Текст книги "Аллея кошмаров"
Автор книги: Уильям Грешем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Раздевайся, милый, и аккуратно сложи все вещи на стул.
Как ни странно, Стэна это ничуть не смутило. Зена стянула чулки, расстегнула платье и медленно сняла его через голову. За платьем последовала нижняя сорочка.
Зена откинулась на подушки, заложила руку за голову и подозвала Стэна:
– А теперь, милый, расслабься.
– Мы припозднились.
– А как иначе? Тебе пора принять ванну, а потом возвращаться. Иначе все подумают, что Зена тебя соблазнила.
– И правильно подумают.
– Наверняка. – Она приподнялась на локтях, обрамив лицо золотистыми прядями, легонько поцеловала Стэна. – Давай пошевеливайся.
– Не могу. Ты меня придавила.
– Тогда попробуй высвободиться.
– Не могу. Тяжело.
– А ты ужом выползи…
Вдруг раздался стук в дверь – осторожный, робкий. Зена отвела волосы с глаз. Стэн вздрогнул. Она приложила палец к его губам, ловко соскочила с кровати, потянула Стэна за руку, вручила брюки, белье и носки и затолкала в ванную.
В ванной Стэн пригнулся, приложил ухо к замочной скважине. Сердце бешено колотилось от страха. Было слышно, как Зена достает из чемодана халат и неторопливо идет к входной двери. Из коридора послышался голос.
– Прости, что разбудил, солнышко. Я тут… – забормотал Пит. – Я тут кое-что купил. А на завтрак денег не осталось.
Щелкнул замочек сумки.
– Вот тебе доллар, милый. Негоже без завтрака.
– Обязательно позавтракаю, честное слово.
Зена босиком прошлепала к ванной комнате.
– Стэн, поторапливайся. Я спать хочу. Вылезай из ванны и натягивай штаны. – И непринужденно пояснила Питу: – Мальчик устал, бедняжка, всю ночь тяжести таскал под дождем. Наверное, заснул в ванне. Ты его не жди.
Входная дверь захлопнулась. Стэн выпрямился. Зена как ни в чем не бывало соврала Питу про Стэна и ванну. Женщины все такие, подумал Стэн. Если у них смелости хватает, то всегда так и делают. Он невольно поежился и открыл кран.
Когда ванна наполнилась до половины, Стэн лег в горячую воду и закрыл глаза. Ну вот, теперь ему все известно. Из-за этого совершают убийства на почве ревности. Ради этого люди женятся. Из-за этого мужья уходят из дома, а женщины обзаводятся дурной репутацией. Вот это и есть великий секрет. А теперь я все знаю. И не испытываю ни малейшего разочарования. Все в порядке.
Он поводил руками по воде, плеснул на грудь. Открыл глаза. Вытащил руку из парного тепла, посмотрел на нее и осторожно снял с тыльной стороны ладони жесткий золотистый волосок, завитой, как крошечная пружина. Зена была натуральной блондинкой.
Прошло несколько недель. Ярмарка диковин Аккермана – Цорбау переезжала из города в город, пейзажи сменяли друг друга, но море задранных голов на ярмарочной площади оставалось неизменным.
Для цирковых первый ярмарочный сезон всегда самый лучший и самый худший. У Стэна окрепли мускулы, пальцы стали ловчее, а голос звучал громче и уверенней. Теперь Стэн исполнял сложные трюки с монетками, на которые раньше не осмеливался.
Зена научила его многому, в том числе и некоторым фокусам.
– Главное – отвести лохам глаза, милый. И не надо никаких хитроумных ларцов, потайных люков и складных столиков. Поверь мне на слово, если кто умеет отводить людям глаза, то просто вынимает что-нибудь из кармана, кладет в шляпу, а потом вдруг раз – и достает этот предмет из шляпы, а все ахают, и никто не понимает, откуда что взялось.
– А ты когда-нибудь показывала фокусы? – спросил он.
Зена рассмеялась:
– Да ни за какие коврижки. Из девчонок фокусницы не получаются. Знаешь почему? Девушка всю жизнь учится привлекать внимание к себе. А для фокусов это не годится. Фокуснику надо отвлекать внимание публики от себя, переключать его на что-нибудь другое. Для девушки это слишком сложно. Я вот не смогла бы. Я всегда занималась ментализмом. От ментализма публике никакого ущерба, одна радость. Все любят предсказания. Поэтому, чем черт не шутит, я народ веселю, внушаю им надежду, подкрепляю их веру и устремления. Как на воскресной проповеди в церкви. По-моему, между гадалкой и проповедником большой разницы нет. Все надеются на хорошее и боятся плохого. Обычно случается плохое, но это не мешает нам надеяться. Хуже нет, чем потерять надежду.
Стэн кивнул.
– А Пит потерял надежду?
Зена помолчала, блеснула кукольными голубыми глазами.
– Иногда мне кажется, что да. Пит чего-то боится. По-моему, он давным-давно испугался сам себя. Он здорово гадал по хрустальному шару, будто на самом деле видел в нем будущее. И когда выступал перед публикой, то свято веровал, что так оно и есть. А потом вдруг сообразил, что никакого волшебства в этом нет и опереться ему не на что, кроме самого себя. Помощи ждать не от кого – ни от меня, ни от его приятелей, ни от госпожи Удачи. Вот он и испугался, что подведет сам себя.
– И подвел?
– Ага, еще как.
– А что с ним будет?
– Да ничего с ним не будет, – рассердилась Зена. – Глубоко в душе он хороший человек. Я его не брошу. Пит меня от борделя спас, выучил полезному делу, так что работа мне обеспечена до тех пор, пока на свете остаются те, кто тревожится о завтрашнем дне. В общем, худо-бедно, но куском хлеба я себя обеспечу. И Пита тоже.
В балагане напротив зазывала, Клем Хотли, установил помост майора Москита и начал лекцию. Майор занес крошечную ногу и с превеликой точностью больно саданул Хотли в щиколотку. Зазывала запнулся. Лилипут оскалился, как разозлившийся котенок.
– А майор та еще сволочь, – сказал Стэн.
– Ну еще бы. Кому весело всю жизнь маяться в детском теле? Да еще когда лохи на тебя пялятся. Для нас с тобой все иначе. Мы на голову выше лохов. Мы лучше их, и они об этом знают. А майор – уродец. Такой уж уродился.
– А как же Мартин-мореход? Он ведь не уродился, а сделался.
Зена фыркнула:
– Вот уж кто не мужик с елдаком, а елдак с мужиком. Сначала разукрасил себе предплечья якорями и голыми тетками, чтобы девчонки ахали, мол, какой крутой парень. Потом вытатуировал на груди броненосец, и понеслось. Как скинет рубаху, так и превращается в книжку с картинками. В общем, сообразил, что можно зарабатывать на собственной шкуре. Он такой же мореход, как я – монашенка.
– Он подбивает клинья к твоей электрической подруге.
Зена сверкнула глазами:
– Пусть только попробует. Девочке нужен хороший человек. Ничего страшного, я все улажу. Если какой сопляк полезет к Молли, то получит хорошую взбучку.
– От тебя, что ли?
– И от меня, и от Бруно.
Эвансбург, Морристаун, Линклейтер, Кулей-Миллс, Очекетони, Бейл-Сити, Беотия, Сандерс-Фоллс, Ньюбридж.
Передвижная ярмарка диковин Аккермана – Цорбау. При содействии ордена Сионских кедров превозносящихся, благотворительного фонда Колдуэлла, общества Дочерей первопоселенцев округа Клэй, добровольной пожарной дружины Каллаки, благочинного ордена Бизонов.
В зной пыльно. В дождь слякотно. Ярмарочный караван катил по дорогам, чертыхаясь и кряхтя, потея и пыхтя, плутуя и проклиная, подтасовывая и подкупая. Он являлся ночью в столпе огненном, тормошил сонные городки, приносил новые развлечения – свет, шум, возможность выиграть индейское одеяло, прокатиться на колесе обозрения, своими глазами увидеть живого дикаря, который баюкает гадов, будто малых детей. А потом караван исчезал в ночи, оставив после себя лишь вытоптанный луг, усеянный смятыми картонками от попкорна и жестяными ложечками от мороженого.
К собственному удивлению, Стэн изнывал от неудовлетворенного желания. Да, он переспал с Зеной, но другого случая ему пока не представлялось. Даже Зена, умудренная жизнью и хорошо знающая все ее лазейки, не могла отыскать в замкнутом ярмарочном мирке возможность совершить то, чего отчаянно хотела сама, судя по тому, как часто и откровенно она каждый день глядела на Стэна.
От Пита было никуда не деться. Он постоянно ошивался рядом, унылый и расстроенный, с трясущимися руками, бледное подобие самого себя. От него вечно несло бормотухой.
Зена отказывалась от встреч со Стэном ради того, чтобы пришить пуговицу на рубаху Пита. Стэн не мог понять почему. Чем больше он об этом размышлял, тем горше становилось у него на душе. Он убеждал себя, что Зена использует его лишь для собственного развлечения. Потом он решил, что, наверное, она воображает на его месте Пита, такого, каким он был в прошлом – чернобородым франтом с гвардейской выправкой.
Такие мысли часто настигали его посреди выступления, он запинался, заученные шутки сменялись раздраженным ерничаньем.
Однажды после выступления к Стэну подошел Клем Хотли.
– Слушай, малец, не выгуливай своих тараканов на публике. Держи их под замком. А не то собирай манатки и проваливай. Фокусники у нас пять центов за пучок.
С апломбом заправского циркача Стэн вытащил пятидесятицентовую монетку из-под лацкана Хотли, ловко перехватил ее, показал пустую ладонь и отошел. Его вывела из себя отповедь старшего. Никому из сверстников не удавалось его задеть. А вот те, что постарше, особенно если у них на скулах трупной плесенью серебрилась щетина… Тьфу, сволочь.
Ночью, на койке в ярмарочном шатре, Стэн представлял себе, как поджаривает Хотли на медленном огне, будто инквизитор.
На следующий день, перед самым открытием, Хотли подошел к помосту, где Стэн распаковывал коробку рекламных буклетов.
– Ты этот свой фокус с пятидесятицентовиком лохам покажи. Им понравится.
Стэн ухмыльнулся и ответил:
– Еще бы.
Когда в балагане собрались первые зрители, Стэн выложился на все сто. Продажи книжонок с фокусами увеличились вдвое. Весь день Стэн чувствовал себя на седьмом небе. А потом наступила ночь.
По ночам его мучили воспоминания о Зене. Он лежал под одеялом, но не мог сомкнуть воспаленных глаз, снова и снова мысленно овладевая ее телом.
Однажды, после дневного представления, он прошел за кулисы миниатюрной сцены. Зена, скинув белоснежное шелковое одеяние, закалывала волосы в пучок. Округлые плечи призывно белели под лямками нижней сорочки. Стэн порывисто притянул Зену к себе и поцеловал. Она его оттолкнула.
– Марш отсюда. Мне нужно переодеться.
– Как скажешь. Значит, между нами все кончено? – спросил он.
Ее лицо смягчилось, она ласково погладила Стэна по щеке.
– Охолони, милый. Мы все-таки не женаты. Надо быть осмотрительнее. Муж у меня один – Пит. А ты мальчик хороший и мне очень нравишься. Даже слишком нравишься. Но лучше держать себя в руках. Так что веди себя прилично. А в один прекрасный день – или в одну прекрасную ночь – мы с тобой повеселимся. Обещаю. Я все устрою и дам тебе знать.
– Я тебе не верю.
Прохладные руки обвили его шею, а теплые сладкие губы скрепили обещание жарким поцелуем. У Стэна заколотилось сердце.
– Сегодня?
– Посмотрим.
– Ну давай сегодня, а?
Она помотала головой.
– Сегодня мне надо заставить Пита заняться корреспонденцией. Накопилось много писем, которые требуют ответа, а если Пит напьется, то не сможет написать ничего вразумительного. Мы, цирковые, друзей не забываем. Ну да ты сам поймешь, когда вдруг понадобится у кого-нибудь денег занять. Так что только завтра. Может быть.
Стэн отвернулся, протестующе и возмущенно, будто его погладили против шерсти. Он возненавидел и Зену, и ее Пита.
Отправившись ужинать на кухню, он встретил по дороге Пита. Трезвого. Пит трясся мелкой дрожью и ругал Зену последними словами. Чтобы заставить его сесть за письма, она спрятала бутылку. Пит отчаянно таращил глаза.
– У тебя лишнего доллара не найдется, приятель? – прошептал он.
Зена подошла к ним.
– Ступайте-ка вы ужинать, ребятки, – сказала она, подталкивая обоих к кухне. – А я пойду в город, может, найду магазинчик, который работает допоздна. Нам, девушкам, нужно заботиться о красоте. Я мигом, милый, – сказала она Питу, застегнув пуговицу на его рубашке. – Нам еще письма писать.
Стэн ел быстро, а Пит поковырял еду на тарелке, утер рот тыльной стороной руки и старательно промокнул ее салфеткой. Потом смял салфетку в комок и, чертыхнувшись, запустил его в повара.
– Так у тебя доллара не найдется, приятель?
– Нет. Пойдем назад, в балаган. Зена оставила под сценой свежий номер «Биллборда», почитаешь.
Возвращались они в молчании.
Стэн застелил раскладушку и смотрел, как цирковые готовятся ко сну. Под сценой, сквозь щели в дощатой перегородке, мерцал одинокий огонек. Пит сидел за столом, хмуро перечитывая одну и ту же строчку на журнальной странице.
Стэн сокрушался, что Зена не позвала его с собой. Можно было бы развлечься по дороге, и она забыла бы и о Пите, и о проклятых письмах.
Бутылку Зена спрятала под сиденье кресла майора Москита. Стэн тихонько прокрался в дальний угол балагана, где на помосте стояла крошечная раскладушка майора. Лилипут дышал часто, с тонким присвистом. Стэн нащупал бутылку, вытащил ее из-под сиденья.
Выпивки оставалось всего на три или четыре пальца. Стэн осторожно вскарабкался на сцену, а немного погодя спустился вниз по лесенке и заглянул в каморку. Бутылка теперь была полна наполовину.
– Пит, вот, промочи горло.
– Слава богу! – Пит выхватил бутылку, откупорил, машинальным жестом предложил Стэну, но тут же поднес ее ко рту, проглотил содержимое, дергая кадыком, и вернул опустевшую посудину. – Господи. Ну, как говорят, друзья познаются в беде, и все такое. Боюсь, тебе тут почти не осталось.
– А я и не хочу.
Пит помотал головой и встряхнулся.
– Хороший ты парень, Стэн. И на сцене держишься отлично. Не слушай ничьих нареканий. Ты далеко пойдешь, если не станешь тушеваться. Тебе светит высшая лига. Видел бы ты, как мы в свое время выступали! Специально на нас приходили посмотреть, дожидались нашего номера. Имена на афишах писали огромными буквами, повсюду, куда бы мы ни приехали. Эх, здорово было! А ты… Знаешь, малец, самые знаменитые артисты начинали с того же, что и ты сейчас. Тебе очень повезло. Внешность у тебя подходящая, ты парень хоть куда, честное слово. И язык у тебя подвешен. И ловкость рук имеется. Так что все, как полагается. В один прекрасный день станешь знаменитым иллюзионистом. Только не позволяй цирковым… – Глаза у него остекленели. Он умолк и напряженно выпрямился на стуле.
– Слушай, выключай-ка свет и отдохни, а там и Зена вернется, – предложил Стэн.
В ответ послышалось кряхтение. Пит встал и расправил плечи.
– Эх, малец, видел бы ты нас в варьете Кита!
О господи, этот болван никогда не вырубится, подумал Стэн. Дощатые стенки клетушки под сценой и брезент балагана приглушили рычание заведенного мотора; невидимый водитель жал стартер, и рокот раскатывался по ночи. Движок заработал, лязгнул рычаг передачи.
– Знаешь, малец… – Пит вытянулся в струнку, почти коснувшись головой потолочных планок, будто выпивка распрямила ему позвоночник, и повелительно дернул подбородком: – Стэн, в тебе есть все задатки великого менталиста. Изучай человеческую натуру! – Он надолго приложился к бутылке, опустошил ее, чуть покачнулся, широко раскрыл глаза и сглотнул. – Вот, торжественно вступает оркестр, луч прожектора сияет янтарным светом, и я выхожу. Немного болтологии, чуть-чуть веселья, напускаю тумана загадочности и сразу же перехожу к предсказаниям. Вот он, мой хрустальный шар… – Он уставился на пустую бутылку из-под виски.
Стэну было неловко смотреть на него. Пит словно бы ожил. В глазах вспыхнул огонь. Голос изменился, обрел неожиданную мощь. Пит медленно провел левой рукой над бутылкой.
– С незапамятных времен, – начал он, и звук гулко разлетелся по крошечной каморке, – люди пытаются приподнять завесу, которая скрывает от нас грядущее. Среди них иногда встречаются те, кто способен вглядеться в глубины кристалла и узреть будущее. Что это? Специфическое свойство кристалла? Или кристалл помогает провидцу обратить взор в себя? Ответ нам неизвестен. Но видения приходят, медленно и постепенно обретают форму, колышутся в туманной дымке…
Стэн внезапно осознал, что смотрит на бутылку с застывшей на дне каплей и не может отвести глаз от стекла. Напряженная сосредоточенность Пита оказалась заразительна.
– Но погодите! Туманные очертания проясняются. Я вижу луга и холмы… И мальчика… босоногого мальчика, бегущего по лугам. И его верного пса.
– Цыганок… – не удержавшись, прошептал Стэн.
Пит буравил взглядом бутылку:
– Счастье… но недолгое. Надвигается мгла… горе. Какие-то люди… А среди них – один. Злой. Мальчик его ненавидит. Смерть… он жаждет смерти…
Стэн стремительно рванулся к бутылке. Она выскользнула из руки Пита, упала на землю. Стэн, прерывисто дыша, пинком отправил ее в угол.
Пит с минуту стоял, разглядывая пустую руку, потом опустил ее. Сгорбился. Обессиленно сел на складной стул, оперся локтями о карточный столик. Поднял голову, посмотрел на Стэна – глаза осоловелые, рот перекошен.
– Да это все пустое, малец. Ты чего вызверился? Я просто дурака валял. Такое предсказание любому подойдет, только надо с умом его подать. – Язык у Пита заплетался, голова поникла. – У каждого в жизни бывают неприятности. И каждому хочется кого-нибудь убить. Для мальчишек это обычно отец. В детстве ведь как? То сплошное счастье, то горе горькое. И у каждого мальчишки есть собака. Или соседский пес… – Пит уронил голову на руки. – А я – старый пьяница. Выпивоха. Боже мой, Зена рассердится… Сынок, ты ей не говори, что меня угостил. А то она и на тебя рассердится. – Он тихонько всхлипнул.
Стэна замутило от отвращения. Он резко отвернулся и молча вышел из душной каморки в относительную прохладу балагана «Десять в одном».
Поздней ночью вернулась Зена, заговорила со Стэном шепотом, чтобы не потревожить сон цирковых, которые храпели на койках.
– Где Пит?
– Вырубился.
– А откуда он взял спиртное?
– Не знаю… Он у гика ошивался.
– Черт возьми, Стэн, я же тебя просила за ним присмотреть! Ладно, я сегодня тоже вымоталась. Пусть проспится, а завтра посмотрим.
– Зена…
– Что, милый?
– Можно тебя проводить до дома?
– Нет, тут близко. Да и ты губу зря не раскатывай, дружок. У моей квартирной хозяйки морда как у кусачей черепахи. В этом городишке нам лишних неприятностей не нужно. Мы еле убедили местные власти, что не устраиваем азартных игр. Они тут все пуритане.
Зена и Стэн вышли из балагана на сумрачную площадь. На передвижной кухне все еще горел свет.
– Я тебя все-таки провожу, – сказал Стэн.
У него было тяжело на душе, и он силился перебороть гнетущее чувство. Он легонько сжал пальцы Зены, и она не отняла руку.
На краю площади они поцеловались под сенью деревьев. Зена прильнула к Стэну.
– Ах, милый, я так по тебе соскучилась. Очень хочется ласки. Но ко мне нельзя. Старая карга глядит в оба.
Стэн взял ее за руку и повел по дороге. Луна зашла. Они миновали поле на склоне холма, а потом дорога нырнула в лощину среди лугов.
– Пойдем туда, – шепнул Стэн.
Они взобрались по глинистому откосу и расстелили плащи на траве.
В балаган Стэн вернулся на рассвете, осторожно улегся на койку и мгновенно уснул. Вдруг над его ухом послышалось настойчивое треньканье. Стэна дергали за плечо. Надрывный высокий стон скрипичной струны прорезался сквозь усталость и нервную опустошенность.
– Малец, проснись! Да проснись же, увалень!
Писк стал громче и пронзительнее.
Стэн застонал, открыл глаза. В балаган струился теплый золотистый свет утреннего солнца. Докучливой мухой у плеча оказался майор Москит. Тщательно прилизанные светлые волосы облепляли выпуклый младенческий лоб.
– Стэн, вставай! Пит умер!
– Что? – Стэн вскочил с койки, нащупал ногой туфли. – Как умер?
– А вот так. Упился до смерти. Нашел бутылку денатурата, Зена им спрыскивает конверты с вопросами, прежде чем поджечь. Ну и выпил почти все. Лежит теперь мертвяк мертвяком. Рот раззявил, что твоя Мамонтова пещера. Пойдем, посмотришь. Я его попинал для порядку, только он не двигается. Ты бы проверил, а?
Стэн молча шнуровал туфли – медленно, аккуратно, сосредоточенно. Отгонял непрошеные мысли, но они снова и снова возвращались. Его вдруг как громом поразило: «Меня повесят. Повесят. Повесят. А я ведь не нарочно. Я просто хотел напоить его допьяна. Я же не знал, что это денатурат… Меня повесят. Я не нарочно. Меня…»
Он соскочил с помоста и протиснулся сквозь толпу цирковых у сцены провидицы. Зена вышла к ним, высокая, стройная, с сухими глазами.
– Он умер. Хороший был человек. Я его предупреждала, что выпивка – зло. И вчера специально бутылку от него спрятала… – Она осеклась и торопливо скрылась за кулисами.
Стэн выбрался из балагана на улицу, к яркому утреннему свету, и побрел на край площади, к дороге, вдоль которой тянулись к горизонту столбы, увешанные петлями телефонных проводов.
Он задел ногой что-то блестящее. В золе и углях на месте давнего костра валялась перегоревшая электрическая лампочка, радужная, закопченная изнутри, темная, будто хрустальный шар на черном бархате. Стэн подобрал ее, сжал в руке, ища взглядом подходящий валун или ограду. Грудь сдавило, он не мог вздохнуть. С замызганного избирательного плаката на одном из столбов мрачно глядел кандидат с изможденным лицом. На лоб косо падала седая челка, а складки у губ говорили об алчной пронырливости, которую фотограф безуспешно пытался скрыть.
«МАККИНСЕНА В ШЕРИФЫ! ЧЕСТНЫЙ – НЕПОДКУПНЫЙ – ОТВАЖНЫЙ».
Стэн размахнулся и запустил в столб лампочку.
– Сукин сын!
Медленно, как если бы Стэн усилием воли пытался задержать бег времени, лампочка ударила в портрет и разбилась. Мелкие осколки разлетелись вокруг сверкающими брызгами.
Тягостное чувство наконец-то отпустило. Он вздохнул полной грудью. Давящий страх отступил. Стэн точно знал, что больше никогда в жизни не испытает такого отчаянного страха. Никогда и ни за что. Хуже не будет. Разум просветлел, как ясное утро, и Стэн погрузился в размышления.
