Текст книги "Путешествие на Запад. ТОМ IV"

Автор книги: У Чэн-энь (Чэнъэнь)

 
Наклонясь над могилою,
Листья желтеют резные
На печальном утуне –
Свидетеле горестных дней,
И запахнуты плотно
В домах занавески дверные,
Потому что ночами
Становится все холодней.
«День заветный» настал[63]63
  «День заветный». – Имеется в виду день Духа земли (Шэ-жи) – пятый день после осеннего равноденствия.


[Закрыть].
И, приметы его узнавая,
С милым краем прощается
Ласточек дружных семья,
И гусиная стая,
Камыш на прибрежье ломая,
Устремляется ввысь,
Улетая в чужие края.
 

Стих на картине, изображающей зиму, был совсем грустный:

 
Облака пролетают,
И тусклое небо дождливо,
Всюду холод и мгла.
Застилает туман берега.
Скоро северный ветер
Дохнет над землей сиротливой,
И на тысячи гор
Серебристые лягут снега.
А из горниц укромных
Тепло по дворцу заструилось:
Там жаровни узорные
Докрасна раскалены.
Говорят, что вчера
Снова слива в саду распустилась,
И дворцовые лестницы
Юных красавиц полны.
 

Правитель заметил, с каким интересом Танский монах читал стихи.

– Уважаемый зять! – воскликнул он. – Ты, верно, сам любишь сочинять стихи, раз с таким любопытством смотришь на эти строфы. Если тебе не жаль своих слов, драгоценных, словно яшма или жемчуг, то, прошу тебя, сложи стихи в подражание этим.

Танский наставник был до того увлечен сопоставлением стихов и рисунков, так ясно представлял себе, что было на душе у художника и поэта, что невольно тут же сложил стих:

 
Солнышко греет, лед весь растаял,
Творить начинает земля…
 

Государь очень обрадовался и обратился к своему телохранителю:

– Принеси скорей кисть, тушечницу и бумагу! Мы попросим нашего зятя записать стихи, которые он сложил, а потом на досуге будем наслаждаться ими.

Наставник, вдохновленный удачей, не стал отказываться. Он взял писчую кисть и написал в подражание каждому стихотворению свое четверостишие.

К изображению весеннего пейзажа:

 
Снова солнышко греет,
И льдины темнеют и тают,
И, от сна пробуждаясь,
Творить начинает земля.
А в дворцовом саду
Молодые цветы расцветают,
Так легко и шутливо
Свои лепестки шевеля.
Вест ласковый ветер,
Колышется рис на равнине,
Льется дождь благодатный –
Все радует сердце крестьян.
Стихли волны морей,
Снова реки прозрачны и сини,
И тревоги исчезли,
Как тает на солнце туман.
 

К изображению летнего пейзажа:

 
Долго тянутся дни,
Не спешат разгореться закаты.
Звездный Ковш в небесах
Устремлен на полуденный край.
Как багряным огнем,
Лепестками оделись гранаты,
Облаками цветов
С ними спорят деревья хуай.
В старых парках дворца,
Среди зарослей ивы плакучей
Песня иволги вьется
И крики стрижей над рекой.
Свежий ветер струит
Отголоски их звонких созвучий
И под полог багряный
Доносит в дворцовый покой.
 

К изображению осеннего пейзажа:

 
Запах спелых плодов
Долетает из каждого сада,
Мандарин еще зелен,
Зато пожелтел апельсин.
Кипарисы и сосны темнеют.
Они словно рады,
Что серебряный иней
Покрыл их до самых вершин.
Приоткрыв лепестки,
Сотни астр вдоль оград запестрели,
Разноцветным узором
Блестя, как живая парча.
Где-то слышится песня
И вместе с напевом свирели
К облакам улетает,
В осенних просторах звуча.
 

К изображению зимнего пейзажа:

 
Как ясны небеса
После нескольких дней снегопада!
Легок воздух морозный,
И снег под ногами хрустит.
Удивительной стала
Хребта голубая громада,
Скал причудливый гребень,
Как белая яшма, блестит.
В печках тлеет кизяк,
Тянет запахом добрым и милым:
Это пахнет из комнат
Топленым, густым молоком.
Звонко девы поют,
Прислонясь к изумрудным перилам,
И в цветных рукавах
Прячут зябкие ручки тайком.
 

Правитель еще больше обрадовался, когда прочел эти стихи, так подходившие к стихам на картинах. От удовольствия он даже прочел вслух последнюю строку: «Звонко девы поют, прислонясь к изумрудным перилам, и в цветных рукавах прячут зябкие ручки тайком». Правитель тут же велел переложить на музыку стихи Сюань-цзана, и весь день музыканты их исполняли.

В это время Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн пировали в беседке Весна. Каждый из них хлебнул несколько чарок вина и слегка захмелел. Они собрались было пойти за своим наставником, но, увидев, что он сидит вместе с правителем, раздумали. Чжу Ба-цзе разобрал хмель, и он принялся горланить:

– Эх-ма! До чего же весело живется! Сегодня уж я наелся и напился как следует! Пока сыт, надобно пойти поспать!

– Да разве можно! – засмеялся Ша-сэн. – Ты, братец, видно, совсем не занимался самоусовершенствованием. Как же можно сразу спать после такой сытной еды?

– Что ты понимаешь! – возразил Чжу Ба-цзе. – Есть такая пословица: «Кто поевши не растянется, тот жир себе не нагуляет!».

В это время в беседку вошел Сюань-цзан и накинулся на Чжу Ба-цзе.

– Мерзавец! Совсем обнаглел, мужлан этакий! – гневно закричал он. – Где ты находишься? Как смеешь горланить здесь! Знаешь ли ты, что, если правитель рассердится, тебе несдобровать?

– Ничего он мне не сделает! – ответил Чжу Ба-цзе. – Мы породнились с ним, и он должен относиться к нам как к родственникам. Ему даже и укорять нас теперь неудобно. Как говорится, мы с ним «неразлучная родня, разлюбезные сватья»! Чего же ты боишься? Мы ведь шутим…

Наставник не вытерпел. Он грозно прикрикнул на Чжу Ба-цзе и обратился к остальным ученикам:

– Ну-ка, держите покрепче этого дурака! Я ему всыплю сейчас двадцать палок, чтобы он прозрел!

Сунь У-кун не долго думая схватил Чжу Ба-цзе и повалил ничком, а наставник вооружился палкой и принялся бить его.

– Отец! Зять! Смилуйся! Пощади меня! – завопил Чжу Ба-цзе.

Стоявшие сбоку придворные чины вступились за него. Чжу Ба-цзе с трудом поднялся на четвереньки и загнусавил:

– Хорош дорогой гость, нечего сказать! Вот так «зять»! Еще не породнился, а уже начинает расправляться по-царски!

Сунь У-кун зажал ему рот и крикнул:

– Замолчи! Ложись лучше спать скорее!

Они провели еще одну ночь в беседке Весна. На другой день с самого утра снова началось пиршество.

В радости и веселье незаметно прошло несколько дней и, наконец, наступило утро счастливого дня, – двенадцатое число! Чины трех разных отделов, состоявшие при стольничьем приказе, явились к правителю с докладом:

– Со дня получения всемилостивейшего повеления восьмого числа было начато сооружение свадебного помещения для уважаемого зятя, каковое ныне уже закончено! – сообщили они. – Все готово для приема приданого от царевны-невесты, и мы почтительно пребываем в ожидании оного. К свадебному пиру тоже все готово. Скоромных и постных яств будет подано более, чем на пятьсот столов!

Государь был очень рад и уже хотел предложить своему нареченному зятю отправиться на пир, как вдруг из внутренних покоев дворца появился придворный чин. Он предстал перед государем и доложил ему:

– Десять тысяч лет тебе здравствовать, государь! Тебя просит пожаловать матушка-государыня! – проговорил он.

Государь тотчас же направился во внутренние покои. Тем временем царицы из трех дворцов и придворные девы из шести палат провели царевну-невесту во дворец Озаренный солнцем и там весело шутили. Вот уж поистине всех этих девиц можно было бы сравнить с букетом цветов или с разноцветной парчой! Они были так прелестны, что, право, превосходили любую красавицу из Лунного дворца и даже из небесных чертогов. И уж во всяком случае ни одна из них не уступала придворным служительницам бессмертной Небесной царицы.

Вот послушайте, что говорится о них в стихах:

 
Прекрасная свадьба!
Радость! Радость! Радость!
Веселитесь и пойте,
В брак вступает чудесная пара,
На прекрасной царевне
Муж достойный желает жениться,
А невеста красива
И нежна, как цветок ненюфара,
С ней и лунной царице –
Величавой Чан Э – не сравниться!
На вишневые губки,
На жемчужные зубки взгляните,
На пунцовые щечки,
Что алее весенних пионов,
В волосах, как живые,
Золотые колышутся нити,
И блестят ее шпильки
С головами жар-птиц и драконов.
Легок стан ее гибкий,
Словно стебель цветка молодого.
В пышный зал она сходит
По ступеням сверкающих лестниц.
Ароматами вея
И блистая одеждой парчовой.
Проплывает по залу
В хороводе нарядных прелестниц.
Встреча! Встреча! Встреча!
Мы сегодня встречаем
Ту, что всех превзошла и пленила,
И лицом и нарядом
С ней сама Мао Цян не сравнится[64]64
  Мао Цян – имя красавицы, воспетой выдающимся китайским мыслителем древности Чжуан-цзы (365 – 290 гг. до н. э.).
  Чу – название древнего княжества (740 – 330 гг. до н. э.), расположенного на территории нынешних провинций Цзянси, Цзянсу, Хубэй, Хунань, Чжэцзян и южной части Хэнань. Это княжество славилось красивыми женщинами.
Право, можно подумать,Что явилась она в это утроНе из царского дома,А с далекой вершины Тяньтая.  – Поэт сравнивает красавицу с легендарными обитательницами этой горы, которые так обворожили своей красотой собирателя трав и врача Лю Чэнь-юаня, что последний не заметил, как прошло семь веков: они показались ему всего лишь двумя месяцами.


[Закрыть],
Дев из Чу знаменитых
Красотой она дивной затмила,
Пред ее совершенством
Ниц падут все земные столицы.
Вдвое краше невеста
В ослепительном свадебном шелке,
А чиста, благородна,
Словно лилия иль орхидея.
Золотыми огнями
Блещут кольца ее и заколки,
Лишь цветок или яшма
Красотою сравнились бы с нею.
Лик ее набеленный
Выражает и знатность и славу,
Брови тонки, как нити,
Как далеких вершин очертанья,
Средь нарядных подружек
Выступает она величаво,
А улыбка и взоры
И скромны и полны обаянья.
Прекрасна! Прекрасна! Прекрасна!
Как небесная дева,
Как бессмертная дева – прекрасна!
Сколько прелести гордой
В каждом взоре ее, в каждом жесте!
Все любви в ней достойно,
Все волнует глубоко и страстно,
И помада и пудра –
Все к лицу нашей юной невесте.
Право, можно подумать,
Что явилась она в это утро
Не из царского дома,
А с далекой вершины Тяньтая.
Так изящны манеры,
Так звучат ее речи премудро,
Так сияет улыбка,
С нежных губ ароматом слетая.
Под мелодию флейты,
Под родные девичьи напевы
В хороводе веселом
Вьется птицей она золотою.
Пусть нежны и красивы
Вкруг нее благонравные девы –
Ни одна не сравнится
С бесподобной ее красотою!
Свадьба! Свадьба! Свадьба!
Орхидеями пахнет,
Веет мускусом пряным и томным,
Молодые красавцы
Перед входом рядами застыли,
Девы пестрой толпою
Собираются в зале огромном,
И придворные дамы
Свои пышные платья сменили.
А царевна-невеста
Одеянием новым блистает,
3 Взбиты пышной прической
Благовонные, черные пряди,
Из-под верхней одежды
Разноцветная юбка спадает.
И горят самоцветы
На ее драгоценном наряде.
Вот послышались в зале
Звуки музыки дивно согласной,
И в кружащемся танце
Цвет лиловый смешался с пунцовым,
И для радостной встречи
Этой царственной свадьбы прекрасной
Мы в счастливое утро
Собираемся в зале дворцовом!
 

Вернемся, однако, к правителю, который прибыл во дворец Озаренный солнцем. Навстречу ему вышли царицы и придворные дамы, ведя царевну. Остальные пышно разодетые девы и прислужницы тоже сопровождали их. Правитель занял свое место и был в самом благодушном настроении. По окончании церемонии поклонов, совершенных царицами и всеми остальными, государь обратился к царевне.

– Доченька моя! – ласково сказал он. – Желание твое сбылось, тебе посчастливилось встретиться с праведным монахом в тот день, восьмого числа, когда ты кинула свой разноцветный мячик. Приготовления к свадьбе уже завершены. Сегодня как раз наступил желанный срок. Будь готова явиться вовремя на пир, чтобы осушить свадебный кубок. Смотри не опоздай и не упусти счастливый час!

Царевна приблизилась к правителю и повалилась ему в ноги.

– Отец мой, повелитель! – проговорила она, низко кланяясь. – Молю тебя, прости мой тяжкий грех, но позволь все же словечко молвить! Я слышала, что у Танского монаха есть трое спутников-учеников, страшных и безобразных на вид. Я боюсь встретиться с ними. Умоляю тебя, отец, вели выпроводить их из города, не то от испуга со мной может случиться беда. – Доченька моя, – отвечал ей правитель, – спасибо, что напомнила мне. Я совсем позабыл, что эти трое действительно на редкость безобразны. Сейчас они в дворцовом саду, в беседке Весна. Все эти дни я велел ухаживать за ними, а теперь хватит. Пусть принесут подорожную, и я отправлю их из города. Вот тогда мы и попируем на славу!

Царевна вновь совершила низкий поклон, поблагодарив за милость, а правитель не мешкая отправился в тронный зал и велел пригласить к нему нареченного зятя с его тремя учениками. Все это время Танский монах аккуратно вел счет дням. Двенадцатого числа, еще до наступления рассвета, он разбудил своих учеников, чтобы посоветоваться с ними, как быть дальше.

– Ну вот, сегодня уже двенадцатое… – удрученно проговорил он. – Что же мне делать?

Сунь У-кун стал успокаивать его:

– Я уже определил, что над правителем нависли темные силы, – сказал он, – правда, пока они не причинили ему вреда. Царевны я еще не видел. Вот если бы она вышла, я сразу же, с одного взгляда, определил бы: настоящая она или нет, а тогда можно было бы начать действовать. Ты только не беспокойся. Нынче нас обязательно попросят покинуть город, и ты соглашайся. Я мигом вернусь, только переменю свой облик, и буду неотступно охранять тебя.

И действительно, пока учитель и его ученики совещались, появились дворцовые чины, ведающие царским выездом и церемониалом, которые передали приглашение. Сунь У-кун рассмеялся:

– Идем! Идем! – вскричал он. – Наверное, нам сейчас устроят проводы, а наставник наш останется здесь и будет сочетаться законным браком.

– На прощанье нам, конечно, подарят изрядное количество золота и серебра, – начал мечтать вслух Чжу Ба-цзе. – На эти деньги мы сможем закупить разные вещи для подарков и отправимся восвояси. Я вернусь в дом к своему тестю и вновь заживу со своей зазнобушкой…

– Попридержи язык, – остановил его Ша-сэн. – Пусть всем распорядится наш старший братец Сунь У-кун.

Быстро собрав поклажу и коня, наши путники отправились вслед за придворными чинами и прибыли к красному крыльцу у дворца. Правитель принял их и велел приблизиться.

– Подайте мне вашу подорожную, – приказал правитель. – Мы сейчас приложим к ней нашу государственную печать, поставим подпись, а затем вернем ее, чтобы вы могли следовать дальше. Кроме того, вам приготовлено достаточно разных припасов на дорогу. Скорей отправляйтесь на чудесную гору Линшань поклониться Будде. Если раздобудете священные книги и снова будете проходить здесь, получите от меня щедрое вознаграждение. Зять пусть остается здесь, и вы о нем не беспокойтесь.

Сунь У-кун поблагодарил правителя и велел Ша-сэну достать подорожную, которую и вручил правителю. Тот прочел ее, поставил печать и собственноручно расписался. Затем правитель взял десять слитков золота и двадцать слитков серебра и передал их Сунь У-куну в дар. Как вам уже известно, Чжу Ба-цзе был корыстолюбив от природы. Он поспешил принять этот подарок и спрятал его, а Сунь У-кун в это время по-монашески стал кланяться правителю, бормоча какие-то буддийские изречения. Затем он повернулся и хотел удалиться, но Танский наставник кубарем скатился со своего сиденья, бросился к нему и вцепился в него обеими руками.

– Как же это вы собираетесь оставить меня одного?! – вскричал он, в отчаянии скрежеща зубами.

Сунь У-кун схватил Сюан-цзана за руки и, крепко сжав их, подмигнул ему:

– Ты пируй себе на славу, – лукаво произнес он, – а мы сходим за священными книгами и скоро вернемся к тебе.

Танский наставник совсем растерялся: он не знал, верить или не верить своему ученику, и не хотел отпускать его. Придворные, глядя на них, думали, что они и в самом деле прощаются. Наконец правитель пригласил зятя занять свое место на тронном возвышении, а придворным велел проводить его учеников за город. Танскому наставнику ничего не оставалось как повиноваться.

Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, выйдя за ворота, распростились с придворными.

– Неужели мы и впрямь отправимся одни? – спросил Чжу Ба-цзе.

Сунь У-кун ничего ему не ответил. Когда они пришли к почтовой станции, смотритель встретил их и провел в помещение. Им подали чай и стали приготовлять еду.

– Вы пока оставайтесь здесь, – сказал Сунь У-кун, – и старайтесь не привлекать к себе внимания. Если смотритель будет спрашивать вас о чем-либо, отвечайте ему уклончиво, а со мной не заговаривайте. Я отправлюсь охранять наставника.

Ай да Великий Мудрец! Он выдернул волосок, дунул на него своим волшебным дыханием и воскликнул: «Превратись!». Волосок сразу же превратился в полную копию Сунь У-куна и остался с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном на заезжем дворе. Сам же Сунь У-кун подпрыгнул в воздух и превратился в пчелку.

 
Желтых крылышек мерцанье,
В сладком соке хоботок,
В полосатом, легком тельце
Жало острое несет.
То стрелой по ветру мчится,
То садится на цветок,
То в лучах горячих пляшет,
То стремглав летит вперед.
Лучше всех она умеет
Сок цветочный отыскать
И, собрав нектар душистый,
Унести его тайком.
Целый день в трудах проводит
И не хочет отдыхать:
То напрасно суетится,
То колдует над цветком.
День за днем она готовит
Нам густой и сладкий мед,
И не ведает, бедняжка:
Этот мед – не для нее.
Поработает все лето
И среди душистых сот
Нам на память оставляет
Тельце хрупкое свое.
 

Вообразите себе, с какой легкостью Сунь У-кун влетел во дворец! Там он увидел своего наставника, который сидел на расшитом стуле по левую сторону правителя. Брови у него были скорбно сдвинуты, а сердце пылало, как раскаленный уголь. Сунь У-кун подлетел прямо к наставнику и уселся на его головном уборе. Затем он тихонечко подполз к уху своего учителя и прожужжал:

– Наставник! Я здесь. Не грусти и не печалься.

Эти слова слышал только Сюань-цзан, никто из присутствующих, конечно, ничего не подозревал.

Услышав голос Сунь У-куна, Танский монах почувствовал душевное облегчение. Вскоре явился начальник внутреннего дворца и пригласил государя на пир.

– Десять тысяч лет тебе здравствовать, великий государь! – молвил он. – Сейчас во дворце Вещей сороки начнется свадебный пир. Матушка-царица с царевной уже там. Они изволили просить тебя, государь, пожаловать со знатным гостем.

Государь был беспредельно рад и весело отправился на пир со своим нареченным зятем.

Вот уж поистине:

 
Любил цветы владыка легковерный,
Но претерпел от них одно лишь горе.
Взяло раздумье Танского монаха,
А думы скорбь в нем породили вскоре.
 

О том, как Танскому наставнику удалось избавиться от напасти и покинуть дворец царевны, вы узнаете из следующей главы.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ ,

из которой читатель узнает о том, как ложный образ заменил истинный, как был пойман Нефритовый заяц и как оборотень, встретившись с первородным духом, был направлен на Истинный путь

Итак, полный тоски и печали, Танский наставник побрел за государем во внутренний дворец, где его ждала царевна. Музыка и грохот барабанов потрясали небо, воздух был напоен чудесными ароматами. Сюань-цзан шел, опустив голову, боясь поднять глаза. Сунь У-кун был очень доволен. Прицепившись к шляпе своего наставника, он вращал свои огненные глаза с золотистыми зрачками и оглядывал все кругом. Разодетые девы стояли рядами по обеим сторонам, словно феи во дворце небожительницы. Их наряды своими красками могли поспорить с парчовыми шатрами. В самом деле, вот как они выглядели:

 
И прелестны и гибки,
Одеты в шелка и парчу,
Затмевают они
Знаменитых красавиц из Чу.
Точно яшма их лица,
Более снегов их тела,
Стали парами в ряд –
Словно в зале весна расцвела!
Превосходят Си Ши
Красотою они неземной,
Высоко их прически
Причудливой взбиты волной,
В виде фениксов пестрых
Головки их шпилек резных,
И сказать невозможно,
Которая краше из них!
Очертанья бровей –
Словно горы в рассветной дали:
Так их тонкие дуги
Искусно они подвели.
Грациозны, стройны,
Словно феям небесным сродни,
На свирелях и дудках
Согласно играют они.
Плачут флейты в ответ,
Барабаны и гонги гремят,
То надеждой их песни,
То грустью нам сердце томят.
От высоких до низких –
Все звуки они издают,
То протяжно, то быстро,
То тихо, то звонко поют.
Не наслушаться песен
Пленительных юных невест,
Восхищаться их танцами
Смертному не надоест,
Как на груду парчи,
Как на клумбу весенних цветов,
Каждый в зале на них
Без конца любоваться готов!
 

Видя, что все эти пленительные девы не вызывают у Танского наставника никаких дурных помыслов, Сунь У-кун от восторга даже губами причмокнул и подумал про себя: «Вот это монах так монах! Молодец! Вокруг такие красотки, в шелках и парче, украшенные драгоценностями, а он и не смотрит на них; никакие греховные помыслы не возникают у него».

Но вот из дворца Вещей сороки навстречу правителю вышла царевна в окружении цариц и придворных дам. Послышались их приветственные возгласы:

– Да здравствует царь-государь! Десять тысяч лет тебе царствовать!

Танский монах совсем растерялся: руки и ноги отказались повиноваться ему. Он дрожал всем телом.

Между тем Сунь У-кун давно предполагал, что царевна вовсе не царевна, а оборотень. Теперь же он воочию убедился в этом, заметив над ее головой легкий дымок, впрочем не слишком зловещий и не пагубный. Прильнув к уху своего наставника, он опять прожужжал:

– Наставник! Это не царевна, а оборотень!

– Ну и что из того, что она оборотень? – удрученно ответил ему Танский монах. – Как ты заставишь ее принять свой настоящий облик?

– Очень просто, – ответил Сунь У-кун. – Я ее сейчас схвачу и заколдую.

– Что! Нельзя так! – чуть не вскрикнул Танский наставник. – Чего доброго, напугаешь самого правителя! Обожди, пока он и государыни удалятся, вот тогда и принимайся за свои волшебства.

Но Сунь У-кун, как известно, отличался горячностью. Разве мог он стерпеть? Громко вскрикнув, он принял свой настоящий вид, кинулся вперед и схватил царевну.

– Нечего сказать! Ну и хороша же ты, скотина этакая! – заорал он. – Ишь выдумала: выдавать поддельное за настоящее! Мало того, что устроилась здесь и живешь в роскоши, тебе захотелось еще одурачить моего наставника и совратить его!

Правитель от испуга остолбенел. Царицы попадали на землю, а придворные дамы и разукрашенные девы, все до единой, кинулись в разные стороны, помышляя лишь о том, как бы спастись.

Вот послушайте, как рассказывается об этом в стихах:

 
Весенний веял ветерок,
Но разразилась буря вдруг,
Своим дыханьем ледяным
Опустошая все вокруг.
Весенний веял ветерок,
И сад тенистый шелестел,
Как вдруг, стремительный и злой,
Порыв осенний налетел.
Цвел безмятежно дивный сад,
Благоуханье расточал,
Лишь мимоходом ветерок
Соцветья бережно качал,
Но буря яростной рукой
С деревьев листья сорвала
И у решеток расписных
Пионы грудой намела.
На длинных грядках вдоль аллей,
Где аромат всегда царил,
Измят пеоний стройный ряд,
Лежат бедняжки у перил.
На взбаламученных прудах,
Что были раньше так чисты,
Прибиты бурей к берегам
Поникших лотосов цветы.
Вот у подножия террас,
Грозой истерзаны совсем,
Трепещут, устилая дерн,
Бутоны хрупких хризантем,
Бессильные, ничком, в пыли
Лежат бегонии вразброс,
И вихри разметали вдаль
Обрывки ароматных роз.
Здесь осторожный ветерок,
Повеяв с утренней реки,
С чилима, ненюфара, груш
Срывал украдкой лепестки.
А зимний снег, тяжелый снег,
Внезапно с неба повалив,
Покровом грузным придавил
Изящные бутоны слив.
Все в беспорядке, все в пыли,
И, превратившиеся в сор,
Гранатов алые цветы
Усеяли дворцовый двор,
А возле царского дворца,
Печально ветви оголив,
Изломанные кое-как,
Дрожат ряды плакучих ив.
А бури бешеной бичи
И струи злобного дождя
Бушуют в стонущем саду,
Цветов чудесных не щадя.
Одну лишь ночь пробушевал
В саду неистовый погром,
А утром устлана земля
Цветным, изодранным ковром.
 

У Танского монаха совсем отнялись руки и ноги. Дрожа всем телом, он обхватил правителя и твердил ему одно и то же:

– О государь! Не бойся! Не бойся! Это мой упрямый ученик прибег к своему волшебству! Сейчас он выяснит, где правда, где ложь!

Царевна-оборотень, чувствуя, что дело принимает плохой оборот, вырвалась из рук Сунь У-куна, скинула с себя все одежды, сбросила драгоценные украшения и помчалась в дворцовый сад, в сторону храма, воздвигнутого в честь местного духа. Она вбежала туда и вооружилась короткой дубинкой, похожей на пест. Затем она примчалась обратно, накинулась на Сунь У-куна и начала его колотить. Сунь У-кун смело отражал удары своим железным посохом.

С гиканьем и шумом оба вступили в жаркий бой, прямо тут, в дворцовом саду. Затем, прибегнув к волшебным чарам, они поднялись на воздух и продолжали драться в облаках. Вот, как рассказывается в стихах про этот поединок:

 
О силе посоха везде
Идет привычная молва,
Про золотые ободки
Твердят хвалебные слова.
Но про короткую дубинку,
По виду схожую с пестом,
Никто не слышал, не был с нею
И мудрый праведник знаком.
Схватились недруги жестоко
Один – как верный ученик,
Здесь очутился по дороге
К хранилищу священных книг.
Другой в цветущие долины
Тайком спустился с высоты –
Все потому, что слишком страстно
Властитель почитал цветы.
И вот в одну из прошлых весен,
Прикрывшись полуночной мглой,
Отсюда юную царевну
Похитил оборотень злой
И, в образ девы воплотившись,
В покоях пышного дворца
Любовью царскою и лаской
Стал наслаждаться без конца.
О Танском праведном монахе
Узнал заранее злодей,
Безбрачного принудить к браку
Возжаждал он в душе своей,
Решил подвижника святого
Завлечь в губительную сеть,
Мужскою силой непорочной
Стремясь преступно завладеть.
Но зорок Сунь У-кун премудрый!
Проникнув во дворцовый зал,
Он золотистыми глазами
Вмиг любодея распознал,
За жертву гнусного обмана
Вступился, не жалея сил,
Чтоб доказать, где ложь, где правда,
Чтоб враг пощады запросил.
Страшна короткая дубинка,
Злодейство совершить грозит
И беспощадно, прямо в темя,
Героя нашего разит.
Но посох тоже полон силы
И тоже спуску не дает:
Наотмашь по свирепой морде
Врага растерянного бьет.
Все жарче недруги дерутся,
От лютой ярости крича,
То отступают друг от друга,
То снова рубятся сплеча,
И все неистовей удары
Гремят в кружащейся пыли,
А в небе заклубились тучи
И солнце мглой заволокли.
 

И вот в небесах разгорелся такой страшный бой, что все жители города пришли в полное смятение, да и во дворце придворные и военачальники трепетали от страха. Танский наставник все время поддерживал правителя под руки, успокаивая его:

– Не тревожься! – говорил он. – Уговори своих государынь и всех остальных, чтобы они не боялись. Ведь царевна – на самом деле оборотень, принявший вид твоей дочери. Вот погоди, мой ученик изловит ее, и ты сам все узнаешь!

Придворные дамы, оказавшиеся похрабрее, подобрали сброшенные оборотнем одежды и украшения, головные шпильки и браслеты и показали царицам.

– Все это было на царевне, – сказали они, – царевна, скинув с себя одежды, вступила в бой с волшебным монахом, и теперь они сражаются в воздухе. Она – самый настоящий злой дух-оборотень.

Постепенно государь и государыня, а также придворные дамы начали понемногу приходить в себя от испуга и принялись смотреть на небо. Но мы пока оставим их.

Вернемся к оборотню и Великому Мудрецу Сунь У-куну, которые вели бой друг с другом. Прошло уже почти полдня, но все еще не видно было, кто из них выйдет победителем. Кинув свой посох вперед, Сунь У-кун крикнул: «Превратись!». Сразу же из одного посоха появилось десять, из десяти – сто, а из ста – тысячи. Они заполнили почти половину небосвода, мелькая, словно извивающиеся змеи. На оборотня со всех сторон посыпались удары, и он стал терять силы. Преобразившись в чистый ветерок, оборотень бросился бежать и умчался в лазоревую бездну небес. Сунь У-кун тотчас же прочел заклинание, от которого все посохи вновь собрались в один, и, оседлав благовещий луч, погнался за оборотнем. Приблизившись к Западным небесным воротам, Сунь У-кун увидел сияние. То были стяги и знамена небесных воинов. Тогда он закричал во всю глотку:

– Эй! Хранители небесных ворот! Держите духа-оборотня! Не выпускайте его!

В это время у ворот находился сам небесный князь – хранитель государств и с ним четыре главных небесных полководца: Пан, Лю, Гоу и Би. Все они тотчас подняли свое оружие и преградили путь оборотню. Оборотню некуда было деваться, он повернул обратно и вновь схватился с Сунь У-куном, пустив в ход свою дубинку.

Вращая посох колесом, Сунь У-кун присмотрелся к дубинке и заметил, что она похожа на пест, которым толкут зерна: на одном ее конце было утолщение, а другой конец был заостренным.

– Эй ты, скотина! – закричал Сунь У-кун. – Что это у тебя за оружие? И как осмеливаешься ты с такой дубинкой выступать против меня, Сунь У-куна? Живо сдавайся! Не то я одним ударом палицы размозжу тебе голову.

– Да ты не знаешь, что у меня за оружие! – скрежеща зубами от ярости, воскликнул оборотень. – Вот послушай, что я тебе расскажу!

 
Знай: матерьял, из которого сделана
Эта дубинка, что славу стяжала, –
Яшма чудесная, яшма бесценная
Цвета бараньего свежего сала.
Сколько веков ее мастер обтачивал,
Счесть не под силу и тайной науке:
Во времена первозданного хаоса
Это оружье попало мне в руки.
Первым добыть мне ее посчастливилось,
Мне помогли и коварство и сила.
Происхожденье ее – необычное:
Высшее небо ее породило.
Сосредоточена в ней животворная
Мощь величайшего в мире сиянья –
Та, что от солнца с небес растекается
По четырем сторонам мирозданья.
Ей, несравненной, не знающей устали,
Пять своих сил подарила природа,
Духом она благовещим проникнута,
Ей не страшна никакая невзгода.
И, неразлучен с чудесной дубинкою,
Долго средь лунного жил я народца,
Долго толок драгоценное снадобье
Возле дворца, что Коричным зовется.
Знай, что к цветам я питаю пристрастие,
Вот почему я на землю спустился,
Краем Небесных бамбуков прельстившийся,
В нежную девственницу превратился.
В царских палатах живя припеваючи,
Только одним я желаньем пылаю:
С Танским монахом, почтенным и праведным,
Брачный союз заключить я желаю.
Так предначертано было заранее,
Мне с нареченным сейчас пировать бы,
Ты же задумал расстроить мой замысел,
Чтобы не праздновать мне этой свадьбы?
Дерзостный, ищешь ты собственной гибели,
Так приготовься же к смертному бою.
Эй, негодяй, оскорбитель непрошеный,
Вот я когда рассчитаюсь с тобою!
Знай, что оружье давно мое славится
И меж нечистыми и меж святыми,
Знай, что с дубиною посох не справится,
Хоть и с узорами он золотыми.
В Лунном дворце Необъятного холода
Этим оружьем толок я лекарство.
Стоит хоть раз прикоснуться им к недругу –
Сразу он канет в загробное царство!
 

Выслушав оборотня, Сунь У-кун громко рассмеялся и сказал:

– Ну и скотина же ты! Хорош, нечего сказать! Неужели ты не знаешь о моем могуществе, раз жил в Лунном дворце? Да еще смеешь препираться со мною? Живо покажись в своем первоначальном виде и изъяви мне покорность. Тогда я пощажу тебя и оставлю в живых.

– Я знаю тебя, – спокойно отвечал оборотень, – ты тот самый конюший, который пятьсот лет назад учинил великое буйство в небесных чертогах. Полагалось бы, конечно, уступить тебе. Но ты расстраиваешь мою свадьбу, а за это мстят кровью, как за убийство родителей. Поэтому я не могу смириться и должен проучить тебя, конюший, за твою неслыханную дерзость и кощунство!

Слово «конюший» задело за живое Великого Мудреца Сунь У-куна. Он страшно разгневался, поднял железный посох и кинулся бить оборотня, но тот завертел своей дубинкой, и снова начался бой.

 
И в самом деле, в целом мире
Соперников достойней нет,
Знать, сила в посохе святая,
Раз одолел он столько бед!
И этот пест несокрушимый,
Округлый с одного конца,
Которым снадобье бессмертья
Толкли у Лунного дворца.
Один из двух бойцов могучих,
Коварный оборотень-враг,
Без спроса небеса покинул,
Замыслив любодейный брак.
Другой – отважный непорочный,
Сражаясь с тысячами зол,
Монаха в этот край далекий
Из царства Танского привел.
Виновником же этой схватки
Мы все равно считать должны
Не этих недругов смертельных,
А государя той страны:
Цветы любил он свыше меры,
И долго было невдомек
Ему, беспечному, что этим
Он оборотня в сад привлек.
И вот под небом разгорелся
Жестокий бой, смертельный бой:
Две яростных, две грозных силы
Вступили в спор между собой.
Упрямы, беспощадны оба,
Мечтой распалены одной:
Ни с чем в сраженье не считаясь,
Врага сразить любой ценой!
Взгляни на них – не сразу скажешь
Кто неустанней, кто хитрей:
Друг друга бьют, слепят, толкают,
Чтоб с ног врага сшибить скорей,
А разойдясь, грозят друг другу
И – слово за слово – бранят,
Видать, на брань горазды оба:
И наш герой и супостат.
На всей земле бойца не сыщешь,
Чтоб так же был несокрушим,
Как этот недруг, что с героем
Пестом сражается большим.
Но все же удали волшебной,
Пожалуй, больше у того,
Кто бьется посохом железным,
Являя мощь и мастерство.
Взгляни: от посоха большого
В руках святого храбреца
Лучи взмывают золотые
До врат небесного дворца,
А вкруг неистовой дубинки,
Рожденный силой потайной,
Туман клубится разноцветный,
Ложась на землю пеленой.
Вот снова недруги схватились,
И силы их равны почти,
А было этих грозных схваток
Уже не меньше десяти.
Но дрогнул оборотень… Тяжко
Его волшебному песту,
И отражать удары вражьи
Ему уже невмоготу.
 

И действительно, после десяти схваток оборотень убедился в том, что Сунь У-кун владеет более сильным оружием и что одолеть его не удастся. Тогда оборотень сделал ложный выпад, встряхнулся, и в тот же момент появились десятки тысяч золотых лучей. За один из них оборотень уцепился и полетел прямо на юг. Великий Мудрец преследовал его по пятам. Вдруг откуда ни возьмись выросла огромная гора. Оборотень остановил золотой луч и исчез в какой-то пещере. Опасаясь, что оборотень превратится в невидимку и вновь вернется в страну Зарослей небесного бамбука, чтобы причинить вред Танскому наставнику, Сунь У-кун хорошенько осмотрел всю гору, запомнил ее приметы и лишь тогда пустился в обратный путь.