Текст книги "Дева в голубом"

Автор книги: Трейси Шевалье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Мой интерес к отдаленным предкам не удивил ее.

– Люди постоянно заглядывают в семейную историю, – заметила она.

– Да? А я вот чувствую, что вроде как ерундой какой-то занимаюсь, – призналась я. – Ведь вряд ли у меня что-нибудь получится.

– Это верно. Честно говоря, не многим удается что-нибудь отыскать в своих анналах. Но не надо терять надежды. К тому же старинные записи и сами по себе интересны, разве не так?

– Так, но я с таким трудом понимаю этот язык! По сути дела, только даты и имена, да и то не все.

– Если вы находите книгу трудной в чтении, посмотрим, что скажете, когда дело дойдет до микрофишей! – Матильда расхохоталась, увидев выражение моего лица. – Сегодня я более или менее свободна. Вы продолжайте заниматься книгой, а я посмотрю за вас микрофиши. Я привыкла к этому старинному почерку.

Я поблагодарила ее и, пока Матильда сидела за экраном, считывая микрофиши, занялась ящиком, в котором, как она мне объяснила, хранилась документация, связанная с уплатой налогов на урожай. Выполнена она была тоже от руки и столь же трудно поддавалась дешифровке. Я занималась весь остаток дня и под конец совершенно выдохлась. Что же касается Матильды, то она, напротив, была, казалось, разочарована тем, что работы не осталось.

– Неужели это все? – Она еще раз быстро просмотрела каталог. – Attends,[34]34
  Погоди (фр.).


[Закрыть] вот еще налоговые декларации, начиная с 1570 года, они хранятся в мэрии города Ле-Пон-де-Монвер. Ну да, конечно, месье Журден! Год назад я помогала ему составлять опись.

– Кто такой месье Журден?

– Секретарь мэрии.

– Думаете, имеет смысл посмотреть эти бумаги?

– Bien sûr.[35]35
  Конечно (фр.).


[Закрыть] Да и вообще, даже если ничего не выгорит, Ле-Пон-де-Монвер – чудесное местечко. Собственно, это даже не городок – деревушка у подножия Мон-Лозера. – Матильда бросила взгляд на часы. – Mon Dieu![36]36
  Боже мой! (фр.).


[Закрыть] Мне пора зa Сильвией! – Она схватила сумку и буквально вытолкала меня за дверь. – Вам понравится работать с месье Журденом. Если, конечно, он не съест вас заживо!

Наутро я выехала рано, выбрав самую живописную дорогу из тех, что вели в Ле-Пон-де-Монвер. По мере того как она поднималась все выше, местность становилась просторнее, солнечнее и в то же время пустыннее. Я проезжала через крохотные грязные деревушки, где дома были сплошь из камня, даже крыши; кисть маляра их не касалась, так что жилье фактически растворялось в окружающем пейзаже. Многие из этих домов были брошены, стояли с сорванными крышами, смятыми трубами, покосившимися ставнями. Люди почти не попадались, а машины, после определенной высоты, так и вовсе исчезли, и вскоре мне начали попадаться одни лишь валуны, ракитники напополам с вереском, порой сосновые рощицы.

Неподалеку от вершины, в местечке под названием Коль-де-Финиль, я остановилась и присела на капот. Вентилятор в машине автоматически выключился, и наступила сладостная тишина, нарушаемая лишь щебетом немногочисленных птиц и ровным гулом ветра. Если верить карте, к востоку отсюда, по ту сторону горы, за небольшой сосновой рощей должны быть истоки Тарна. Я почувствовала соблазн убедиться в этом, однако же поборола его и тронулась дальше, оставаясь по эту сторону горы. Сделав последний поворот, серпантин дороги привел меня в Ле-Пон-де-Монвер. Мелькнули гостиница, школа, ресторан, несколько магазинов и баров – все по одну сторону дороги. От нее ответвлялись тропинки, теряющиеся среди разбросанных по склону горы домов. За ними виднелась церковь с каменной колокольней.

На противоположной стороне дороги я заметила отблеск воды – там, скрываясь за низкой каменной стеной, пробегал Тарн. Я остановила машину у каменного моста, поднялась на него и заглянула вниз.

Это была совсем другая река, не похожая на ту, что мне знакома. Уже не широкая и неторопливая – от силы двадцать футов в поперечнике, – она шумела и неслась стремительным потоком. На дне хорошо была видна темно-красная и желтая галька. Я едва сдерживала слезы.

Эти самые воды текут в Лиль, подумалось мне. В мою сторону.

Была среда, десять утра. Жан Поль, наверное, сидит в кафе и тоже смотрит на реку.

Хватит, Элла, прикрикнула я на себя. Думай о Рике или вообще ни о ком не думай.

Снаружи мэрия – серое здание с коричневыми ставнями на окнах и французским флагом, лениво колышащимся над одним из них, – выглядела вполне пристойно. Но изнутри скорее походила на лавку, где торгуют всяким хламом: лучи солнца с трудом пробивались сквозь клубы пыли. В дальнем углу комнаты за столом сидел месье Журден и читал какую-то газету. Это был коротконогий пухленький человечек с глазами навыкате, оливковой кожей и жидкой бороденкой. Прокладывая себе путь посреди старых колченогих стульев и бумажных кип, я поймала на себе его подозрительный взгляд.

– Bonjour, monsieur Jourdain, – бодро начала я.

Он пробурчал что-то, не отрываясь от чтения.

– Меня зовут Элла Тернер, то есть Элла Турнье. – Я тщательно подбирала слова по-французски. – И мне хотелось бы заглянуть в ваши архивы. Прежде всего меня интересует опись налогов начиная с 1570 года. Это возможно?

Он взглянул на меня и опять уткнулся в газету.

– Месье? Вы ведь месье Журден, не так ли? В Менде меня адресовали к вам.

Месье Журден облизнулся. Я опустила взгляд. Он читал спортивную газету, открытую на полосе, посвященной конным скачкам.

Он произнес нечто нечленораздельное:

– Pardon?

Он опять что-то невнятно пробормотал. Пьян, что ли? Когда я в очередной раз, извинившись, переспросила, что он говорит, месье Журден вскинул руки и, брызгая слюной, разразился потоком слов.

– О Господи, ну и тип, – пробормотала я по-английски.

Он сузил глаза и прорычал что-то. Я круто повернулась, вышла на улицу и, придя немного в себя за чашкой кофе в ближайшем баре и отыскав телефон архива в Менде, позвонила Матильде из автомата.

– Ладно, я сама этим займусь, – выслушав со смехом мой рассказ, заявила Матильда. – Возвращайтесь в мэрию через полчаса.

Не знаю уж, о чем они там говорили, но вмешательство Матильды возымело эффект, ибо, хотя посмотрел на меня месье Журден довольно свирепо, все же провел в тесное помещение, посередине которого стоял стол с кипой бумаг.

– Attendez,[37]37
  Подождите (фр.).


[Закрыть] – буркнул он и вышел.

Помещение походило на склад. Повсюду валялись коробки с книгами, порой очень старыми. На полу были разбросаны бумаги, по виду официальные документы, а на столе – неразрезанные конверты с письмами, адресованными Аврааму Журдену.

Через десять минут он появился с большим ящиком в руках. Он поставил его на стол и, не говоря ни слова, даже не посмотрев на меня, удалился.

В ящике была книга, похожая на мендский compoix, только еще больше и потрепаннее. Кожаный переплет был настолько поврежден, что страницы вываливались наружу. Я старалась переворачивать их как можно аккуратнее, но все равно некоторые уголки загибались и отлетали. Я украдкой рассовывала их по карманам, опасаясь, что месье Журден заметит ущерб и тогда мне не поздоровится.

В полдень он выкинул меня наружу. Я проработала едва час, когда на пороге возник месье Журден, бросил на меня испепеляющий взгляд и что-то прорычал. Что именно он хочет сказать, можно было лишь догадаться по тому, что он пальцем постучал по часам. Он прошагал по коридору, открыл передо мной дверь, захлопнул ее и лязгнул задвижкой. Оказавшись после полутемной запыленной комнаты на ярком солнечном свете, я замигала.

С близлежащей игровой площадки набежали дети.

Я глубоко вздохнула. «Слава Богу», – подумала я.

Магазины закрывались на обеденный перерыв, и яедва успела запастись чем перекусить: сыр, груши и немного черного хлеба, местного, по словам хозяина лавки, производства – из каштанов. Затем я отправилась, лавируя между домами, к церкви, в верхнюю часть деревни.

Это было простое каменное здание почти квадратной формы. Дверь, которую я приняла за входную, оказалась заперта, но сбоку обнаружилась еще одна, открытая. Над ней значилась дата – 1828. Я вошла внутрь. Тут стояло множество деревянных скамей, а вдоль двух длинных стен тянулись ярусы. В церкви имелись также деревянный орган, аналой и стол с лежащей на нем открытой Библией. Вот и все. Никаких украшений, статуй, крестов, витражей. Никогда не видела такой аскетической церкви – даже алтаря, отделяющего священника от прихожан, не было. Я склонилась над Библией – единственным здесь предметом, исключающим чисто прагматические цели. Выглядела она старой, хотя и не такой старой, как compoix, который я только что держала в руках. Я принялась перелистывать страницы. Это заняло некоторое время – порядок книг в Библии я не знаю, – но в конце концов нашла тридцатый псалом: «J'ai mis en toi mon espйrance: Garde-moi donc, Seigneur». Едва дойдя до первой строки третьего стиха – «Tu es ma tour et forteresse»,[38]38
  На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек; ибо Ты каменная гора моя и ограда моя (фр.).


[Закрыть] я почувствовала, что на глаза у меня наворачиваются слезы. Я оторвалась от книги и выбежалa наружу.

«Дура!» – выругала я себя, усаживаясь на каменную ограду церкви и утирая слезы. Я заставила себя немного поесть. Каштановый хлеб оказался сладким и сухим и застревал в горле. Вкус его преследовал меня весь день.

Вернувшись в мэрию, я застала месье Журдена сидящим у себя за столом со стиснутыми ладонями. На сей раз он не читал газету, и вообще вид у него был такой, словно он ждет меня.

– Bonjour, monsieur, – вежливо сказала я. – Можно мне вернуться к налоговой документации?

Он открыл стоявший рядом со столом каталожный шкаф, вытащил коробку, протянул ее мне и внимательно на меня посмотрел.

– Как вас зовут? – удивленно спросил он.

– Турнье. Элла Турнье.

– Турнье… – задумчиво повторил он, не спуская с меня изучающего взгляда.

Он скривился и провел по щеке языком изнутри.

– La Rousse, – пробормотал он, поднимая взгляд на мои волосы.

– Что? – Я чуть не вскрикнула, чувствуя, как руках у меня стремительно появляется гусиная кожа.

Месье Журден выпучил глаза, наклонился ко мне и потрогал прядь волос.

– Медные. Значит, la Rousse.

– Но ведь я шатенка, месье, – запротестовала я.

– Медные, – упрямо повторил он.

– Да с чего вы взяли?

Я намотала на палец прядь волос и скосила глаза. У меня перехватило дыхание. Он прав: медные прожилки. Но ведь еще сегодня утром, когда я смотрелась в зеркало, ничего похожего не было. Раньше, случалось, под солнцем волосы у меня немного рыжели, но никогда так быстро и так ярко.

– А что такое la Rousse? – агрессивно спросила я.

– Это местное слово. Так называли девушек с волосами медного цвета. Ничего обидного в том нет, – поспешно добавил он. – Скажем, Святая Дева была la Rousse, потому что считалось, что у нее медные волосы.

– Ясно. – У меня кружилась голова, тошнило, хотелось пить – все одновременно.

– Послушайте, мадам, – месье Журден облизнулся, – если хотите поработать здесь… – Он указал на соседний стол.

– Нет-нет, спасибо, – забормотала я, – там мне вполне удобно.

Месье Журден кивнул, судя по виду, он был доволен, что ему не придется соседствовать со мной.

Я начала с места, на котором остановилась, но постоянно отвлекалась на изучение собственных волос. В конце концов я призвала себя к порядку: как есть, так есть, Элла, ты тут изменить ничего не можешь. Занимайся тем, зачем пришла сюда.

Работала я споро, понимая, что неожиданного расположения, проявленного месье Журденом, надолго не хватит. Я оставила попытки разобраться в деталях – за что и в каком размере взимались налоги – и сосредоточилась на именах и датах. По мере приближения к финишу я все больше впадала в уныние и даже начала заключать сама с собой небольшие пари, чтобы не бросить все это занятие: на следующих двадцати страницах непременно попадется какой-нибудь Турнье; через пять минут я обязательно наткнусь на это имя.

Я сердито перевернула последнюю страницу: это был отчет о налогах некоего Жана Марселя, и содержалась в нем одна-единственная запись, связанная с chвtaignes, – на это слово я то и дело натыкалась в compoix. Каштаны. Такого цвета теперь у меня волосы.

Я сунула книгу назад в ящик и медленно поплелась в кабинет месье Журдена. Он по-прежнему сидел у себя за столом, быстро выстукивая что-то двумя пальцами на старенькой пишущей машинке. Он наклонился, и из вырезa рубахи у него выскользнула серебряная цепочка – болтающийся на ней брелок звякнул о клавиши. Месье Журден поднял голову и, поймав мой взгляд, тщательно протер брелок большим пальцем.

– Это крест гугенотов, – пояснил он. – Видели когда-нибудь?

Я отрицательно покачала головой. Он дал мне его рассмотреть. Это был квадратный крест, снизу к нему была прикреплена голубка с расправленными крыльями.

– Voilà.[39]39
  Вот (фр.).


[Закрыть] – Я поставила ящик к нему на стол. – Спасибо, что позволили посмотреть.

– Нашли что-нибудь?

– Нет. – Я протянула ему руку: – Merci beaucoup, monsieur.[40]40
  Большое спасибо, месье (фр.).


[Закрыть]

– Au revoir, la Rousse, – вяло ответив на рукопожатие, бросил он мне вслед.

В Лиль было возвращаться поздно, и я остановилась на ночь в одной из двух деревенских гостиниц. После ужина я попыталась дозвониться до Рика, но дома никто не ответил. Тогда я позвонила Матильде, которая оставила свой номер телефона и вырвала у меня обещание во что бы то ни стало сообщить ей последние новости. Узнав, что я ничего не добилась, Матильда сильно расстроилась, хотя и знала с самого начала, что шансов у меня немного.

Я, в свою очередь, поинтересовалась, как удалось смягчить месье Журдена.

– О, я просто заставила его почувствовать себя виноватым. Пришлось напомнить, что вы интересуетесь гугенотами, а он сам из гугенотской семьи, для точности – потомок одного из инициаторов бунта в Камсаре. Если не ошибаюсь, его звали Рене Лапорт.

– А-а, так, стало быть, все дело в гугенотах?

– Ну да. А чего вы ждали? Не надо судить его слишком строго. Дочь Журдена три года назад убежала с каким-то американцем-туристом. Больше того, он оказался католиком! Не знаю уж, что потрясло его больше – то, что он американец, или то, что католик. Сами видите, как эта история по нему ударила. До того он был хорошим, толковым работником. В прошлом году меня посылали к нему на помощь, разобраться с архивом.

Вспомнив помещение, набитое книгами и бумагами, я ухмыльнулась.

– Что в этом смешного?

– А вы когда-нибудь заглядывали в кабинет в глубине здания?

– Нет, Журден сказал, что потерял от него ключ, к тому же там все равно ничего нет.

Я описала ей истинное положение дел.

– Merde![41]41
  Черт! (фр.).


[Закрыть] Я так и знала, что он что-то скрывает! Надо было быть более настойчивой.

– Так или иначе, спасибо за содействие.

– Да о чем тут говорить. – Матильда помолчала. – А теперь скажите, кто такой Жан Поль?

Я покраснела.

– Библиотекарь в Лиле, городке, где я живу. А вы его откуда знаете?

– Он звонил мне нынче.

– Вам?

– Ну да. Интересовался, нашли ли вы то, что искали.

– Ах вот как?

– Это вас удивляет?

– Да. А впрочем, нет. Не знаю. И что же вы ему ответили?

– Посоветовала обратиться непосредственно к вам. Забавный тип.

Я поежилась.

Дорога в Лиль, вьющаяся вдоль Тарна по ущельям, оказалась не менее живописной. Но день выдался серый, и настроение у меня было под стать ему. От множества поворотов меня даже стало подташнивать. Под конец я уже спрашивала себя, зачем вообще затеяла все это предприятие.

Рика не оказалось дома, и по его рабочему телефону никто не отвечал. Дом казался безжизненным, я бродила по комнатам, не в силах заставить себя ни почитать, ни посмотреть телевизор. Долгое время я простояла в ванной перед зеркалом, разглядывая волосы. Мой парикмахер в Сан-Франциско давно уговаривал меня перекрасить волосы в каштановый цвет, полагая, что он пойдет моим карим глазам. Я неизменно отказывалась, но теперь, получается, он добился своего: волосы мои становятся рыжими.

Ближе к полуночи я начала волноваться: что, если Рик опоздал на последний поезд из Тулузы? Домашних телефонов его коллег у меня не было, а у кого еще его искать? Да и вообще мне было не с кем связаться, не от кого услышать слова ободрения и поддержки. Я мельком подумала, не позвонить ли Матильде, но было уже слишком поздно и не так мы близки, чтобы беспокоить ее в полночь.

В конце концов я набрала номер матери в Бостоне.

– А ты уверена, что он не говорил тебе, куда собрался? – повторяла она. – А ты куда ездила? Ты уверена, что уделяешь ему достаточно внимания?

Ее совершенно не интересовали мои генеалогические исследования. Семья Турнье не была ее семьей; художник из Севена и вообще Франция ничуть ее не занимали.

Я сменила тему разговора:

– Знаешь, мама, у меня порыжели волосы.

– Что? Ты их хной вымыла? Ну и как на вид?

– Ничем я… – Ну как ей объяснить, что они сами поменяли цвет? Кто в это поверит? – Да неплохо, – выговорила я наконец. – Можно даже сказать – хорошо. Очень естественный вид.

Я легла, но заснуть никак не получалось, все прислушивалась, не повернется ли ключ Рика в замке, никак не могла решить, стоит или не стоит волноваться, в конце концов, он взрослый человек, но, с другой стороны, ведь он всегда говорил, где его искать.

Встала я рано, выпила кофе, а в половине восьмого позвонила на фирму Рика. Девушка в приемной не знала; где он, но обещала выяснить у его секретарши, как только та появится на работе. Когда она позвонила – а произошло это примерно через час, – я уже настолько накачалась кофе, что голова слегка кружилась.

– Bonjour, madame Middleton, – пропела секретарша, – как поживаете?

Я уж устала втолковывать ей, что при замужестве не взяла фамилию Рика.

– Не знаете, где Рик?

– В Париже, по делам уехал, – ответила она. – Совершенно неожиданно, позавчера. Вернется сегодня вечером. А разве он не сказал вам?

– Нет. Не сказал.

– Минуту, я вам дам номер гостиницы, где он остановился.

Когда я дозвонилась туда, выяснилось, что Рик уже выехал. Не знаю уж почему, но это меня больше всего разозлило.

Разозлило настолько, что, когда он появился под вечер, я едва кивнула ему. Вроде бы он и удивился, застав меня дома, и обрадовался.

– Ты почему не сказал, что уезжаешь в командировку? – набросилась я на него.

– Потому что не знал, где тебя искать.

– Как это не знал? – возмутилась я. – Я ведь сказала, что уезжаю в Менд поработать в архиве. Ты мог бы найти меня там.

– Знаешь, честно говоря, ты в последние дни так странно себя ведешь…

– Это еще как следует понимать?

– Где бываешь, куда ездишь. Ты даже не удосужилась мне позвонить. Да и не сказала в точности, куда и насколько отправляешься. Я, например, и понятия не имел, что ты вернешься именно сегодня. С таким же успехом можно было предположить, что тебя не будет несколько недель.

– Не надо преувеличивать.

– Я и не преувеличиваю. И давай покончим с этим. Вряд ли ты можешь требовать, чтобы я докладывал тебе о своих передвижениях, если сама ничего не говоришь.

Я угрюмо уставилась в пол. Он настолько разумен, настолько прав, что, честное слово, хотелось как следует врезать.

– Ладно, – вздохнула я, – извини. Понимаешь, ни черта я там не нашла, вернулась, а тебя нет. Ну и еще, наверное, слишком много кофе выпила. Сама не соображаю, что говорю.

– В таком случае расскажи мне, чего же ты не нашла. – Рик засмеялся и обнял меня.

Я прижалась лицом к его плечу.

– Да не о чем рассказывать. Просто ничего. Разве что познакомилась со славной женщиной и сварливым стариканом.

Я почувствовала, как Рик потерся щекой о мой затылок, и откинула голову, чтобы посмотреть на него. Он прищурился:

– Ты что, покрасила волосы?

На следующий день мы с Риком прогуливались по субботнему рынку. Он обнял меня за плечи. Впервые за последние два месяца у меня было так легко на душе, и, дабы укрепиться в этом чувстве, а также отметить видимое отступление псориаза, я надела свое любимое платье – светло-желтое, без рукавов.

С приближением лета рынок становился все многолюднее. Сегодня тут было особенно много народа, площадь забита до отказа. Понаехало множество фермеров с фургонами, полными фруктов и овощей, сыра, меда, бекона, хлеба, пате, цыплят, кроликов, баранины. Можно было накупить кучу сладостей, приобрести халат, как у madame, и даже трактор.

Всех можно было встретить здесь сегодня: соседей, даму из библиотеки, madame – она сидела на скамейке и шушукалась о чем-то с двумя приятельницами, женщину из школы йоги, куда и я ходила, женщину, у которой поперхнулся ребенок, – словом, всех, кто мне раньше встречался.

Но даже в такой толпе я сразу заметила его. Издали казалось, что он переругивается с торговцем помидорами; но затем оба заулыбались и хлопнули друг друга по спине. Жан Поль подхватил сумку с помидорами, круто повернулся и едва не врезался в меня. Избегая явно нежелательного соприкосновения с помидорами, я отскочила в сторону и споткнулась обо что-то. Рик и Жан Поль, каждый со своей стороны, вцепились мне в локоть и, хоть я сразу восстановила равновесие, какое-то мремя не отпускали; Жан Поль первым убрал руку.

– Bonjour, Элла Турнье, – кивнув, сказал он и слегка округлил брови. На нем была светло-голубая рубаха; я вдруг испытала непреодолимое желание потрогать ее.

– Привет, Жан Поль, – спокойно откликнулась я.

Мне вспомнилось, вроде бы я где-то читала, будто при знакомстве сначала обращаются к тому, кто важнее. Я подчеркнуто повернулась к Рику и сказала:

– Рик, это Жан Поль. Жан Поль, это мой муж Рик.

Мужчины обменялись рукопожатиям и приветствиями:

– Bonjour.

– Привет.

Я с трудом удержалась от смеха, настолько они были не похожи друг на друга. Рик – высокий, широкоплечий, с золотистыми волосами, непосредственный. Жан Поль – маленький, жилистый, темноволосый, расчетливый. «Лев и волк», – подумала я. И оба друг другу не доверяют.

Повисло неловкое молчание. Жан Поль повернулся ко мне и спросил по-английски:

– Ну как успехи в Менде?

– Да так себе, – беззаботно отмахнулась я. – Ничего интересного. А точнее говоря, вообще ничего.

На самом деле чувствовала я себя отнюдь не так беззаботно, испытывая одновременно вину и радость от того, что Жан Поль звонил Матильде, а я ему не перезвонила; думая о том, что неловкий английский выдает его внутреннее смятение; что они с Риком так отличаются друг от друга и оба не сводят с меня глаз.

– Так что же, в других местах собираетесь продолжить поиски?

Я старалась не смотреть на Рика.

– В одно такое место я уже ездила – Ле-Пон-де-Монвер, но и там пусто. От тех времен вообще не много чего осталось. Да и вообще не так уж все это важно.

Насмешливая улыбка заключала в себе тройной смысл: вы говорите неправду; вы думали, что все получится легко; я же предупреждал вас.

Но ничего этого он не сказал, а только внимательно посмотрел на меня.

– У вас волосы порыжели, – констатировал он.

– Верно, – улыбнулась я.

Он сказал это, как и следовало сказать: ни вопроса, ни осуждения в его словах не было. На мгновение и Рик, и рыночная толпа куда-то исчезли.

Рик переложил руку мне на плечо. Я смущенно улыбнулась и сказала:

– Ладно, нам пора. Рада встрече.

– Au revoir, Элла Турнье, – ответил Жан Поль.

Некоторое время мы с Риком молчали. Я делала вид, будто тщательно выбираю нужный сорт меда, а Рик перебрасывал из ладони в ладонь кабачки. Наконец он нарушил молчание:

– Так это, стало быть, он и есть?

– Это библиотекарь, Рик. – Я искоса посмотрела на него. – Библиотекарь.

– И только?

– И только. – Это была моя первая ложь за долгое время.

Однажды днем, возвращаясь с урока йоги, я еще на улице услышала, как в доме надрывается телефон. Едва я успела схватить трубку и бросить, задыхаясь, «слушаю», как на меня обрушился такой поток возбужденной речи, что пришлось сесть и выслушать до конца. В какой-то момент мне удалось вклиниться:

– Да кто это?

– Матильда, это Матильда. Слушайте, это же здорово, вам надо непременно приехать и самой посмотреть!

– Не так быстро, Матильда, я просто не поспеваю за вами. Что именно здорово?

Матильда глубоко вздохнула.

– Мы отыскали нечто касающееся вашей семьи, Турнье.

– Минуту. Кто это «мы»?

– Месье Журден и я. Помните, я говорила, что в прошлом году мы с ним вместе работали в Ле-Пон-де-Монвер?

– Помню.

– Ну так вот, сегодня у меня был выходной, и я решила съездить туда и заглянуть в помещение, о котором вы мне говорили. Настоящая помойка! Мы с месье Журденом стали перебирать бумаги, и в одной из коробок он нашел сведения о вашей семье.

– А точнее? Книгу про мою семью?

– Нет, упоминание в книге. Собственно, это Библия. Фронтиспис Библии. Там люди, как правило – если, конечно, у них вообще есть Библия, – отмечают даты рождений, смертей, вступления в брак.

– А как здесь оказался этот экземпляр?.

– Хороший вопрос. Месье Журден – ужасный тип. Можете представить себе – такие ценные вещи валяются где попало. Скорее всего кто-то просто принес целый короб старинных бумаг. Чего в нем только не найдешь – церковные записи, закладные, но самое ценное – это, конечно, Библия. Правда, в неважном состоянии.

– А что такое?

– Она обгорела. Множество страниц совершенно черные. Но имя Турнье сохранилось, собственно, не одно имя, а много. И месье Журден уверен, что это те самые Турнье, которые вам нужны.

Я молчала, переваривая услышанное.

– Ну что, подъедете?

– Конечно. Вы где сейчас?

– Все еще в Ле-Пон-де-Монвер. Но мы можем встретиться где-нибудь на полпути. Скажем, в Родезе, часа через три. – Матильда на мгновение задумалась. – Да, так будет лучше всего. Встретимся в баре «Безумец Джо». Это в старом районе города, рядом с собором, за углом. Бар американский, так что вы сможете выпить мартини. – Она звонко рассмеялась и повесила трубку.

Выезжая из Лиля, я миновала на пути hфtel de ville. «Вперед, вперед, Элла, – подумала я, – он к этому не имеет никакого отношения».

Я притормозила, выскочила из машины, вошла в здание, взбежала по лестнице и, распахнув дверь в библиотеку, заглянула внутрь. Жан Поль сидел за своим столом в одиночестве и читал какую-то книгу. Он посмотрел на меня, но не пошевелился.

– Заняты? – осведомилась я, не переступая пopoга.

Он пожал плечами. После эпизода на рынке несколько дней назад такая отчужденность была естественна.

– Я кое-что обнаружила. Вернее бы сказать, для меня кое-что обнаружилось. Конкретные свидетельства. Вам это должно прийтись по душе.

– Что-нибудь связанное с вашим художником?

– Не похоже. Поехали со мной, там и увидим.

– Куда?

– То, о чем я говорю, обнаружилось в Ле-Пон-де-Монвер, но встреча у меня назначена в Родезе. – Я опустила взгляд. – Мне бы очень хотелось, чтобы вы поехали со мной.

Жан Поль изучающе посмотрел на меня и кивнул:

– Ладно. Сегодня мы закрываемся раньше обычного. Давайте встретимся через четверть часа на заправке по дороге в Альби.

– На заправке? Но какой в этом смысл? И как вы туда доберетесь?

– На машине. А там пересяду к вам.

– Но что мешает поехать вместе прямо отсюда? Я подожду вас у подъезда.

– Слушайте, Элла Турнье, вам приходилось когда-нибудь раньше жить в городке вроде Лиля?

– Нет. Но…

– Все объясню по дороге.

Жан Поль подъехал к заправке на белом «ситроене», той разновидности, что очень напоминает «фольксваген»-«жук», с мягкой крышей, открывающейся, как банка из-под сардин. Двигатель урчал очень знакомо, издавая тот хлюпающий звук, который всегда заставляет меня улыбаться. Мне казалось, что у Жана Поля должна быть спортивная машина, впрочем, и «ситроен» ему подходил.

Он с такими предосторожностями выходил из своей машины и перебирался в мою, что я не могла удержаться от смеха.

– Вы опасаетесь, что люди начнут сплетничать на наш счет? – спросила я, трогаясь.

– Городок небольшой. Тут немало старушек-кумушек, которым нечего делать, кроме как глазеть по сторонам и толковать об увиденном.

– Ну и что с того?

– Знаете, Элла, я опишу вам день такой кумушки. Она встает рано утром, завтракает на террасе и разглядывает прохожих. Затем отправляется за покупками; каждый день она заходит в одни и те же магазины, и разговаривает с другими женщинами, и смотрит, чем заняты люди. Далее она возвращается домой, останавливается у дверей, заводит разговоры с соседями и все смотрит, смотрит. Днем она ложится на часок соснуть, она знает, что в это время спят все и она ничего не пропустит. Проснувшись, она опять переходит на террасу и сидит там до заката, делает вид, что читает газету, но на самом деле наблюдает за всеми, кто проходит по улице. Вечером она выходит на прогулку и болтает с друзьями. В общем, разговоров и наблюдений набегает изрядно. И так изо дня в день.

– Но я-то не даю никаких поводов для сплетен.

– Они за что угодно ухватятся и так перекрутят, что не узнаете.

Я круто повернула.

– Как хотите, но я не сделала ничего, что могло бы вызвать интерес местной публики, дать повод для злословия или что еще вы там имеете в виду.

Некоторое время Жан Поль молчал.

– Вам ведь нравятся пирожки с луком, верно? – вымолвил он наконец.

На секунду я застыла, потом рассмеялась:

– Да, ужасный порок. Могу представить себе, насколько шокированы эти старые сплетницы.

– Они решили, что вы… что вы… – Жан Поль замялся. Я посмотрела на него. Он был явно смущен. – Что вы беременны, – договорил он.

– Что-о?

– Точнее, что вы хотите забеременеть.

– Но это же смешно. – Я чуть не поперхнулась. – С чего они взяли? И вообще, какое им до этого дело?

– В таких городках всем есть дело до всего. Считается, что люди вправе знать, будет ли у вас ребенок. Впрочем, теперь им известно, что вы не беременны.

– Вот и прекрасно, – пробормотала я и посмотрела на Жана Поля. – А откуда, собственно?

К моему удивлению, Жан Поль смутился еще больше.

– Да ерунда все это, ерунда, они просто… – Он вновь остановился и потеребил край нагрудного кармана.

– Просто – что? – При мысли о том, что им может быть известно, я почувствовала тошноту.

Жан Поль извлек из кармана пачку сигарет.

– Знаете автомат рядом с площадью?

– Ах, вон оно что.

Наверное, кто-то в тот вечер видел, как Рик покупал презервативы. Господи, что еще они вынюхали? Может, доктор всем сообщает подробности каждого визита? Или они роются в мусоре?

– Что еще обо мне говорят?

– Зачем вам это знать?

– Что еще обо мне говорят?

Жан Поль выглянул в окно.

– Берут на заметку все ваши покупки. Почтальон докладывает о каждом полученном вами письме. Известно, где вы бываете в течение дня и как часто выходите с мужем. А если вы не закрываете ставни, то и происходящее внутри дома тоже становится известно.

Казалось, Жан Поль скорее журит меня за то, что держу ставни открытыми, нежели земляков за то, что они заглядывают в окна.

Вспомнив, как едва не задохнулся ребенок и как сомкнулись передо мной спины, я вздрогнула.

– И что же говорят?

– Хотите знать?

– Да.

– Сначала толковали про пирожки с луком и про беременность. Потом начали перемывать косточки, когда вы купили стиральную машину.

– Но почему?

– Говорят, что нужно стирать одежду руками, как все. Что машины положены только женщинам с детьми. Говорят еще, что ставни вы выкрасили безвкусно и что для Лиля этот цвет не подходит. Что вам не хватает воспитания. Что не следует носить платья без рукавов. Что говорить по-английски с людьми неприлично. Что вы лгунья, потому что сказали мадам Роден в boulangerie, будто живете здесь – в то время, когда еще не жили. И это было первое о вас впечатление. Изменить его трудно.