Текст книги "Кольцо и роза, или История принца Обалду и принца Перекориля"
Автор книги: Уильям Теккерей
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой Перекориль ссорится с Анжеликой
Придворный живописец его величества короля Понтии вернулся во владения своего монарха и привез с собою множество набросков, сделанных им в столице Пафлагонии (вы, конечно, знаете, мои милые, что зовется она Бломбодингой); но самым прелестным из всех его рисунков был портрет принцессы Анжелики, посмотреть на который сбежалось все понтийское дворянство. Король был так восхищен этой работой, что наградил художника Орденом Тыквы шестого класса, и отныне живописец стал сэром Томазо Лоренцо, кавалером Ордена Тыквы.
В свою очередь, король Храбус прислал сэру Томазо рыцарский Орден Огурца, а также чек на крупную сумму в награду за то, что во время пребывания в Бломбодинге тот писал короля, королеву и цвет общества и очень вошел там в моду, к великой ярости всех пафлагонских живописцев, ибо теперь его величество частенько говаривал, указывая на портрет Обалду, оставленный сэром Томазо:
– Ну кто из вас так рисует?!
Портрет этот висел в королевской гостиной над королевским буфетом, и Анжелика, разливая чай, всегда могла любоваться им. С каждым днем он казался ей все краше и краше, и принцесса до того приохотилась им любоваться что нередко проливала чай на скатерть, а родители при этом подмигивали друг другу и, покачивая головой, говорили:
– Дело ясное!..
Молодые – все кокетки,
И принцессы и субретки.
Между тем бедный Перекориль по-прежнему лежал больной наверху, у себя в спальне, хотя и глотал все противные микстуры, прописанные ему лекарем, как то подобает послушному мальчику, – надеюсь, и вы, мои милые, ведете себя так же, когда заболеете и маменька зовет к вам доктора. Единственно, кто навещал принца (помимо его друга гвардейского капитана, который постоянно был чем-нибудь занят или маршировал на плацу), – это маленькая Бетсинда, которая прибирала его спальню и гостиную приносила ему овсяную кашу и согревала грелкой постель.
Обычно служанка приходила к нему утром и вечером и Перекориль непременно спрашивал:
– Бетсинда, Бетсинда, как поживает принцесса Анжелика?
И тогда Бетсинда отвечала:
– Спасибо, ваша милость, прекрасно.
Перекориль вздыхал и думал, что, если б болела Анжелика, он бы навряд ли чувствовал себя прекрасно. Потом Перекориль спрашивал:
– А скажи, Бетсинда, не справлялась ли нынче обо мне принцесса?
И Бетсинда ему отвечала:
– Сегодня нет, ваша милость. – Или: – Когда я ее видела она была занята игрой на рояле. – Или: – Она писала приглашения на бал и со мной не разговаривала.
Или еще как-нибудь ее оправдывала, не слишком придерживаясь истины, ибо Бетсинда была существом добрым, всячески желала уберечь Перекориля от огорчения и даже принесла ему с кухни жареного цыпленка и желе (когда больной стал поправляться и доктор разрешил ему эти кушанья) и при этом сказала, что желе и хлебный соус собственноручно приготовила для кузена принцесса.
Услышав это, Перекориль воспрянул духом и мгновенно почувствовал прилив сил; он проглотил без остатка все желе, обглодал цыпленка – грудку, ножки, крылышки, спинку, гузку и все остальное, – мысленно благодаря душечку Анжелику. А на другой день он почувствовал себя до того хорошо, что оделся и сошел вниз; и тут встретил – кого бы вы думали? – Анжелику, которая как раз входила в гостиную. Все чехлы со стульев были сняты, шелковые занавеси отдернуты, с канделябров убраны покрышки, со стола унесено рукоделье и разные мелочи и вместо них разложены красивые альбомы. Голова Анжелики была в папильотках, – словом, по всему было видно, что ожидаются гости.
– Боже правый! – вскричала Анжелика. – Вы здесь и в таком платье! Что за вид!
– Да, я сошел вниз, душечка Анжелика, и сегодня прекрасно себя чувствую, а все благодаря цыпленку и желе.
– Какое мне дело до вашего цыпленка и желе! Ну что за неуместный разговор! – возмутилась Анжелика.
– Так разве не вы… не вы их прислали мне, Анжелика, душечка? проговорил Перекориль.
– И не думала! «Анжелика, душечка»! Нет, Перекориль, душечка, передразнила она его, – я была занята, я готовила дом к приему его высочества принца Понтии, который спешит пожаловать с визитом ко двору моего батюшки.
– Принца Понтии?! – ужаснулся Перекориль. – Да, да, принца Понтии! опять передразнила его Анжелика. – Ручаюсь, вы и слыхом не слыхали об этой стране. Ну сознайтесь, что не слыхали! Даже, верно, не знаете, где она расположена, эта Понтия, на Красном море или на Черном.
– Нет, знаю, на Красном, – ответил Перекориль, и тогда принцесса расхохоталась ему в лицо и сказала:
– Вот дурачок-то! Ну как вас пускать в приличное общество? Вы так невежественны! У вас только и разговору, что о собаках да лошадях, вот и обедали бы лучше с драгунами моего отца. Ну что вы на меня так уставились, сэр? Ступайте оденьтесь в лучшее платье, чтобы встретить принца, и не мешайте мне прибирать в гостиной.
Мало кто умеет жить,
Своим счастьем дорожить.
– Ах, Анжелика, Анжелика, – промолвил Перекориль. – Не ждал я такого! Вы говорили со мной иначе, когда в саду дали мне это кольцо, а я дал вам свое, и вы подарили мне по…
Что он хотел сказать, мы так и не узнаем, ибо Анжелика закричала в ярости:
– Прочь, дерзкий нахал! И вы еще смеете напоминать мне о своей наглости! А что до вашего грошового колечка, так вот оно, сэр, ловите! – И она вышвырнула его в окошко.
– Но это же обручальное кольцо моей матери! – вскричал Перекориль.
– Мне все равно, чье оно! – не унималась Анжелика. – Женитесь на той, что подберет его, а я за вас не пойду! И верните мне мое. Терпеть не могу людей, которые подарят что-нибудь и хвалятся! Есть один человек тот подарил бы мне кое-что получше всех ваших подарков, вместе взятых. Подумаешь, колечко, да оно не стоит и пяти шиллингов!
Ведь Анжелика не догадывалась, что подаренное ей кузеном колечко волшебное, что если его носит мужчина, в него влюбляются все женщины, а если женщина все мужчины. Ее величество, мать Перекориля, отнюдь не была красавицей и все же, пока носила это кольцо, вызывала у всех восхищение; а супруг ее, тот был прямо как безумный во время ее болезни! Когда же она призвала к себе сына и надела кольцо ему на палец, венценосный Сейвио заметно охладел к жене и перенес всю свою любовь на маленького принца. Остальные тоже любили его, пока он носил материнское кольцо; но когда, еще совсем ребенком, он отдал его Анжелике, люди воспылали нежностью к ней, а его перестали замечать.
– Да, – твердила Анжелика в своей глупой неблагодарности, – я знаю, кто подарит мне кое-что получше вашего никчемного грошового колечка!
– И прекрасно, сударыня! Забирайте и вы свое кольцо! – крикнул Перекориль и метнул на нее яростный взгляд, а потом вдруг словно прозрел и воскликнул: – Вот так так?! Неужели это вас я любил всю жизнь?! Неужели я был так глуп, что растрачивал на вас свои чувства?! Ведь, ей-богу, вы… чуточку горбаты!
– Негодяй! – завопила Анжелика.
– И еще, признаться, немного косите.
– Ах! – только и вырвалось у Анжелики.
– Волосы у вас рыжие, лицо в оспинах, а еще… еще у вас три вставных зуба и одна нога короче другой.
– Ах вы, скотина! – завизжала Анжелика и свободной рукой (другой она вырвала у него кольцо) отвесила Перекорилю три пощечины и, наверно, выдрала бы ему все волосы, если бы он не прокричал со смехом:
– Анжелика, не рвите мне волосы – это же больно? Ваши-то, я вижу, нет нужды стричь или выдирать: их можно снять с головы, как шапку. Хо-хо-хо! Ха-ха-ха, хихи-хи!
Он задыхался от смеха, а она от ярости; и тут в комнату вошел разнаряженный граф Шаркуньель, первый королевский флигель-адъютант, и с низким поклоном возгласил:
– Ваше высочество! Их величества просили вас пожаловать в Розовую тронную, где они ожидают прибытия принца Понтии.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
повествующая о том, как Спускунет подобрала волшебное колечко, а во дворец пожаловал принц Обалду
Барабаны бьют в саду:
К нам явился Обалду!
Приезд принца Обалду взбудоражил весь двор; придворным было ведено одеться по-праздничному; лакеи облачились в парадные ливреи; лорд-канцлер надел новый парик, гвардейцы – новехонькие мундиры. Конечно, и старушка Спускунет не упустила случая расфрантиться. Она шла во дворец исполнять свою службу при августейшей чете, как вдруг увидела что-то блестящее на каменных плитах дворцового двора и приказала пажу, несшему ее шлейф, пойти и подобрать эту вещицу. Пажом у нее служил безобразный коротышка, одетый в старую, подкороченную куртку, которая перешла к нему от покойного грума и была заметно тесна; и, однако, когда он поднял с земли волшебное колечко (это было оно!) и понес его госпоже, он показался ей чуть ли не купидоном. Он отдал ей колечко; оно было простенькое и маленькое, такое маленькое, что не лезло ни на один из подагрических пальцев графини, и она спрятала его в карман.
– Ах, сударыня! – вскричал паж, не сводя с нее глаз. – Как вы нынче прекрасны!
«И ты тоже, Джеки», – чуть было не сказала она, да взглянула вниз и увидела, что никакой перед ней не красавец, а всего-навсего рыжеволосый коротышка Джеки, такой же, как давеча утром.
Если б нас короны ждали,
Нас бы с музыкой встречали.
Как бы там ни было, а похвала всегда приятна даме, даже из уст самого что ни на есть уродливого мужчины или мальчика, и Спускунет приказала пажу подхватить ее шлейф и двинулась дальше в отличном расположении духа. Стража приветствовала ее с особым рвением. А когда она проходила через караульную, капитан Атаккуй сказал ей:
– Вы сегодня ангельски хороши, дражайшая сударыня!
Так, не скупясь на кивки и улыбки, Спускунет вошла в тронную залу и заняла место позади своих августейших господ, ожидавших наследного принца Понтии. У ног родителей сидела принцесса Анжелика, а за троном его величества стоял глядевший зверем Перекориль.
Но вот появился наследный принц Понтии в сопутствии своего лорд-камергера, барона Фокус-Покус; за ними следовал паж-арапчонок, он нес на подушке невиданной красоты венец. Принц был в дорожном платье, и волосы его были несколько неприбраны.
– Я проделал с утра триста миль, – объявил он, – так мне не терпелось узреть ее… то бишь монаршую семью и двор Пафлагонии. Я не хотел терять ни минуты и сразу явился пред ваши светлые очи.
Стоявший за троном Перекориль разразился презрительным смехом, но августейшие особы были так взволнованы происходящим, что не заметили этой выходки.
– Вы милы нам в любом платье, ваше высочество, – отвечал монарх. Развороль, стул его высочеству!
– У вас в любом платье царственный вид, ваше высочество, – с любезной улыбкой вставила Анжелика.
Гостя принц наш осмеял:
Он кузину ревновал.
– Вы не видели других моих платьев! – отозвался принц. – Я бы их надел, да этот олух форейтор забыл их захватить. Это кто там смеется? А смеялся Перекориль.
– Я, – отвечал он. – Вы же только что сказали, будто не хотели терять времени на переодевание – так вы спешили увидеть принцессу. А теперь оказывается, вы пришли в этом платье просто потому, что при вас нет Другого.
– Да кто вы такой? – спросил принц Обалду вне себя от гнева.
– Мой отец был повелителем этой страны, а я принц и его единственный наследник! – надменно отвечал Перекориль.
– Хм! – пробурчали король и первый министр, явно встревоженные.
Впрочем, его величество овладел собой и произнес:
– Любезный принц Обалду, я забыл представить вашему высочеству своего любезного племянника, его высочество принца Перекориля! Будьте знакомы! Обнимите друг друга! Подай его высочеству руку, Перекориль!
Племянник исполнил его приказание и так стиснул руку бедному Обалду, что у того на глазах выступили слезы.
Тем временем Развороль принес для высокого гостя кресло и водрузил его на возвышении, где разместились король, королева и принц. Но кресло поставили у самого края, и едва Обалду сел в него, как опрокинулся вместе с ним и кубарем покатился по полу, оглашая зал бычьим ревом. Но еще громче звенел голос Перекориля: он хохотал во все горло; когда же Обалду встал на ноги, смеялся уже весь двор; и хотя при его появлении никто не заметил в нем ничего смешного, сейчас, когда он поднялся с пола, он казался таким глупым и некрасивым, что люди не в силах были удержаться от смеха. В комнату, как все помнили, он вошел с розой в руке, а падая, обронил ее.
– Где моя роза?! Роза! – вопил Обалду.
Камергер кинулся поднимать цветок и подал его принцу, который засунул его за вырез жилета. Тут всех охватило сомнение: чему они, собственно, смеялись? Ничего-то в нем нет смешного! Чуточку толстоват, приземист, рыж, а в общем, для принца не так уж плох.
И вот все уселись и повели беседу: августейшие особы друг с другом, приезжие сановники – с местными; Перекориль же за троном увлеченно болтал со Спускунет. Он так нежно на нее поглядывал, что сердце ее затрепетало.
– Ах, милый принц, – сказала она, – как могли вы столь дерзко разговаривать в присутствии их величеств! Право, я едва не упала в обморок!
– Я бы поймал вас в объятья, – заявил Перекориль, бросая на нее восхищенный взгляд.
– Отчего вы так жестоки с нашим гостем, милый принц? – спросила Спускунет.
– Я его ненавижу, – отвечал Перекориль.
– Вы ревнуете, вы ведь все еще любите бедную Анжелику! – воскликнула Спускунет, поднося к глазам носовой платок.
– Любил, но больше не люблю! – вскричал принц. – Я ее презираю! Будь она наследницей двадцати тысяч тронов, я бы все равно презирал ее и смеялся над ней. Но к чему говорить о тронах! Я своего лишился. Я слишком слаб, чтобы воевать за него, я одинок, у меня нет друзей.
– Ах, не говорите этого, ваше высочество! – сказала Спускунет.
– К тому же, – продолжал он, – мне так хорошо здесь за троном, что я не променял бы своего места ни на какой трон на свете!
– О чем это вы там болтаете? – осведомилась королева, женщина не злая, хотя и не слишком обремененная мудростью. – Пора одеваться к обеду. Перекориль, проводи принца Обалду в отведенную ему комнату. Если ваш гардероб еще не прибыл, ваше высочество, мы будем счастливы видеть вас и в этом платье.
Все сидели за столом
И поссорились потом.
Но когда принц Обалду поднялся к себе в спальню, его багаж был там и уже распакован; а затем явился парикмахер и, к полному его удовольствию, подстриг его и завил; когда же колокольчик пригласил всех к столу, августейшим хозяевам пришлось дожидаться гостя всего лишь каких-нибудь полчаса, и тем временем король, не любивший никого ждать, стал мрачнее тучи.
Что же касается Перекориля, то он пока что не отходил от графини Спускунет, стоял рядом с ней в оконной нише и говорил ей разные комплименты.
Наконец дворецкий возвестил появление наследника Понтии, и все высокое общество направилось в обеденную залу. То было весьма избранное общество только король с королевой, принцесса (ее вел к столу Обалду), два принца, графиня Спускунет, первый министр Развороль и камергер его высочества Фокус-Покус, Разумеется, обед им подали такой – прямо пальчики оближешь! Пусть мои милые маленькие читатели вспомнят каждый свое любимое кушанье и представят себе его на королевском столе.[5]5
Здесь можно затеять веселую игру, ко время которой каждый из детей назовет свое любимое кушанье. (Прим. автора.)
[Закрыть]
Принцесса весь обед без умолку болтала с понтийским принцем, а тот ел без меры и удержу и лишь однажды оторвался от тарелки, когда Перекориль, разрезавший гуся, пустил ему в лицо густую струю начинки с луковым соусом. Виновник только рассмеялся при виде того, как Обалду вытирает лицо и манишку надушенным носовым платком. Он и не подумал перед ним извиниться. Когда гость взглядывал на него, он отворачивался. А когда тот сказал: «Позвольте мне выпить с вами, принц!» – Перекориль не удостоил его ответом. Его слух и зрение приковала к себе графиня Спускунет, которая, разумеется, была польщена вниманием Перекориля, – вот ведь тщеславная старуха! Когда принц не говорил ей комплиментов, он издевался над Обалду, да так громко, что Спускунет всякий раз ударяла его веером и говорила:
– Ах вы, насмешник! Ведь он услышит!
– Ну и пусть, – отвечал Перекориль еще громче.
По счастью, король с королевой ничего не слыхали, ибо королева была туга на ухо, а супруг ее с такой жадностью накидывался на каждое кушанье и при этом так чавкал, что уже ничего другого не слышал. Откушав, их величества отправились подремать в кресле.
Тут-то Перекориль и начал шутить шутки над принцем Обалду: он потчевал его портвейном, хересом, мадерой, шампанским, марсалой, вишневкой и пивом, и все это Обалду пил стаканами. Однако, угощая гостя, Перекориль вынужден был и сам прикладываться к бутылке и, как ни грустно признаться, хватил лишнего, так что, когда молодые люди вернулись к дамам, они вели себя шумно и неучтиво и мололи всякий вздор; сейчас вы узнаете, мои милые, как дорого им стоила их опрометчивость!
Обалду вошел в комнату, уселся у фортепьяно, на котором аккомпанировала себе Анжелика, и стал фальшиво подпевать ей; он опрокинул кофе, принесенный лакеем, не к месту смеялся, говорил глупости и, наконец, уснул и оглушительно захрапел. Ну что за свинья! Однако и теперь, когда он валялся на розовом атласном диване, он по-прежнему казался Анжелике восхитительнейшим из смертных. Разумеется, это волшебная роза принца Обалду поразила Анжелику слепотой; впрочем, Анжелика не первая на свете приняла дурня за божество!
Перекориль, конечно, сел рядом со Спускунет, чье морщинистое лицо пленяло его все сильней и сильней. Он осыпал ее самыми неистовыми комплиментами. Подобный ангел еще не ступал по земле!.. Что? Старше его?.. А, пустяки!.. Он бы охотно на ней женился… Да-да, на ней и ни на ком другом…
То привычка, брат, плохая:
Ставить подпись, не читая.
Выйти за наследного принца! То-то ведь удача! И хитрая бестия тут же достала лист бумаги и написала на нем:
«Сим подтверждаю, что я, Перекориль, единственный сын короля Пафлагонии Сейвио, обязуюсь взять в жены прелестную и добродетельную Барбару Гризельду, графиню Спускунет, вдову усопшего Дженкинса Спускунета, эсквайра».
– Что вы там пишете, прелестная Спусси? – осведомился Перекориль; он сидел развалясь на софе возле письменного стола.
– Всего лишь приказ вам на подпись, милый принц, о выдаче одеял и угля для бедняков – на дворе-то мороз! Видите, их величества уже спят, но вашего милостивого распоряжения будет достаточно.
И вот Перекориль, который, как прекрасно знала Спускунет, был добрейшей души человек, мигом подписал эту бумагу; а когда она попала в карман к графине, вы и представить себе не в силах, до чего та возгордилась. Она сейчас не уступила бы дорогу даже королеве, – ведь она будет женой самого что ни на есть законного властителя Пафлагонии! Она теперь не станет разговаривать с Разворолем, – экая скотина, отнял корону у ее милого жениха! А когда подали свечи и графиня Спускунет помогла раздеться королеве и принцессе, она удалилась к себе, взяла лист бумаги и, в предвкушении того дня, когда станет королевой, принялась выводить: «Гризельда Пафлагонская», «Барбара Regina»,[6]6
Королева (лат.).
[Закрыть] «Гризельда Барбара Паф. Reg.» и бог ее знает какие еще подписи.
А Бетсинда наша где?
Чует сердце: быть беде!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой Бетсинда подает грелку
Когда маленькая Бетсинда вошла к Спускунет, чтобы закрутить ей волосы в папильотки, та была в столь добром расположении духа, что, как ни странно, принялась ее хвалить.
– Ты мило причесала меня нынче, Бетсинда, – сказала она. – Я, помнится, обещала тебе что-нибудь подарить. Вот тебе пять ши… нет, вот тебе хорошенькое колечко, я его нашла… я его когда-то носила. – И она отдала Бетсинде найденное ею во дворе кольцо. Девушке оно пришлось как раз впору.
– Ну в точности то, что носила принцесса, – сказала она.
– Какой вздор! – ответила графиня. – Оно у меня сто лет. Подоткни-ка мне получше одеяло. А теперь, поскольку ночь очень холодная (за окном и впрямь валил снег), можешь пойти к милому Перекорилю и, как положено доброй служанке, согреть грелкой его постель. Потом можешь распороть мое зеленое шелковое платье, подновить к утру мой чепец, заштопать дыру на моем шелковом чулке и тогда уже идти спать, Бетсинда. Да смотри не забудь подать мне в пять утра чашку чая!
– Пожалуй, сударыня, надо бы согреть грелкой постели обоих принцев, заметила Бетсинда. Но в ответ она только услышала:
– Хр-р… пуф-пуф! Рр-р… брр… паф! – Спускунет спала мертвым сном.
Надо вам сказать, что опочивальня ее сиятельства находилась рядом с королевской, а по соседству от родителей спала принцесса. И вот душечка Бетсинда пошла за углем на кухню и набила им королевскую грелку.
Она и всегда-то была доброй, веселой, обходительной и пригожей, девицей, а в тот вечер была в ней, должно быть, особая прелесть, ибо все женщины в людской принялись всячески бранить ее и шпынять. Ключница назвала ее спесивой нахалкой; старшая служанка спросила, как ей не стыдно ходить в бантах да локонах – срам, и только! А кухарка (во дворце держали и повара и кухарку) сказала своей помощнице, что никак она в толк не возьмет – ну чего в ней особого, в этой кукле! Зато мужчины, все до одного – кучер, лакей Джон, паж Побегуль и Мусью, камердинер понтийского принца, – как увидели ее, так вскочили с места и закричали:
– Лопни мои глаза!
– О, господи!
– О, небеса!
– О, ciel![7]7
О, небо! (франц.).
[Закрыть]
– Что за красотка эта Бетсинда!
– Руки прочь! Ваши дерзости неуместны, сброд вы этакий! – восклицает Бетсинда и уходит прочь со своей грелкой.
Поднимаясь по лестнице, она слышала, как принцы гоняют шары в бильярдной, и сперва согрела постель Перекориля, а потом направилась в спальню гостя.
Едва она покончила со своим делом, как в комнату вошел Обалду и при виде ее завопил:
– О! А! У! Ах, какая красо-о-у-тка! Ангел! Розанчик! Бутончик! Ну позволь мне быть твоим обал… душечкой!.. Убежим, убежим в пустыню! В жизни я не видел газели, чьи темно-синие очи так радовали бы мой взор. О богиня красоты, не отринь мое чистое сердце! Оно преданней того, что бьется в груди солдата! Будь моей подругой, повелительницей Понтии! Мой король-отец согласится на наш брак. А что до этой рыжеволосой Анжелики, так мне на нее теперь наплевать!
Если час лихой придет,
Жарче угля ревность жжет.
– Отойдите, ваше высочество, и, прошу вас, ложитесь спать! – говорила Бетсинда, не выпуская из рук грелки.
Но Обалду не унимался.
– Нет, никогда! – кричал он. – До той поры, пока не стану мужем прелестной скромницы, что во дворце здесь служит! Глаза твои сражают наповал – понтийский принц к ногам твоим упал.
И он продолжал в том же духе и был так нелеп и смешон, что Бетсинда, большая шутница, не удержалась и ткнула его грелкой, отчего он, разумеется, завопил уже совсем другим голосом: «О-о-о!!!»
Он поднял такой шум, что его услыхал Перекориль и выскочил из соседней комнаты узнать, в чем дело. Едва он увидел, что происходит, как в гневе кинулся на Обалду и с такой силой подбросил его ногой, что тот подлетел к потолку; он проделывал это до тех пор, пока у гостя не растрепались все кудри.
Бедняжка Бетсинда не знала, плакать ей или смеяться. Гостю, наверно, приходилось туго, и все же на него нельзя было смотреть без смеха. Когда Перекориль перестал его подбрасывать и он отошел в угол, потирая бока, что, по-вашему, сделал его противник? Упал на колени перед служанкой, схватил ее за руку и стал просить ее не отвергать его чувств и немедля выйти за него замуж. Представляете, каково было Бетсинде, которая боготворила Перекориля с тех самых пор, как впервые малюткой увидала его в дворцовом саду!
– О божественная Бетсинда! – говорит принц. – Как мог я пятнадцать лет жить с тобой бок о бок и не замечать твоей красоты! Ну какая женщина в Европе, в Азии, в Африке, в Америке и даже в Австралии, если б она была уже открыта, посмеет с тобой сравниться? Анжелика? Фи! Спускунет? Фу! Королева? Ха-ха! Ты моя королева, моя Анжелика, ведь ты и есть настоящий ангел.
– Что вы, принц, я всего лишь бедная служанка, – отвечает девушка, но лицо ее сияет от счастья.
– Разве не ты ходила за мной, когда я был болен и лежал всеми покинутый? – продолжает Перекориль. – Разве не эта нежная ручка оправляла мои подушки, приносила мне жареного цыпленка и желе?
– Что правда, то правда, милый принц, – соглашается Бетсинда. – А еще, ваше высочество, коли уж на то пошло, я пришила вашему высочеству пуговицы на сорочке, – сообщает бесхитростная девушка.
Не спастись от Купидона
Даже тем, на ком корона.
Когда бедный Обалду, до смерти влюбленный в служанку, услышал это признание и увидел, сколь недвусмысленные взгляды бросает она на Перекориля, он зарыдал навзрыд, стал рвать на себе волосы и рвал их до тех пор, пока, точно паклей, не усыпал ими всю комнату.
Бетсинда давно уже бросила грелку на пол, а когда увидела, что между принцами вот-вот вспыхнет новая, еще более ожесточенная ссора, почла за лучшее убежать из комнаты.
– Ну чего ты ревешь, губошлеп несчастный, и дерешь на себе патлы там, в углу! Ты мне еще ответишь за то, что обидел Бетсинду. Да как ты смел стать на колени перед пафлагонской принцессой и целовать ей руку!
– Никакая она не пафлагонская принцесса! – вопит Обалду. – Она будет понтийской принцессой! Ни на ком другом я не женюсь!
– Ты жених моей кузины! – рычит Перекориль.
– Опостылела мне твоя кузина, – заявляет Обалду.
– Ты мне ответишь за эту обиду! – выкрикивает в бешенстве Перекориль.
– Я тебя укокошу!
– Я проткну тебя насквозь!
– Перережу тебе глотку!
– Вышибу тебе мозги!
– Оторву башку!
– Пришлю на заре секундантов!
– Пристрелю тебя пополудни!
– Мы еще встретимся! – кричит Перекориль и трясет кулаком перед носом Обалду; схватив грелку, он облобызал ее, – ведь она побывала в руках Бетсинды, – и кинулся вниз по лестнице. И что же предстало его глазам? На нижней площадке стоял король и говорил Бетсинде разные нежности. Его величество уверял, что услышал шум и почувствовал запах гари и вот вышел посмотреть, что случилось.
– Верно, принцы курят табак, сэр, – говорит Бетсинда.
– О, прелестная служаночка, – заводит король ту же песню, – выкинь из головы всех принцев! Обрати взор свой на почтенного самодержца, который некогда был недурен собою.
– Ах, сэр, что скажет ее величество! – восклицает Бетсинда.
– Ее величество!.. – Король разражается смехом. – Да мы ее вздернем. Или я не властитель Пафлагонии? Разве нет у меня веревок, топоров, палачей и плах? Разве под стенами замка не бежит речка? Пли у нас недостанет мешков, чтобы зашивать в них жен? Скажи мне только: «Я твоя», – в мешок зашью супругу я, – тебя достойна роль сия!
Когда Перекориль услышал эти злодейские речи, он забыл о почтении к королю, поднял грелку и приплюснул ею дядюшку к полу, как оладью; затем юный принц со всех ног кинулся прочь, за ним с воплями побежала Бетсинда, и тут выскочили из своих спален принцесса, королева и Спускунет. Представляете себе, что с ними сталось, когда они увидели на полу самого Храбуса – мужа, отца и повелителя!