Текст книги "Драконья сага. Легенды: Мракокрад"

Автор книги: Туи Сазерленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Разве что у одного дракона.

Глубин посмотрел на деда.

– Да уж, – с улыбкой произнес Альбатрос. – Какое счастье.

У него за спиной, пока никто не видел, из джунглей выползла и обвилась вокруг шеи чайки лиана. Глубин завороженно смотрел, как птица, не издав ни звука, задохнулась.

Альбатрос же, сохраняя спокойное и дружелюбное выражение на морде, похлопал внука по плечу.

– Еще один дракомант в племени, – сказал он. – Я очень, очень этому рад.

Глава 2
Мракокрад

Первое, что он услышал, были голоса из-за пределов тьмы.

– Думаешь, пора? Сейчас? Сегодня ночью?

– Да. Матери ночных всегда это знают. К тому же сегодня ярчайшая ночь, как и предсказывала Провидица. Трехлунная ночь… у нас уже целый век не рождалось трехлунных драконят! Змеи и многоножки, хватит расхаживать, не то ухо тебе отгрызу.

– Только попробуй, и я сделаю так, что у тебя все зубы выпадут.

Короткая пауза.

– Арктик, я же пошутила.

– Ладно. Я тоже.

Слов дракончик еще не понимал, но его переполняли потоки эмоций из обоих умов. Один (мамин, это он знал инстинктивно) был поглощен тревогой, заботой, готовностью любить и защищать, но в мгновение ока эти чувства превращались в ярость. Второй, подгнивший у краев, излучал решительность и холодный гнев.

Зашуршало, и мир наклонился. Внезапно малыш увидел свет – мягкий и приглушенный, льющийся из-за стены, о которой он до того и не подозревал. Свет взывал к нему: выходи, выходи. Выходи сейчас.

– Зачем ты их перекладываешь? – спросил злой голос. – Мы наших держим под снегом.

– А наши вылупляются при лунном свете, – ответила мама. – Хватит ворчать. Им ничто не грозит. Ночные так поступают уже сотни лет.

Рядом что-то резко и громко застучало.

– Не трогай их!

Движение. Закружилась голова. Наступили тепло и покой.

– Почему они разных цветов? – громко, надтреснуто и неровно, в тон постукиванию, спросил неприятный голос. – Из-за нас? Может, вон в том больше от ледяного?

– Нет, – возразила мама. – Яйца ночных почти всегда черные, но те, что вылупляются в полнолуние, серебристые. Вот как это. Не понимаю, почему второе так и осталось черным? Вылупиться-то они должны одновременно.

– Что-то с ним не так, – пробормотал второй, мужской голос.

– С моими детьми, – ответила мама, – все замечательно.

Мир снова наклонился и встал очень устойчиво, так просто его теперь было не опрокинуть. Дракончик ощутил нечто новое, биение второго сердца, медленное и мерное, совсем рядом. Он попытался дотянуться до разума сестренки, но в нем были только мир и тишина. Ни капли стремления поскорей оказаться снаружи, тогда как он знал, что времени не много. В его распоряжении только миг, этот миг.

– Мы слишком высоко, – проворчал злой голос. – Они упадут. Что за глупая традиция! Надо было отнести их в Ледяное королевство.

– Чтобы они там замерзли, едва вылупившись? – язвительно спросила мама.

– Не замерзли бы, – прорычал второй голос. – Не забывай, они наполовину ледяные.

– А уж как твоя мать была бы рада встрече с ними, – отрезала мама. – Моя семья хотя бы не убьет малышей, едва увидев их. Наоборот, защитит их.

– Твоей семье не на что жаловаться. Я привнес в их род королевскую кровь.

Мать угрожающе зашипела:

– Понятно. Соболезную, что к ней примешалась моя, простодраконья кровь.

В голове у дракончика промелькнули сцены насилия, окровавленной чешуи и замороженных когтей. Его матери грозила беда. Надвигалось несчастье, однако он мог его предотвратить. Надо лишь вылупиться сейчас.

Он вжался когтистыми лапками в стенки вокруг, стал толкаться и лягаться, напрягая силенки. Наконец что-то треснуло, и стенка под задними лапками поддалась.

– Смотри, выходит. – Сработало. Родители отвлеклись от свары, особенно мама, все мысли которой теперь занимал малыш, и ее разум возбужденно засиял.

А он тем временем попытался снова мысленно дотянуться до тихого сердцебиения. Умей он говорить, позвал бы: «Выходи со мной! Толкай! Борись!»

Но говорить он еще не умел, да и сестренка не слушала.

– Приближается буря. Это как-то связано с твоими лунными суевериями?

– Вряд ли, но это и не важно. К тому времени, как буря разыграется, малыш уже вылупится. Ты посмотри, какой сильный. – Последовал миг, вспышка, когда взрослые почти что разделили одно и то же чувство, а потом мама добавила: – И кстати, это не суеверия. Если чего-то не понимаешь, это не повод вести себя как носорог тупорылый.

В голове снова пронеслись сцены насилия. Надо было поднажать. Дракончик впился когтями в стенки и принялся извиваться, давя сразу во все стороны.

Свет, свет, свет так и звал наружу, чтобы пригладить когтями его крылья, просочиться в чешуйки, наполнить его силой серебристого сияния. Он и сам хотел эту силу, всю, без остатка.

ХРУСТЬ-ХРУСТЬ-ХРУСТЬ.

Стенки разлетелись в стороны.

Внутрь хлынул свет полных лун.

С неба на него взирало три серебристых глаза, огромных и идеально круглых на фоне тьмы. Чувство было, что они погружаются в его грудь, тают в глазах. Хотелось сгрести их и проглотить.

Он лежал в резном каменном гнезде, выложенном черным мехом, на вершине острого выступа. Рядом, почти неразличимое на фоне меха и в тенях, лежало неподвижно второе яйцо.

Внизу раскинулась долина, освещенная огнями и изрытая расселинами и норами, в которых, отдаваясь эхом, свистел ветер. Казалось, тут порылся гигантский дракон, оставив повсюду в камне тайные каньоны и пещеры, тянущиеся вдаль, до самого залитого звездным светом моря.

Спустя мгновения дракончик сообразил, что позади него стоят два взрослых дракона, плотно прижавших крылья на сильном порывистом ветру. Один был черен как ночь, другой – бледен как луны. Дракончик оглядел себя, хотя и так уже знал, что он такой же темный, как и первый дракон. Как его мама. От кончика морды до хвоста она искрилась гневом, но в ее сердце оставалось место и любви, и она уже обожала своего малыша всей душой. Он это чувствовал. Мамино чувство наполняло его, как наполнял до этого лунный свет, быстро показывая мир в понятных формах. Дракончик мгновенно исполнился неугасающей любви к маме.

Опасность исходила от белого дракона. Это был отец, муж любящей драконихи. Даже от мимолетного взгляда на него в голове новорожденного, сбивая с толку, начинали мелькать образы: боль, ярость, кричащие драконы и кровь, кровь повсюду. Белый дракон совершил нечто ужасное, и это преследовало его, и однажды он совершит нечто еще более страшное. Разум отца пятнами гнили марала злоба.

Немедленно захотелось обратить его в огненный шар и развеять пепел. Однако где-то глубоко, под слоями льда тлел крохотный уголек любви к матери. Только это его сейчас и спасло.

«Подождем, посмотрим», – сказал себе дракончик. Он пока еще не понимал, что умеет предвидеть будущее, не понимал, что значат эти мелькающие в голове образы. Он не умел следовать тропами, что вились перед ним; не понимал причин и следствий. Зато в разуме мамы увидел, что значит «надеяться», а в разуме отца разглядел очертания чего-то под названием «терпение».

Однако дракончику было невтерпеж. Так много должно было произойти между ним и этим драконом-отцом.

– Мракокрад, – сказала мама. – Здравствуй, мой родной.

Она протянула ему лапу, и он охотно забрался на нее, радуясь теплу.

– Мракокрад? – фыркнул отец. – Да ты шутишь, наверное. В жизни не слышал имени дурнее.

– Оно не дурное, – отрезала мама, и дракончик согласно обнажил зубы, чего ни один из родителей не заметил. – Мрак – его добыча. Он, как герой, отгоняет и крадет его.

– Скорее уж, крадется во тьме за жертвой. Как тайный убийца.

– Хватит ужасов. Не твое это дело. Это мое королевство, у нас имена детям дают матери.

– А у меня в королевстве драконят нарекает дракон наивысшего положения, и имена должна одобрить королева.

– И уж конечно, твое положение выше моего, – огрызнулась мама. – Вот только мы не в твоем королевстве. Ноги́ моих детей не будет на ваших обледенелых пустошах. Нравится тебе или нет, но мы тут, и это мой сын, и я нарекаю его Мракокрадом.

Отец окинул дракончика взглядом внимательных и холодных, как лед, глаз. Его недовольство крепло, похожее на ледяную глыбу.

– Он до последней чешуйки ночной, – прорычал отец. – В нем ни капли от меня.

С обеих сторон полыхнули подозрение, ненависть и негодование, но все они остались невысказанными.

– Хорошо, – произнес наконец отец. – Пусть будет зловещее Мракокрад. Но второго дракончика нареку я сам.

Мать помедлила, глядя на яйцо, так и оставшееся черным. Мракокрад прислушался, как разум сестренки отстраненно переваривает услышанное. Мама даже не знала, вылупится ли кто-то вообще из этого яйца, готовая отдать всю любовь Мракокраду, идеальному трехлунному дракончику. Всю любовь до капли, и он был готов принять ее.

Однако Мракокрад знал, что во втором яйце сестренка. Живая, просто тихая. Неторопливая. Ей не было дела до лун, которые вызвали его. Она их просто не слышала.

В лапках защекотало.

А ведь все можно изменить.

Он мог коснуться яйца и призвать ее. Неким образом дракончик знал, что получится: мысленно видел, как от его прикосновения скорлупа станет серебристой, треснет и раскроется, выпуская сестренку. Он уже видел необычную и прекрасную дракониху, с которой три полные луны тоже поделятся силой.

Тогда они станут равными. Ведь она тоже родится под тремя полными лунами. У нее тоже будет сила, как у него… и ее также будет любить мама.

А ее любовь и так уже приходится делить с недостойным ледяным чудовищем напротив.

Нет. Любовь и силу он оставит себе. Надо лишь ничего не предпринимать. Сестренка вылупится в свое время – завтра, когда закончится полнолуние. И лишь он один будет особенным.

– Ладно, – уступила мама. – Если из этого яйца вылупится дракон, называй как хочешь. Только… помни, что расти она будет в ночном племени. Ей будет нелегко, так что будь добрым. Подумай о ее будущем и что ей предстоит искать свое место.

Отец кивнул, внутренне закипая оттого, что ему указывают, что делать, как какому-то низкорожденному дракону в учениях.

«С сестренкой все будет хорошо», – подумал Мракокрад. Перед ним раскинулась тысяча вариантов будущего. Были те, в которых сестра присоединялась к нему в поисках власти; были те, в которых она билась с ним и побеждала; и те, в которых они становились лучшими друзьями; и такие, когда один из них убивал другого. Но когда Мракокрад сложил лапки, предпочтя не пускать их сегодня в дело, всякое будущее, в котором и его сестра была трехлунной, сделалось невозможным.

Эти варианты погасли перед его мысленным взором, и хотя он не знал точно, что это значит, ощутил себя чуточку спокойнее, чуточку больше и сильнее.

«Прости, сестренка, – подумал он, но не словами, а картинками будущего, скачущими в его голове. – Это моя мама. Мое полнолуние.

И мир теперь тоже мой».

Глава 3
Глубин

Прошло несколько дней, прежде чем Альбатрос вызвал к себе Глуби́на. Произошло это прямо во время урока географии, и желудок Глуби́на подпрыгнул, потом ухнул вниз и принялся выписывать кривые, словно повторяя очертания каньонов вокруг Глубокого дворца.

«Дед хочет меня видеть? Прямо сейчас?»

Посланник передал, что Альбатрос ждет его на закате, на берегу у Островного дворца. Одного. Светящиеся чешуйки под крыльями посланника мигали, передавая сообщение на морском языке. Проплывавший за окном угорь взглянул на драконов и тут же метнулся прочь.

«А Индиго со мной нельзя?» – спросил Глубин, взглянув на подругу. Та сидела рядом на карнизе розового коралла, какие тянулись вдоль стен класса. Драконы цеплялись за уступы когтями, расправив крылья. По другую сторону от Глуби́на сидела Жемчуг и со скучающим видом изучала свой хвост.

Сестра Глуби́на сверкала, увешанная драгоценным камнями: ее тело и лодыжки опутывали длинные нити жемчуга, опалов и сапфиров. Единственным украшением Индиго служило плетеное ожерелье из темно-пурпурных водорослей, которое Глубин сделал для нее на прошлой неделе. Ему самому оно нравилось, потому что сочеталось с цветом ее глаз. И Индиго нравилась ему, потому что носила подарок с удовольствием, даже в окружении суровых и увешанных драгоценностями драконов Глубокого дворца.

Уходить без нее не хотелось. Он вообще мало куда без нее выбирался; чуть ли не с самого рождения они были неразлучны. Мать Индиго служила в армии королевы Лагуны и до самой гибели крепко дружила с матерью Глуби́на. Отец Индиго курировал музей в Островном дворце и был только рад оставить единственного ребенка на попечение воспитателям Глуби́на и Жемчуг. Индиго стала единственным драконом, без капли королевской крови в жилах, кого приглашали на все собрания королевской семьи.

«Спроси Индиго, она вообще хочет идти? – Индиго ткнула его крылом в крыло. – Хотя бы ради приличия. А то мало ли, вдруг она занята?» Она постучала по макету королевства, занимавшему почти весь класс, и от ее прикосновения откололся кончик подводной горы. «Ой, – сказала она с виноватым видом под хмурым взглядом воспитателя. – Забудь, я полностью свободна».

«Альбатрос отдельно подчеркнул “одному”», – пожав плечами, просигналил посланник.

«Уж как-нибудь переживете небольшую разлуку до вечера», – встряла Жемчуг, закатывая глаза.

Глубин все понимал, но чувствовал себя очень странно оттого, что не мог чем-то поделиться с лучшим другом. А еще он не переставал думать о задушенной чайке… хотя знал, что смерть птицы еще ничего не значит и что он наверняка все истолковал неверно, а птица вообще сама удавилась. В природе же такое случается?

«Я согласен с Жемчуг, – сказал преподаватель. – Возможно, в ваше отсутствие Индиго сумеет сосредоточиться на географии Морского королевства».

Индиго печально вздохнула, пустив ноздрями струю пузырей: «Вот уж вряд ли».

«Ты чего это раскис, как медуза? – набросилась на Глуби́на Жемчуг, ослепительно сверкая чешуйками. У Глуби́на от мерцания чуть голова не разболелась, и он несколько раз моргнул. – Ты избранный или кто? А ну марш давай к деду, на эту вашу особую встречу».

«Ага. – Индиго снова ткнула в него крылом. – Повеселиться тебе! Ты этого так ждал!»

Она была права. Альбатрос до первого занятия запретил пользоваться магией, и Глубин ощущал, будто в эти несколько дней его когти увязли в песке. Он знал, что способен на чудесные вещи и жаждал высвободить силу. Пустить, наконец, ее в ход, позабавиться; выяснить, на что он способен. А для этого ему нужен был дед, единственный из всего племени понимавший, как работает дракомантия.

«Ну хорошо, скоро вернусь, – пообещал он. – Надеюсь».

«Да-да, если только ты не слишком особенный и волшебный, чтобы общаться с нами и дальше», – заметила Жемчуг.

Глубин искоса взглянул на нее, пытаясь понять, злится ли она. Да с какой стати? Из-за того, что он – дракомант? Так ведь ничего не поделаешь.

Жаль ему, впрочем, и не было. Сколько он себя помнил, сестра оставалась претенденткой на трон. Прошла особую школу дипломатии, дополнительные уроки политики с королевой, частные занятия по каллиграфии (исправлять было что), и даже продвинутые курсы по этикету (вот уж от чего он был рад откосить). И после этого ей не хватало особенности?

Ладно, править племенем ему не суждено… Но теперь у него есть магия.

Глубин летел к Островному дворцу, его словно подгоняло течением. Все тревоги он сгреб в кучку и раздавил. Он особенный. Не просто очередной принц морских, которому уготовано вести одно из отделений королевской армии, получить обычное образование и жить непримечательной жизнью.

У него магическая сила, и он способен на удивительные дела.

Он пока еще точно не знал, что сотворит, но пытался придумать нечто эдакое, чтобы показать Альбатросу, какой он умный и предусмотрительный.

Островной дворец представлял собой утонченный и обширный комплекс павильонов и двориков, комнат и террас, садов и тропинок, покрывавших целый остров в сердце Морского королевства. Несколько тропинок вели к павильонам над водой, со стеклянными полами, чтобы и на суше драконы могли любоваться морем. Сады украшали статуи бледно-розовых коньков и белых, как кость, дельфинов. Переливающиеся радужными цветами раковины пауа[1]1
  Пауа – название трёх видов новозеландских крупных съедобных морских ракушек, относящихся к семейству Haliotidae и выделяющихся среди других ракушек необычайно яркими переливами перламутра.


[Закрыть] вдоль полированных деревянных стен складывались в узоры в виде морских волн, увенчанных пенными шапками из жемчуга.

Здесь королева Лагуна развлекала гостей из других племен изысканными празднествами по несколько дней подряд. Тут же раз в месяц собиралась королевская семья, поэтому и у Глуби́на тут имелось собственное бунгало, которое он делил с Индиго и Жемчуг.

Для дворцовых событий имелось два главных пляжа. Ради покоя или тихих бесед, в поисках мира, тишины и уединения драконы выбирались на рассветный пляж. Вот Глубин и удивился, что Альбатрос вызвал его на закатный пляж, где часто начинались вечеринки до самого утра. Обычно и королевские свадьбы проходили тут; даже родители Глуби́на, Манта и Риф, пять лет назад женились на закатном пляже.

Однако посреди дня тут было пустынно. Стоя в одиночестве на белом песке, Альбатрос следил, как всплывает Глубин. Волны лизали его когти, размывая песок, но Альбатрос как будто не замечал, что вязнет все глубже.

– Здравствуй, внучок, – приветствовал он Глуби́на, улыбаясь и широко раскинув крылья. – Как сегодня, ощущаешь силу? Готов творить магию?

– Да! – ответил Глубин.

– А ну, покажи мне лапы, – предложил Альбатрос и внимательно присмотрелся к передним лапам, которые Глубин вытянул перед собой, разглядел их со всех сторон, словно пару абсолютно одинаковых изумрудов.

– Гм-м-м, да, занятно, – произнес он наконец. – В этой лапе определенно больше силы, чем в этой.

– Правда? – благоговейно спросил Глубин, разглядывая перепонки на свет.

– Ну конечно, это ясно. Разве не видишь?

Глубин задумчиво кивнул:

– Я… да… конечно, она сильнее… чешется, словно… – Тут он заметил злорадное выражение на морде деда. – Постой. Ты подшутить решил!

Альбатрос тепло рассмеялся, дыша рыбой:

– Не устоял. Прежде поддевать было некого, но теперь-то, думаю, мы знатно повеселимся, выясняя, на что способна твоя магия.

Глубин кивнул и просиял. Прежде дед не вел себя с ним столь общительно. Он всегда такой занятой, что к нему и подойти-то страшно, постоянно работает над проектами для королевы Лагуны. Сколько Глубин помнил деда, тот всегда был добрым, но отстраненным.

– Ну так что, – спросил Альбатрос, ныряя в воду, – поплыли?

– Куда? – спросил Глубин. Он-то ждал урока на пляже, с кокосами, или где-нибудь в тенистом дворике, куда слуги приносили бы им манговый сок и креветок на блюдах.

– Сестра хочет, чтобы я показал тебе свой самый секретный проект, – сообщил Альбатрос. Беспечно вскинув голову, он подмигнул Глуби́ну. – Наверное, чтобы ты мог закончить его, если я вдруг умру.

– О нет, – вскинулся Глубин. – Не надо! У меня никогда не выйдет таких удивительных вещей, как у тебя. – Говоря так, он, впрочем, задумался: правда ли это? Сумеет ли он однажды создать нечто столь же блестящее, как творения деда? Станут ли его любить, уважать и ценить, как Альбатроса?

Глубин немного видел, как работают зачарованные предметы. Самым поразительным ему показалась морская раковина, которая мерцала всякий раз, как кто-то при ней лгал. Предназначалась она королеве – на время допросов и переговоров, но Лагуна разрешала пользоваться ей домочадцам в любое время. С ее помощью Манта и вынудила Индиго с Глубином признаться, что это они подмешали кальмаровы чернила всем в зубную пасту (на самом деле, придумала все Индиго, но Глубин, испугавшись, что их разлучат, разделил с ней вину).

– Ты, наверное, удивишься, – произнес Альбатрос, – но мне нравится твое предложение – не умирать.

Сказав это, он улыбнулся и нырнул. Пришлось Глуби́ну приложить усилия, чтобы не отстать от деда, мощно загребающего крыльями.

Плыли они долго и совсем не в сторону Глубокого дворца. «Куда это мы?» – думал Глубин. Острова в этой стороне лежали редкой россыпью, омываемые сильными течениями. Сквозь толщу воды проникал золотистый солнечный свет, выхватывавший косяки пестрых ярких рыбешек.

Наконец Глубин увидел впереди основание вздымающегося со дна моря острова, окруженного серыми валунами и высокими каменными пиками. Альбатрос направился прямо к зарослям рыже-желтых водорослей, нырнул прямо в этот колышущийся лес. Следом за ним и Глубин проник сквозь липкие стебли в тоннель в толще горы.

Свет померк, и у Глуби́на открылось ночное зрение. Он видел каждый изгиб и поворот тоннеля по мере того, как они заплывали в него все глубже и глубже. Глубин уже подумал, что они с дедом проплывут насквозь весь остров, но тут они оказались в широком открытом озере.

Глубин вынырнул рядом с дедом. Они были в самом сердце острова, окруженные со всех сторон высокими утесами. В ярко-синем небе кружили бакланы.

Посреди озера из воды росло нечто странной формы. На первый взгляд, оно напоминало рог нарвала, как будто кто-то взял и сплел в косичку четыре высоченных белокаменных столба. На равном расстоянии друг от друга из них росли плоские пузыри. Глубин испуганно понял, что они и правда растут: расширяются дюйм за дюймом, медленно, как ползущий по дну морской слизень.

Да и вся конструкция напоминала бесформенный, кривой пузырь, странный нарост на внутренностях прекрасного острова.

– О нет, – обронил Глубин. – Что тут не так?

Альбатрос долгое время молча изучал конструкцию, а потом ответил:

– С чего ты взял, будто здесь что-то не так?

– Э-э… прости, – запинаясь, пробормотал Глубин. – Оно… должно так выглядеть?

Альбатрос окунул голову под воду и снова высунул ее с улыбкой.

– Проект пока не завершен, – беззаботно сказал он. – Только принимает окончательный вид. Должен признать, не думал, что времени уйдет так много. Но когда все будет закончено, поверь, он станет гордостью Морского королевства.

– О, я и не сомневаюсь! – не думая, ответил Глубин. – Он всем понравится! Это ведь… самое лучшее… такое здоровское… – Он умолк, ощущая себя тонущей улиткой.

– Это новый дворец, внучок, – подсказал Альбатрос, разворачиваясь и плывя к ближайшему берегу. – Полностью выращенный за счет дракомантии. Я называю его Летним. Здесь королевская семья будет пережидать самые знойные дни.

Глубин моргнул, оглядывая извивающийся растущий павильон. В голове у него роилась уйма вопросов вроде: «А королева Лагуна знает о нем?», «Тут вообще кто-нибудь жить станет?», «А как оно поймет, что пора перестать расти?» или «Выглядит как-то… жутковато».

Правда, не хотелось показаться деду драконом, лишенным воображения и полным сомнений. Вместо этого Глубин хотел проявить себя выдумщиком, полным энергии и энтузиазма.

Он выбрался на берег рядом с дедом, чувствуя, как грубая галька скребет подбрюшье и хвост. Какое-то время они оба смотрели на зачарованный дворец.

– А вот как он будет выглядеть, когда вырастет окончательно, – сказал Альбатрос, открывая лежавшую рядом шкатулку и доставая из нее свиток. Глубин развернул чертеж и ахнул.

– Как прекрасно, – сказал он. – Оно вот в это вырастет?

– По задумке. Я время от времени проведываю его, внося поправки и добавляя что-нибудь новое. Он растет уже больше семи лет, так что осталось недолго.

– Семь лет? – недоуменно повторил Глубин. Его голос отразился неприятно громким эхом от стенок грота.

– Я зачаровал его так, чтобы он рос точно и аккуратно, как дерево, – гордо произнес дед. – Если ускорить его или внести беспорядок, это может повредить экосистеме острова.

«Правда? – удивился про себя Глубин. – А может, Альбатрос просто ошибся в изначальном заклинании и сказал расти дворцу, не уточнив, насколько быстро? Вот была бы досада».

– У меня идея, – выпалил он.

– Уже? Очень… впечатляет.

– Я вот о чем: не знаю, хороша ли мысль и сработает ли задумка, но ты можешь применять магию на растениях?

– О да, я это несколько раз проделывал.

– Ну, тогда слушай, – распаляясь все сильнее, продолжал Глубин. – Мне показалось, что Летний дворец можно еще больше обезопасить, если укрыть его сверху. Ты так не думаешь? Сейчас любой дракон, пролети он над островом, увидит дворец. Однако ты можешь велеть растениям наверху срастись и образовать навес, верно? Закрыть дворец для вида с неба. А полог все равно будет пропускать свет.

Дед запрокинул голову, вглядываясь в потолок грота.

– Да, – тихо согласился он. – Да, это определенно могло бы сработать. Какая дельная мысль, внучок.

Глубин чуть не раскинул крылья, готовый взмыть к небесам.

– А можно мне? – нетерпеливо спросил он. – Можно я сделаю это прямо сейчас?

– Обожди, – велел Альбатрос, забирая свиток с подробными набросками дворца. Убрав его в шкатулку, он откашлялся и произнес: – Я… должен тебя кое о чем предупредить.

Глубин нетерпеливо переминался с лапки на лапку. Его жизнь сплошь состояла из уроков и предупреждений. Не оскорбляй старших членов королевской семьи. Не ешь, пока не накрыли на всех. Берегись акул, пока не вырастешь, чтобы есть их. Не исследуй глубочайшие впадины в одиночку. Но чаще всего повторялось одно и то же наставление: на каждом семейном собрании королева зачем-то нудно напоминала ему не привязываться к Индиго «слишком сильно».

– Первый урок, – сказал Альбатрос, глядя Глуби́ну в глаза, – в том, что всегда нужно быть осторожным. Не забывай: эта магия очень, очень сильна. Слишком легко сбиться с пути. Она дает могущество творить практически что угодно, кроме возвращения к жизни умерших.

Глубин заставил себя не оборачиваться на странное творение, медленно растущее у него за спиной.

– Я буду осторожен, – поспешил заверить он деда. – И сделаю все верно.

– Знаю, – похлопал его по плечу Альбатрос. – Тебе здорово повезло. Меня вот никто не направлял. – Помедлив, он добавил: – Ты слышал, как я сотворил свое первое заклинание?

Глубин покачал головой, дрожа от возбуждения. Ему всегда хотелось знать, как дед раскрыл в себе силы.

– Это было поразительно? – спросил он. – У тебя сохранился тот первый зачарованный предмет? Покажешь? Ты ощутил себя самым большим и самым невероятным драконом во всем океане? Сразу захотелось зачаровать все вокруг?

Альбатрос со вздохом провел хвостом по песку и окунул его в воду.

– Думаю, ты еще слишком молод для таких историй.

– Вовсе нет! – вскинулся Глубин. – Мне правда хочется знать. Прошу, расскажи.

– Все вышло случайно, – начал дед. – Не забывай: я и не думал, что получится. Не знал, что у меня есть силы, я вообще о них мало слышал, мы все думали, будто это просто легенды. А еще я был очень юн. Даже младше тебя.

Последовало молчание. «Не такой уж я и маленький. Много чего знаю», – подумал Глубин.

– У меня была пустая устрица, – быстро продолжал Альбатрос. – Знаешь, бывает, створки раковины остаются соединенными. Так вот, моя была крупная, но непримечательная. Я играл с ней на рассветном пляже, воображая, будто это – пасть дракона, гоняющего крабов и чаек.

Этого Глубин уже не мог вообразить: его статный, грозный дед носится по пляжу с игрушкой.

– Тут пожаловали сестрицы посмотреть, чем это я занят. – Альбатрос говорил все тише, глядя в воду, будто там отражались события ушедших дней. – Лагуна и Сапфира. В те дни правила наша матушка, а сестрицы были еще слишком молоды, чтобы претендовать на трон. Зато они были крупнее и стали меня задирать. Дразнили, мол, чешуя у меня странного цвета и хвост смешной, зубы слишком мелкие, да и плаваю я как старая немощная утка. Так все сестры с младшими братьями обращаются, но я очень разозлился. Очень, очень разозлился.

«Все так обращаются?! – удивился Глубин. – Разве это нормально для братьев и сестер?» Сам он не всегда ладил с Жемчуг, но она не цеплялась к нему и не задирала почем зря. Старшие кузены так вообще не обращали на него внимания, слушая его рассказы или наблюдая за играми Индиго только из вежливости.

Глубин не помнил, чтобы кто-то из родственников когда-то его разозлил. Хотя… королева Лагуна однажды отправила Индиго за рыбой в пучину, лишь потому что во дворце закончилась ее любимая закуска. Мать Глуби́на тогда остановила Индиго и отправилась на охоту сама, а Лагуна, закатив глаза, пробормотала что-то, мол, нечего с низами нянчиться. Глубин не понял, что это значит, но то, как королева посмотрела на Индиго сверху вниз, ему точно не понравилось. Он весь вскипел тогда, хотелось рвать и метать.

«Это так Альбатрос разозлился? Это так он себя чувствовал?»

– Сапфира попыталась отобрать у меня раковину. «Что это у тебя?» – высоким издевательским тоном передразнил он сестру. Глубин прежде слышал о двоюродной бабке Сапфире, но никогда ее не встречал. Она ни разу не пришла на семейный ужин. Он даже не знал, жива ли она.

Глубин приуныл. Ему расхотелось слушать продолжение истории, но деда было уже не остановить.

Глядя Глуби́ну за спину, Альбатрос погрузил когти в песок.

– Я закричал, мол, это мое. «О, – проворковала Сапфира, с легкостью отбирая у меня раковину, – так это твое сокровище? Знаешь, а ведь все твое станет моим, когда я взойду на трон. Даже этот дурацкий пляжный мусор». – Альбатрос глубоко вздохнул.

– Сам не знаю, почему обратился тогда не к ней, а к раковине. Может, потому что все еще видел в ней живое существо, а может, потому что во мне проснулся какой-то инстинкт. Как бы там ни было, я стиснул в лапах край раковины, который все еще держал, и прокричал: «Хватай! Откуси ей когти!» и выпустил.

Глубин пораженно раскрыл пасть. Альбатрос наконец снова посмотрел на него и поморщился.

– Знаю. Тебе повезло, что твой талант раскрылся не столь мрачным образом, – сказал он, не глядя коснувшись груди, как будто там еще болело. – Кровь потом еще несколько дней не смывалась с пляжа. Сапфира, понятное дело, после такого уже не могла стать королевой: дракон без когтей не может ни охотиться, ни воевать, а уж плавать… разве что как старая немощная утка. – Он сухо рассмеялся. – Боюсь, она потом немного спятила. Ее держат на острове вдали ото всех, под присмотром двух слуг, которым очень щедро платят. Лагуна навещает ее, а я вот к ней ни разу не наведался. Полагаю, Сапфира и сама не желала бы меня видеть.

Он тяжело вздохнул.

Упав духом, Глубин посмотрел на собственные когти. Он-то думал, какие яркие и светлые, удивительные дела теперь может творить. Но что, если замечательная мысль возьмет и обернется чем-то мрачным и жутким? Вдруг он ошибется и причинит кому-то вред?

«Этого не будет, – шепнул внутренний голос. – Я буду осторожен и умен. Умнее деда».

– Я вовсе не пугаю тебя, – сказал Альбатрос, – но тебе надо это знать, чтобы понимать мои правила. Мои и королевы. Ты должен слушаться. Используй магию только под моим присмотром. Каждое заклинание, прежде чем пустить его в ход, обдумывай тщательно, неделями, и обязательно совещайся со мной. Знаю, ты ощущаешь себя могущественным, понимаю лучше кого бы то ни было. Но ты еще и опасен.