Текст книги "Боевой гимн"

Автор книги: Уильям P. Форстен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Прекрасно. Похоже, мы договорились.

– Да, сэр. Приношу свои извинения, сэр.

Эндрю удовлетворенно кивнул. С этим Готорном надо было держать ухо востро. Не стоило упускать из виду определенные обстоятельства. Хотя Калин никогда бы не стал вмешиваться в служебные отношения Эндрю и Винсента, Кин видел, что мальчик – в конце концов, ему и впрямь было всего двадцать семь – подсознательно считал, что положение зятя президента дает ему некоторые преимущества.

А кроме того, Винсент был его лучшим офицером. Его оборона центра на второй и третий день битвы при Испании уже успела обрасти легендами. После войны очень популярной стала картина, на которой было изображено, как Винсент непоколебимо стоит на крыше вагона, а вокруг него бушуют меркские полчища. Наряду с «Последним боем» Шовалтера это изображение висело почти в каждом баре Республики.

Эндрю надеялся, что настанет день, когда Винсент станет командующим армиями. Не сказать, чтобы у Эндрю совсем не было сомнений на этот счет, но необходимость в новом полководце могла возникнуть очень и очень скоро. Хотя Пэт, несомненно, подходил для этой должности, у него не было того ореола славы, каким обладал Винсент. Римляне просто боготворили бывшего квакера после его героической защиты консульского дворца во время Карфагенской войны. Пэту больше подошла бы роль командующего армией Руси, в которой он мог бы негласно направлять и сдерживать Винсента. То есть Пэт был бы при Винсенте те же, кем был Ганс при Эндрю.

Ганс. Мысль о нем вновь отозвалась болью в мозгу Эндрю. «Хотел бы я, чтобы ты был здесь, старый друг», – с грустью подумал полковник и опять бросил взгляд на Винсента. Да, за этим парнем надо приглядывать, а то его бурный характер может побудить его к опрометчивым действиям.

– Прекрасно. Значит, мы договорились, – повторил Эндрю, смягчив тон.

– Да, сэр, конечно. Прошу прощения, сэр.

В голосе Винсента звучало смущение. Это хорошо, пусть мальчик до конца осознает свою ошибку.

Эндрю оглянулся на Буллфинча, который тактично делал вид, что не слышал, как только что пропесочили его друга.

– Мистер Буллфинч, не пора ли нам начать нашу инспекцию?

– Есть, сэр! – выпучив глаза, рявкнул Буллфинч.

– Ох уж эти морячки, – усмехнулся Пэт. – Любят они повыделываться.

– Когда прибывает посол из Ниппона? – спросил Эндрю.

– Через пару часов, – ответил Винсент, бросив взгляд на карманные часы. – В последней телеграмме сообщается, что он пересек реку вскоре после рассвета. У нас еще уйма времени.

Хотя Эндрю всегда имел при себе часы, подаренные ему солдатами 35-го после ранения под Геттисбергом, он их больше не заводил. День на этой планете был на пятьдесят минут короче, чем на Земле, поэтому приходилось постоянно переводить стрелки, что вызывало большую путаницу. Команда ученых под руководством Чака Фергюсона, научного гения, который, пожалуй, сделал больше для их спасения, чем кто бы то ни было, разработала новый двадцатичетырехчасовой стандарт времени. Это решение было принято после долгих споров, в ходе которых предлагалось, например, перейти на десятичасовой день или считать в часе сто минут вместо шестидесяти. Особенно трудно было установить точную протяженность секунды. В итоге, хотя многие сочли это нелогичным, Республика перешла на двадцатичетырехчасовой день, в котором секунды были чуть-чуть короче, чем на Земле, чтобы компенсировать разницу. Один из часовщиков, бывший майор русской артиллерии, предложил Эндрю перенастроить его часы, но Кин все время это откладывал. Да и вообще, одно из преимуществ высокого поста заключалось в том, что он всегда мог спросить время у офицеров своего штаба.

– Отлично. Давайте тогда начнем с осмотра нового судна Буллфинча.

Эндрю, Пэт и Эмил направились за Винсентом и Буллфинчем, указывавшими путь. Доктор и артиллерист поглядывали на Винсента, причем Пэт явно собирался отпустить в адрес молодого человека какое-то язвительное замечание. Эндрю предостерегающе покачал головой.

– Эх, молодо-зелено, – все же не удержался Пэт.

Винсент гневно вскинулся, но здоровяк ирландец улыбнулся, дружески хлопнул его по плечу и, подтолкнув вперед, отвел в сторону от Эндрю.

– Они составят отличную команду, – негромко прокомментировал Эмил. – Напоминают мне тебя с Гансом.

Эндрю пораженно уставился на доктора, который словно прочитал его мысли. Рука О'Дональда все еще лежала на плече Винсента, очевидно изливавшего Пэту свое негодование по поводу тупых чиновников и бюрократов.

Глядя на главную улицу городка, выросшего вокруг железнодорожной станции и порта, Эндрю не мог сдержать своего восхищения. Рабочие разгружали состав со шпалами, прибывший по узкоколейке, которая вела в лес в пятидесяти милях отсюда. Там находилась лесопилка, оснащенная паровым двигателем. Большинство рабочих были с Руси и из Рима, но среди них попадались также карфагенские беженцы и асгардцы. Эндрю вслушивался в язык, на котором они говорили. Это была причудливая смесь из средневекового русского и классической латыни с вкраплением английских слов, как правило, обозначающих военные и технические термины. Гейтс, издатель популярнейшей газеты Республики «Гейтс иллюстрейтед уикли», даже напечатал пару статей о том, что в результате быстрого повышения уровня грамотности населения, скорости перемещения и сотрудничества обособленных ранее народов в военной и политической сферах может возникнуть новый язык.

Завидев Эндрю, рабочие приостановили разгрузку, некоторые из них стали по стойке «смирно» и отсалютовали ему.

Эндрю улыбнулся и ответил им воинским приветствием.

– Да здравствует Седьмой Муромский! – завопил один из рабочих.

– Двадцать третий Римский! – мгновенно выкрикнул другой и тут же закатал рукав, демонстрируя всем изогнутый белый шрам на своей руке. Эндрю помахал им в ответ.

– «Рукав засучит и покажет шрамы: я получил их в Криспианов день» [1]1
  Шекспир. Генрих V. Акт IV, сцена 3. Пер. Е. Бируковой.


[Закрыть]– процитировал Эмил.

По спине Эндрю пробежал холодок. Он сразу вспомнил, как юный Григорий декламировал «Генриха Пятого» во вторую ночь битвы при Испании, когда все они уже потеряли надежду на победу.

«Еще одна утрата», – с грустью подумал Эндрю. Григорий исчез в первую послевоенную весну, патрулируя западное побережье Великого моря. Это был чувствительный удар. Он подавал большие надежды и выказал немалый командирский талант, возглавив остатки 3-го корпуса. Что интересно, его знаменитое выступление принесло ему не меньшую славу. После того боя Григорий еще неоднократно выступал на сцене с «Генрихом Пятым», срывая аплодисменты восторженной публики.

Эндрю смотрел на своих ветеранов, которые стояли у кучи шпал и оживленно о чем-то спорили. Солдат из 7-го Муромского задрал на животе рубаху. Асгардцы глядели на них с нескрываемой завистью.

– Вот единственное хорошее следствие войны, – заметил Эмил. – Она объединила людей, как ничто другое. Это и еще тот факт, что мы выиграли, конечно.

– Будем надеяться, что они надолго запомнят это.

Поезд, стоявший в дальнем конце станции, издал пронзительный свист, оповещая о том, что отходит от перрона. Машинист виртуозно сыграл на паровозном свистке мелодию разухабистой русской кабацкой песни. Паровоз тронулся с места, таща за собой вереницу пустых платформ, которые раньше, скорее всего, были нагружены рельсами. Постепенно набирая ход, поезд направился в обратный путь. Табличка на локомотиве сверкала начищенной до блеска медью; на ней красными буквами было написано «Город Рим». Машинист, выглядевший настоящим аристократом, высунулся из кабины и помахал Эндрю. На паровозе был установлен двигатель нового поколения, мощностью полторы тысячи лошадиных сил, что было в два раза больше, чем у тех паровиков, которые они использовали во время последней войны.

Состав из пятнадцати грузовых платформ прогрохотал мимо Эндрю и его спутников и помчался на запад.

– Знаешь, я ведь почти согласен с нашими депутатами, – вдруг произнес Эмил. – День за днем поезда уходят черт-те куда, вывозя богатства Руси. В эту линию вбухали уже двести пятьдесят тысяч тонн железа, которое можно было использовать на другие цели.

Эндрю не ответил ему, провожая взглядом поезд, преодолевавший невысокий подъем. Здесь проходила граница. Он подумал, что это место напоминает пограничное поселение на Земле. Городок будто перенесли сюда с Дикого Запада. Стоял запах немытого тела, свежесрубленного леса, лошадей, дегтя и дешевой водки. В этой части степи даже были свои степные быки, которые превосходили размерами американских бизонов. Собственно, они больше походили на покрытых мехом слонов, так как вместо носа у них росли длинные хоботы. Эндрю не знал, были ли эти животные с Валдении, или их занесло сюда тысячи лет назад с какой-нибудь другой планеты, может быть, даже с Земли.

Эти вопросы очень занимали его, хотя он поостерегся бы вслух говорить об этом в родном Боуден-колледже, так как его выводы находились в противоречии с религиозными представлениями о возрасте Земли. Он никогда не читал о существовании таких тварей. Эндрю подумал, что, возможно, это допотопные существа, которым не нашлось места в Ноевом ковчеге.

Некоторые платформы уходящего поезда были доверху загружены выделанными шкурами этих слонобизонов. Среди русских стало модным носить зимние пальто на экзотическом меху. Многие асгардцы объединялись в артели под командованием одного из бывших снайперов Республики и, вооружившись специально изготовленными винтовками Шарпса большого калибра, охотились на этих зверей, зарабатывая приличные деньги поставками мяса для армии и шкур для русских модников. Однако железная дорога, ведущая на восток, принесла не только шкуры, асгардскую медовуху и перемены в языке. Происходило что-то еще, чему трудно было найти определение.

Эндрю вновь ощутил себя историком. Возможно, о стране следует судить именно по тому, какая атмосфера царит на ее рубежах. Он вспомнил предвоенную Америку. Непоколебимая уверенность в своих силах, в широте своих возможностей, – граница была отдушиной для тех, кто не желал подчиняться условностям размеренной жизни. Эндрю с интересом обнаружил, что многие его ветераны, солдаты бывшего 1-го корпуса, ядра всей армии, с головой окунулись в хлопоты, связанные с железной дорогой, и продвигались вместе с ней все дальше на восток. Возможно, они слишком много повидали и слишком долго жили в постоянной опасности, чтобы теперь спокойно вернуться домой. Здесь они были свободны. Пожалуй, эта железная дорога была сутью Республики, ее квинтэссенцией, а не просто средством сообщения с восточными соседями. Именно это, по-видимому, и тревожило Конгресс, который с опаской относился к кардинальным переменам.

Если Конгресс наложит запрет на постройку железной дороги вокруг всего мира, это будет шагом назад. Идя рядом с Винсентом, Эндрю подумал, что во многом именно из-за этого он и отправился в инспекционную поездку. Он хотел убежать из Суздаля и увидеть, чем они здесь занимаются, чтобы снова ощутить прилив сил и почувствовать себя самим собой. Его мозг пронзила мысль, что, если они остановятся и займутся исключительно улучшениями внутри страны, орда победит их.

Когда они подошли к верфям, Эндрю замедлил шаг перед эллингом, где строилось новое судно. Внутри здания высились штабеля выдержанного дуба, рядом лежали плиты дюймовой брони. Все это доставили сюда из Суздаля, так что корабелам оставалось просто собрать судно по чертежам.

– Вот он, наш красавец, – гордо произнес Буллфинч, показывая на воду.

На первый взгляд корабль казался сущим уродом. Эндрю вырос в Мэне, и его представления о судах сформировались именно там. Боуден-колледж находился в Брунсвике, крупном судостроительном центре, славящемся своими клиперами. По мнению Эндрю, настоящее судно должно было иметь кренящиеся назад под опасным углом мачты и гору белоснежных парусов. Глядя на счастливое лицо Буллфинча, он постарался выдавить из себя одобрительную улыбку.

Команда выстроилась вдоль правого борта, между леером и бронированным казематом. При приближении начальства засвистела боцманская дудка, и матросы замерли по стойке «смирно». Вспомнив морской обычай, Эндрю сначала отдал честь знамени, а потом дежурному офицеру.

Он сознавал, что от него ждут речи, и разразился небольшим экспромтом, напомнив всем о славной истории республиканского флота и выразив надежду, что моряки с этого корабля продолжат доблестные традиции. Команда была распущена, и Эндрю с любопытством оглядел палубу.

– У этого корабля очень необычная форма, – тараторил Буллфинч, ведя Эндрю на нос судна, откуда открывался лучший вид на палубу. – У него два гребных колеса, и вон те двадцатипятифутовые хреновины за кормой – это броня, защищающая их.

– А мне казалось, что винты лучше, чем колеса, – перебил его Эмил.

– Лучше для операций на глубокой воде, это правда, но Великое море представляет собой очень интересный водоем. У нас нет почти никаких его карт. Мы даже не знаем, есть ли где-нибудь на юге, возле Карфагена, пролив во Внутреннее море и как далеко на восток и запад можно отсюда дойти.

Эндрю почувствовал, что Буллфинч снова собирается выступить со своим любимым предложением. Они уже отослали один корабль на юг, чтобы проверить наличие пролива, и он не вернулся. Эндрю не мог позволить им рискнуть еще одним судном.

– Рассказывайте об этом корабле и не отвлекайтесь на посторонние вещи, пожалуйста, – негромко произнес он.

– Э-э, ну да, конечно, сэр. Я как раз хотел сказать, что вдоль восточного берега очень много отмелей и подходы к рекам практически недоступны. Но наше судно построено по образцу кораблей, которые иногда использовались во время Гражданской войны. Если нужно, оно пройдет и по глубокой воде, но идеальная акватория для него – прибрежные отмели и речные русла. Оно трехкилевое, сидит в воде всего на шесть футов, имеет почти плоское дно и руль, который может быть поднят, если станет совсем мелко.

Буллфинч, чувствуя себя в своей стихии, засыпал своих слушателей кучей судостроительных деталей.

– Водоизмещение около тысячи тонн… бронированный каземат… – Адмирал показал на приземистую черную надстройку, тянувшуюся почти по всей длине судна. – Обшивка – два дюйма брони и два фута дуба. Ни один из снарядов, с которыми нам до сих пор приходилось иметь дело, не пробьет эту стену.

Они спустились на батарейную палубу. Пэт восхищенно похлопал одно из орудий.

– Какие красавцы! – воскликнул он. – Завидую я вам, морякам, – у вас такие тяжеленные пушечки. Куда уж нам, полевым артиллеристам, за вами угнаться!

– По четыре орудия с каждого борта, все гладкоствольные. Но самое главное орудие у нас впереди.

Эндрю следовал за Буллфинчем, пригнув голову, чтобы не стукаться макушкой о низкий потолок каземата.

– Наш первый «пэррот», стреляющий стофунтовыми снарядами, – гордо возвестил Буллфинч, любовно поглаживая огромную пушку. – Дальность стрельбы – четыре мили.

Пэт склонился над орудием, глядя вдоль ствола в отверстие орудийного порта. Его лицо расплылось в широкой улыбке.

Наконец Буллфинчу с трудом удалось уговорить ирландца отойти от орудия, и он повел их на корму. Они вскарабкались вверх по узкому трапу и оказались в бронированной рубке. Вид наружу был только сквозь узкие щели на уровне груди Эндрю.

– Обычно капитан управляет судном с открытого мостика наверху, а здесь он будет находиться только во время боя, – пояснил Буллфинч. – Поскольку у судна слишком высокая осадка для нормальной нижней палубы, машинное отделение располагается прямо за нами и находится в основном выше ватерлинии. У нас там самая толстая броня, мы уложили дополнительный слой железа и дуба изнутри, и к тому же вокруг самой машины устроены угольные бункеры. Кубрик, дополнительные запасы угля и боеприпасов размещаются в трюме, но обычно матросы спят в гамаках прямо на батарейной палубе.

Лицо Буллфинча лучилось от гордости. Как правило, адмиралы не водят экскурсии по кораблям, но для военно-морских сил, состоявших всего из шести уцелевших броненосцев так называемого 1-го флота на Внутреннем море, спуск на воду первого настоящего боевого корабля здесь, на Великом море, был исключительно важным событием.

– В следующем месяце мы спустим со стапелей «Франклин», и у нас будет отличное судно для глубокой воды. С шестью сторожевиками тяжело патрулировать все море.

– Я знаю, Буллфинч. Не забывайте, что я на вашей стороне.

– Извините, сэр. Просто мне уж очень хочется, чтобы осуществилась наша с Джеком Петраччи мечта о постройке нового корабля, где можно было бы сажать и заправлять дирижабли. Тогда мы смогли бы намного увеличить дальность наших разведывательных рейдов и не спускать глаз с этих язычников на юге.

– Может быть, в следующем году нам выделят больше средств.

Буллфинч печально покачал головой.

– Сэр, не окажете ли вы честь мне и моей команде, выпив с нами чашечку чая?

Эндрю заметил, как Винсент нетерпеливо дернулся при упоминании этой непредвиденной задержки.

– В другой раз, – улыбнулся он. – Мне кажется, что наш генерал Готорн сначала хочет завершить официальную часть визита. Возможно, сегодня вечером мы придем сюда с ниппонским послом.

– Буду очень рад вас видеть, сэр.

Вслед за Буллфинчем они вернулись сначала на батарейную палубу и затем на воздух, где Эндрю вновь пришлось выслушать надрывный свист боцманской дудки и принять участие в морской церемонии прощания. Наконец они вновь почувствовали под ногами твердую землю.

– Небось эти свихнутые моряки дудят в свои свистульки и салютуют каждому, кого увидят, даже когда идут выливать ночной горшок, – проворчал Пэт.

Теперь роль гида взял на себя Винсент. Они покинули территорию верфей и направились обратно в город. Поднявшись на вершину пологого холма, отделявшего доки от остальной части поселения, Эндрю заметил несколько бревенчатых складов, каждый из которых был сто с лишним футов в длину и сорок футов в высоту. Ниже по склону располагались мастерские. Вдруг из дверей ближнего к ним здания вышел Чак Фергюсон.

Широко улыбаясь, Фергюсон направился им навстречу. Приблизившись к Эндрю, он вскинул руку к виску, приветствуя командира.

– Как твои легкие, Фергюсон? – спросил Эмил, ощупывая инженера придирчивым взглядом. Не дожидаясь ответа, доктор приложил ухо к груди Чака.

– Спасибо, сэр, все хорошо.

– Тихо! Делай глубокие вдохи.

Фергюсон начал глубоко дышать и закашлялся.

– Дядя Дрю!

Из мастерской пулей вылетел трехлетний бутуз, одетый в синий мундирчик Армии Союза и обшитые белым кантом голубые брючки военно-воздушных сил. Подбежав к Эндрю, он вытянулся по струнке и отдал ему честь. Сохраняя серьезное выражение лица, Кин ответил ему тем же.

– Он все еще кашляет, доктор.

Мать ребенка, Оливия, подошла к ним, держа на руках младенца. Ответив улыбкой на приветствие Эндрю, она вновь обратилась к Эмилу.

– Он просто не вылезает из этой проклятой мастерской, даже когда они изготавливают газ для дирижаблей, – поведала она доктору, бросив на мужа обеспокоенный взгляд.

Глядя на молодую пару, Эндрю почувствовал, как в его груди разливается тепло. Оливия была дочерью слуги Марка, человека, который возвысился до положения сенатора. Она была одной из самых красивых женщин, которых он когда-либо видел, пока взрывом на пороховом заводе ей не обожгло лицо, руки и ноги. Для спасения ее жизни Эмилу и Кэтлин пришлось превзойти самих себя. Жена Эндрю не отходила от постели несчастной обезображенной женщины несколько недель и была абсолютно уверена, что именно любовь Чака придала Оливии сил и не позволила ей умереть. «Я знаю, что ее внутренняя красота осталась при ней, – сказал Чак, – и всегда буду видеть ее красавицей».

Выходив Оливию, Кэтлин стала ее близкой подругой, и они с Эндрю были свидетелями на свадьбе римлянки с Чаком, а впоследствии крестными родителями обоих их детей.

Эмил закончил осмотр Фергюсона и нахмурился.

– Сынок, слушай меня внимательно. Я тебе уже говорил, что ты, скорее всего, болен чахоткой. Так вот, теперь я в этом уверен.

– Я всегда это знал, – печально кивнул Чак.

– Значит, так. Ты доживешь до ста лет, если будешь себя беречь и выполнять все мои указания. Мы потом еще поговорим об этом.

– Сэр, мне нужно вам кое-что показать, – обратился Фергюсон к Эндрю, не обращая внимания на Эмила.

– Ладно, – ответил Эндрю. – Но ты слишком ценен для нас, чтобы я мог позволить тебе торчать тут посреди степи. Завтра же вы возвращаетесь со мной в Суздаль.

Чак начал было протестовать, но, бросив взгляд на Оливию, довольно улыбнувшуюся словам Эндрю, понял, что это бесполезно.

– Сюда, сэр.

Эндрю вместе со своими спутниками последовал за Чаком вниз по склону холма. Фергюсон был инициатором создания новой авиабазы на юге, но выражение лица Эмила явно говорило о том, что молодому инженеру не придется самому участвовать в этом проекте.

Чак привел их в комнату, ярко освещенную керосиновыми лампами, свисавшими с потолка. За длинными столами трудилась группа чертежников.

– Мы разрабатываем новые образцы дирижаблей, – сообщил им Фергюсон, показывая на чертеж. – Вот у этого два двигателя, его крейсерская скорость двадцать пять миль в час, а максимальная – все сорок. Он идеален для быстрого маневрирования, это воздушное судно, которое создано для того, чтобы охотиться на другие дирижабли. И если один двигатель выйдет из строя, то второй не даст кораблю упасть. Команда будет состоять из трех человек: пилота, бортинженера, в чьем ведении будет также кормовая пушка, и стрелка в верхней башне.

– В какой стадии находится строительство? – спросил Эндрю, склонившись над чертежом.

– В завершающей, – улыбнулся Чак. – Он уже почти готов к полету. Стоит в пятом ангаре.

– Ну, пойдем полюбуемся.

– Взгляните сначала вот на это, – остановил его Чак. Инженер открыл ящик стола, вытащил рулон бумаги и приколол чертеж к доске. – Вот он, красавец!

Эндрю не сразу понял, что тот имеет в виду, пока его взгляд не упал на цифры внизу чертежа, указывающие масштаб.

– Господи Иисусе! Чак, да это чудовище имеет четыреста футов в длину!

– Точно, – ухмыльнулся Фергюсон. – У него четыре двигателя, два на носу и два на корме. Теперь, когда у нас стало много водорода, нам больше не нужен баллон с горячим воздухом. Соответственно увеличивается грузоподъемность. Этот дирижабль поднимет пилота, бортинженера и трех стрелков.

– Но зачем нам такой монстр? – недоуменно спросил Эндрю.

– У него будет большая дальность полета и грузоподъемность, сэр. Дальность полета наших старых кораблей не превышала двухсот миль. Дирижабль с двумя двигателями способен пролететь четыреста. А этот орел преодолеет все восемьсот, а то и тысячу двести, когда его новые двигатели будут отлажены. Можно долететь отсюда до Руси и перевезти тонну груза – людей или снаряжение – со скоростью сорок миль в час.

– Поезд дойдет быстрее, – презрительно фыркнул Пэт, – и он намного надежнее.

– Поезда пока не ходят ни на юг, ни на восток, – возразил Чак. – Сэр, я гарантирую, что даже на старых двигателях мы сможем слетать до страны бантагов и обратно, если сократить экипаж до пилота, бортинженера и стрелка и загрузиться под завязку топливом. Летчики сфотографируют их лагерь, и меньше чем через сорок восемь часов снимки будут у вас на столе. Мы сможем наконец узнать, отправились ли они на восток и оставили нас в покое или остановились и готовятся к броску на север. И еще один момент, сэр. Мы не можем послать ни один из кораблей вверх по реке на их территорию из-за риска спровоцировать бой. Но если мы запустим эту штуку, она будет лететь на высоте десять тысяч футов, и бантаги ничего не смогут с ней поделать. Не будет произведено ни единого выстрела, и этим перестраховщикам в Конгрессе не к чему будет придраться. – Фергюсон наклонился вперед. – Сэр, это даст ответ на все наши вопросы о том, что происходит на юге. Может, мы вообще ничего не обнаружим, если повезет. Это будет значить, что их патрули просто хотят убедиться, что мы на достаточном расстоянии от них. Черт подери, возможно, окажется, что они боятся, как бы мы на них не напали. Но если мы что-то найдем, у нас будут факты, которые мы предъявим Конгрессу, и мы успеем подготовиться к будущим осложнениям.

– Ты говоришь об очень больших расстояниях, Чак, – покачал головой Эндрю.

Чак перевел взгляд к дальней стене комнаты, где с выжидающим видом стоял Джек Петраччи, командующий воздушным флотом Республики.

– Полковник Петраччи, греби сюда! – заорал Пэт.

Джек, ухмыляясь, подошел к ним. Ирландец хлопнул его по спине.

– Я перед поездкой опять поставил деньги на то, что ты окочурился, и снова проиграл, – расхохотался Пэт.

Эндрю пожал Джеку руку и показал на чертеж.

– Что ты думаешь по этому поводу?

– Я бы до смерти перепугался, если бы мне пришлось лететь на такой штуке, – тихо ответил Джек. – Впрочем, я всегда боялся летать.

Эндрю усмехнулся, но по глазам Джека он видел, что тот говорит серьезно. По странному стечению обстоятельств, Джек, некогда работавший в цирке, где имелся воздушный шар, стал первым пилотом на этой планете. Их первый воздушный корабль был простым шаром, из гондолы которого Петраччи осуществлял наблюдение за войском орды во время Тугарской войны. Уже потом они начали строить дирижабли. Хотя Джек, не таясь, говорил о своем страхе, было общеизвестно, что он никогда не забывал своего долга и сотни раз рисковал жизнью.

– Четыре двигателя – это гениально! Всегда хорошо иметь что-то в резерве, особенно когда летишь против ветра. До бантагов не так-то просто добраться. Черт его знает, какая будет погода и куда подует ветер. Может быть, мы долетим туда, но не сможем вернуться из-за плохой погоды. На Валдении всегда возникают подобные трудности. Здесь преобладают западные ветры. Поэтому, как правило, на обратном пути у нас встречный ветер, что создает немало проблем.

– А что ты думаешь о дальности полета?

– Она составит порядка тысячи шестисот миль, это почти двое суток непрерывного лета. У нас на юге, около укреплений, начали строить новую авиабазу. Если мы доставим на нее побольше горючего и генератор водорода, это очень нам поможет. Оттуда через море всего четыреста миль на юго-восток до той реки, которую мы хотим исследовать.

– Доставить туда все необходимое без помощи железной дороги – задачка не из легких, – хмыкнул Пэт.

– Ты забыл о «Питерсберге», новом судне Буллфинча, – возразил Джек. – Кстати, он все равно идет в ту сторону.

– Ну, сейчас мы можем это не обсуждать, потому что пока у нас нет этого дирижабля, – заметил Эндрю. – Хотя, пожалуй, было бы неплохо иметь там оборудование и горючее для легких воздушных судов.

Чак и Джек как-то странно посмотрели друг на друга, и Эндрю встревожился.

– Сколько? – резко спросил он.

– Что?

– Сколько будет стоить этот монстр?

– Э-э, сэр, видите ли, тут такая штука…

– Чак, не забывай, что те времена, когда мы строили все, что нам было угодно, прошли. Торговлю шелком и бамбуком, который ты используешь для каркаса своих машин, контролируют карфагеняне.

– Я тут экспериментирую с холстом, пропитанным смесью, получающейся при очистке нефти. А что касается бамбука, то в наших северных лесах растет похожее на него растение. У нас на Земле нет ничего подобного. Расщепляешь его на тонкие пластинки, отмачиваешь и сгибаешь, придавая нужную форму. Потом склеиваешь несколько слоев, и получается материал, прочный, как сталь, но легкий, как бамбук. – Фергюсон запнулся. – Проблема в том, что у нас пока мало кто умеет это делать.

– Сколько все это стоит, мистер Фергюсон? – повторил Эндрю.

– Пятьдесят тысяч, – обреченным голосом ответил Чак.

Эндрю издал изумленный возглас.

– Старик, да на эти деньги можно построить десять локомотивов, – покачал головой Пэт. – В прошлом году весь бюджет военно-воздушных сил составил меньше шестидесяти тысяч русских долларов. И половина твоих дирижаблей разбилась или потерялась!

– Не говоря уже о смерти двенадцати членов экипажей, – добавил Эмил.

– Но нам это нужно, сэр! – взмолился Чак. – Мы будем заранее предупреждены об опасности, и у нас будет несколько месяцев на подготовку к войне. В противном случае бантаги дадут нам не больше пары недель или даже дней.

Эндрю кивнул и, не произнеся ни слова, вышел из комнаты и направился в соседнее здание. Там кипела работа. Жужжали приводные ремни, гудел ведущий вал, вокруг машин лежал толстый слой металлической и древесной стружки. Люди приостановили работу, приветствуя почетного гостя. Эндрю, чувствуя себя почти что политиком, обошел помещение, обмениваясь рукопожатием с ветеранами, которые с гордым видом произносили названия полков, где они служили. Эндрю был рад видеть, что и здесь русские и римляне трудятся плечом к плечу.

К нему подошел Фергюсон.

– Это новый цех по производству двигателей для дирижаблей, – сообщил он. – Сейчас мы выпускаем новую серию, предназначенную для воздушных судов всех видов. Это улучшенная модель, образцы которой были испытаны в прошлом месяце.

– И все это было заложено в бюджет, а?

– Все честно и законно, – рассмеялся Чак.

– Однако у тебя есть пара тузов в рукаве. Я-то тебя хорошо знаю. Признавайся, Чак. Если бы Джон Майна был еще жив, он бы давно тебя расколол.

Чак склонил голову и зашелся в приступе кашля, прижимая ко рту носовой платок. Эндрю заметил на ткани несколько пятнышек крови.

– Ты совершенно себя не жалеешь! Так нельзя.

– Мне еще многое предстоит сделать, сэр. Там, на юге, заваривается какая-то каша, и я хочу, чтобы у нас было перед ними преимущество.

– Ты считаешь, что у нас его нет?

– До вас ведь дошли слухи, сэр. Вы знаете имя этого нового кар-карта.

– Спаситель, – произнес Эндрю. – Да, я знаю все эти слухи. У меня есть доступ к донесениям разведки. В отличие от тебя, кстати.

– Сэр, все говорит о том, что у нас раньше или позже возникнут серьезные трудности. Я хочу успеть побольше.

– Пока еще есть время, да?

Чак кивнул и снова закашлялся. Эндрю понял, что до того не дошел истинный смысл его слов.

– Пока у тебя еще есть время, – тихо сказал он.

Мысль об этом пугала Эндрю. Почти все крупные проекты и изобретения в этом мире были заслугой Чака – железная дорога, телеграф, стандартизированное конвейерное производство, броненосцы, летательные аппараты и даже фотография. Если он сейчас умрет, мир погрузится во тьму.

Эндрю пристально посмотрел на инженера.

– Ты возвращаешься домой вместе с нами. Тебе нужен отдых, а новому колледжу требуются преподаватели.

– Хотите сделать из меня профессора? – рассмеялся Чак. – Черт возьми, сэр, я дома даже степень не успел получить!

– Ничего, здесь получишь. Нам пора начинать учить местную молодежь. Будешь передавать им свои знания и опыт. Так что, пользуясь своей властью, я присуждаю тебе степень доктора технических наук и профессорское звание.