Текст книги "Орел в небе"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

В день свадьбы, в воскресенье, Дэвид отвез Дебру к дому главного хирурга госпиталя Хадашша. Ханна работала операционной сестрой, и хирург настоял, чтобы она использовала его дом для подготовки к свадьбе. Дебра должна была помочь ей, и Дэвид оставил ее там и поехал на Эйн Карем. Переулок, ведущий к дому, был перегорожен и кишел агентами службы безопасности и десантниками. Пока Джо одевался, терял и находил кольца, нервничал, Дэвид валялся на его кровати и давал ему дурные советы. Они слышали, как в саду собираются гости, и Дэвид наконец встал и подошел к окну. У ворот тщательно расспрашивали и обыскивали полковника военно-воздушных сил, который отнесся к этому совершенно спокойно.

– Рисковать не собираются, – заметил Дэвид.

– Ханна просила, чтобы в саду было как можно меньше охранников. Поэтому они особенно тщательно проверяют входящих. – Джо наконец оделся, и под мышками на его мундире уже появились темные пятна пота. – Как я выгляжу? – беспокойно спросил он.

– Чудовищный красавец, – сказал Дэвид.

– Иди ты, Морган. – Джо улыбнулся, схватил фуражку и взглянул на часы. – Пошли, – сказал он.

В кабинете Брига вместе с хозяином и несколькими гостями ждал главный армейский раввин. Этот спокойный мягкий человек лично освобождал Гробницу патриархов в войну 67 года. Во время наступления на Хеврон он промчался на джипе через ряды впавших в панику арабов, расстрелял из пулемета дверь Гробницы и разогнал охрану, которая с криками сбежала через дверь в задней стене.

Джо сел за стол Брига и подписал ктубу – брачный контракт, потом раввин подал ему льняной платок, который Джо поднял (это означало формальное согласие) под хор приветственных возгласов свидетелей: «Мазалтов!».

Компания жениха вышла в заполненный людьми сад, чтобы ждать прибытия невесты, и она появилась в сопровождении главного хирурга, который выступал в роли ее отца, и группы празднично одетых женщин, среди них были Дебра и ее мать. Все несли зажженные свечи.

Дэвиду Ханна никогда не казалась особенно привлекательной – слишком высокая, слишком худая и строгая, – однако белое свадебное платье и накидка преобразили ее.

Казалось, она плывет, как облачко, в своих белых развевающихся юбках, вуаль и внутреннее ощущение счастья смягчили ее черты, зеленые глаза светились. Рыже-золотые волосы обрамляли щеки, веснушки исчезли под косметикой, нанесенной искусной рукой Дебры. Дебра постаралась смягчить резкие линии носа, и Ханна была красива как никогда.

Джо, рослый красавец в мундире защитного цвета, вышел ей навстречу, чтобы опустить ей на лицо вуаль в церемонии "бадекен ди кале".

Он отвел невесту к хупе, где ждал раввин в наброшенном на плечи талесе. Вслед за Джо женщины – по-прежнему с горящими свечами – ввели Ханну; раввин читал молитву, а женщины и Ханна обошли вокруг Джо семь раз – магическое число, которое в прошлом отгоняло злых духов. Наконец невеста и жених встали рядом, лицом к храму, гости и зрители столпились вокруг, и церемония началась.

Раввин произнес молитву над кубком вина, а потом невеста и жених отпили из него. Джо повернулся к Ханне, лицо которой все еще было скрыто вуалью, и надел ей на палец золотое кольцо.

– Будь обручена мне этим кольцом по закону Моисея и Израиля.

Затем Джо разбил стакан, и резкий звук послужил сигналом к взрыву музыки, песен и веселья. Дэвид оставил Джо и через веселящуюся толпу пробрался туда, где его ждала Дебра.

На ней было желтое платье, в блестящие темные волосы она вплела цветы. Дэвид ощутил их запах, когда, обняв Дебру за талию, прошептал ей на ухо:

– Следующая ты, моя красавица, – и она тоже шепотом ответила:

– Да!

Джо взял Ханну за руку, и они пошли на импровизированную танцплощадку. Оркестр заиграл легкий веселый мотив, и вся молодежь присоединилась к новобрачным, а старшие расселись за столами под сенью деревьев.

Но в этот смех и веселье вносили мрачную нотку мундиры; почти каждый второй мужчина был с шевронами, а у входа в сад и на кухню стояли десантники в форме, каждый с автоматом "узи" через плечо. Легко было распознать и агентов спецслужб. Они были в штатском, но не улыбались, держались настороженно и внимательно.

Дэвид и Дебра танцевали, и она была в его руках такой легкой, теплой и сильной, что, когда оркестр сделал передышку, Дэвид рассердился. Он отвел Дебру в сторону. Они стояли и в самом неуважительном тоне обсуждали гостей; после особенно непристойного замечания Дебра захихикала и шлепнула Дэвида по руке.

– Ты ужасен. – Она прижалась к нему. – Я умираю от жажды, принеси чего-нибудь попить.

– Стакан холодного белого вина? – предложил он.

– Прекрасно, – ответила она, улыбаясь.

Мгновение они смотрели в глаза друг другу, и неожиданно Дэвид ощутил, как в глубине его существа поднимается что-то темное, ужасное отчаяние, предчувствие безвозвратной потери. Ощущение было физическим: холод охватывал грудь, гасил радость, счастье.

– В чем дело, Дэвид? – Выражение лица Дебры тоже изменилось, она сжала его руку.

– Ничего. – Он вдруг отстранился, стараясь подавить это чувство. – Ничего, – повторил он, но странное ощущение не проходило, и к горлу подкатила тошнота. – Сейчас принесу вино, – сказал он и пошел прочь.

Он направился к бару, пробираясь сквозь толпу. На другом краю сада Бриг поймал его взгляд и улыбнулся уголками губ. Джо стоял с отцом, он окликнул Дэвида, смеясь; одной рукой он обнимал новобрачную. Ханна отбросила вуаль, под косметикой проступили веснушки, ярко выделяясь на снежно-белом лице. Дэвид помахал им, но продолжал двигаться к открытому бару в конце сада; он по-прежнему был охвачен странной печалью и не хотел разговаривать с Джо.

Он был отрезан от Дебры, когда в зеленые ворота сада вошла процессия официантов в белых куртках. Каждый нес большой медный поднос, от которого даже на теплом солнце поднимались облачка пара, и сад наполнили запахи мяса, рыбы и специй. В толпе гостей послышался одобрительный гул.

Гости расступились, открывая официантам проход к столу на террасе, откуда можно было пройти на кухню и в дом.

Процессия официантов прошествовала рядом с Дэвидом, и вдруг все его внимание привлекло лицо второго в цепочке официанта. Это был мужчина среднего роста, смуглый, с кожей цвета красного дерева, с длинными висячими усами. Он потел. Внимание Дэвида привлекло именно его блестящее от пота лицо. Капли висели на усах и скатывались по щекам. Он высоко поднимал большой поднос, и были видны мокрые подмышки белой куртки.

Когда он проходил рядом с Дэвидом, их взгляды на мгновение встретились. Дэвид понял, что этот человек во власти какой-то сильной эмоции – страха или возбуждения. Официант нервно отвернулся.

Дэвид внезапно что-то заподозрил; трое официантов тем временем поднимались на террасу и выстраивались за столом.

Официант снова посмотрел на Дэвида, увидел, что тот продолжает наблюдать за ним, и краем губ что-то сказал своему товарищу. Тот тоже посмотрел на Дэвида, перехватил его взгляд, и выражения его лица оказалось довольно, чтобы в сознании Дэвида прозвучали громкие сигналы тревоги. Он уверился: что-то затевается – что-то опасное и отвратительное.

Он быстро огляделся в поисках охранников. Двое стояли на террасе за официантами, еще один возле Дэвида рядом с воротами.

Дэвид начал отчаянно пробиваться к нему, не обращая внимания на сердитые замечания гостей. Он смотрел в сторону официантов и потому видел, как все произошло.

Очевидно, все было тщательно отрепетировано, потому что официанты под смех и аплодисменты гостей одновременно поставили подносы на стол и сняли пластмассовые пластины, на которых лежала маскировавшая их смертоносный груз пища.

Смуглолицый официант достал из-под пластмассовой крышки ручной пулемет и двумя короткими очередями в упор расстрелял двух стоявших за ним десантников. Грохот автоматных очередей оглушительно прозвучал в закрытом саду, поток пуль, как огромным ножом, почти надвое перерезал охранникам животы.

Слева от Дэвида официант со сморщенным обезьяньим лицом и яркими черными ягодами глаз тоже схватил со своего подноса автомат и выстрелил в десантника у ворот.

Сначала они выбивали охрану. Автомат в руках официанта взревел, пули с глухим звуком рвали плоть.

Десантник у ворот уже сорвал "узи" с груди и целился, когда первая пуля ударила его в рот и резко запрокинула голову; его берет высоко взлетел в воздух. Автомат выпал у него из рук и заскользил по плитам дворика к Дэвиду. Дэвид нырнул на нижние ступени террасы, а арабы в это время повернули оружие к гостям и принялись поливать толпу тройным потоком пуль. К треску очередей присоединились вопли и отчаянные крики.

Агент службы безопасности на другом краю двора выхватил пистолет, присел и с двух рук дважды выстрелил, попав в обезьяньелицего террориста и отбросив его к стене, но тот удержался на ногах и направил на агента автомат; агент упал и покатился по каменным плитам.

Во дворе метались охваченные паникой люди, кричали, падали, ползли и умирали под непрерывным огнем.

Две пули ударили Ханну в грудь, швырнули на стол, и вокруг нее разлетелись, разбиваясь, стаканы и бутылки. Яркая кровь ударила из ран, окрасив белоснежное свадебное платье.

Террорист, стоявший в центре, расстрелял все патроны, отбросил автомат и быстро схватил с подноса две гранаты. Он бросил их в толпу; оглушительно прозвучал двойной взрыв, взметнулись два столба пламени, засвистели осколки. Женские крики стали такими же оглушительными, как выстрелы, а террорист снова наклонился и достал очередные гранаты.

Все это заняло лишь несколько секунд, но за эти мгновения праздник превратился в бойню.

Дэвид покинул свое убежище на каменных ступенях, быстро перекатился по плитам к лежащему "узи" и, держа его, привстал на колени. Многочасовые тренировки сделали его движения почти автоматическими.

Раненый террорист увидел его и повернулся, пошатываясь, с трудом отталкиваясь от стены. Одна рука его была перебита и безжизненно свисала в разорванном окровавленном рукаве куртки, но другой он поднял автомат и прицелился в Дэвида.

Дэвид выстрелил первым. Пули выбили облачка штукатурки из стены за арабом, и Дэвид поправил прицел. На этот раз пули отбросили араба назад, пригвоздили к стене, его тело подпрыгнуло, задрожало и задергалось. Он скользнул вниз, оставляя на белой стене ярко-алую полосу крови.

Дэвид повернул автомат в сторону араба у кухонной двери. Тот готовился бросить следующую гранату, занеся правую руку; в левой он тоже держал смертоносный стальной шар. Он что-то кричал, дерзко, с торжеством, и его голос был отчетливо слышен сквозь крики жертв.

Но бросить гранату он не успел: Дэвид дал по нему очередь. Десяток пуль разворотили арабу грудь и живот. Араб уронил обе гранаты к своим ногам и согнулся, прижимая руки к изуродованному телу, стараясь перекрыть ладонями поток крови и уходящей с ней жизни.

Гранаты взорвались почти сразу, окутав умирающего облаком огня и разорвав в клочья. Тот же взрыв поразил и третьего убийцу в конце террасы, и Дэвид вскочил и побежал по ступеням.

Третий, последний, араб был смертельно ранен, осколки гранаты искромсали ему голову и грудь, но он, еще живой, дергался, пытаясь дотянуться до автомата, лежавшего рядом в луже его крови.

Дэвида охватил страшный гнев. Он услышал собственный дикий крик, прижался к верхней площадке лестницы и прицелился в умирающего араба.

Тот все-таки дотянулся до автомата и теперь поднимал его с мрачной сосредоточенностью пьяного. Дэвид выстрелил, пуля попала в террориста, не произведя никакого видимого эффекта, и тут патроны в "узи" Дэвида кончились, курок щелкнул вхолостую.

На террасе, слишком далеко, чтобы добраться одним прыжком, араб, с лицом, залитым потом и кровью, дрожащими руками пытался нацелить оружие. Он быстро умирал – в нем догорали последние искры жизни, – но использовал все остающиеся силы.

Дэвид застыл. Он стоял с бесполезным автоматом в руках, и темный ствол оружия араба нашел его. Дэвид видел, как сузились глаза террориста, как на лице его появилась убийственная мрачная улыбка, когда он поймал в прицел противника. Палец араба напрягся на курке.

На таком расстоянии пули ударят по нему, как струя из брандспойта. Дэвид ожил, собираясь упасть на ступени и понимая, что опоздает. Через мгновение араб выстрелит... и в этот миг сбоку от Дэвида щелкнул пистолетный выстрел.

Тяжелая пуля срезала арабу половину головы. Террориста отбросило к стене, содержимое его черепа расплескалось по ее белой чистой поверхности, и в предсмертной агонии араб разрядил автомат в виноградные лозы.

Дэвид ошеломленно повернулся и увидел рядом с собой Брига с пистолетом мертвого охранника в руках. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, затем Бриг прошел мимо него и наклонился к телам двух других арабов. И каждому прострелил голову.

Дэвид отвернулся и выпустил из рук "узи". По лестнице спустился в сад.

По одному и грудами лежали мертвые и раненые, жалкие останки людей. Негромкие крики и стоны раненых, горький плач ребенка, голос матери – эти звуки были ужаснее боевых выкриков и стрельбы.

Весь сад был залит кровью. Пятна и полосы на белых стенах, лужи и ручейки на вымощенной площадке, из трупа музыканта, свесившегося за край оркестровой площадки, капала на землю и уходила в нее, образовав темное пятно, кровь. Тошнотворный сладковатый запах смешивался с пряными ароматами пищи и пролитого вина, с мучным привкусом известковой пыли и горьким запахом горящей взрывчатки.

Облака дыма и пыли, затянувшие сад, не могли скрыть страшную картину бойни. Пули сорвали кору со стволов олив, обнажив белую влажную древесину. Уцелевшие, раненые и ошеломленные, ползли по осколкам стекла и посуды. Они бранились и молились, что-то шептали, стонали, звали на помощь.

Дэвид, словно повинуясь чужой воле, спустился с лестницы; его мышцы онемели, тело утратило чувствительность, только кончики пальцев покалывало.

Внизу, у одной из изуродованных олив, стоял Джо. Стоял, как колосс, расставив мощные ноги, запрокинув голову и обратив лицо к небу; глаза его были закрыты, рот перекошен в молчаливом крике боли. На руках он держал тело Ханны.

Свадебная накидка упала с ее головы, густая копна медных волос падала почти до земли. Ноги и одна рука безжизненно свисали. Золотые веснушки ярко выделялись на мертвенно-бледном лице, на белоснежном свадебном платье, как лепестки пуансеттии, цвели кровавые раны.

Дэвид отвел взгляд. Он не мог видеть боли Джо и медленно пошел по саду, страшась того, что мог обнаружить.

– Дебра! – Он хотел позвать громко, но издал только хриплый стон. Его ноги скользнули по луже густой темной крови, он переступил через тело женщины в ярком цветастом платье, лежавшей лицом вниз, широко раскинув руки. Он не узнал в ней мать Дебры.

– Дебра! – Он старался идти быстрее, но ноги не повиновались ему. И тут он увидел ее, в углу стены, там, где и оставил.

– Дебра! – В горле у него пересохло. Она кажется невредимой, стоит, прижавшись к мраморной греческой статуе, в волосах по-прежнему цветы, весело и празднично горит желтый шелк ее платья.

Она стояла отвернувшись к стене, склонив голову, как на молитве. Темная волна волос свесилась вперед, скрывая лицо. Руками Дебра закрывала глаза.

– Дебра. – Он опустился рядом с ней на колени и робко коснулся ее плеча.

– Ты не ранена, дорогая? – Она медленно опустила руки, по-прежнему сжимая их. В груди у Дэвида похолодело: он увидел, что ее пригоршни полны крови. Алой крови, яркой, как вино в бокале.

– Дэвид! – прошептала она, поворачиваясь к нему лицом. – Это ты?

Дэвид беззвучно ахнул, увидев залитые кровью глаза, темную желатинообразную массу, залепившую ресницы и превратившую милое лицо в страшную маску.

– Это ты, Дэвид? – снова спросила она, наклонив голову, как слепой прислушивающийся ангел.

– О Боже, Дебра! – Он смотрел ей в лицо.

– Я не вижу, Дэвид. – Она ощупью схватилась за него. – О, Дэвид... я ничего не вижу.

Он сжал ее влажные от крови руки; ему казалось, что сердце его разорвется от горя.

* * *

Темный современный силуэт больницы Хадашша выделялся на фоне неба над поселком Эйн Карем. Быстрота, с которой появились медики, спасла жизнь многим серьезно раненным: больница всегда была готова принять неожиданных жертв войны.

Трое мужчин – Бриг, Джо и Дэвид – всю ночь несли бессонную вахту на жестких деревянных скамьях в приемном покое. Время от времени появлялся агент службы безопасности и шепотом сообщал Бригу новые подробности расследования террористического акта.

Один из убийц был давним и считавшимся вполне надежным работником фирмы, обслуживающей свадьбы, а остальные двое – его "двоюродные братья", которых временно наняли по его рекомендации. Их документы оказались поддельными.

Премьер-министр и кабинет задержались из-за незапланированного срочного заседания, но уже ехали на свадьбу, когда началось нападение. Их спасла счастливая случайность, и премьер-министр прислала личные соболезнования родственникам пострадавших.

В десять часов радио Дамаска передало заявление "Эль Фатах"; эта организация приняла на себя ответственность за теракт, который совершили ее боевики-смертники.

Незадолго до полуночи из операционной появился главный хирург, по-прежнему в зеленом халате и бахилах, маску он опустил под подбородок. Он сказал Бригу, что жизнь Руфи Мардохей в безопасности. Ей удалили пулю, пробившую легкое и застрявшую под лопаткой. Легкое сохранили.

– Слава Богу, – прошептал Бриг и на мгновение закрыл глаза, представив себе жизнь без женщины, с которой прожил двадцать пять лет. Потом снова открыл глаза. – Как моя дочь?

Хирург покачал головой.

– Она все еще в малой операционной. – Он помолчал. – Несколько минут назад во время операции умер полковник Халман.

Пока погибло одиннадцать человек, еще четверо находились в критическом состоянии.

Рано утром в длинных черных лимузинах прибыли гробовщики со своими плетеными корзинами. Дэвид отдал Джо ключи от "мерседеса", чтобы тот мог поехать и проследить за приготовлениями к погребению.

А сам остался сидеть рядом с Бригом, осунувшийся, с горящими глазами; они пили кофе из бумажных стаканчиков.

Позже к ним подошел глазной хирург. Это был моложавый мужчина лет сорока с гладким лицом; с этим молодым лицом и яркими голубыми глазами не вязались седеющие волосы.

– Генерал Мардохей?

Бриг напрягся и встал. За ночь он постарел на десять лет.

– Я доктор Эдельман. Пройдите со мной, пожалуйста.

Дэвид встал, собираясь идти с ними, но доктор Эдельман остановился и взглянул на Брига.

– Я ее жених, – сказал Дэвид.

– Вероятно, нам лучше поговорить наедине, генерал. – Эдельман выразительно посмотрел на Брига, тот кивнул.

– Пожалуйста, Дэвид.

– Но... – начал Дэвид, и Бриг сжал ему плечо. Это было первое проявление личной привязанности, которое он себе позволил.

– Пожалуйста, мой мальчик. – И Дэвид неохотно вернулся на жесткую скамью.

В своем крошечном кабинете Эдельман сел на угол стола и закурил. У него были длинные и тонкие, девичьи, пальцы, а зажигалкой он пользовался точными, скупыми расчетливыми движениями хирурга.

– Я полагаю, вам не нужно золотить пилюлю? – Он правильно оценил Брига и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Глаза вашей дочери не пострадали, – и тут же поднял руку, предупреждая облегченный возглас Брига. Эдельман повернулся к сканеру с рентгеновским снимками и включил его. – Глаза не затронуты, вообще лицо почти не повреждено, но проблема вот здесь... – он коснулся дымчато-серого завитка на снимке, – это стальной осколок, очень маленький, почти несомненно осколок гранаты. Размером не больше грифеля карандаша. Он пробил череп в правой височной области, разорвал вену, вызвав сильное кровотечение, и наклонно прошел за глазными яблоками, не задев ни их, ни каких-либо других жизненно важных центров. Затем, однако, он пробил костную оболочку хиазмы перекреста глазных нервов, – говоря это, хирург водил по изображению головы Дебры, – и как будто повредил или перерезал глазной нерв, после чего застрял в твердой оболочке за ним.

Эдельман глубоко затянулся и выжидательно посмотрел на Брига. Никакой реакции не последовало.

– Вы понимаете, что это значит, генерал? – спросил он, и Бриг устало покачал головой. Эдельман выключил сканер и вернулся на свое место на столе. Взял со стола блокнот, а из нагрудного кармана – карандаш. Быстро начертил схему: глазные яблоки, глазной нерв, мозг в разрезе – вид сверху. – Глазные нервы, по одному от каждого глаза, уходят в эту узкую щель, здесь они сливаются, потом снова разветвляются и уходят в разные полушария мозга.

Бриг кивнул, и Эдельман подчеркнул то место на схеме, где глазные нервы образовывали перекрест. На утомленном напряженном лице Брига появилось понимание.

– Ослепла? – спросил он, и Эдельман кивнул. – На оба глаза?

– Боюсь, что да.

Бриг склонил голову и осторожно потер пальцами веки. Не глядя на Эдельмана, спросил:

– Это навсегда?

– Она не будет видеть, не будет отличать света от темноты. Трасса осколка проходит через перекрест глазных нервов. Все как будто свидетельствует, что они перерезаны. Медицина не владеет способами исправить это повреждение. – Эдельман шумно выдохнул и продолжил: – Короче говоря, ваша дочь полностью и навсегда ослепла на оба глаза.

Бриг вздохнул и медленно поднял голову.

– Вы ей сказали?

Хирург отвел взгляд.

– Я надеялся, что ей скажете вы.

– Да, – согласился Бриг, – так будет лучше. Я могу с ней увидеться? Она в сознании?

– Под легким наркозом. Боли нет, легкое неудобство. Поверхностная рана незначительна. Мы не пытались извлечь осколок. Это серьезная нейрохирургическая операция. – Он встал и показал на дверь. – Да, вы можете с ней увидеться. Я отведу вас к ней.

Коридор, ведущий к операционным, был уставлен носилками, и Бриг узнавал на них многих своих гостей. Он несколько раз останавливался, чтобы коротко поговорить с тем или другим, потом вслед за Эдельманом прошел к палате в конце коридора.

На высокой кровати у окна лежала Дебра. Она была очень бледна, в волосах виднелась засохшая кровь, на глазах – толстая повязка.

– Здесь ваш отец, мисс Мардохей, – сказал ей доктор Эдельман, и она быстро повернула к ним голову.

– Папа?

– Я здесь, девочка.

Бриг взял протянутую ему руку и наклонился поцеловать дочь. У нее были холодные губы, чувствовался сильный запах лекарств.

– Как мама? – беспокойно спросила она.

– Она в безопасности, – ответил Бриг, – но Ханна...

– Да. Мне сказали, – остановила его Дебра; у нее перехватило горло. – Как Джо?

– Он сильный, – ответил Бриг. – Справится.

– А Дэвид?

– Он здесь.

Она быстро приподнялась на локте, лицо ее радостно осветилось, она завертела перевязанной головой.

– Дэвид, где ты? Черт бы побрал эти повязки. Не волнуйся, Дэвид, просто мои глаза должны отдохнуть.

– Нет, – Бриг не отпускал ее руку. – Он снаружи, ждет. – Дебра разочарованно откинулась на подушку.

– Попроси его зайти ко мне, пожалуйста, – прошептала она.

– Да, – согласился Бриг, – но немного погодя. Мы с тобой должны кое о чем поговорить.

Должно быть, она догадалась, почувствовала по его тону, потому что немедленно застыла. Впала в свою необычную неподвижность испуганного зверька.

А он был солдатом и действовал по-солдатски, хотя и пытался смягчить свои слова; но горе, звучавшее в его голосе, мешало. Единственным доказательством того, что дочь слышала его, были ее руки; они напряженно, судорожно сжимались, как корчится маленькое раненое животное, потом расслаблялись и замирали в его костлявых руках.

Она ни о чем не спрашивала, и, когда генерал договорил, оба некоторое время молчали. Он первым нарушил молчание.

– Сейчас я позову к тебе Дэвида, – сказал он, но Дебра тотчас яростно выпалила.

– Нет! – Она схватила отца за руку. – Я не могу сейчас с ним встречаться. Мне нужно подумать.

Бриг отправился в комнату ожидания. Дэвид нетерпеливо встал ему навстречу; чистые линии его лица, казалось, были вырезаны из бледного полированного мрамора, темные глаза резко выделялись на этом фоне.

Бриг поспешно сказал:

– Никаких посетителей. – Он взял Дэвида за руку. – До завтра ты не сможешь с ней увидеться.

– Что-нибудь не так? Что? – Дэвид пытался добиться ответа, но Бриг остановил его и повел к выходу.

– Ничего. Она выздоровеет, но сейчас ей вредно волноваться. Увидишься с ней завтра.

* * *

Вечером Ханну похоронили в семейном склепе на горе Олив. На похоронах присутствовало не много народу: трое мужчин, с полдесятка родственников, у которых были причины оплакивать и других погибших и раненых.

Брига ждала машина, чтобы отвезти на заседание Главного штаба: там будут рассматриваться ответные меры – новый поворот безжалостного колеса уничтожения, катящегося по этой беспокойной земле.

Джо и Дэвид сели в "мерседес" и молчали, Дэвид не спешил включить мотор. Джо раскурил две сигареты. Молодые люди чувствовали, что жизнь их лишилась цели и направления.

– Что ты собираешься делать? – спросил Дэвид.

– У нас две недели, – ответил Джо. – Съездим в Ашкелон... – он смолк. – Не знаю. Мне теперь нечего делать.

– Может, выпьем вместе?

Джо покачал головой.

– Не хочется. Наверно, вернусь на базу. Сегодня ночью полеты истребителей-перехватчиков.

– Да, – быстро согласился Дэвид. – Я поеду с тобой. – Все равно до завтра он с Деброй не увидится, а в квартире на улице Малик без нее одиноко и холодно. Он вдруг затосковал по мирному ночному небу.

* * *

Месяц на мягкой черноте небес казался сарацинским ятаганом, ярко сверкали серебристые звезды.

Они летели высоко над землей, далекие от ее горестей и печалей, полностью сосредоточенные на ночном перехвате.

Целью служил "мираж" из их собственной эскадрильи, и они увидели его на своих экранах далеко над пустыней Негев. Джо следил по экрану, докладывая направление и дальность, а Дэвид осматривал темное небо, пока не разглядел движущуюся звезду реактивного выхлопа. Она казалась красной на фоне бархатной черноты ночного неба.

Дэвид повел истребители на перехват, зашел снизу, потом резко поднялся по вертикали, чуть не задев крылья цели, как барракуда, затаившаяся в глубинах и стремительно всплывающая к поверхности моря. Они пронеслись совсем рядом с целью, которая до этого мгновения не подозревала об их присутствии.

После полета Джо, вымотанный и измученный, уснул, но Дэвид не спал; он лежал на койке в нижнем ярусе и слушал дыхание друга. На рассвете он встал, принял душ и ушел, оставив Джо досыпать. Дэвид поехал в Иерусалим и добрался до больницы, когда солнце уже встало и одело холмы мягким золотом и розовым перламутром. За столом сидела ночная дежурная, неприветливая и озабоченная.

– Приезжать нужно в часы посещения.

Дэвид вложил в адресованную ей улыбку все очарование, на какое его хватило.

– Я просто хочу узнать, все ли в порядке. Утром мне нужно вернуться в эскадрилью.

Сестра не осталась равнодушной ни к этой улыбке, ни к летной форме и взялась за список.

– Должно быть, вы ошиблись, – сказала она наконец. – У нас только миссис Руфь Мардохей.

– Это ее мать, – сказал Дэвид, и сестра быстро проглядела другой список на столе.

– Неудивительно, что я ее не нашла, – раздраженно сказала она. – Ее выписали вчера вечером.

– Выписали? – Дэвид, не понимая, смотрел на нее.

– Да, она вчера вечером уехала домой, теперь я вспомнила. Я как раз пришла на дежурство, когда за ней явился отец. Красивая девушка с повязкой на глазах...

– Да, – Дэвид кивнул. – Спасибо. Большое спасибо. – И побежал к "мерседесу", испытывая облегчение: наконец гнетущее сомнение оставило его.

Дебра поехала домой. С ней все в порядке.

Дверь ему открыл Бриг и впустил в тихий дом. Он по-прежнему был в мундире, измятом и потрепанном. Лицо осунулось, ясно выделялись морщины, глаза припухли и покраснели от горя и бессонницы.

– Где Дебра? – спросил Дэвид.

Бриг вздохнул и посторонился, давая ему возможность пройти.

– Где она? – повторил Дэвид.

Бриг повел его в свой кабинет и указал на стул.

– Почему вы не отвечаете? – Дэвид начинал сердиться. Бриг устало опустился в кресло в большой, пустой, аскетически обставленной комнате, где не было почти ничего, кроме книг и археологических находок.

– Я вчера не мог тебе сказать, Дэвид; она просила не говорить. Прости.

– В чем дело? – Дэвид не на шутку встревожился.

– Ей нужно было подумать, принять решение. – Бриг снова встал и заходил по кабинету; его шаги гулко звучали на голом деревянном полу; он останавливался, дотрагивался до того или иного реликта, как будто черпал в этом уверенность и утешение.

Дэвид слушал молча, изредка качая головой, словно выражая несогласие, отказываясь верить тому, что слышит.

– Это окончательно, и никакой надежды нет. Она ослепла, Дэвид, полностью ослепла. Ушла в мир тьмы, куда за ней никто не может последовать.

– Где она? Я хочу к ней, – прошептал Дэвид, но Бриг пропустил это мимо ушей и продолжал:

– Ей требовалось время, чтобы принять решение, и я дал ей его. Вчера вечером после похорон я приехал к ней, и она была готова. Она посмотрела правде в глаза, смирилась с ней и решила, как будет жить дальше.

– Я хочу ее видеть, – повторил Дэвид. – Хочу поговорить с ней.

Бриг взглянул на него, чернота в его глазах рассеялась, они сочувственно смягчились.

– Нет, Дэвид. Это ее решение. Ты больше с ней не увидишься. Для тебя она мертва. Так она сама сказала. Скажи ему, что я мертва, пусть помнит меня живой...

Дэвид перебил, вскочив на ноги:

– Где она, черт возьми? – Голос его дрожал. – Я хочу увидеть ее.

Он подошел к двери и резко распахнул ее, но Бриг сказал:

– Здесь ее нет.

– Где она? – повернулся к нему Дэвид.

– Не могу тебе сказать. Я дал слово.

– Я ее найду.

– Возможно, если хорошенько поищешь, – но тогда лишишься всякой ее любви и уважения, – безжалостно продолжал Бриг. – Передам тебе и другие ее слова: "Скажи ему, что всей нашей любовью, всем, что было между нами, я заклинаю его оставить меня, не искать".

– Но почему? – в отчаянии спросил Дэвид. – Почему она меня отвергла?

– Она знает, что безнадежно изменилась. Знает, что никогда не станет прежней. Знает, что никогда не даст тебе того, чего ты вправе ожидать... – он резким гневным жестом остановил возражения Дэвида. – Послушай меня, она знает, что надолго тебя не хватит. Она не может стать твоей женой. Ты слишком молод, слишком полон жизни, слишком высокомерен... – Дэвид недоумевающе смотрел на него. – Она понимает, что ваши отношения обречены. Через неделю, через месяц, ну, через год твоя любовь умрет. И ты окажешься в ловушке, привязанный к слепой женщине. Она не хочет этого. Она хочет, чтобы все это умерло быстро, без мучений, не тянулось...

– Прекратите! – крикнул Дэвид. – Хватит, черт возьми! Довольно! – Он упал на стул. Некоторое время они молчали. Дэвид сидел скорчившись, закрыв лицо руками. Бриг стоял возле узкого окна, утренние лучи освещали свирепое лицо старого воина.