Текст книги "Вечный союз"

Автор книги: Уильям P. Форстен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

– Отвечай!

– Нет, мой карт, – прошептал он еле слышно.

– В таком случае ты знаешь, что ты должен сделать. Тамука в ужасе посмотрел на Джубади. В глазах кар-карта было холодное отчаяние. Тамука отвернулся, не в силах выдержать этот взгляд. Щитоносцам случалось иногда выполнять такие поручения. Они были обязаны оберегать кровь всей орды, ибо кар-карт, который не справлялся со своими обязанностями, мог навлечь гибель на всех. Но бывало и так, что недостойный кар-карт обращался за помощью к своему щитоносцу и формально оставался правителем, в то время как все решения нашептывал ему на ухо другой. Вука же прогнал щитоносца, не признав своей вины. Если бы он раскаялся в своей ошибке и извлек из нее урок, Тамука не получил бы этого приказа. Таким образом сорок меркских кланов поддерживали целостность орды, предотвращая междоусобные войны, которые могли вспыхнуть в том случае, если вожди кланов чувствовали, что их доверием злоупотребляет кар-карт, недостойный править ими. Кар-карт мог быть либо достойным правителем, либо мертвым, и тогда вместо него правил другой мерк золотых кровей.

– Ты велишь мне убить его, – сказал Тамука, пытаясь унять дрожь в голосе.

Джубади, не поворачиваясь к нему, молчал. Медленно текли минуты.

– Если он искупит свою вину и докажет, что умеет вести себя достойно, тебе, возможно, не придется этого делать, – прошептал он наконец. – Манту будет править вместо него, – прибавил он тоном, показывавшим, что это окончательное решение.

– Манту сейчас с ним, – сказал Тамука.

– Ты знаешь, кого из них защищать, щитоносец.

– Он догадается.

– Конечно. И если у него еще есть остатки чести, он поймет, что ему пора умереть. – Голос Джубади осекся, он замолчал. Затем повернулся к Тамуке: – Дай ему шанс погибнуть с честью, чтобы его душа могла странствовать в покое. – Он опять замолчал. – В отличие от душ двух других моих сыновей, – прошептал он. Тамука ничего не ответил.

– Они испытывают муки из-за своего брата! – прорычал Джубади. – Кан, радость моей души, вынужден терпеть вечное унижение из-за него!

Он с силой ударил себя кулаком в бок, глаза его блестели от слез.

– Не делай этого собственной рукой, если получится.

Тамука кивнул. Вука не мог причинить ему вред из-за долга крови. Этим он навлек бы на себя вечное проклятие. И потому он не имел права защищаться, если бы Тамука напал на него.

– Мой карт, позволь мне не делать этого. Пусть кто-нибудь другой поедет вместо меня.

– Неужели ты не понимаешь? Он должен знать, что ему было дано время подумать. Если бы приехал другой щитоносец, он ополчился бы на него. Я не могу приказать ему умереть, ибо зан-карта нельзя принуждать. Само твое появление скажет ему, что он должен либо искать почетной смерти, либо полностью оправдаться в твоих глазах и в глазах Хулагара, чтобы иметь право жить дальше.

– А если он не изменится, но и почетной смерти в бою не станет искать?

– Тогда ты убьешь его, – произнес Джубади холодно.

– Но разве он не может искупить свою вину иначе? – возразил Тамука. Хотя Вука вел себя недостойно, у Тамуки сохранилось теплое чувство к нему. Он помнил, как они вместе сражались с бантагами и храбрость зан-карта сияла, как пылающий факел.

– Теперь я сомневаюсь в этом. Ему недостанет ума, – отозвался Джубади. – Все, хватит об этом. – Он подошел к выходу из шатра и знаком велел Тамуке идти за ним.

Их встретило яркое полуденное солнце. Тамука почтительно следовал за кар-картом. – Иди рядом, чтобы выслушать, что ты должен передать Хулагару. – Джубади говорил спокойным и ясным тоном, как будто и не было только что закончившегося разговора. – Поедешь сегодня. Скажешь ему, что пройдет еще несколько недель, прежде чем те два умена отправятся на север.

Тамука посмотрел на него с удивлением. Он ничего не знал об этих планах и чувствовал, что должен признаться в этом кар-карту.

Джубади тихо рассмеялся:

– Да, об этом знал только Хулагар. Я не хотел раскрывать этого нашему янки. Я пообещал ему, что он будет правителем Руси, если сумеет завоевать ее. Если он такой дурак, что поверил, будто я действительно позволю править ему, знающему все секреты янки, – тем хуже для него. Мы договорились с Хулагаром, что после того, как столица Руси падет, ее займут наши умены. Тот, кто может работать с машинами, будет изготавливать для нас оружие, остальные пойдут в убойные ямы.

– Но ты же обещал не трогать карфагенян, а также русских, если Кромвелю удастся подчинить их.

– Обещания, данные скоту, ничего не значат. Впрочем, карфагеняне пусть поживут еще немного. Русских нам хватит на всю зиму.

– Кромвель служил нам хорошо, – произнес Тамука без всякого выражения.

– Все равно он только скот.

– Да, конечно, – сказал Тамука.

– Кроме Хулагара, никому об этом не говори. Те четыре умена, о которых мы говорили вначале, никуда не пойдут. Двенадцать дней назад мы потерпели поражение от бантагов. Мы потеряли пол-умена.

Тамука был ошеломлен этим известием.

– Это надо остановить, – угрюмо произнес Джубади. – Бантаги уже пересекают проливы Внутреннего моря, стремясь преградить нам путь. Пока что они не знают, что у нас есть оружие янки. Узнают, когда придет время. Поэтому мне нужны воины здесь, чтобы прикрыть наши фланги на сорок дней пути к югу и западу.

Так что скажи Хулагару, что два умена будут, но позже, чем мы намечали.

– Хорошо, мой карт.

Они шли по улицам Карфагена в сопровождении воинов Вушка Хуш. Тамука увидел, что судно, на котором он прибыл всего несколько часов назад, уже ждет его. Желудок его сразу запротестовал. По всей вероятности, меркам не было предназначено плавать по водам, и потому Йеша, богиня страдания, набросилась на него, как только они отплыли, и его «пак», хранитель его тела и души, был бессилен защитить его.

– Я хочу показать тебе еще одну вещь, прежде чем ты отправишься в путь. Тугарин Музта говорил мне о ней, а этот скот Кромвель объяснил, как ее изготовить. Но о том, как ее можно использовать, рассказал другой, по имени Хинсен.

Джубади указал на большой сарай с высокой кровлей. Подойдя к боковой стене здания, кар-карт открыл дверь и пригласил Тамуку за собой.

Внутри была темнота, и Тамуке потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к ней.

В полном недоумении он поднял голову, и тут чудище стало медленно шевелиться. Не в силах подавить страх, Тамука отпрыгнул и потянулся за мечом.

– Не делай этого! – остановил его Джубади. – В нем есть какое-то колдовство. Если ты высечешь мечом из него искру, мы все погибнем.

Дрожа, Тамука прошел вперед, под самое брюхо чудовища. С одной стороны к нему был подвешен большой ящик, из которого торчало блестящее металлическое копье с четырьмя распростертыми клинками на конце.

– Не понимаю…– прошептал Тамука и, потрогав клинки, убедился, что они тупые.

– Я тоже, – признался Джубади. – Некоторые части его были найдены в кургане наших предков.

– Ты не побоялся тронуть такое место?

– В одной из наших старинных песен говорится о таких же вещах, какие в этом ящике. У меня есть любимчик, который видел похожую вещь, изготовленную Кромвелем, а янки Хинсен просил отдать ее ему. Но мы вознесли соответствующие молитвы и взяли ее себе.

– Боюсь, как бы это не потревожило покой наших отцов, – сказал Тамука.

– Наши отцы хотят, чтобы мы выжили, – убежденно ответил Джубади. – Расскажи Хулагару о том, что ты видел здесь. Если возникнет необходимость, мы этим воспользуемся.

Тамука кивнул, со страхом глядя на огромного демона.

«Все меняется. Что с нами будет?» – подумал он, двинувшись вслед за кар-картом из сарая.

Проходя мимо копья, он опять коснулся клинков.

Пропеллер медленно провернулся, пока Тамука выходил из ангара.

Глава 11

– Еще одно сообщение из Форт-Линкольна. Калин взглянул на Ганса, устало поднимавшегося по ступеням юго-западного бастиона, выходящего на реку:

– И что сообщают, Ганс?

– Наблюдательный пост докладывает, что большой контингент карфагенской пехоты высаживается на берег в устье Нейпера. «Оганкит» и еще десять броненосцев прошли Форт-Линкольн пятнадцать минут назад.

О’Дональд указал на облако дыма, поднимавшееся над долиной за изгибом реки:

– Вон они.

– Пост сворачивает свою деятельность. Все работавшие там отходят вместе с ополченцами вдоль Мельничьего ручья для обороны шахт.

О’Дональд взглянул на сенаторов, сгрудившихся в дальнем конце бастиона и приостановивших ожесточенный спор, чтобы выслушать сообщение Ганса.

– Неужели ничего нельзя сделать? – умоляющим тоном спросил Борис.

– Самые мощные пушки, какие у нас есть, – двенадцатифунтовки, – ответил артиллерист.

– Это возмутительно! – процедил сенатор Петра. – Почему Эндрю не сделал пушки побольше?

– Потому что они требуют много средств, – медленно проговорил Калин, растолковывавший это уже не в первый раз. – Мы думали, что мерки явятся с луками и копьями, и легкая артиллерия была бы самым лучшим оружием против них.

– Значит, кое-кто самым позорным образом просчитался? – спросил Михаил.

– Все мы просчитались.

– Из-за поворота выходит корабль, – поспешил перевести разговор на другую тему Ганс.

Это было небольшое карфагенское таранное судно. По его бортам ритмично поднимались и опускались весла, юго-западный ветер натягивал треугольный латинский парус, а на мачте развевался белый флаг.

Судно шло быстрым ходом; выкрики гребцов становились все громче, сменив замолкших сенаторов. Приблизившись к земляным укреплениям, опоясывавшим город со всех сторон, судно замедлило свой ход. Капитан подвел судно к берегу, лавируя на мелкой воде; команда быстро спускала парус. Один из карфагенян в пурпурном одеянии вскарабкался на ванты и, обратившись лицом к бастиону, поднес руки рупором ко рту.

– Я парламентер от Карфагена, – крикнул он на русском языке, который был немногим лучше, чем у О’Дональда. – Я должен видеть правителей Республики Русь.

Калин подошел к парапету:

– Я президент республики.

– Мне велено вести с тобой переговоры в присутствии членов сената.

Михаил поспешил выступить вперед, задев плечом О’Дональда. Эти двое настолько ненавидели друг друга, что Михаил даже приостановился было, но затем, криво усмехнувшись, подошел к Калину. Другие сенаторы присоединились к ним.

– Сенат здесь! – крикнул Михаил. Калин холодно взглянул на него.

– Я прибыл с предложением мирного урегулирования конфликта, – объявил парламентер. – Но прежде всего я должен сообщить, что ваша армия хотя и сражалась храбро, однако потерпела поражение возле города Испания и была окружена. Мы напали на них во время ночного марша и наголову разбили. Несколько тысяч человек были взяты в плен и могут быть обменены после достижения соглашения между нами.

– Мне нужны доказательства, – сказал Калин.

– Можешь отправиться за ними в Испанию, – с насмешкой бросил парламентер. – Полковник Кин был похоронен там с честью, как и твой зять. Правда, одно доказательство я могу тебе передать, если ты разрешишь моему человеку высадиться на берег.

Калин кивнул.

Один из карфагенян с длинным пакетом под мышкой подошел к борту судна и прыгнул в воду. Вынырнув на поверхность, он быстро переплыл узкую полосу воды, выбрался на берег, с осторожностью пробрался через лабиринт береговых заграждений, перешел вброд ров и взобрался по склону земляного вала.

О’Дональд подошел к нервно озиравшемуся воину и выхватил пакет у него из рук.

– А теперь убирайся отсюда, грязная свинья, – скомандовал он.

Калин сделал знак артиллеристу, чтобы он вскрыл пакет.

О’Дональд разорвал обертку из промасленной кожи.

– Это сабля. – Он поднес ее к глазам и прочитал вслух надпись, выгравированную на одной из сторон: «Генералу Винсенту Готорну от его друзей из 5-го Суздальского полка. Как он погиб, чтобы сделать людей святыми, гак и мы погибнем, чтобы сделать их свободными».

Глаза его наполнились слезами. – Будь они прокляты! Он был еще совсем мальчишкой!

Ганс подошел к нему и взял саблю.

– Вы, мерзкие ублюдки! – крикнул О’Дональд карфагенянам. – Я выпотрошу вас, как кур!

– Пэт, прекрати, – сказал Калин, подойдя к другу.

– Благодаря этим переговорам мы можем спасти город! – вскричал Михаил. – Уберите отсюда этого пьяного скандалиста! – О’Дональд, пройдись и успокойся, – произнес Ганс тоном, полным сочувствия, но в то же время дававшим понять, что это приказ.

– Слушаюсь, сэр, – бросил О’Дональд и сердито отдал честь. Проходя мимо Михаила, он толкнул его плечом.

– Ну погоди, мы еще встретимся! – прошипел тот.

– Готов в любой момент, – прорычал артиллерист. – С удовольствием выдеру твои драгоценные шарики и заткну их тебе в глотку!

Все, онемев, смотрели на О’Дональда, потрясенные яростью, которую он излучал. Ганс начал была что-то говорить, но замолчал, так как Пэт уже спустился по пандусу в артиллерийский погреб.

– Я требую, чтобы его немедленно арестовали за то, что он угрожал сенатору! – воскликнул Михаил.

– Угрожал? – переспросил Ганс. – Я ничего такого не слышал.

Михаил крутанулся к Калину.

– Он наш лучший артиллерист, – спокойно сказал тот. – Если его надо будет арестовать, мы сделаем это после окончания войны. – Не дожидаясь ответа, Калин отвернулся от Михаила. – Это не доказывает, что наша армия разгромлена – крикнул он парламентеру, изо всех сил стараясь контролировать свой голос. – Это говорит только о том, что один из наших воинов погиб.

– Мой командир выражает тебе свое сочувствие в связи с потерей, – ответил парламентер. – Верить или не верить – твое дело, но факт остается фактом: ваша армия не вернется.

– Это все, что ты хотел сообщить?

– Мы предлагаем вам условия, – на наш взгляд, они очень щедры.

– Мы слушаем.

– Республика Русь должна заключить союз с Карфагенской империей. Президент должен уйти в отставку. Наше командование назначит нового президента.

Ты имеешь в виду, что Кромвель станет диктатором.

– Ты плохо меня понял, – бросил парламентер. – Наш командующий назначит одного из жителей Суздаля. Больше мы ничего не требуем. Никто не будет арестован, если не будет нарушаться порядок. Военнопленные будут возвращены домой.

– Ты лжешь, ты лишь маска, говорящая то, что диктуют мерки, – крикнул Калин, повысив голос, чтобы его слышали солдаты, расположившиеся на укреплениях.

Парламентер расхохотался:

– Ты считаешь, что мы сошли с ума? У мерков другие интересы – разве ты не слышал о них? Они воюют с бантагами, которые кочуют в тысячах миль к югу от вас. И бантаги нанесли им поражение. Когда придет время, мы восстанем против мерков, как вы восстали против тугар.

– Зачем тогда вы явились к нам с оружием? – спросил Калин. – Почему вы не пошли на мирные переговоры? Вместе нам легче было бы бороться с ордой.

– Потому что мы не хотим, чтобы вы разрушили наши обычаи, наш привычный уклад, как вы это сделали в Риме. Мы не хотим, чтобы вы, опираясь на свою военную мощь, диктовали нам свою волю и ослабляли нас. Нет, мы не такие дураки. Вы должны поделиться с нами своим оружием. Я хочу спросить тебя: разве из-за твоих янки не стали бедными тысячи, которые жили хорошо? Я хочу спросить жителей Суздаля: в чьих руках эти большие машины, кто живет в просторных новых домах и носит пышные наряды, в то время как тысячи умирают от голода? Какую пользу принесла вам эта римская железная дорога, кроме того, что позволила им еще больше обогатиться?

– Все это пустая вражеская пропаганда, – отозвался Калин. – Я не верю ни слову из того, что ты говорил о нашей армии. Она жива, и она вернется. А вы всего лишь скот, прирученный мерками.

– Прирученный скот не смог бы создать всего этого. – Карфагенянин указал туда, где за излучиной реки поднимался дым из корабельных труб. – У вас нет никаких шансов выстоять против нашей мощи, – хвастливо заявил он. – Если вы окажете сопротивление, мы за несколько дней снесем ваши стены до основания. У насесть пушки, стреляющие разрывными снарядами, которые могут пожечь весь город. Все ваши жители страдают из-за дурацких амбиций одного человека. Я надеюсь, что ваш сенат узрит наконец истину. Меня послали переговорить с вами, чтобы спасти жизнь жителей Суздаля. Но теперь я вижу, что это бесполезно. Если ты сам или те, кто следует за тобой, измените свое решение, то вы знаете, где найти нас.

Парламентер сделал знак гребцам. Вода вскипела, когда двойной ряд весел врезался в мутную воду и галера вновь вышла на речной фарватер. Над палубой судна появилось облачко дыма, и вверх взвилась ракета, осветившая реку ярким красным светом.

Спустя несколько секунд из-за поворота показалась темная угрожающая масса.

– Позовите О’Дональда! – крикнул Ганс офицеру, стоявшему под бастионом. – Сенаторы, через несколько минут здесь станет очень жарко. Если вы не собираетесь принимать участие в военных действиях, то я советую вам спуститься в укрытие или вернуться в город. Если же вы хотите остаться, то отойдите подальше от пушек.

– Я остаюсь, – заявил Борис, глядя с вызовом на других сенаторов. – Я сражался в нашем старом Первом полку и привык к запаху пороха.

Ганс с мрачной усмешкой смотрел, как сенаторы поделились на две группы: бывшие крестьяне, участвовавшие в войне, все до одного присоединились к Борису, в то время как бояре, поколебавшись, отошли во главе с Михаилом в дальний угол бастиона, приглушенно бормоча оттуда ругательства.

Вверх по пандусу поднялся О’Дональд. Проходя мимо бояр, он бросил на них холодный взгляд.

– Как бы я был благодарен Кромвелю, если бы он сделал только один удачный выстрел! – проговорил он тихо.

– Генерал, мне придется посадить вас под арест за такие слова! – пригрозил Ганс и добавил: – Если бы ты видел, как он взвился! Уже это стоит многого.

Рассмеявшись, они подошли к Калину.

– Так вот, значит, каков этот дьявол во плоти, – проговорил О’Дональд, прислонившись к стене бастиона. – Порядочная уродина, скажу я вам.

– Самый мощный корабль в этом мире, – заметил Ганс.

– Посмотрим, что смогут с ним сделать мои «наполеоны», – отозвался артиллерист. Он оглядел выстроившиеся в линию орудия, из которых четыре воевали с 44-й батареей со дня ее образования, а остальные были изготовлены за последний год.

– Вон еще показались, – спокойно заметил Калин. Из-за поворота вышли два судна с прямоугольными формами и низкой осадкой. Оба пересекли фарватер и развернулись у противоположного берега.

Пэт достал полевой бинокль.

– Они встают на якорь. Черт, это почти три четверти мили.

«Оганкит» между тем продолжал двигаться против течения, выпуская клубы дыма из своей коротко обрезанной трубы.

– Здорово напоминает «Мерримак», – заметил Ганс и, перегнувшись через парапет, выпустил струю жвачки.

– Прежде он ходил намного резвее, – откликнулся О’Дональд. – Столько брони таскать нелегко. – Он опять поднял бинокль к глазам. – Восемьсот ярдов. А мне надо гораздо меньше.

Броненосец по-прежнему поднимался вверх по реке. Напряжение нарастало. Пэт взглянул на своих артиллеристов, которые хмуро смотрели на него, ожидая приказа.

– Не волнуйтесь, дети мои, – обратился он к ним. – Мы покажем им, что не лыком шиты. – Он запнулся. – Клянусь дьяволом, он открывает свой порт.

Все трое с тревогой переглянулись.

Артиллеристы стояли возле своих пушек, чьи жерла были направлены на корабль. Пехотинцы на бревенчатых стенах попрятались в укрытия и глядели на О’Дональда со страхом.

– Ну вот и дождались подарочка, – сказал Ганс. Весь обращенный к ним борт «Оганкита» окутался дымом. О’Дональд наклонился вперед, внимательно вглядываясь. Воздух наполнился низким гулом, который вначале напоминал грохот поезда, а затем перешел в визг.

На какой-то момент она стала видна – маленькая точка, увеличивающаяся в размерах и летящая прямо к ним.

– Левее, – прокомментировал Ганс.

Ядро с визгом пронеслось мимо, описав дугу у них над головой. О’Дональд обернулся, провожая его взглядом. Снаряд врезался в здание капитолия. Бревна полетели во все стороны, как сломанные прутики. Спустя несколько секунд прозвучал гром, и весь юго-восточный угол здания обрушился на улицу каскадом бревен.

– И это всего лишь пятидесятифунтовка, чтоб ей! – выругался О’Дональд. – А у него в запасе есть экземпляры по сто и, наверное, сто пятьдесят фунтов. Ну, пора и нам приступать. Прицел шестьсот ярдов. Приготовиться к стрельбе!

Наводчики, встав позади пушек и глядя вдоль стволов, развели руки в стороны, чтобы показывать орудийным расчетам, в какую сторону надо сместить орудие. О’Дональд прохаживался вдоль строя со спокойной уверенностью профессионала, наблюдая, как действует его старая гвардия, вернувшаяся к своему привычному занятию. Командиры расчетов подняли руку вверх, сигнализируя о готовности. Четвертые номера вставили фрикционные детонаторы в казенник и отступили назад, натянув вытяжной шнур.

О’Дональд с сигарой в зубах стоял в середине строя, подняв кверху кулак. Оглядел весь строй вправо и влево от него.

– Справа по одному! – Кулак опустился. – Огонь! Первый из «наполеонов» отпрыгнул назад, и весь бастион наполнялся дымом и запахом серы. Одна за другой по всей линии пушки изрыгали огонь.

– Перезаряжай!

Когда дым немного рассеялся, О’Дональд вместе с Гансом и Калином подошли к парапету. Целый гейзер поднялся у правого борта «Оганкита». Искры посыпались от одной из передних плит защитной брони, а через секунду от двух других. Еще один гейзер взметнулся у ватерлинии, и ядро рикошетом отскочило от борта. Когда гейзеры и искры исчезли, над водой пронесся грохот удара железа о железо, напоминающий звон гигантских литавр.

О’Дональд, неотрывно следивший за произведенным эффектом и чуть не прокусивший насквозь свою сигару, выругался:

– Вот паршивец! Отделался небольшой вмятиной. Произвольный огонь!

– Может быть, больше повезет, когда он подойдет ближе, – попытался утешить его Калин.

Артиллерист отошел от края бастиона, не удостоив его ответом.

– Канонерки! – воскликнул Ганс.

Казалось, что облачка дыма взлетели над обоими судами прямо вверх.

– Мортиры, чтоб им было пусто! – бросил О’Дональд. – Вот уж мерзопакостные твари!

Ветераны 44-й приостановили работу, наблюдая за полетом снарядов. У Суздальцев глаза расширились от страха. Спустя несколько секунд ветераны снова принялись перезаряжать пушки.

– По ним видно, куда они летят. Упадут в город, – сказал О’Дональд. – Ну а вы что рты раскрыли? Занимайтесь своим делом! – прикрикнул он на свою команду.

Калин посмотрел на артиллериста, который стоял сложив руки и внимательно следил за пролетавшими у них над головой сдвоенными снарядами. Они, казалось, зависли в небе, а затем вдруг с устрашающим ускорением стали снижаться.

– На этой стороне площади, – определил О’Дональд.

Один из снарядов неожиданно вспыхнул на высоте нескольких сот футов и разлетелся на куски. Второй упал за городской стеной с глухим стуком.

– Взрыватели негодные, – пояснил артиллерист. Ближайший к нему «наполеон» произвел выстрел, и серия залпов пробежала по всей линии. Канониры поспешно возвращали откатившиеся орудия на позиции.

О’Дональд с головой ушел в любимую работу, забыв обо всем остальном. Стоявшая перед ним задача была ему интересна. Он привык вести огонь по наступавшим шеренгам мятежников или тугар, а стрелять по броненосцам ему никогда еще не доводилось. Глядя, как отскакивают от брони его снаряды, он все яростнее жевал сигару и все яснее понимал, что только зря тратит боеприпасы.

– Прицел сто ярдов!

– Мы ничего не сможем с ним сделать, – спокойно заметил Ганс.

О’Дональд взглянул на старого сержанта:

– Да, разве что случайно повезет.

Прошло еще несколько томительных минут. «Оганкит» продолжал идти своим путем, а в его кильватере появилась целая эскадра бронированных канонерок.

– На них скорее всего обычные орудия. А на тех двух мортиры со снарядами по сто фунтов, не меньше.

Когда до «Оганкита» осталось всего двести ярдов, передний порт открылся опять.

Артиллеристы и пехотинцы по всей стене попрятались в укрытия. О’Дональд, презрев опасность, не трогался с места. Ганс и Калин стояли рядом с ним.

Из жерла пушки вырвался язык пламени, и сразу они услышали вой снаряда. Часть старой городской стены в сотне футов позади них взорвалась фонтаном осколков. Послышались пронзительные вопли раненых. В ответ им снова выстрелили мортиры, а вслед за ними канонерки, шедшие за «Оганкитом».

– Становится жарко! – крикнул О’Дональд.

Металлический град обрушился на бастион, и все сооружение зашаталось у них под ногами, а снизу взвился фонтан грязи, перехлестнувший через парапет. О’Дональд заметил в воздухе снаряды, выпущенные мортирами, и желудок его свело судорогой. Один из снарядов приземлился на железнодорожной насыпи около пристани, разворотив колею, другой упал в воду в том месте, где недавно стояла галера с парламентером, и, взорвавшись, облил весь бастион водой.

О’Дональд обескуражено озирался.

– Ну и ладно, пусть его забавляется. Главное, ребята, цельтесь в его порты и штопайте их и штопайте, не переставая!

Стерев жидкую грязь с лица, он навел бинокль на корабль, в то время как его «наполеоны» открыли яростную пальбу. Ядро за ядром ударялись об обшивку броненосца и отскакивали, взбивая пену вокруг корабля. На броне появились вмятины, но не более того.

– Палите, парни, палите!

Огромный черный корабль как ни в чем не бывало продвигался вперед, держась середины реки.

– Он хочет пройти вдоль всего города. Сорок четвертая и Пятнадцатая батареи, разверните пушки в западном направлении! Шестнадцатая и Семнадцатая, займитесь этими драными канонерками!

Артиллеристы навалились на орудия весом в тонну, пытаясь повернуть массивные колеса. Борис и другие сенаторы из крестьян пришли к ним на помощь, перекрикиваясь и ругаясь.

«Оганкит» был от них на расстоянии менее пятидесяти ярдов. О’Дональд рассматривал с бастиона его бронированную палубу. Расчеты подогнали орудия к самому краю и крутили винты вертикальной наводки, наклоняя стволы книзу. Оказавшись на траверсе бастиона, корабль встал. На его правом борту распахнулись пять орудийных портов.

Корабельные орудия выстрелили почти одновременно с его батареями. Целый земляной вал обрушился на О’Дональда. Уши, казалось, вдавило в череп. Пушки рядом с ним подпрыгнули, и ядра, отлетев от броненосца рикошетом по воде, врезались в деревья на противоположном берегу реки. Сквозь дым он увидел, как ставень одного из портов взлетел в воздух. Он перевел бинокль на приближавшиеся канонерки. С бастиона по ним ударили батареи, и Нейпер побелел от пены. «Оганкит»продолжал маячить прямо напротив него, словно приглашая О’Дональда опробовать на нем его силу.

– Давите его, давите! – рычал он. – Цельтесь в поврежденный порт.

Канониры работали, как одержимые; мальчики из обслуги носились взад и вперед, поднося боеприпасы из погреба. Мимо пролетел снаряд с одной из канонерок, обдав О’Дональда струей горячего воздуха и врезавшись в здание капитолия. Мортира!

Он на секунду поднял голову, одновременно наблюдая уголком глаза за «Оганкитом», чьи орудия раскрыли прямо перед ним свою уродливую пасть. «Им приходится стрелять вверх», – подумал он с облегчением. Бастион был расположен над обрывом, что давало ему преимущество футов в тридцать.

– Они сейчас упадут на нас! – крикнул Ганс, указывая вверх.

И в то же самое время ударили орудия «Оганкита». Схватив в охапку Калина, который на протяжении всей битвы стоял рядом с ним и наблюдал за происходящим, как из театральной ложи, Пэт нырнул вместе с ним за бруствер, дававший хоть и ненадежное, но все же укрытие.

Вместо неба над ними навис земляной вал; из легких, казалось, выдавило весь воздух. Пронзительный гул заполнил собой все пространство, осветившееся внезапно ослепительной вспышкой. О’Дональд ошеломленно посмотрел на Калина, глядевшего на него с ужасом. Он бросил взгляд на свои батареи. Один из артиллеристов, крича от боли, летел с бастиона. Перевернувшаяся пушка, покачавшись мгновение на краю, рухнула с парапета во внутренний двор.

Уши у О’Дональда заложило, и он зевнул, чтобы услышать что-нибудь. Поднявшись на ноги, он увидел, что от 16-й батареи практически ничего не осталось.

– Прямое попадание! – крикнул О’Дональд и побежал, чтобы помочь раненым. Мимо него, шатаясь, брели люди. Разорванные тела валялись по всему бастиону.

Возле стены распласталась нижняя половина туловища, вдавленная в грязь ударной волной.

– Отправить раненых в госпиталь! Остальные за дело!

Он обернулся к Калину. Тот стоял на коленях у какого-то тела. Подойдя, О’Дональд с ужасом увидел окровавленное лицо Бориса, глядевшее на него невидящими глазами.

– Будьте вы прокляты! – прошептал О'Дональд. Отвернувшись, он увидел кучку людей, бегущих по направлению к городу.

– Они-то будут жить, – пробормотал Ганс сквозь зубы, подходя к нему и отряхивая грязь со своей формы.

– Он приближается к центру города! – вскричал О'Дональд, указывая на броненосец. – Весь их флот преспокойно дефилирует у меня под носом, а я ничего не могу с ним поделать! – Он в бессильной ярости ударил кулаком по стене бастиона.

– Надо убирать пушки отсюда, – сказал Ганс. – Это прямое попадание было случайным, но так или иначе они в конце концов разнесут бастион на мелкие клочки.

О'Дональд угрюмо кивнул.

Тяжелый снаряд, посланный с канонерки, просвистел у них над головой, но он не обратил на него внимания.

– Пэт, у меня только одна боеспособная бригада и несколько потрепанных формирований ополченцев, а мне надо удерживать и город, и фабрики. – Ганс помолчал, будто решая какой-то вопрос, и обратился к Калину: – Господин президент, прошу прощения, но мне надо срочно поговорить с вами.

Калин поднялся на ноги. Лицо его было безжизненным.

– Это был один из самых старых моих друзей, – прошептал он. – Он был со мной с того самого момента, когда все это началось.

– Я знаю, господин президент, – сказал Ганс тихо. Канонерка, проходившая мимо порта, выстрелила из своей единственной пушки, и снаряд, заставив бастион содрогнуться, обрызгал всех грязью.

– Что ты хотел сказать, Ганс? – Господин президент, мы не можем защитить город. Надо уходить отсюда и молиться, чтобы у них было ограниченное количество боеприпасов. Завтра здесь будет карфагенская пехота. Я не думаю, что они сразу пойдут на штурм – у нас все-таки численное превосходство, а может быть, и мушкетов больше, чем у них.

– Я знаю, Ганс. Мы уже обсуждали это.

– Кромвель, по всей вероятности, тоже знает и учитывает это в своих планах. Поэтому я советую вам немедленно объявить военное положение и арестовать Михаила и других бояр.

– То есть ты хочешь, чтобы мышь стала лисой? – крикнул Калин, чтобы его слышали все артиллеристы, уже вернувшиеся к своим пушкам.

– Но ведь ясно, кого имел в виду этот парламентер, говоря о новом президенте.