Текст книги "Конь-призрак"

Автор книги: Уильям Ходжсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Уильям Хоуп Ходжсон
Конь-призрак

Тем утром я вновь получил приглашение от Карнаки. Придя, я обнаружил, что он сидит в полном одиночестве. Карнаки поднялся мне навстречу – движения его были скованны, лицо исцарапано, правая рука висела на перевязи. Я пожал левую, и он протянул мне свою газету, от которой я отказался. Тогда, предложив мне стопку фотографических пластин, он снова погрузился в чтение.

В этом весь Карнаки. С момента моего прихода он не произнес ни слова, я же ни о чем его не спросил. Позже он сам все расскажет. А до тех пор я удовлетворился рассматриванием пластин. На большинстве из них была запечатлена (чаще всего со вспышкой) чрезвычайно хорошенькая девушка; ее красоту невозможно было не отметить, хотя выглядела она смертельно испуганной, и не оставалось ни тени сомнений: девушке этой угрожает страшная опасность.

Все фотопластины изображали разнообразные комнаты и коридоры, на каждой присутствовала девушка; она стояла то вдалеке – и тогда была изображена в полный рост, – то почти вплотную к фотографу – тогда камера выхватывала лишь часть ее руки, головы или платья. Очевидно, запечатлеть хотели не девушку, а то, что ее окружало, и, как вы понимаете, эти фотографические пластины возбудили во мне немалое любопытство.

Просмотрев их почти до конца, я наткнулся на нечто поистине небывалое. Девушка замерла в свете вспышки, она смотрела вверх, будто испугавшись внезапного звука. Прямо над ней, точно сотканное из тени, нависало огромное полупрозрачное копыто.

Я долго и внимательно рассматривал этот снимок, но только и смог заключить, что он, видимо, имеет отношение к последнему делу Карнаки. Когда подошли Джессоп, Акрайт и Тейлор, Карнаки без слов протянул руку за пластинами, которые я так же молча вернул, и мы сели ужинать. Наконец, проведя час за столом в безмолвии, мы устроились поуютнее, и Карнаки начал.

– Я был на севере, – заговорил он, растягивая слова и то и дело попыхивая трубкой. – У Хисгинсов, в Восточном Ланкашире. Полагаю, когда я расскажу все в подробностях, вы согласитесь, что дело это оказалось очень странным. Еще до поездки я был наслышан о таинственном коне Хисгинсов, но никогда не думал, что мне самому придется с ним столкнуться. Теперь я понимаю, что никогда не принимал всерьез эту историю, несмотря даже на то, что держу за правило не делать поспешных выводов. Воистину, мы, люди, странные создания!

Я получил телеграмму с просьбой о встрече, из чего заключил, что у Хисгинсов происходит что-то необычное. Мы договорились о времени, и в назначенный день ко мне пришел старый капитан Хисгинс. Он сообщил мне много важных фактов, хотя главное я слышал и прежде: если у семьи, принадлежащей к роду Хисгинсов, первый ребенок – девочка, то после помолвки ее начинает преследовать конь-призрак.

История эта поистине невероятна, и не так уж удивительно, что я считал ее всего лишь старинной сказкой, ведь даже сами Хисгинсы давно полагали ее не более чем забавной семейной легендой, тем более что семь поколений кряду первенцами в их роду были мальчики.

Однако у нынешних Хисгинсов первой родилась дочь. С самого детства друзья и родственники поддразнивали ее, что, если она хочет избежать встречи с призраком, пусть не подпускает к себе мужчин, а еще лучше – пусть пострижется в монахини. Вот как легкомысленно они относились к старинной семейной легенде!

Два месяца тому назад мисс Хисгинс обручилась с неким Бомоном, юным офицером флота. В тот самый день, когда их помолвка была официально объявлена, произошло необычайное событие, ставшее причиной нашей встречи с капитаном Хисгин-сом и последовавшего затем моего визита к ним. Там мне доверили семейный архив, с помощью которого я убедился, что, несомненно, не далее как сто пятьдесят лет назад в семье Хисгинсов происходила череда, даже выражаясь предельно сухим языком, невероятных и неправдоподобных событий. Пять раз подряд первыми в роду Хисгинсов рождались девочки. Каждая из них в положенное время обручилась, и ни одна не дожила до свадьбы. Две покончили с собой, одна выпала из окна, другая умерла"от разбитого сердца" (надо полагать, от удара, вызванного внезапным испугом). Пятую нашли мертвой вечером в парке неподалеку от дома. Как она погибла, осталось неясным, предположительно – ее лягнула лошадь.

Как вы видите, все эти смерти, даже самоубийства, можно объяснить естественными причинами, естественными – в противовес сверхъестественным. Надеюсь, моя мысль ясна. И все же каждая из девушек во время помолвки, несомненно, пережила что-то необъяснимое и ужасающее, поскольку в записях неизменно упоминаются ржание невидимого коня либо топот, доносящийся неизвестно откуда, а также множество других удивительных происшествий. Теперь вы, думаю, начинаете понимать, в каком необычайном деле мне предложили разобраться.

Согласно одному из свидетельств, призрак был настолько ужасен, что двух девушек оставили их возлюбленные. Это еще более укрепило меня в убеждении, что происходящее с Хисгинсами – не просто череда неприятных совпадений.

Все это я разузнал в первые же часы моего пребывания в доме. Затем я выведал в подробностях, что случилось в день помолвки мисс Хисгинс и Бомона. Судя по всему, сразу после заката, но до того, как в доме зажгли лампы, они шли по главному коридору первого этажа, когда рядом с ними раздалось устрашающее, дьявольское ржание. Тут же невероятной силы удар сломал Бомону правое предплечье. В коридоре немедленно зажгли огонь и вскоре обыскали весь дом, но ничего странного не нашли.

Можете себе представить, как взбудоражился весь дом, все вспоминали старинную легенду, и веря и не веря в нее. В ту же ночь старого капитана разбудил грохот копыт, как будто огромный конь скакал по гулким, пустым коридорам.

И после помолвки Бомон и мисс Хисгинс несколько раз слышали в комнатах и коридорах конский топот.

Спустя три беспокойные ночи Бомон проснулся от странного ржания, доносившегося со стороны комнаты его возлюбленной. Он ринулся к капитану, и вместе они побежали к мисс Хисгинс, которая вся дрожала от ужаса – ее разбудило ржание, раздавшееся прямо над ухом.

За день до моего приезда случилось очередное происшествие, которое, как вы догадываетесь, привело всех обитателей дома в еще более беспокойное состояние.

Как я уже говорил, большую часть первого дня я провел, выясняя подробности дела, но после ужина решил отдохнуть и весь вечер играл в бильярд с юным Бомоном и мисс Хисгинс. В десять мы прервались, и я попросил Бомона рассказать мне, что именно произошло днем раньше.

Они с мисс Хисгинс тихо сидели в будуаре ее почтенной тетушки, которая читала книгу, выполняя при них роль un chaperon [1] . Уже вечерело, и тетушка придвинула лампу поближе к себе. В доме свет еще не зажгли, так как стемнело ранее обыкновенного.

Дверь в залу была открыта. Внезапно девушка прошептала:

– Тс-с! Что это?

Они прислушались, и тут Бомону почудился за парадной дверью шум, производимый обычно лошадью.

– Может, это приехал капитан? – предположил он, но мисс Хисгинс напомнила, что ее отец не любит ездить верхом.

Разумеется, обоим стало не по себе, но Бомон попытался успокоиться и вышел в залу посмотреть, нет ли кого-нибудь на пороге. Лампы еще не зажгли, и в темноте неосвещенной залы отчетливо виднелся светлый контур дверного окошка. Бомон выглянул через него на улицу, но никого не увидел.

Он встревожился, но открыл дверь и вышел во двор на подъездную дорожку. Огромная входная дверь с грохотом захлопнулась за ним. Его охватило странное чувство, что он попал в ловушку, – так он мне и сказал. Бомон ухватился за ручку, но что-то крепко держало дверь изнутри. Прежде чем он в этом окончательно убедился, дверь все-таки поддалась, и он смог войти.

На мгновение он замешкался на пороге, вглядываясь в темноту и не понимая, страшно ему или нет. Тут ему показалось, что мисс Хисгинс посылает ему воздушный поцелуй из глубины зала. Бомон подумал, что она пошла за ним следом, послал ей ответный поцелуй, шагнул навстречу и вдруг понял, что его возлюбленной в зале нет. Кто-то пытался увлечь его в темноту, в то время как мисс Хисгинс не покидала будуара. Он мигом отпрянул, и тут звук поцелуя раздался снова, ближе.

– Мэри, оставайся в будуаре и не выходи, пока я не приду! – крикнул он как можно громче. Мисс Хисгинс крикнула что-то в ответ; Бомон зажег сразу несколько спичек и, подняв их над головой, начал обыскивать залу. В ней никого не было, но, когда спички погасли, в пустом дворе раздался удаляющийся стук копыт.

Вот что получается: оба они слышали стук копыт, впрочем, когда я расспросил всех поподробнее, выяснилось, что тетушка не слышала ничего, правда, она глуховата и сидела дальше от двери в залу. Разумеется, Бомон с мисс Хисгинс были напуганы, и им могло послышаться что угодно. Можно также предположить, что дверь захлопнулась от внезапного порыва ветра, а Бомон просто не смог ее сразу открыть.

Что до поцелуев и стука копыт, то ничего необычного в этих звуках нет, если только не волноваться и рассуждать логически. Так я им и сказал. Конский топот бывает слышен издалека, сказал я им, поэтому они вполне могли услышать шум, производимый лошадью где-нибудь сравнительно неподалеку. А на поцелуи похожи многие тихие звуки – шорох листвы или бумаги, – особенно если вы находитесь во взбудораженном состоянии и склонны давать волю воображению.

Эту проповедь здравого смысла я закончил, когда мы погасили свет и вышли из бильярдной. Но, несмотря на все мои усилия, ни Бомон, ни мисс Хисгинс не допускали, что могли что-го вообразить со страху.

Мы уже стали расходиться по комнатам, а я все еще пытался внушить им, что происходящее можно объяснить совершенно обыденными причинами. Но все мои старания, как говорится, пошли псу под хвост, когда в бильярдной, двери которой мы только что закрыли за собой, раздался удар копытом по паркету.

По моей спине поползли мурашки. Мисс Хисгинс всхлипнула, как младенец, и, испуганно вскрикивая, бросилась прочь. Бомон отскочил на пару шагов назад, я тоже, как вы можете понять, попятился.

– Он здесь, – прошептал мне Боной одними губами. – Может быть, теперь вы нам поверите.

– Да, что-то там есть, -шепнул я. не сводя глаз с закрытых дверей бильярдной.

– Тс-с! Вот опять.

Мы слышали, как гигантский конь неторопливо ходит по бильярдной. Меня охватил ледяной, первобытный ужас, от которого сперло дыхание – за что я говорю, вам ведь знакомо это чувство, – и тут я обнаружил, что мы, видимо, все это время пятились и отступили в самый конец коридора, на галерею.

Мы остановились и прислушались. Неторопливый стук копыт был таким уверенным, как будто зверь получал удовольствие, гуляя по комнате, где только что находились мы. Вы понимаете, к чему я веду?

Повисла пауза – в тишине раздавался лишь шепот, доносившийся снизу, от подножия высокой лестницы. Видимо, обитатели дома собрались вокруг мисс Хисгинс, чтобы защитить ее и утешить.

Мы с Бомоном, как мне кажется, простояли не меньше пяти минут там, в начале длинного коридора, прислушиваясь к тому, что происходит в бильярдной. Наконец, я понял, что веду себя как последний трус, и сказал:

– Пойду посмотрю, что там.

– Я с вами, – ответил Бомон. Он заметно побледнел, но мужества ему было не занимать. Я попросил подождать меня и сбегал к себе за переносной фотокамерой и вспышкой. В правый карман я сунул револьвер, а на левую руку надел кастет – довольно грозное оружие, которое тем не менее не мешало работать со вспышкой.

Наконец, я бегом вернулся к Бо-мону. Он молча показал мне свой револьвер. Я кивнул и шепотом посоветовал не торопиться со стрельбой, потому что все это еще могло оказаться каким-нибудь бездумным розыгрышем. На сгиб больной руки Бомон повесил лампу, которую снял со стенной подвески, так что у нас был свет. Вместе мы осторожно направились к бильярдной, как можете догадаться, представляя собой довольно жалкое зрелище.

Пока мы шли, до нас не доносилось ни звука, но стоило нам оказаться в паре ярдов от двери, как изнутри послышалась тяжелая поступь копыт по паркету. Мгновение спустя мне показалось, что весь дом задрожал от мерных шагов, приближающихся к двери. Мы с Бомоном отступили на пару шагов, но взяли себя в руки и, собрав остатки мужества, замерли. Дверь не остановила призрачную поступь – будто невидимый зверь прошел сквозь нее и направился к нам. Мы отпрянули в разные стороны, помню, я прижался спиной к стене. Цокот копыт раздался между нами и с ужасающей неспешностью стал удаляться по коридору. Звуки доносились до меня будто издалека, сквозь биение крови в висках, тело отказалось мне повиноваться, я едва дышал. Некоторое время я простоял недвижимый, глядя ему вслед. Я чувствовал – мы в страшной опасности. Вы понимаете меня?

И вдруг ко мне вернулось присутствие духа. Конская поступь доносилась уже с дальнего конца коридора. Я выхватил фотокамеру и щелкнул вспышкой. Тут и Бомон пришел в себя, несколько раз выстрелил и с криком: "Скорее, скорее! Он идет к Мэри!" – бросился вперед.

Я побежал за ним. Мы выскочили на лестничный пролет, услышали последний удар копыт – и все стихло. Наступила тишина. Мертвая тишина.

Внизу в большой зале челядь собралась вокруг мисс Хисгинс, которая лежала без чувств. Несколько слуг молча стояли поодаль, не сводя глаз с лестницы. На лестнице замер капитан Хисгинс с оголенной саблей – он успел взбежать ступеней на двадцать и остановился под тем самым местом, где оборвался стук копыт. Я никогда не видел картины более прекрасной, чем этот старик, отважно вставший между своей дочерью и исчадьем ада.

Полагаю, вы догадываетесь, какой ужас я испытал, проходя через то самое место, где будто остался стоять невидимый зверь. Это может показаться странным, но ни одного шага мы больше не услышали – ни вниз, ни вверх по лестнице.

Мисс Хисгинс отнесли в ее комнату, и я попросил слуг передать, что поднимусь туда, как только меня будут готовы принять. Когда мне сообщили, что я могу прийти в любое время, мы вместе с капитаном перенесли в покои его дочери ящик с моими инструментами. Я приказал передвинуть кровать в центр комнаты и соорудил вокруг нее электрический пентакль [2] .

По моему распоряжению в углах комнаты расставили лампы. Неосвещенным осталось только пространство внутри пентакля, и я строго-настрого приказал не зажигать внутри свет, а также не входить и не выходить из него. Мать девушки расположилась внутри, а снаружи я усадил горничную, готовую немедля исполнить любую просьбу или позвать на помощь. Капитану я тоже предложил провести эту ночь в комнате с оружием в руках.

Когда я вышел, то за дверью увидел Бомона, который места себе не находил от волнения. Я рассказал ему, какие принял меры, и объяснил, что, скорее всего, мисс Хисгинс сейчас в полной безопасности, но, несмотря на то что в комнате ее покой сторожит капитан, я намереваюсь охранять дверь снаружи. Зная, что Бомон все равно не сможет уснуть, а помощь в таких делах всегда кстати, я предложил ему составить мне компанию. Помимо прочего, я хотел присмотреть за ним, поскольку мне было совершенно очевидно, что в некотором смысле он находится в еще большей опасности, чем его невеста. По крайней мере, таково было мое мнение, и не сомневаюсь, что, дослушав эту историю до конца, вы со мной согласитесь.

Я уговорил его встать в пентакль, который я для него начерчу, хотя поначалу он явно отнесся к этому как к глупому и бессмысленному суеверию. Но когда я рассказал о страшной гибели юного Астера (несчастный малый!), который, если вы помните дело Черной Вуали, отказался воспользоваться моей помощью, Бомон переменил свое мнение и отнесся к этому всерьез.

Ночь прошла достаточно тихо, хотя незадолго до рассвета мы услышали грохот копыт по гулким пустым коридорам дома, совсем как рассказывал капитан Хисгинс. Вы можете себе представить, в какое волнение я пришел, когда сразу после этого до меня донесся какой-то неясный звук изнутри спальни. Мне стало не по себе, и я постучался в дверь. Открывший мне капитан сказал, что у них все в порядке, и тут же поинтересовался, не слышал ли я конского топота. Я предложил до рассвета оставить дверь приоткрытой – ведь что-то явно назревало. На этом капитан вернулся в комнату к жене и дочери.

Должен заметить, я сомневался в том, убережет ли мисс Хисгинс наша "линия обороны", ибо проявления потустороннего были настолько вещественными, что на ум невольно приходило дело Харфордов, в котором ладонь ребенка появлялась даже внутри пентакля и стучала по полу. Как вы помните, это было поистине ужасное дело.

Однако за всю ночь ничего больше не произошло, поэтому, как только рассвело, все мы отправились спать.

Около полудня ко мне постучался Бомон. Мы спустились к завтраку, который скорее можно было назвать обедом. Внизу мы обнаружили мисс Хисгинс, которая, как ни удивительно, пребывала в весьма жизнерадостном настроении. По ее собственным словам, впервые за долгое время этой ночью она чувствовала себя почти в полной безопасности. Еще она сказала, что из Лондона приезжает ее кузен, Гарри Парскет, чтобы помочь нам в борьбе с призраком. Затем они с Бомоном отправились гулять по саду.

Я и сам совершил небольшую прогулку. Обойдя дом, я нигде не обнаружил следов копыт. Весь оставшийся день я посвятил осмотру дома, но ничего не нашел.

Я завершил свои поиски еще засветло и переоделся к ужину. Внизу меня ждала встреча с Гарри Парскетом, который только что приехал. Мне он показался во всех отношениях приятнейшим человеком. Совершенно бесстрашный малый – именно то, что нужно в подобном деле. Его заметно озадачила наша искренняя вера в то, что призрак действительно существует. Я даже захотел, чтобы что-нибудь случилось, лишь бы доказать ему нашу правоту. Боюсь, мои желания были исполнены с лихвой.

Перед самым заходом солнца Бомон и мисс Хисгинс вышли пройтись, меня капитан позвал в свой кабинет обсудить текущие дела, а Парскет понес свои вещи наверх, так как приехал без слуги.

Со старым капитаном Хисгинсом мы беседовали долго. Я указал, что "призрак", очевидно, не имеет никакого отношения к их дому и преследует единственно его дочь и чем скорее выдать ее замуж, тем лучше. Это даст Бомону право никогда не оставлять ее одну, и более того, есть шанс, что после брачного обряда противоестественные события прекратятся.

Капитан согласно кивал и напомнил мне, что трех девушек из числа тех, кого прежде преследовал призрак коня, отослали из дома, однако они все равно погибли. Но тут нашу беседу внезапно прервали: в кабинет вбежал дворецкий, лицо его было необычайно бледным.

– Мисс Мэри, сэр! Мисс Мэри! – воскликнул он. – Она кричит… в саду, сэр! Говорят, там слышали коня!

Капитан кинулся к оружейной стойке и, схватив свою саблю, бросился в сад. Я побежал наверх за своей фотокамерой, вспышкой и револьвером, крикнул в дверь Парскета: "Конь!" -и бросился вниз за капитаном.

Внизу, во тьме, кто-то кричал, среди редких деревьев раздавались выстрелы. Вдруг откуда-то слева послышалось дьявольское ржание. Я развернулся на каблуках и щелкнул вспышкой. Все вокруг озарилось на мгновение – совсем неподалеку росло высокое дерево, листья которого трепетали на ветру, – но ничего больше я не увидел. И тут навалилась тьма и откуда-то сзади до меня донесся крик Парскета – он хотел знать, видел ли я что-нибудь.

Мгновение спустя он оказался рядом, и с ним я почувствовал себя немного спокойнее, хотя неподалеку затаилась неведомая тварь, а я совсем ослеп из-за яркой вспышки. "Что это было? Что это было?" – взволнованно допрашивал меня он, но я лишь смотрел во тьму и повторял: "Не знаю. Не знаю".

Немного впереди раздались крики, а затем выстрел. Мы побежали на шум, крича, что это мы, ведь в темноте паника может привести к несчастному случаю. Почти сразу же рядом оказалось двое егерей с фонарями и ружьями, а из дома протянулась цепочка огней, плясавших в руках подбегавших слуг.

В свете фонарей я увидел Бомо-на – с револьвером в руке он стоял над распростертой на земле мисс Хисгинс. На лбу его была кровавая рана. Капитан с саблей напряженно всматривался во тьму; чуть поодаль стоял старый дворецкий с топором, который он вытащил из оружейной стойки. Однако ничего необычного я так и не увидел.

Мы перенесли девушку в дом и оставили ее с матерью и Бомоном, а конюх поехал за доктором. К нам присоединились еще четыре егеря с фонарями и ружьями, и мы прочесали парк, но так ничего и не нашли.

Когда мы вернулись, оказалось, что врач уже ушел. Он перевязал рану

Бомона, которая, к счастью, оказалась неглубокой, и приказал уложить мисс Хисгинс в постель. Поднявшись наверх, мы с капитаном обнаружили, что Бомон стоит на страже у ее двери. Я поинтересовался его самочувствием, затем, дождавшись позволения мисс и миссис Хисгинс, мы вошли и установили вокруг кровати девушки электрический пентакль. В комнате уже зажгли достаточно ламп; удостоверившись, что все на своих местах, как прошлой ночью, я удалился на свой пост за дверью.

Тем временем подошел Парскет, и мы принялись выспрашивать у Бомона, что же случилось в парке. По его словам, они с мисс Хисгинс возвращались в дом со стороны западного крыла. Уже стемнело; внезапно девушка замерла, поднеся палец к губам. Он тоже замер, но поначалу ничего не услышал. Наконец и он различил приглушенный травой стук копыт, звучавший все ближе. Бомон сказал невесте, что ей послышалось, чему она ни на секунду не поверила, и предложил поскорее вернуться. Буквально минуту спустя звуки приблизились; молодые люди бросились бежать. Мисс Хисгинс споткнулась, упала и закричала – это и услышал дворецкий. Бомон помог ей подняться; гром копыт раздавался уже совсем рядом. Заслонив девушку, он выпустил все пять пуль во тьму, ориентируясь на слух. Бомон поклялся нам, что при свете выстрелов видел прямо перед собой что-то, напоминающее огромную конскую голову. В тот же момент оглушительный удар сбил его с ног. Вскоре с криками подбежали капитан и дворецкий. Остальное мы знали и сами.

Около десяти вечера дворецкий принес нам ужин, чем очень меня обрадовал, поскольку прошлой ночью я изрядно проголодался. Однако я строго-настрого запретил Бомону пить спиртное, а также заставил его отдать мне трубку и спички. Около полуночи я нарисовал вокруг него пентакль, а мы с Парскетом сели рядом – ведь ни за кого, кроме Бомона и мисс Хисгинс, бояться не приходилось.

Мы сидели тихо. С каждой стороны коридора горела лампа, так что света нам хватало, впрочем, как и оружия: у нас с Бомоном были револьверы, а у Парскета – дробовик. Я запасся не только оружием – при мне были моя фотографическая камера и вспышка.

Временами мы переговаривались тихим шепотом; дважды к нам, чтобы перекинуться парой фраз, выходил капитан. В полвторого мы совсем затихли, и минут через двадцать я молча поднял руку – в тишине я уловил топот копыт. Я постучал в спальню и шепотом объяснил выглянувшему капитану, что, кажется, приближается конь. Некоторое время мы молча прислушивались, и капитан с Парскетом подтвердили, что и они различают какие-то звуки. Но теперь я уже не был так уверен, к тому же Бомон не услышал ничего. Тем не менее позже мне снова показалось, что я что-то слышу.

Капитану Хисгинсу я предложил вернуться в комнату дочери и оставить дверь приоткрытой, так он и поступил. Но больше мы не слышали ничего; наконец наступил рассвет, и мы с облегчением отправились спать.

За поздним завтраком меня ожидал сюрприз: капитан объявил, что они провели семейный совет и решили послушаться меня и обвенчать молодых без промедления. Бомон уже отправился в Лондон за срочной лицензией на брак, и все надеялись, что провести церемонию удастся завтра.

Новость меня обрадовала – Хис-гинсы выбрали самый разумный выход, учитывая всю необычайность ситуации. Я же собирался продолжать работу. Поскольку брак еще не был заключен, я решил не отпускать мисс Хисгинс от себя.

После обеда я подумал, что было бы неплохо заснять мисс Хисгинс и обстановку вокруг нее. Ведь согласитесь, иногда камере удается запечатлеть то, что ускользает от невооруженного глаза.

Я предложил мисс Хисгинс помочь мне в моих экспериментах. Она с готовностью согласилась, и несколько часов мы бродили по разным коридорам и комнатам, а я щелкал вспышкой, делая все новые фотографии девушки.

Обойдя таким манером весь дом, я предложил спуститься в подвал, если мисс Хисгинс достанет на то смелости. Она согласилась, и я призвал в спутники капитана и Парскета, ибо не собирался вести бедную девушку, пусть даже и днем, не заручившись поддержкой.Когда капитан принес ружье, а Парскет – специально приготовленный задник для фотосъемки и лампу, мы спустились в винный погреб. Девушку я поставил в центре, а капитан и Парскет держали задник. Я щелкнул вспышкой, и мы все перешли в следующую комнату подвала.

Наконец, в третьей комнате – огромной зале – произошло нечто поистине ужасное. Все было готово, и я уже щелкнул вспышкой, когда вдруг раздалось леденящее душу ржание, такое же, какое я слышал в парке. Оно доносилось из темноты прямо над головой девушки. В свете вспышки я заметил, что она смотрит куда-то вверх, но над ней ничего не было. Я закричал Парскету и капитану, чтобы они вывели мисс Хисгинс на свет, что они сделали незамедлительно.

Я поспешно запер дверь и слева и справа от нее начертил в воздухе два символа ритуала Сааамааа – первый и восьмой, соединив их тройной линией.

Тем временем капитан с Парскетом увели девушку в полуобморочном состоянии в ее покои, где перепоручили заботам матери; я же остался сторожить дверь винных погребов, чувствуя себя довольно-таки уныло, ведь за дверью таилась какая-то отвратительная тварь. К этому примешивалось чувство стыда – ведь именно я подверг мисс Хисгинс опасности.

Капитан оставил мне свое ружье; вернувшись, они с Парскетом прихватили еще оружие и лампы. Словами не передать того облегчения, которое охватило меня, когда я услышал их шаги. Попробуйте представить, каково мне было стоять на страже у двери погребов. Представили?

Помню, я отметил, как побледнел Парскет. На капитане лица не было, и я подозревал, что выгляжу не лучше. Как вы понимаете, все это оказало на меня определенное воздействие, и ключ к замку я поднес дрожащей рукой.На мгновение я замер, затем рывком распахнул дверь, подняв лампу над головой. Парскет с капитаном стояли с лампами по обе стороны от меня – внутри же было совершенно пусто. Разумеется, первому взгляду я не поверил, и несколько часов мы втроем ощупывали каждый квадратный фут пола, потолка и стен.

В конце концов пришлось признать, что сами по себе погреба совершенно обыкновенные и ничего интересного собой не представляют. Все-таки я снова запечатал двери снаружи первым и последним символами ритуала Сааамааа, как и прежде соединив их тройной линией. Вообразите только, каково было нам обыскивать эти погреба!

Поднявшись наверх, я немедля справился о здоровье мисс Хисгинс, и она сама вышла сообщить мне, что с ней все в порядке и что мне не стоит беспокоиться и винить себя; на что я ответил, что считаю себя непростительно виноватым в случившемся.

Убедившись, что все благополучно, я переоделся к ужину. Поужинав, мы с Парскетом обосновались в ванной комнате и принялись проявлять негативы. Парскет проявлял и закреплял, я выносил пластины на свет и рассматривал их. Однако, пока мы не добрались до последних снимков, ничего интересного на них не было.

Я как раз просматривал очередную пачку, когда услышал крик Парскета и бросился к нему. Он стоял в свете красной лампы с полупроявленным негативом в руках. На пластине была мисс Хисгинс, она смотрела вверх, как и тогда, когда я ее снимал; но что меня поразило – прямо над ней нависало огромное копыто, будто сотканное из тени. Единственной моей мыслью было – именно я подверг ее смертельной опасности.

Как только снимок допроявился, я закрепил изображение и как следует изучил при хорошем освещении. У меня не осталось никаких сомнений: над мисс Хисгинс совершенно отчетливо можно было разглядеть именно копыто, и ничто иное. Однако это не приблизило меня к разгадке, и единственное, что я мог сделать, -попросить Парскета не говорить о нашем открытии девушке, которая и без того была напугана. Но я ничего не скрыл от капитана, считая, что у него есть право знать все.

Ночью мы приняли те же меры предосторожности, что и прежде, а Парскет составил мне компанию на страже за дверью мисс Хисгинс. Однако ночь прошла без происшествий, и на рассвете я отправился спать.

Спустившись к обеду, я узнал, что Бомон телеграфировал, обещая прибыть к четырем часам, и уже послали за священником. Как вы можете догадаться, дамы пребывали в необычайном волнении.

Задержавшийся поезд привез Бо-мона около пяти, но священник так и не появился. Дворецкий объяснил, что экипаж вернулся пустой – священника внезапно вызвали по неотложному делу. Дважды в этот вечер посылали за ним экипаж, и оба раза кучер возвращался один, поэтому свадьбу пришлось отложить на следующий день.

К вечеру я проложил вокруг постели мисс Хисгинс "линию обороны" и, как прежде, попросил ее родителей остаться в комнате.

Как я и предполагал, Бомон настоял на том, чтобы остаться со мной на страже; было видно, что он боится – не за себя, конечно, а за свою невесту. Он признался мне, что его терзает ужасное предчувствие, что сегодня произойдет последнее, самое страшное покушение на его возлюбленную.

Разумеется, я сказал ему, что это всего лишь нервы, но, должен признать, его слова встревожили меня, ибо я испытал слишком многое и хорошо знал, что в подобных обстоятельствах не стоит отмахиваться от предчувствий, как от пустой игры воображения. Поскольку Бомон был уверен, что этой ночью нас ждет самое страшное, я попросил Парскета протянуть к нашей двери длинный шнур и привязать его к колокольчику дворецкого, чтобы можно было вызвать подмогу.

Дворецкому и двум лакеям я велел не раздеваться и не ложиться спать, а также поддерживать огонь в двух переносных лампах. По моему звонку они должны были немедленно схватить лампы и прибежать на помощь. Если по какой-то причине звонок не сработает, я дуну в свисток, и это тоже будет сигнал тревоги.

Раздав эти нехитрые указания, я начертил вокруг Бомона пентакль и строго-настрого предупредил ни в коем случае не выходить за его пределы. Нам оставалось только ждать и молиться, чтобы эта ночь прошла так же тихо, как и предыдущая.

Мы почти не разговаривали и к часу ночи сидели как на иголках. Парскет вскочил и, чтобы успокоиться, принялся мерить шагами коридор. Я снял туфли и присоединился к нему. Ходили мы, наверное, около часа, время от времени перешептываясь, пока я не споткнулся о шнур колокольчика и не упал; впрочем, я не ушибся и не наделал шуму.