Текст книги "Бесплодная земля"

Автор книги: Томас Элиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Элиот Томас Стернз
Бесплодная земля

Томас Стернз Элиот

Бесплодная земля (1922)

"Nam Sibyllam quidem Cumis ego ipse

oculis meis vidi in ampulla pendere, et cum

illi pueri dicerent: SiBvллa ti oeлeic;

respondebat ilia: aпooaveiv oeлw". {*}

{* А я собственными глазами видел Кумскую

Сивиллу, сидящую в бутылке – и когда мальчишки

кричали ей: "Чего ты хочешь, Сивилла?", она

отвечала: "Хочу умереть" (лат. и

древнегреч.).}

Эзре Паунду

il miglior fabbro. {*}

{* Мастеру выше, чем я (итал.).}

I. ПОХОРОНЫ МЕРТВЕЦА

Апрель жесточайший месяц, гонит

Фиалки из мертвой земли, тянет

Память к желанью, женит

Дряблые корни с весенним дождем.

Зима нас греет, хоронит

Землю под снегом забвенья – не вянет

Жизнь в сморщенном клубне.

Лето ворвалось внезапно – буянит над

Штарнбергер-Зее

Ливнем; мы постояли на колоннаде,

Прогулялись по солнцу до кафе,

Выпили кофе, поболтали часок.

Bin gar keine Russian, stamm' aus Litauen, echt deutsch. {*}

{* А я и не русская, родилась в Литве, чистокровная немка (нем.).}

Мы были детьми, когда гостили у кузена,

Эрцгерцога – он взял меня кататься на санках.

Я так боялась! Он сказал: Мари,

Мари, держись! И мы покатились... У-ух!

Ах горы! Такая свобода внутри!

По ночам я читаю, зимой отправляюсь на юг.

Стиснуты что тут за корни, что тут за стебли

Взрастают из битого камня? Сын человеческий,

Не изречешь, не представишь, ибо ты внемлешь лини

Груде обломков былых изваяний, где солнце отвесно,

Где не дает мертвое дерево тени, сверчок утешенья,

Камень иссохший журчанья. Тут лишь

Тень этой багровой скалы

(Встань в тень этой багровой скалы!),

Я покажу тебе нечто иное,

Нежели тень твоя утром, что за тобою шагает,

Или тень твоя вечером, что встает пред тобою;

Я покажу тебе страх в горсти праха.

Frisch weht der Wind

Der Heimat zu

Mein Irisch Kind,

Wo Weilest du? {*}

{* Дует свежий ветер

На Родину,

Моя ирландская малышка,

Где ты ждешь? (нем.).}

"Год назад гиацинтами украсил меня ты впервые;

Я звалась гиацинтовой девой".

– Но после, когда мы покинули Сад Гиацинта,

Ты в цветах и в росе, я же

Нем был, и очи погасли мои,

Ни жив ни мертв, ничего я не знал,

Глядел в сердце света – молчанье.

Oed' und leer das Meer {*}.

{* Море безбрежно и пустынно (нем.).}

Ясновидящая мадам Созострис

Сильно простужена, однако, несмотря на это

обстоятельство,

В Европе слывет мудрейшей из женщин

С колодою ведьминских карт. Она говорит:

Вот ваша карта – Утопший Моряк-Финикиец

(Вот жемчуг очей его! Вот!),

Вот Белладонна, Владычица Скал,

Примадонна.

Вот Несущий Три Посоха, вот Колесо,

Вот Одноглазый Торговец, а эту карту

Кладу рубашкой, не глядя

Это его поклажа. Что-то не вижу

Повешенного. Бойтесь смерти от воды.

Вижу я толпы, идущие тихо по кругу...

Благодарю. Увидите миссис Эквитон,

Скажите, гороскоп я сама принесу:

В наше время нужно быть осторожным.

Город-Фантом:

В буром тумане зимнего утра

По Лондонскому мосту текли нескончаемые

вереницы

Никогда не думал, что смерть унесла уже стольких...

Изредка срывались вздохи

И каждый глядел себе под ноги.

Так и текли, на холм и дальше

по Кинг-Уильям-стрит.

Где Сент-Мэри-Вулнот мертвой медью

Застыл на девятом ударе.

В толпе я увидел знакомого, остановил

и воскликнул: "Стетсон!

Мы сражались вместе в битве при Милах!

В прошлом году ты закопал в саду мертвеца

Дал ли он побеги? Будет ли нынче цвести?

Выстоял ли в заморозки?

Подальше Пса держи – сей меньший брат

Его когтями выроет назад!

Ты! hypocrite lecteur! – mon semblambte, – mon frere!" {*}

{* Лицемерный читатель! – двойник мой, мой брат! (франц.).}

II. ИГРА В ШАХМАТЫ

Сидела в кресле, будто бы на троне,

Блистающем на мраморном полу,

И зеркало с злаченым купидоном,

Упрятанным в лепной лозе подставки

(Второй крылом глаза себе прикрыл),

Двоило свет шандалов семируких

И возвращало его на стол, откуда

Ему навстречу блеск брильянтов шел

Из множества футлярчиков атласных.

Из костяных и из хрустальных склянок

Ее тяжелый странный аромат

Сочился, и тревожил, и смущал,

Мутя рассудок; с воздухом всходил он

По струйке от окна,

Колебля язычки горящих свеч,

И дым вздымал к резному потолку,

Мрача узор кессонов.

Аквариум огромный с купоросом

Зеленым и оранжевым горел,

И плавал в нем резной дельфин.

Над полкою старинного камина,

Как будто в райский сад окно, сюжет

Метаморфозы бедной Филомелы,

Поруганной насильником-царем;

Там соловей еще пустыню полнил

Невинным гласом, он еще рыдал

Фьюи-юи-юи сквозь серу в уши.

И очевидцы времени иного

На пыльных стенах жухли там и сям,

Свисали клочья, глуша все звуки в раме.

Шаги в дверях...

Ее власы под гребнем при свечах,

Как пламя, шевелились,

И в них слова, но тут их грубо смяли.

"Я к вечеру сдаю. Неважно мне. Останься.

Поговори. Отчего ты все молчишь?

О чем ты думаешь? О чем? Что-что?

Не знаю, что думаешь ты. Думай!"

Я думаю, что мы в крысином ходе,

Где мертвецы порастеряли кости.

"Что там за шум в дверях?"

Наверное сквозняк.

"Что там за шум? Чего он там шумит?"

Да ничего.

"Ты

Ничего не знаешь? И не видишь? Не помнишь?

Ничего?"

Я помню

Вот жемчуг очей его.

"Да жив ли ты? Что у тебя на уме?"

М-м...

О О О О О Шакеспирский рэг

Как прекрасен он

Первоклассен он

"Так что же мне делать? Что делать?

Вот выскочу сейчас на улицу в чем есть,

Простоволосая... Что нам делать завтра?

И что вообще?"

Душ ровно в десять.

И если дождь, то лимузин в четыре.

И нам, зевая, в шахматы играть

И дожидаться стука в наши двери.

Когда Лил ждала мужа из армии, я сказала

Сама ей, напрямик,

ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ

Альберт вот-вот вернется, приведи себя в норму!

Он же про деньги спросит, да-да, про деньги,

Те самые, что выдал тебе на зубы.

Лил, да выдери ты все и сделай челюсть,

Так он и сказал, ей-богу, на тебя смотреть

противно.

И мне противно, я сказала, об Альберте-то

подумай,

Четыре года в армии, он же захочет пожить,

А не с тобой, я сказала, так с другой.

Да ну! Вот тебе и ну, я сказала.

Тогда я знаю с кем, сказала, и так на меня

посмотрела!

ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ

Ты можешь продолжать в том же духе, я сказала,

Найдутся без тебя, и без меня. И

А когда он тебя бросит, не гадай насчет причины,

Я сказала, не стыдно ль быть старухой!

(В ее-то тридцать один!)

Что делать, она сказала и помрачнела,

Это ведь все из-за таблеток, ну ты знаешь...

(У нее уже пятеро, на Джордже чуть не сдохла.)

Аптекарь говорил, что без побочных.

Ну ты и дура, я сказала,

Допустим, Альберт тебя и не бросит,

Но замуж-то зачем как не рожать?

ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ

Ну вот, в воскресенье Альберт и приехал,

На окорок они меня позвали, с пылу-жару...

ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ

ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ

Добрночи Билл. Добрночи Лу. Добрночи Мей.

Добрночи. Пока. Добрночи.

Доброй ночи вам леди, доброй ночи,

милые леди, доброй ночи.

III. ОГНЕННАЯ ПРОПОВЕДЬ

Река бездомна; суставами листва

Цепляется и валится на мокрый берег. Ветер

Молча метет гниющую землю. Исчезли нимфы.

О Темза, не шуми, пока я допою.

Река не сносит ни пустых бутылок, ни оберток,

Ни носовых платков, ни окурков, ни коробков,

Ни прочих причиндалов летней ночи. Исчезли

нимфы.

И их дружки-бездельники, сынки дельцов из Сити,

Исчезли, не оставив даже адресов.

При водах женевских сидел я и плакал...

О Темза, не шуми, пока я допою.

О Темза, не шуми – не долго будешь слушать

песнь мою...

И в вое ветра за моей спиною

Я слышу стук костей и хохот надо мною.

Подкралась крыса по траве тихонько,

К земле прижавшись скользким животом,

А я удил в безжизненном канале

За газовым заводом в зимний вечер.

Я думал о погибели царей,

Сперва отца и вслед за этим брата:

Тела нагие в мокнущей низине

И кости на высоком чердаке

Тревожимы лишь крысьего стопою.

Я временами слышу за спиною

Клаксонов рев – весною так вот Свини

Поедет к миссис Портер на машине.

Ну и ну у миссис Портер ночки

У нее дочки

Моют ножки содовою в бочке!

Et О ces voix d'enfants, chantant dans la coupole! {*}

{* И о эти голоса детей, поющих под куполом (франц.).}

Фьюи-юи-юи

Tp-p-p-p-p-p

Так изнасиловать!

Терей

Город-Фантом

В буром тумане зимнего полдня

М-р Евгенидис, купец из Смирны,

Небрит, но карманы набиты изюмом

С. i. f. Лондон, оплата налицо,

На ломаном французском пригласил

Позавтракать в отель на Кэннон-стрит,

А потом и на уикэнд в Метрополь.

В лиловый час, час разгибанья спин,

Когда мотор толпы на холостом ходу

Ревет, подобно ждущему такси,

Я, слепец Тиресий, пройдя стезей двойной,

Старик с грудями женскими, зрю и реку:

В лиловый час пришествия домой

Уже открылась гавань моряку,

И машинистка дома за еду

Садится, прибрав остатки завтрака, консервы.

Хватает ветер лифчики с окна,

Что сушатся еще в закатные часы,

А на диване (где, по всей вероятности, и спит она)

Чулки валяются, тапки и трусы.

И я, Тиресий, с дряблыми грудями,

Тут не пророчу, тут один финал

Я сам гостей подобных принимал.

Вот он пред ней – прыщавый клерк, плебей,

Его бравада, мне по крайней мере,

Напоминает шелковый цилиндр

На брэдфордском миллионере.

Труба зовет его, окончен ужин,

Она устала и утомлена,

Он к ласкам переходит, весь напружен,

Как будто бы не против и она.

Он пальцами влезает прямо в это,

Но там все безразлично, словно вата,

Его ж возня не требует ответа

И не беда, что плоть холодновата.

(И я, Тиресий, чувствовать имел

Все, что творится на таком диване;

Тиресий, что под Фивами сидел

И с тенями Аида брел и тумане.)

Венчает все холодный поцелуй

И он по темной лестнице уходит...

Уже едва ли думая о нем,

Она глядится в зеркало немного,

И мысль к ней приходит об одном:

"Все кончилось. И ладно. Слава Богу".

Когда девица во грехе падет

И в комнату свою одна вернется

Рукою по прическе проведет

И модною пластинкою займется.

"Подкралась музыка по водам",

По Стрэнду и по Куин-Виктория-стрит,

О город, город, слышу я порою

Из бара, что на Лоуэл-Темз-стрит,

Ласкающие всхлипы мандолины,

Где рыбаки, покуда нет путины,

Просиживают дни; а рядом

Ионический Собор

Св. Магнуса своим величьем поражает взор.

Пот реки

Нефть и деготь

Прилив

Баржи влачит

Красный парус

Тряпкой висит

Штиль – некому трогать.

Бревна дрейфуют

В зыби стоячей

К Гринвичу

Минуя Собачий

Вайалала лайа

Валлала лайалала

Лестер с Елизаветой

На веслах вдвоем

В форме раковины

Корма золотая

Шелк и порфира

Рябь набегая

Златит водоем

Звон колокольный

Белые башни

Воды уносят

В потоке своем

Вайалала лайа

Валлала лайалала

"Трамваи, пылища, грязь.

Хайбери родина. Ричмонд могила мне.

В Ричмонде я отдалась

Прямо в байдарке на дне".

"В Мургейте я. Да сама виновата.

Кончил он и начал реветь.

Он больше не будет. А я-то...

Чего уж тут! О чем сожалеть?"

"Маргейтский пляж.

Не было забот

И ничего.

И обрезков ногтей-то за это не дашь.

А мамаша уже и не ждет

Ничего".

ла ла

И я тогда пустился в Карфаген

Жжет жжет жжет жжет

Господи уповаю на Тебя

Господи уповаю

жжет

IV. СМЕРТЬ ОТ ВОДЫ

Две недели как мертв Флеб-финикиец.

Забыл он крик чаек, песнь ветерка,

Барыши и убытки.

Теченье у дна

Глодало его молча. Пока

Не вошел он, минуя старость

И юность, в водоворот.

Почти,

Ты, стоящий у штурвала, иудей или эллин,

Почти Флеба, был он красив и строен, как ты

почти.

V. ЧТО СКАЗАЛ ГРОМ

После факельной пляски на потных лицах

После глухого молчанья в садах

После пыток в пустыне

Воплей и плача

Темницы, дворца и раскатов

Весеннего грома далеко над горами

Тот кто был жив ныне мертв

Мы что были живы теперь умираем

И терпенье кончается

Здесь нет воды лишь камни

Камни и нет воды и в песках дорога

Дорога ведущая в горы

В горы камней в коих нет воды

А была бы вода мы бы встали припали бы к ней?

Но ни встать ни помыслить средь этих камней

Солью пот и ступни в песке

Средь этих камней чуть воды бы

Мертвых гор пересохшая черная пасть

Здесь ни встать ни сесть ни упасть

Даже безмолвия нет в этих горах

Гром без дождя

И одиночества нет в этих горах

Исподлобья красные злобные лица

Смотрят глумливо из жалких лачуг

Была бы вода

А не камни

Пусть камни

Но и вода

И вода

Родничок

Лужица

Хоть бы голос воды

Не цикады

Не посвист иссохшей травы

Журчанье воды по камням

В коих дрозд-отшельник средь сосен

выводит

Кап-кап кап-кап кап-кап-кап

Но нет здесь воды

Кто он третий идущий всегда с тобой?

Посчитаю так нас двое ты да я

Но взгляну вперед по заснеженной дороге

Там он третий движется рядом с тобой

В темном плаще с капюшоном

И не знаю мужчина ли женщина

– Кто ж он бок о бок с тобой?

Что там за звуки с небес

Тихий плач материнский

Что там за орды несутся

По иссохшей безводной равнине

Коей нет ни конца и ни краю

Что за город там над горами

Рассыпается в лиловом небе

Падают башни

Иерусалим Афины Александрия

Вена Лондон

Фантом

И женщина свой распустила узел

И волосы как струны зазвенели

Нетопыри сложив крыла на пузе

Повисли вниз головой на капители

Лилового свеченья полоса

Колокола ударили на башне

Храня свой час вчерашний

И пересохших колодцев голоса

В этой пустыне меж гор нет жизни

Месяц бессилен и трава поет

Над щебнем надгробий

Пустая часовня, жилище ветра.

Окна зияют, дверь скрипит на ветру

Мертвые кости чар не таят.

Лишь петушок на коньке

Ку-ка-реку ку-ка-реку

Меж молний. Влагой дохнуло.

К дождю.

Ганга обмелел, и обвисшие листья

Ждали дождя, а тучи

Сгущались вдали над Гимавантом.

Джунгли присели в молчанье, как перед

прыжком.

И тогда гром сказал

DA

Datta: что же мы дали?

Отчаянье жить мгновеньем

Стоящее столетий благоразумья

Сим и лишь сим мы и жили

Чего не отыщешь ни в некрологах

Ни в эпитафиях наших затянутых паутиной

Ни за печатями сломанными адвокатом

В пустых наших квартирах

DA

Dayadhvam: Слышал я ключ повернулся

Только раз повернулся в замке

Думаем все о ключе, каждый в темнице

своей

О ключе, ощущая темницу

Лишь ночью – и звуки эфира

На миг оживляют разбитого Кориолана

DA

Damyata: Судно слушалось

Радостно твердой руки у кормила

Море спокойно, и сердце послушалось бы

Радостно, только позволь ему – забьется

Как велено кормчим

На берегу я сидел

И удил, пустыня за моею спиною

Наведу ли порядок я в землях моих?

Лондонский мост падает падает падает

Poi s'ascose nel foco che gli affirm {*}

{* И скрылся там, где скверну жжет пучина (итал.).}

Quando fiam uti chelidon {*} – Ласточка ласточка

{* ...когда же я стану, как ласточка (лат.).}

La Prince d'Aquitaine a la tour abolie {*}

{* Аквитанский принц у разрушенной башни (франц.).}

Обломками сими подпер я руины мои

Будет вам зрелище! Иеронимо вновь безумен.

Datta. Daydhvam. Damyata {*}.

{* Давай, сострадай, властвуй собой (санскрит.).}

Shantih shantih shantih {*}

{* Заключительные слова из "Упанишад". В автокомментарии Элиот переводит их как "Мир (покой), превосходящий всякое понимание" (the Peace which passeth understanding). Характерно, что отсылки к соответствующему библейскому тексту: "The Peace of God which passeth understanding" (Philippians, 4, 7) Элиот не дает.}

Перевод С. Степанова

БЕСПЛОДНАЯ ЗЕМЛЯ

А то еще видал я Кумскую Сивиллу в

бутылке. Дети ее спрашивали: "Сивилла, чего ты

хочешь?", а она в ответ: "Хочу умереть".

Петроний "Сатирикон"

Посвящается Эзре Паунду

Il miglior fabbro {*}.

{* Мастеру выше, чем я (итал.).}

I. ПОГРЕБЕНИЕ МЕРТВОГО

Апрель, беспощадный месяц, выводит

Сирень из мертвой земли, мешает

Воспоминанья и страсть, тревожит

Сонные корни весенним дождем.

Зима дает нам тепло, покрывает

Землю снегом забвенья, лелеет

Каплю жизни в засохших клубнях.

Лето напало на нас, пронесшись над Штарнбергерзее

Внезапным ливнем; мы скрылись под колоннадой

И вышли, уже на солнечный свет, в Хофгартен

И выпили кофе, и целый час проболтали.

Bin gar keine Russin, stamm' aus Litauen, echt deutschl.

{* Я вовсе не русская, родом из Литвы, чистокровная немка (нем.).}

А когда мы в детстве ездили в гости к эрцгерцогу

Он мой кузен – он меня усадил на санки,

А я испугалась. "Мари, – сказал он, – Мари,

Держись покрепче!" И мы понеслись.

В горах там привольно.

По ночам я читаю, зимою езжу на юг.

Что там за корни в земле, что за ветви растут

Из каменистой почвы? Этого, сын человека,

Ты не скажешь, не угадаешь, ибо узнал лишь

Груду поверженных образов там, где солнце палит,

А мертвое дерево тени не даст, ни сверчок утешенья,

Ни камни сухие журчанья воды. Лишь

Тут есть тень под этой красной скалой

(Приди же в тень под этой красной скалой),

И я покажу тебе нечто, отличное

От тени твоей, что утром идет за тобою,

И тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку;

Я покажу тебе ужас в пригоршне праха.

Frisch weht der Wind,

Der Heimat zu

Mein Irisch Kind,

Wo weilest du? {*}

{* Свежий ветер летит

к родине, где ты сейчас,

моя ирландская дева? (нем.).}

"Ты преподнес мне гиацинты год назад,

Меня прозвали гиацинтовой невестой".

– И все же когда мы ночью вернулись из сада,

Ты – с охапкой цветов и росой в волосах, я не мог

Говорить, и в глазах потемнело, я был

Ни жив ни мертв, я не знал ничего,

Глядя в сердце света, в молчанье.

Oed' und leer das Meer {*}.

{* Уныло и пустынно море (нем.).}

Мадам Созострис, знаменитая ясновидящая,

Сильно простужена, тем не менее

С коварной колодой в руках слывет

Мудрейшей в Европе женщиной. "Вот, – говорит она,

Вот ваша карта – утопленник, финикийский моряк.

(Стали перлами глаза. Видите?)

Вот Белладонна, Владычица Скал,

Владычица обстоятельств.

Вот человек с тремя опорами, вот Колесо,

А вот одноглазый купец, эта карта

Пустая – то, что купец несет за спиной,

От меня это скрыто. Но я не вижу

Повешенного. Ваша смерть от воды.

Я вижу толпы, шагающие по кругу.

Благодарю вас. Любезнейшей миссис Эквитон

Скажите, что я принесу гороскоп сама:

В наши дни надо быть осторожной".

Призрачный город,

Толпы в буром тумане зимней зари,

Лондонский мост на веку повидал столь многих,

Никогда не думал, что смерть унесла столь многих.

В воздухе выдохи, краткие, редкие,

Каждый под ноги смотрит, спешит

В гору и вниз по Кинг-Уильям-стрит

Туда, где Сент-Мери Вулнот часы отбивает

С мертвым звуком на девятом ударе.

Там в толпе я окликнул знакомого: "Стетсон!

Стой, ты был на моем корабле при Милах!

Мертвый, зарытый в твоем саду год назад,

Пророс ли он? Процветет ли он в этом году

Или, может, нежданный мороз поразил его ложе?

И да будет Пес подальше оттуда, он друг человека

И может когтями вырыть его из земли!

Ты, hypocrite lecteur! – mon semblable, – mon frere!" {*}

{* "Лицемерный читатель! – подобный мне, – брат мой!" (франц.) последняя строка стихотворения Ш. Бодлера "К читателю", открывающего сборник "Цветы зла": обращение к читателю – духовному соучастнику таящихся в обыденной городской жизни мерзостей и убийств.}

II. ИГРА В ШАХМАТЫ

Она сидела, как на троне, в кресле,

Лоснившемся на мраморе, а зеркало

С пилястрами, увитыми плющом,

Из-за которого выглядывал Эрот

(Другой крылом прикрыл глаза),

Удваивало пламя семисвечников,

Бросая блик на стол, откуда

Алмазный блеск ему навстречу шел из

Атласного обилия футляров.

Хрустальные или слоновой кости

Флаконы – все без пробок – источали

Тягучий, сложный, странный аромат,

Тревожащий, дурманящий, а воздух,

Вливаясь в приоткрытое окно,

Продлял и оживлял свечное пламя

И возносил дымы под потолок,

Чуть шевеля орнаменты кессонов.

Аквариум без рыб

Горел травой и медью на цветных каменьях,

В их грустном свете плыл резной дельфин.

А над доской старинного камина,

Как бы в окне, ведущем в сад, виднелись

Метаморфозы Филомелы, грубо

Осиленной царем фракийским; все же

Сквозь плач ее непобедимым пеньем

Пустыню заполнявший соловей

Ушам нечистым щелкал: "Щелк, щелк, щелк".

И прочие обломки времени

Со стен смотрели, висли, обвивали

И замыкали тишину.

На лестнице послышались шаги.

Под гребнем пламенные языки

Ее волос в мерцании камина,

Словами вспыхнув, дико обрывались.

"Все действует на нервы. Все. Останься.

Скажи мне что-нибудь. Ты все молчишь.

О чем ты думаешь? О чем ты? А?

Я никогда не знаю. Впрочем, думай".

Думаю я, что мы на крысиной тропинке,

Куда мертвецы накидали костей.

"Что там за стук?"

Ветер хлопает дверью.

"Какой ужасный шум. Что ветру надо?"

Ничего ему не надо.

"Послушай,

Ты ничего не знаешь? Ничего не видишь? Ничего

Не помнишь?"

Я помню

Были перлами глаза.

"Ты жив еще? Ты можешь мне ответить?"

Но

О О О О Шехекеспировские шутки

Так элегантно

Так интеллигентно

"А что мне делать? Что мне делать?

С распущенными волосами выбежать

На улицу? А что нам делать завтра?

Что делать вообще?"

С утра горячий душ,

Днем, если дождь, машина. А теперь

Мы будем в шахматы играть с тобой,

Терзая сонные глаза и ожидая стука в дверь.

Когда мужа Лил демобилизовали,

Я ей сказала сама, прямо, без никаких:

ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА

Альберт скоро вернется, приведи себя в порядок.

Он спросит, куда ты девала деньги, что он тебе

Оставил на зубы. Да-да. Я сама же слыхала.

Не дури. Лил, выдери все и сделай вставные.

Он же сказал: смотреть на тебя не могу.

И я не могу, говорю, подумай об Альберте,

Он угробил три года в окопах, он хочет пожить,

Не с тобой, так другие найдутся, – сказала я.

– Вот как? – сказала она. – Еше бы, – сказала я",

Ну так спасибо, – сказала она, – договаривай до конца.

ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА

Не хочешь, делай что хочешь, – сказала я.

Раз ты не сумеешь, другие сумеют.

Но, если он тебя бросит, так не без причины.

Стыдись, говорю я, ты стала развалиной.

(А ей всего тридцать один.)

– А что я могу, – говорит она и мрачнеет,

Это все от таблеток, тех самых, ну, чтобы...

(У нее уже пятеро, чуть не загнулась от Джорджа.)

Аптекарь сказал, все пройдет, а оно не прошло.

– Ну и дура же ты, – сказала я.

Скажем, Альберт тебя не оставит, – сказала я,

Так на черта ж ты замужем, если не хочешь рожать?

ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА

В воскресенье Альберт вернулся, у них был

горячий окорок,

И меня позвали к обеду, пока горячий...

ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА

ПРОШУ ЗАКАНЧИВАТЬ: ПОРА

Добрночи, Билл. Добрночи, Лу. Добрночи, Мей,

Добрночи. Угу. Добрночи.

Доброй ночи, леди, доброй ночи, прекрасные

леди, доброй вам ночи.

III. ОГНЕННАЯ ПРОПОВЕДЬ

Речной шатер опал; последние пальцы листьев

Цепляются за мокрый берег. Ветер

Пробегает неслышно по бурой земле. Нимфы ушли.

Милая Темза, тише, не кончил я песнь мою.

На реке ни пустых бутылок, ни пестрых оберток,

Ни носовых платков, ни коробков, ни окурков,

Ни прочего реквизита летних ночей. Нимфы ушли.

И их друзья, шалопаи, наследники директоров Сити,

Тоже ушли и адресов не оставили.

У вод леманских сидел я и плакал...

Милая Темза, тише, не кончил я песнь мою,

Милая Темза, тише, ибо негромко я и недолго пою.

Ибо в холодном ветре не слышу иных вестей,

Кроме хихиканья смерти и лязга костей.

Сквозь травы тихо кравшаяся крыса

Тащилась скользким брюхом по земле,

А я удил над выцветшим каналом

За газовым заводом в зимний вечер

И думал о царе, погибшем брате,

И о царе отце, погибшем прежде.

В сырой низине белые тела,

С сухой мансарды от пробежки крысьей

Порою донесется стук костей.

А за спиною, вместо новостей,

Гудки машин: весной в такой машине

К девицам миссис Портер ездит Суини.

Ах, льет сиянье месяц золотой

На миссис Портер с дочкой молодой

Что моют ноги содовой водой

Et О ces voix d'enfants, chantant dans la coupole! {*}

{* "И о эти голоса детей, под куполом поющих!" (франц.) – последняя строка сонета П. Вершена "Парсифаль", написанного под впечатлением одноименной оперы Вагнера. Хор детей поет у Вагнера во время церемонии омовения ног, предшествующей завершению поисков Грааля.}

Щелк щелк щелк.

Упрек упрек упрек

Осиленной так грубо.

Терей

Призрачный город

В буром тумане зимнего полудня

Мистер Евгенидис, купец из Смирны,

Небритость, полный карман коринки,

Стоимость-страхование-фрахт, Лондон,

Пригласил на вульгарном французском

Отобедать в отеле "Кеннон-стрит",

После – уик-энд в "Метрополе".

В лиловый час, когда глаза и спины

Из-за конторок поднимаются, когда людская

Машина в ожидании дрожит, как таксомотор,

Я, Тиресий, пророк, дрожащий меж полами,

Слепой старик со сморщенною женской грудью.

В лиловый час я вижу, как с делами

Разделавшись, к домам влекутся люди,

Плывет моряк, уже вернулась машинистка,

Объедки прибраны, консервы на столе.

Белье рискует за окно удрать,

Но все же сушится, пока лучи заката не потухли,

А на диване (по ночам кровать)

Чулки, подвязки, лифчики и туфли.

Я, старикашка с дряблой женской грудью,

Все видя, не предвижу новостей

Я сам имел намеченных гостей.

Вот гость, прыщавый страховой агент,

Мальчишка с фанаберией в манере,

Что о плебействе говорит верней, чем

Цилиндр – о брэдфордском миллионере.

Найдя, что время действовать настало,

Он сонную от ужина ласкает,

Будя в ней страсть, чего она нимало

Не отвергает и не привлекает.

Взвинтясь, он переходит в наступленье,

Ползущим пальцам нет сопротивленья,

Тщеславие не видит ущемленья

В объятиях без взаимного влеченья.

(А я, Тиресий, знаю наперед

Все, что бывает при таком визите

Я у фиванских восседал ворот

И брел среди отверженных в Аиде.)

Отеческий прощальный поцелуй,

И он впотьмах на лестницу выходит...

Едва ли зная об его уходе,

Она у зеркала стоит мгновенье;

В мозгу полувозникло что-то, вроде

"Ну, вот и все", – и выдох облегченья,

Когда в грехе красавица, она,

По комнате бредя, как бы спросонья,

Рукой поправит прядь, уже одна,

И что-то заведет на граммофоне.

"Музыка подкралась по воде"

По Стрэнду, вверх по Куин-Виктория-стрит.

О Город, город, я порою слышу

Перед пивной на Лоуэр-Темз-стрит

Приятное похныкиванье мандолины,

А за стеной кричат, стучат мужчины

То заседают в полдень рыбаки; а за другой стеной

Великомученика своды блещут несказанно

По-ионийски золотом и белизной.

Дегтем и нефтью

Потеет река

Баржи дрейфуют

В зыби прилива

Красные паруса

Терпеливо

Ждут облегчающего ветерка.

Бревна плывут

Возле бортов

К Гринвичу

Мимо Острова Псов.

Вейалала лейа

Валлала лейалала

Елизавета и Лестер

В ладье с кормой

В виде раззолоченной

Раковины морской

Красный и золотой

Играет прилив

Линией береговой

Юго-западный ветер

Несет по теченью

Колокольный звон

Белые башни

Вейалала лейа

Валлала лейалала

"Место рожденья – Хайбери. Место растленья

Ричмонд. Трамваи, пыльные парки,

В Ричмонде я задрала колени

В узкой байдарке".

"Ногами я в Мургейте, а под ногами

Сердце. Я не кричала.

После он плакал. Знаете сами.

Клялся начать жить сначала".

"В Маргейте возле пляжа.

Я связь ничего

С ничем.

Обломки грязных ногтей не пропажа.

Мои старики, они уж не ждут совсем

Ничего".

ла ла

Я путь направил в Карфаген

Горящий горящий горящий

О Господи Ты выхватишь меня

О Господи Ты выхватишь

горящий

IV. СМЕРТЬ ОТ ВОДЫ

Флеб, финикиец, две недели как мертвый,

Крики чаек забыл и бегущие волны,

И убытки и прибыль.

Морские теченья,

Шепча, ощипали кости, когда он, безвольный

После бури, вздымаясь и погружаясь,

Возвращался от зрелости к юности.

Ты,

Иудей или эллин под парусом у кормила,

Вспомни о Флебе: и он был исполнен силы

и красоты.

V. ЧТО СКАЗАЛ ГРОМ

После факельных бликов на потных лицах

После холодных молчаний в садах

После терзаний на пустошах каменистых

Слез и криков на улицах и площадях

Тюрьмы и дворца и землетрясенья

Грома весны над горами вдали

Он что жил ныне мертв

Мы что жили теперь умираем

Набравшись терпенья

Нет здесь воды всюду камень

Камень и нет воды и в песках дорога

Дорога которая вьется все выше в горы

Горы эти из камня и нет в них воды

Была бы вода мы могли бы напиться

На камне мысль не может остановиться

Пот пересох и ноги уходят в песок

О если бы только была вода средь камней

Горы гнилозубая пасть не умеет плевать

Здесь нельзя ни лежать ни сидеть ни стоять

И не найдешь тишины в этих горах

Но сухой бесплодный гром без дождя

И не найдешь уединенья в этих горах

Но красные мрачные лица с ухмылкой усмешкой

Из дверей глинобитных домов

О если бы тут вода

А не камни

О если бы камни

И также вода

И вода

Ручей

Колодец в горах

О если бы звон воды

А не пенье цикад

И сухой травы

Но звон капели на камне

Словно дрозд-отшельник поет на сосне

Чок-чок дроп-дроп кап-кап-кап

Но нет здесь воды

Кто он, третий, вечно идущий рядом с тобой?

Когда я считаю, нас двое, лишь ты да я,

Но, когда я гляжу вперед на белеющую дорогу,

Знаю, всегда кто-то третий рядом с тобой,

Неслышный, в плаще, и лицо закутал,

И я не знаю, мужчина то или женщина,

– Но кто он, шагающий рядом с тобой?

Что за звук высоко в небе

Материнское тихое причитанье

Что за орды лица закутав роятся

По бескрайним степям спотыкаясь о трещины почвы

В окружении разве что плоского горизонта

Что за город там над горами

Разваливается в лиловом небе

Рушатся башни

Иерусалим Афины Александрия

Вена Лондон

Призрачный

С ее волос распущенных струится

Скрипичный шорох колыбельный звук

Нетопырей младенческие лица

В лиловый час под сводом крыльев стук

Нетопыри свисают книзу головами

И с башен опрокинутых несется

Курантов бой покинутое время

И полнят голоса пустоты и иссякшие колодцы.

В этой гнилостной впадине меж горами

Трава поет при слабом свете луны

Поникшим могилам возле часовни

Это пустая часовня, жилище ветра,

Окна разбиты, качается дверь.

Сухие кости кому во вред?

Лишь петушок на флюгере

Ку-ка-реку ку-ка-реку

При блеске молний. И влажный порыв,

Приносящий дождь.

Ганг обмелел, и безвольные листья

Ждали дождя, а черные тучи

Над Гимавантом {*} сгущались вдали.

{* Гимавант – священная гора в Гималаях.}

Замерли джунгли, сгорбясь в молчанье.

И тогда сказал гром

ДА

Датта: что же мы дали?

Друг мой, кровь задрожавшего сердца,

Дикую смелость гибельного мгновенья

Чего не искупишь и веком благоразумия

Этим, лишь этим существовали

Чего не найдут в некрологах наших

В эпитафиях, затканных пауками

Под печатями, взломанными адвокатом

В опустевших комнатах наших

ДА

Даядхвам: я слышал, как ключ

Однажды в замке повернулся однажды

Каждый в тюрьме своей думает о ключе

Каждый тюрьму себе строит думами о ключе

Лишь ночью на миг эфирное колыханье

Что-то будит в поверженном Кориолане.

ДА

Дамьята: {*} лодка весело

{* Датта, даядхвам, дамьята – дай, сочувствуй, владей (санскр.).}

Искусной руке моряка отвечала

В море спокойно, и сердце весело

Могло бы ответить на зов и послушно забиться

Под властной рукой

Я сидел у канала

И удил, за спиною – безводная пустошь

Наведу ли я в землях моих порядок?

Лондонский мост рушится рушится рушится

Poi s'ascose nel foco che gli affirm {*}

Quando fiam uti chelidon {**} – О ласточка ласточка

Le Prince d'Aquitaine a la tour abolie {***}

Обрывками этими я укрепил свои камни

Так я вам это устрою.

Иеронимо снова безумен.

Датта. Даядхвам. Дамьята.

Шанти шанти шанти {****}

{* "И скрылся там, где скверну жжет пучина" (Данте, "Чистилище", XXVI, с. 148) – повествовательное заключение монолога Арнальда Даньеля (см. прим. к "Пепельной Среде").

** Обрывок строки из заключительной строфы в анонимной латинской поэме II или III в. н. э. "Канун Венериного дня". После описания готовящихся торжеств весеннего праздника любви поэт вопрошает: "Когда же придет моя весна? Когда же я стану ласточкой, голос обретшей?".

*** "Аквитанский принц у разрушенной башни" – вторая строка сонета французского поэта Жерара де Нерваля "Рыцарь, лишенный наследства" (сборник "Химеры"). Нерваль отождествляет себя с изгнанным принцем, потомком трубадуров. Разрушенная башня (карта из колоды таро) в сонете – символ несчастной судьбы.