Текст книги "Искусство острова Пасхи"

Автор книги: Тур Хейердал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

Моаи тангата («человеческая фигурка», мужская); фото 32–37

До нашего времени сохранилось небольшое количество деревянных фигурок моаи тангата, подлинность которых не вызывает сомнения. По типажу они достаточно тождественны, чтобы их можно было отнести к стандартизованным изделиям, хотя эти фигурки играют далеко не такую роль, как мужская с торчащими ребрами или уплощенная женская. Вообще можно сказать, что им присущи все основные черты моаи кавакава, кроме признаков изможденности. Черты лица, как правило, такие же, может быть, чуть ближе к моаи папа, но туловище весьма дородное, и живот обычно большой. В целом фигурка вполне реалистичная, ее можно принять за изображение упитанного ребенка мужского пола. Относительно происхождения этой фигурки не сохранилось ни преданий, ни иных объяснений, но это произведение пасхальского искусства по стилистическому развитию явно родственно фигурке с ребрами. Судя по названию, моаи тангата олицетворяет человечество, в отличие от плоской Матери-земли и изможденного полубога аку-аку.

Моаи тангата-ману («фигурка птицечеловека», мужская); фото 38—41

Ни одна другая деревянная фигурка на Пасхе не равна по важности моаи кавакава, моаи папа и моаи тангата. Однако для полного представления о наборе изделий, играющих существенную роль для нынешних пасхальцев, необходимо остановиться и на демоне-боге или мифическом персонаже тангата-ману (буквально – «человеко-птица»). Докоммерческие изделия этого ряда не тождественны в деталях, поэтому описание сведется к общим признакам.

Для всех изделий этой категории характерна птичья голова на человеческом туловище; часто выполнены обе руки и крылья; стилизованная кисть изображает птичий хвост. Некоторые детали головы, туловища, нижних конечностей очень напоминают моаи кавакава, но не на всех экземплярах.

Более стандартизованный тип тангата-ману стал настолько обычным после коммерсиализации искусства, что большинство изучавших пасхальскую культуру ставят его в один ряд с моаи кавакава и моаи папа. Только тщательное изучение наличных музейных экземпляров показывает, что прототипом послужила переданная в 1826 году русским Адмиралтейским музеем в Кунсткамеру Академии паук скульптура, вероятно вывезенная с острова Пасхи Ю. Ф. Лисянским в 1804 году. Множество имитаций изготовлено на острове для продажи, особенно после того как на Пасху попала иллюстрация ленинградского экземпляра, опубликованная в 1934 году Стефеном-Шове. Но иллюстрация показывает фигурку в профиль, на ней не видно вырезанное на голове и клюве птицы человеческое лицо. Вот почему эта интереснейшая деталь ленинградского образца обычно передается резчиками как непонятный бугор в верхней части клюва. Между тем (смотри фото 38 и 39, а также описание в Каталоге) на ленинградском экземпляре клюв птицы, если смотреть сверху, одновременно является длинной, струящейся бородой. Края бороды обозначены зубцами вдоль приоткрытого клюва. Эти же зубцы часто воспроизведены на клювах других подобных фигур, у которых сверху нет человеческого лица.

У некоторых птицечеловеков туловище изможденное, торчат позвонки, ребра и мечевидный отросток, но другие образцы лишены признаков изможденности, а то, что кажется ребрами, изображает напоминающие перья длинные пальцы, которые берут начало в сложенных на спине крыльях. В нижнем конце позвоночника (или ложбины) вырезан кружок, от него на ягодицы веером спускается кисточка, представляющая птичий хвост. Размерами птицечеловеки мало отличаются от деревянных фигурок, описанных выше.

Метро (1940, с. 256–257) пишет: «Изображение птицечеловека, существа с птичьей головой и человеческим туловищем, одна из наиболее часто встречающихся фигур среди петроглифов. В Оропго, центре культа божества с птичьей головой, этот мотив высечен на скалах больше 150 раз. Многое говорит за то, что изображенный таким способом птицечеловек символизирует бога Макемаке. С другой стороны, деревянные изображения этого бога редки. Изображения птицечеловека – пример того, как традиционные мотивы определяли всю пасхальскую деревянную резьбу. Птицечеловеки на петроглифах совсем непохожи на деревянных».

Действительно, на Пасхе известны три типа птицечеловеков. Идея человека с птичьей головой играла важнейшую роль. У деревянного птицечеловека, в отличие от рельефов Оронго, крылья на месте рук; от птицечеловека в письменах ронго-ронго его отличает длинный и толстый орлиный клюв. Между скорченным птицечеловеком, высеченным рельефом на скалах Оронго (цв. фото VII, вверху), а также на плитах в других местах (фото 179–181, 265–267), и деревянными тангата-ману явно нет стилевого родства. Очень вероятно, как предположил Метро, что птицечеловек на каменных рельефах представлял важное божество, а не героев, которых избирали на год птицечеловеками в честь этого божества, – такую гипотезу выдвинула Раутледж (1919, с. 262–263). Что же касается деревянных статуэток, то они, скорее всего, изображали человека в птичьей маске и, возможно, в наряде из перьев. На лондонском экземпляре (фото 40–41) отчетливо видно, как из-под поднятой птичьей маски выглядывает лицо человека.

Часто встречающееся в этнографической литературе утверждение, что в Полинезии не знали масок, ошибочно, судя по этому образцу, изготовленному в домиссионерские времена. В музеях Полинезии (с. 150) хранятся две деревянные маски из Новой Зеландии и одна из архипелага Туамоту; в Музее «Кон-Тики» в Осло есть древняя деревянная плясовая маска с Мангаревы (Heyerdahl, 1965, р. 157–158, pl. 55 а – f). Автор наблюдал церемониальные танцы в масках как на Мангареве, так и на Пасхе. Пасхальский танцор имитировал птицечеловека, его тело было обернуто мешковиной, а на голову надета бумажная маска в виде длинного клюва с зубчатым узором по бокам (фото 184 f). Метро сообщает об употреблении масок тайными обществами (1940, с. 139). Возможное происхождение: Тангата-ману в пасхальской резьбе по дереву так или иначе несомненно связан с культом птицечеловека, главным элементом всей религиозной активности на острове ко времени прибытия туда миссионеров. Наши раскопки каменных домов культового поселения Оронго, где скалы покрыты рельефами птицечеловеков (Ferdon, 1961, р. 221–255), показали, что культ птицечеловека возник на Пасхе с началом Среднего периода. Постепенно он полностью вытеснил господствовавший ранее культ солнца. Символы птицечеловека были высечены поверх прежних солнечных символов на скалах и статуях; изображения птицечеловека гравировали на основаниях поваленных статуй Раннего периода.

Как отмечал Метро (1940, с. 341), ничего подобного пасхальскому птичьему культу нет в других областях Полинезии. Кроме Пасхи изображение человека с птичьей головой встречается лишь среди петроглифов на острове Ланаи в Гавайском архипелаге, и никто не станет увязывать происхождение сложного пасхальского культа птицечеловека с этими немногочисленными и географически удаленными мотивами. Но так как в фауне острова Пасхи нет птиц с длинным, изогнутым на конце клювом, как у птицечеловека на местных изображениях, исследователи пытались искать вне Полинезии область зарождения столь существенного для пасхальской культуры культа и мотива. Раутледж (1919, с. 297, рис. 125) следом за Бальфуром (1917) усмотрела параллель в деревянном поплавке от рыболовной сети Соломоновых островов, оформленном в виде сидящего человека с птичьей головой. Метро (1940, с. 413–414) отвергает эту поверхностную меланезийскую параллель. И Кёнигсвальд (1951) стал искать параллели еще дальше, указывая на птичьи орнаменты текстиля далекой Суматры, стилистически совсем не похожие на пасхальских птицечеловеков и отделенные от Пасхи 150 градусами по долготе.

Если же снова обратиться к ближайшему материку, мы увидим огромную область, где птицечеловеки составляли важнейший элемент древнего искусства и религии. Область эта простирается от Тиауанако до тихоокеанского побережья. Центральная фигура на Двери Солнца в Тиауанако окружена тремя рядами мифических созданий, сочетающих черты человека и птицы. Шестнадцать фигур среднего ряда – рельефные изображения фантастических существ с птичьей головой, крючковатым клювом и крыльями при человеческом туловище с человеческими руками и ногами (фото 310 а, b). Короткий, как у кондора, клюв этих птицечеловеков высокогорья очень похож на сильно изогнутые клювы птиц и птицечеловеков, занимающих видное место среди стилизованных знаков на нерасшифрованных пасхальских дощечках ронго-ронго. Что же до длинного клюва с крючком на конце, какой можно увидеть на рельефах Оронго и у деревянных тангата-ману, то он тождествен клюву мифических птицечеловеков в искусстве перуанского побережья, где, как и на Пасхе, представлены оба типа (рис. 37–39). В древнем Перу птицечеловеки тесно связаны с морским промыслом, судя по тому, что они часто изображены вместе с океанскими камышовыми судами. Либо они, стоя на палубе, вместе с людьми управляют судном, либо тянут судно, впрягаясь в канат. Идея птицечеловека глубоко укоренилась в древних культурах Южной Америки, и маски птицечеловека известны на всем протяжении от Южной Америки до Северо-Западного побережья Тихого океана, где члены тайных обществ надевали деревянные маски с длиннейшими клювами. Типичное для птицечеловека на пасхальских рельефах туловище наподобие кошачьего, в скорченной позе, видим также на древних керамических бусинах и цилиндрических печатях тихоокеанских островов у побережья Эквадора, вблизи перуанской границы. Здесь представлены птицечеловеки с большими глазами, часто сидящие по двое лицом друг к другу, как это обычно для Пасхи (фото 180 b, 310 f, g) [4]4
  Иллюстрируемый образец с острова Пупа подарен Музею «Кон-Тики» в Осло миссис Ребеккой Норзерн, Ларами, штат Вайоминг, США


[Закрыть]. Далее к северу, в Панаме, снова находим парные изображения птицечеловеков с типичными для Пасхи клювами, с шишкой и кисточкой внизу спины (фото 310 с). Мотив человеческой фигуры, у которой из-под птичьей маски проглядывает лицо, издревле присущ культурам Нового Света, в частности Мексики (фото 319 а, b), где сохранилась даже скульптура птицечеловека с вырезанным на клюве человеческим лицом, как на острове Пасхи. Речь идет о каменной статуе в археологическом музее Мехико; сходство профиля с тангата-ману (фото 318) побудило автора осмотреть скульптуру с возвышения, тут-то и обнаружилось, что на клюве сверху изображено лицо. Как и на Пасхе, у этой древней мексиканской скульптуры туловище и конечности человеческие, а голова птичья, с длинным клювом. Если же посмотреть сверху, голова птицы, совсем как у пасхальских тангата-ману, оказывается лицом мужчины с рельефным носом и длинной, струящейся бородой. Сходство этой статуи с тангата-ману чересчур велико, чтобы считать его случайным совпадением. Древность идеи птичьей маски в Перу подтверждается ее воплощением в искусстве Мочика на северном побережье. Бенсон (1972, с. 52, 53; фото 3–9) описывает и иллюстрирует фигурные сосуды, изображающие «человека, выряженного совой, в совином оперении и совиной маске».

Моко («рептилия»); фото 42–43

Более или менее кривой, редко совсем прямой кусок торомиро в руках резчика подчас превращался в изображение длинного, тонкого животного, четыре ноги которого либо поджаты, либо вытянуты по оси туловища. Животное настолько стилизовано, что зоологический вид определить нельзя, но на современном рапануйском наречии оно называется моко – общеполинезийское наименование всякой рептилии, в том числе крохотных местных ящериц. Некоторые фигурки этого типа похожи, скорее, на крысу; так их характеризуют и сами пасхальцы. У многих обозначены уши, присущие млекопитающим. У всех голова треугольная, скругленная, с длинным, топким антропоморфным носом, который разветвляется на выпуклые дуги бровей, иногда переходящих в спирали, изображающие глаза. Однако чаще глаза инкрустированы, как на человеческих фигурках, обсидиановым кружочком в кольце из раковины или кости. Большой широкий рот расходится бороздой от носа по бокам морды. Нижняя челюсть, шея и туловище составляют более или менее сплошную линию. Туловище длинное, округлого сечения. Вырезанные рельефом задние ноги, обычно с человеческими стопами, либо поджаты, либо вытянуты вдоль очень толстого хвоста. Показан обрезанный человеческий пенис. Передние конечности согнуты в локтях и лежат на груди; кисти – обычно с четырьмя обращенными вперед пальцами – всегда прижаты к шее и подбородку. Несколько выступающих ребер напоминают про моаи кавакава, как и цепочка бугорков вдоль спины. Однако эта цепочка вырезана не в виде позвоночника, как на человеческих фигурках, а скорее, в виде зубчатого гребня. Правда, гребень и тут заканчивается кружочком, от которого на ягодицы веером спадает кисточка, на других фигурках символизирующая птичий хвост. У некоторых маленьких моко в спинном гребне просверлено поперек отверстие для подвески. Зажатый между ногами длинный, прямой, очень мощный хвост образует как бы рукоятку; по преданию, эта (Фигурка играла роль палипы. В перечне Метро (1940, с. 169) моко так и значится палицей с короткой рукояткой; он приводит сведения о том, что изделие это втыкали хвостом в землю у дверей дома изнутри как оружие для защиты от вторжения посторонних лиц.

Обычная длина моко – 30–40 см, диаметр туловища около 4 см. Все поверхности шлифованные, некрашеные. Множество моко изготовлено для продажи. но они обычно выполнены грубее и не из пасхальской древесины.

Возможное происхождение. Стилистически моко родственны другим, описанным выше деревянным фигуркам; они несомненно местного, пасхальского происхождения. Но вообще интерес к моко и к воплощению этого мотива в искусстве характерен для многих частей Тихоокеанской области, и Пасха тут ни при чем. Единственными рептилиями на острове, больше того, единственными, кроме крысы, четвероногими ко времени прибытия сюда европейцев были две ящерицы – Ablepharus boutonii и Lepidodactylus lugubris, маленькие невзрачные твари, нисколько не похожие на традиционную деревянную палицу, но говоря уже о размерах. Толстый, короткий, мощный хвост моко напоминает скорее о каймане или каком-либо другом представителе Crocodylia, чем о стройной, тонкохвостой ящеричке, и зубчатый гребень на спине усиливает это впечатление. Таким образом, мы возвращаемся к часто критикуемой гипотезе, что грозный, свирепый моко маори-полинезийских мифов – воспоминание о рептилиях-людоедах папуа-азиатских или южноамериканских вод. Конечно, нереалистичные, антропоморфные черты чудовища, воплощенного в пасхальском моко, не могут служить материалом для зоологического определения; остается лишь предположить, что мотив этот вдохновлен не местными, пасхальскими видами фауны, а импортированной традицией. Традицией, которая широко распространена и в Полинезии и в Перу. Действительно, в древнем Тиауанако скульптурные изображения ящериц и жаб были так обычны, что Беннетт (1934, с. 474) включил их в свое сообщение об антропоморфных статуях.

Великолепно исполненная и шлифованная, скорченная зооморфная фигурка с человечьей головой, хранящаяся в музее Мехико (фото 317 i, j), пусть отличная по стилю от пасхальских моко, во многом удивительно на них похожа, хотя отсутствие хвоста и особая функция (барабан) говорит о том, что перед нами изделие совсем другого рода. Рельефные кружочек и кисточка внизу спины – в точности такие, как у многих пасхальских моко и птицечеловеков. Возле кисточки рельефом изображена еще одна вещь, характерная для Пасхи: напоминающий формой почку режущий инструмент с короткой рукояткой. Именно так в пасхальском искусстве изображается матаа. Далее, у мексиканского образца глаза инкрустированы так же, как у пасхальских деревянных фигурок: черный обсидиановый зрачок в кольце из белой раковины. Обычай делать каменным и деревянным статуям глаза из раковины и обсидиана был одинаково широко распространен в Мексике и в Перу и представляет собой еще одну специфическую параллель с искусством острова Пасхи.

Реи-миро («деревянное» или «лодковидное нагрудное украшение»); известно также под названием реи-марама («лунное нагрудное украшение»); фото 44—50

В дополнение к рассмотренным выше классам мобильных фигурок, которые иногда носили в руках или вешали на себя во время плясок и ритуальных сборищ, у пасхальцев были стандартизованы и другие виды деревянных резных изделий, служившие эмблемами, знаками ранга, принадлежностями ритуалов. К числу наиболее интересных принадлежит нагрудное украшение, известное ныне как реи-миро и представленное в музейных коллекциях разных стран. Изящно скомпонованное реи-миро – еще одно изделие, которое наряду с фигуркой изможденного мужчины пасхальцы стали изготовлять для продажи.

Как и в случае с тангата-ману, художник пользуется известной свободой, и в деталях образцы могут заметно отличаться друг от друга. Поэтому здесь будет дано обобщенное описание; в Каталоге читатель найдет болое детальную характеристику.

Основная часть реи-миро – плоская дощечка с изогнутыми серпом краями; на обращенных вверх концах обычно изображена голова бородатого человека или морской моллюск. Одна сторона дощечки выпуклее другой; на более плоской стороне, как правило, посередине вырезано узкое серповидное углубление. Кромка верхнего, вогнутого края обычно оформлена узким валиком. На большинстве экземпляров оба торчащих вверх острия заканчиваются человеческой головой. Макушки сильно заострены, чтобы подчеркнуть серповидную форму всего изделия; лица обращены вверх-внутрь так, что бородатые подбородки смотрят друг на друга, выступая двумя зубцами над верхней кривой. У лиц орлиный профиль, широкие брови, короткие уши, борода чуть загибается. Сходство с лицами описанных выше человеческих фигурок очевидно (фото 44–47 а). На некоторых реи-миро вместо голов реалистически вырезаны морские раковины; другие выполнены в виде изогнувшейся рыбы с головой и хвостом (фото 47 b—49). Изредка встречаются реи-миро, изображающие курицу (фото 50).

Обычно на выпуклой стороне дощечки, около верхней кромки, есть два бугорка со сквозными отверстиями для бечевки, чтобы изделие можно было повесить на шею. Размеры реи-миро очень различны; в среднем длина около 50 см, ширина 13 см, толщина в центре – 3 см.

Возможное происхождение. Мнения о том, как переводить название реи-миро, расходятся. Реи – общеполинезийское слово, означает «шейное» или «нагрудное украшение». Словом «миро» в рапануйском диалекте обозначалось «дерево»; когда же сюда пришли европейские деревянные корабли, их тоже стали называть миро. Свои маленькие, связанные из кусков дерева лодки полинезийцы называли вака-ама. – «лодка с балансиром»; большие суда предков именовались вака-поепое – «лодка-плот» (Englert, 1948, р. 255, 253). Не совсем понятно, зачем пасхальцам именно это, специфическое, напоминающее формой судно изделие называть просто-напросто «нагрудное украшение из дерева», если учесть, что почти все остальные виды нагрудных украшений здесь тоже вырезали из дерева.

Возможно, реи-миро – позднее название. А может быть, налицо смешение понятий, вызванное тем, что украшение формой и впрямь напоминает судно.

Попытки истолковать реи-миро как символ больших судов, некогда доставивших первых поселенцев на остров Пасхи, были уже во время деятельности первых миссионеров; об этом пишет епископ Жоссан (1893, с. 9–10).

Метро (1940, с. 232) скептически относился к такому объяснению, поскольку не слышал о пасхальских лодках серповидной формы, как на этом украшении. Однако недавние открытия как будто подтверждают приведенное толкование: как мы видели, серповидные парусники на Пасхе находят и среди петроглифов, и на росписях, и в виде скульптур. На животе двух крупнейших статуй Среднего периода, прежде чем одна из них была опрокинута, а вторая засыпана оползнем, художники высекли изображения судов, напоминающих очертаниями реи-миро. На одном деревянном реи-миро выгравирован птицечеловек с двойным веслом, что опять-таки наводит на мысль о судне. На другом реи-миро у конца низким рельефом обозначена поперечная полоса, напоминающая найтов (фото 47 а, 44 b).

Однако эти аргументы не дают основания пренебрегать тем толкованием символа реи-миро, которое было предложено Янгом (1904, с. 31) и повторено Метро (1940, с. 232). Янг говорит о некоторых типичных экземплярах из своего собрания:

«Рапануйские старики туземцы заверяли меня, что речь идет о репродукциях предметов, которые были спрятаны в пещерах после введения христианства и затем исчезли. Эти предметы снабжались отверстиями для бечевок, чтобы их можно было носить как нагрудники во время ритуалов. Отсюда название реи (нагрудник). Кроме того, их называли реи-ма-рама (марама – луна) и, по словам стариков, форма серповидных эмблем призвана была изображать разные фазы светила и носили их во время празднеств, во время посадки кумары [5]5
  батата


[Закрыть]. Мне не удалось записать какого-либо описания молитв или песнопений, исполнявшихся в связи с такими ритуалами… В моем владении эти полумесяцы находятся с 1888 года, когда я получил их с Рапануи через надежного посредника».

В пределах Полинезии не отмечено параллелей реи-миро, если не считать, что на многих островах носили в виде украшения на шее зуб кашалота (там же, с. 230). Метро (там же, с. 236) пишет: «У деревянных полумесяцев реи-миро нет параллелей в Полинезии. Большие нагрудные украшения совсем иного вида и из другого материала носили на Таити и на Маркизских островах… Внешнее сходство с большими серповидными раковинами Соломоновых островов не означает связи между Пасхой и Меланезией».

Если пасхальцы считали свои серповидные нагрудные украшения символом луны (реи-марама) и в то же время – корабля предков (реи-миро), это не так уж и удивительно, учитывая, что в других местах мы сталкиваемся с таким же двойным значением. Обратившись и на этот раз к ближайшему материку, мы увидим, что в Перу символом луны сплошь и рядом служила серповидная камышовая лодка. Изображения солнечного божества, плывущего в небесах на серповидном камышовом судне, часто встречаются доинкском искусстве северного побережья (например, рис. 40, 41). И коль скоро пасхальцы вязали камышовые лодки такого же вида, притом из камыша доставленного из Перу, и носили нагрудные украшения во время посадки батата американского происхождения, который называли старым перуанским наименованием кумара, вполне возможно, что они подобно перуанцам, рассматривали свои традиционные нагрудные украшения как символы и судна предков и луны. Серповидные нагрудные украшения найдены при раскопках в Перу. В Лиме, в коллекции Амано, хранится деревянная поделка, изображающая человека с инкрустированными раковиной глазами и с пекторалью из раковины, а также отдельно выполненное нагрудное украшение такой же формы (фото 317 n, о).

Мы видели, что на Пасхе то же, по сути, нагрудное украшение нередко выполнялось в виде изогнутой рыбы (фото 48 b, 49). Здесь очевидная параллель – серповидная рыба, которая служит нагрудным украшением центрального божества на Двери Солнца в Тиауанако (рис. 42).