраке, обняв лемура. Зверек подвинулся ближе, протянул лапу к его лицу. Маленькие мышиные лемуры выскользнули из-под корней, из ниш и дупел древнего дерева и, попискивая, прыгали по комнате, гоняясь за насекомыми. Хвосты метались над головами, большие пылающие уши, тонкие, как бумага, откликались на каждый звук, а широкие прозрачные глаза высматривали добычу на стенах и полу. Они делали так миллионы лет. Мечущийся хвост, дрожащие уши отмечали поступь столетий.

Пока свет впитывался в губку ночи, Миссьон мог смотреть во всех направлениях на многие мили: тропические леса на побережье, горы и кустарники в глубине острова, засушливые южные районы, где лемуры прыгали среди высоких колючих кактусов-дидиерий. Они прыгали, скакали и странствовали по земле задолго до того, как на острове появился первый человек, до того, как первый человек появился на земле, до начала времени.

Старая иллюстрированная книга с золотым обрезом, папиросная бумага поверх каждого рисунка... "Призрачные лемуры Мадагаскара", золотое тиснение. Гигантские папоротники и пальмы, луковичные тамаринды, лозы и кустарники. В углу картинки большая птица, десять футов высотой, пухлая, неуклюжая, беспомощная, явно не способная летать. Эта птица говорит, что здесь остановилось время. В таком лесу не могло быть хищников, не могло быть больших кошек. В центре рисунка кольцехвостый лемур на ветке, смотрит прямо на зрителя. Теперь появляются еще лемуры, словно в головоломке...

Народ Лемуров старше, чем Homo Sap, намного старше. Их возраст насчитывает сто шестьдесят миллионов лет, время, когда Мадагаскар отделился от африканского континента. Их способ думать и чувствовать принципиально отличается от нашего, он не ориентирован во времени, они не имеют представления о последовательности и случайности, эти категории для них противоречивы и непонятны.

Некоторые полагают, что виды, не оставившие окаменелых следов, исчезли навсегда. На самом деле Большая Картина, история жизни на земле, доступна для прочтения любому. Горные массивы и джунгли ускользают вспять, то неспешно, то ускоряя бег, огромные потоки земли движутся или застывают в широких дельтах, водовороты земли, словно пилы, отделяют острова друг от друга, великий раскол, земные массивы трутся друг о друга, затем разделяются, разлетаются в стороны, все поспешней... утихая у огромного красного острова, с пустынями и тропическими лесами, поросшими кустарником горами, с озерами, уникальными животными и растениями; острова, где нет хищников и ядовитых змей, – обширное святилище лемуров и нежных духов, блеск в драгоценном зрачке древесной лягушки.

Некогда часть Африки, Мадагаскар был однородным массивом, выдающимся, словно разросшаяся опухоль, отмеченная трещиной будущих контуров, длинной трещиной, словно шрам, складка на человеческом теле. Трещина была то несколько миль длиной, порой сужалась до сотен футов. Это был район бурных перемен и контрастов, охваченный дикими электрическими бурями, местами невероятно плодородный, местами бесплодный вовсе.

Люди Разрыва, созданные хаосом и ускоренным временем, промелькнули через сто шестьдесят миллионов лет, ведущих к Разделу. На какой ты стороне? Теперь уже поздно выбирать. Ты отделен пылающей завесой. Огромным праздничным кораблем великий красный остров, осыпанный огнями фейерверка, величественно отплыл в море, оставляя в теле земли глубокую рану, кровоточащую лаву и гейзеры ядовитых испарений. Он стоял, пришвартованный, в очарованной тишине сто шестьдесят миллионов лет.

Время – беда человечества, не изобретение человека, но его тюрьма. Каков же смысл ста шестидесяти миллионов лет, лишенных времени? И что означает время для ищущих пропитание лемуров? Нет хищников, нечего бояться. У них есть большие пальцы, но они не делают орудий труда, им они ни к чему. Им безразлично зло, что, струясь, наполняет Homo Sap, хватающегося за оружие – теперь-то у него есть преимущество. Жуткое злорадство от знания ты все-таки заполучил то, что хотел!

Красота всегда обречена. "Зло и вооруженные люди все ближе". Homo Sap с его оружием, его временем, его ненасытной жадностью и невежеством столь отвратителен, что не может разглядеть собственное лицо.

Человек рожден во времени. Он живет и умирает во времени. Куда бы он ни пошел, он берет с собой и насаждает время.

Капитан Миссьон выплывал быстрее и быстрее, пойманный бурным отливом времени. "Вверх и вниз, и вверх, и вверх", – повторял внутренний голос.3