Текст книги "Холодный день"

Автор книги: Уильям Сароян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Уильям Сароян
Холодный день

Дорогой М.!

Хочу сообщить тебе, что сегодня в Сан-Франциско очень холодно. В моей комнате такой колотун, что, как только я берусь за короткий рассказ, меня сковывает холод, и мне приходится вставать и делать упражнения, чтобы согреться. Значит, нужно принимать какие-то меры, чтобы сочинители коротких рассказов могли работать в тепле. Бывает, в стужу мне удается писать весьма недурные вещи, а в другое время – не удается. То же бывает, когда погода великолепна. Мне очень досадно, когда день проходит, а рассказ так и не написан. Вот поэтому я и пишу тебе – знай, как я зол на погоду. Не думай, что я сижу в уютной теплой комнате в пресловутой солнечной Калифорнии и выдумываю всякую всячину про холода. Я сижу в страшно холодной комнате, и солнца не видать. Единственное, о чем я способен говорить, – это о холоде, потому сегодня у нас, кроме холодов, ничего не происходит. Я так замерз, что зуб на зуб не попадает. Интересно знать, заботилась ли когда-нибудь демократическая партия о замерзающих авторах коротких рассказов? А то у всех остальных отопление есть. Приходится надеяться на солнце, а зимой на него не понадеешься. Вот в какой переплет я попал: хочется сочинять, да не можется, а все из-за холодов.

Прошлой зимой солнце однажды заглянуло в мою комнату, и его лучи упали на мой стол, согрев его, комнату да и меня. Я на скорую руку сделал несколько упражнений и сел за рассказ. Но день-то был зимний, и не успел я написать первый абзац, как солнце спряталось за облака, а я остался сидеть и сочинять в холоде. Рассказ получался отменным, и, даже зная, что его никогда не напечатают, я все равно не мог от него оторваться. В результате, пока его дописывал, я окоченел. Лицо посинело, и я с трудом шевелил одеревеневшими руками и ногами. В моей комнате дым стоял коромыслом от сигарет «Честерфилд», но и он застыл. Дым клубился по комнате, и все равно было жутко холодно. Как-то во время работы мне пришло в голову раздобыть таз и развести в нем огонь. Я надумал развести костерок из полдюжины своих книг, чтобы согреться и закончить рассказ. Я нашел старый таз и притащил домой, но когда я огляделся по сторонам в поисках книг на растопку, то ни одной не нашлось. Все книги у меня ветхие и дешевые, их около пятисот, и за большинство я заплатил по пять центов. Но когда я стал искать, какую бы сжечь, ни одной такой не нашлось. Вот, скажем, объемистая тяжеленная книга по анатомии на немецком, из которой получился бы отличный костер, но когда я раскрыл ее и прочел всего одну строку на этом прекрасном языке: sie bestehen aus zwei Hűftgelenkbeugemuskeln des Oberschenkels, von denen der eine breitere и так далее, – рука не поднялась. Это было выше моих сил! Я не понимал языка, ни единого слова во всей книге, но она была слишком красноречива, чтобы ее сжигать. Года два-три назад она обошлась мне в пять центов, весила фунтов шесть и даже в качестве дров представляла выгодную сделку, и я мог бы вырывать страницы, чтобы развести огонь.

Но я не смог! В ней было больше тысячи страниц, и я собирался сжигать по одной и смотреть, как они горят, но когда я представил себе, как печатное слово будет поглощать огонь, а весь этот чеканный язык исчезнет из моей библиотеки, то я просто не посмел. Эта книга хранится у меня до сих пор. Когда я устаю от чтения великих писателей, я беру ее и читаю на языке, которого не понимаю: während der Kindheit ist sie von birnfőrmiger Gestalt und liegt vorzugsweise in der Bauchhőhle. Сама мысль о сожжении тысячи страниц на таком языке святотатственна. И конечно, я еще ничего не сказал о ее великолепных иллюстрациях.

Затем я стал озираться по сторонам в поисках дешевой беллетристики.

Сам знаешь, в мире полно такого добра: девять книг из десяти – дешевое, никчемное, мертвое чтиво. Я подумал – наберется же в моей библиотеке хотя бы с полдюжины таких книг, и я их сожгу, чтобы согреться и написать рассказ. И я отобрал шесть книг, и все вместе взятые они тянули на столько же, сколько одна немецкая книга по анатомии. Первая называлась «Том Браун в Оксфорде» – продолжение книги «Школьные годы в Регби». Сдвоенный том. В первой книге было 378 страниц, во второй – 430, и из них получился бы костерок, который горел бы довольно долго. Но я так и не успел ее прочитать, а мне представлялось непозволительным сжигать книгу, которую я даже не прочел. Она смахивала на дешевую прозу, которую стоило сжечь, но я не смог. Я прочитал в ней: «Колокольня раскачивалась и ходила ходуном от перезвона колоколов – то веселого, то язвительного, то печального, что вырывался из узких окон в объятия нежного юго-западного ветра, который резвился в старинной серой башне церкви в Инглборне». Прямо скажем, проза далеко не выдающаяся, но и не очень плохая. И я поставил книгу на полку.

Следующая книга называлась «Иньес. Повесть об Аламо», посвященная техасским патриотам, написанная тем же автором, что «Беула» и «Святой Эльм». Единственное, что я знал об авторе или ее книгах: однажды одна девочка получила суровый выговор за то, что принесла в класс книгу под названием «Святой Эльм». Было сказано, что подобные книги подрывают нравственность юных дев. Ну, я и открыл ее: «Я умираю. И, чувствуя приближение смерти, все эти несколько часов, что мне осталось прожить, я буду говорить свободно и искренне, без колебаний. Кто-то скажет, что я изменяю стыдливости своего пола, но при таких обстоятельствах для меня это несущественно. Я давно люблю тебя, и для меня сознание, что любовь взаимна, является источником глубокой и невыразимой радости». И так далее.

Эта писанина была настолько никудышна, что представляла собой ценность. Я решил прочитать всю книгу, как только представится случай: молодому писателю есть чему поучиться у наших самых посредственных сочинителей. Очень вредно жечь плохие книги, почти так же вредно, как жечь хорошие.

Следу

...

конец ознакомительного фрагмента