Текст книги "Капитал в XXI веке"
Автор книги: Томас Пикетти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
В ожидании этого счастливого времени попытаемся хотя бы немного продвинуться в понимании неравенства в зарплатах. С этой точки зрения, безусловно более узкой, чем предшествующая, главная проблема теории предельной производительности заключается в том, что она неспособна отразить многообразие исторических процессов и опыта различных стран.
Для понимания динамики неравенства в зарплатах необходимо учитывать значение различных институтов и норм, которые отличают функционирование рынка труда во всех обществах. Рынок труда в еще меньшей степени, чем остальные рынки, является математической абстракцией, функционирование которой полностью предопределяется естественными и неизменными механизмами и неумолимыми технологическими силами: это социальный конструкт, сотканный из специфических норм и компромиссов.
В предыдущей главе мы уже говорили о нескольких важных этапах сжатия и расширения зарплатной иерархии, которые трудно понять исключительно через игру спроса и предложения на различных уровнях квалификации. Например, сжатию неравенства в зарплат, которое имело место во Франции и в Соединенных Штатах в течение обеих мировых войн, предшествовали переговоры по вопросу о тарифной сетке как в государственном, так и в частном секторе и создание специфических институтов, таких как Национальное военно-трудовое управление в США.
Мы также отметили, что во Франции начиная с 1950 года изменения минимального размера оплаты труда играли ключевую роль в эволюции неравенства в зарплатах; в этой эволюции отчетливо выделяются три периода: с 1950 по 1968 год минимальная зарплата повысилась совсем ненамного, а зарплатная иерархия расширилась; в 1968–1983 годах наблюдался быстрый рост минимальной зарплаты и сильное сжатие неравенства в зарплатах; наконец, в 1983–2012 годах минимальная зарплата увеличивалась довольно медленно и прослеживалась тенденция к расширению зарплатной иерархии[289]289
В каждом периоде было множество более мелких эпизодов: так, минимальная почасовая оплата выросла примерно на 10 % с 1998 по 2002 год. что компенсировало переход с 39-часовой к 35-часовой трудовой неделе и позволило сохранить прежнюю месячную зарплату.
[Закрыть]. В начале 2013 года она составляла 9,43 евро в час.
В Соединенных Штатах федеральный минимум зарплаты был введен в 1933 году, т. е. почти на 20 лет раньше, чем во Франции[290]290
Как и в истории с подоходным налогом, вокруг минимальной зарплаты разгорелась ожесточенная борьба: ее аннулировал Верховный суд в 1935 году и окончательно ввел президент Рузвельт в 1938 году.
[Закрыть]. Как и во Франции, в США изменения минимальной зарплаты сыграли важную роль в эволюции неравенства в зарплатах. Поразительно, что ее покупательная способность достигла максимального уровня почти полвека назад, в 1969 году: во вре-мена, когда безработица была ниже 4 %, минимальная зарплата составляла 1,6 доллара в час (т. е., если учесть инфляцию с 1969 по 2013 год, 10,1 доллара в ценах 2013 года). С 1980 по 1990 год, в эпоху президентства Рейгана и Буша-старшего, федеральный минимум зарплаты оставался замороженным на уровне 3,35 доллара, что привело к значительному снижению его покупательной способности вследствие инфляции. В 1990-е годы, при Клинтоне, он вырос до 5,25 доллара, оставался таким при Буше-младшем и был несколько раз повышен при администрации Обамы. В начале 2013 года он составлял 7,25 доллара в час, т. е. всего шесть евро, что на треть ниже, чем минимальная зарплата во Франции, тогда как в начале 1980-х годов ситуация была противоположной (см. график 9.1[291]291
На графике 9.1 мы перевели номинальные минимальные зарплаты в евро и доллары 2013 года. Данные по номинальным минимальным зарплатам см. в дополнительных графиках S9.1-S9.2, доступных онлайн.
[Закрыть]). В своем послании к Конгрессу о положении дел в стране, произнесенном в феврале 2013 года, президент Обама заявил о намерении повысить его до девяти долларов в час в течение 2013–2016 годов[292]292
В некоторых штатах в 2013 году минимальная зарплата была выше федерального минимума: 8 долларов в Калифорнии и Массачусетсе и даже 9,2 доллара в штате Вашингтон.
[Закрыть].
График 9.1 Минимальная зарплата во Франции и в Соединенных Штатах в 1950–2013 годах.
ордината: Минимальная почасовая зарплата.
Примечание. Выраженная в покупательной способности в 2013 году, минимальная почасовая зарплата с 1950 по 2013 год выросла с 3.8 до 7.3 доллара в Соединенных Штатах и с 2.1 до 9.4 евро во Франции. Источники: piketty.pse.ens.fr/capital21с.
Неравенство, имеющее место в Соединенных Штатах в нижней части пирамиды распределения зарплат, отражало эти изменения. Расхождение между 10 % самыми низкими зарплатами и средней зарплатой сильно выросло в 1980-е годы, затем значительно сократилось в 1990-е годы и вновь увеличилось в 2000-е годы. Тем не менее интересно отметить, что неравенство в верхней части распределения – например, доля 10 % самых высоких зарплат в общем зарплатном фонде – продолжало расти в течение всего этого периода. Разумеется, минимальная зарплата оказывает влияние на нижнюю часть распределения и намного меньше воздействует на верхнюю часть, где действуют другие силы.
Тарифные сетки и минимальная зарплата. Нет никаких сомнений в том, что минимальная зарплата играет ключевую роль в формировании и эволюции неравенства в зарплатах, как показывает опыт Франции и Соединенных Штатов. В этой области у каждой страны своя собственная история, своя особая хронология, что неудивительно, ведь регулирование рынка труда зависит в значительной степени от восприятия социальной справедливости и от норм, действующих в данном обществе и тесно связанных с его социальной, политической и культурной историей. Соединенные Штаты использовали минимальную зарплату для того, чтобы сильно повысить низкие зарплаты в 1950-1960-е годы, но затем в 1970-1980-е годы отказались от этого инструмента. Во Франции ситуация развивалась в противоположном направлении: минимальная зарплата была заморожена в 1950-1960-е годы, ас 1970-х годов начала регулярно повышаться. График 9.1 отражает этот удивительный контраст.
Можно обратиться и к примеру других стран. Великобритания решила ввести национальный минимум зарплаты в 1999 году. В 2013 году он находился на промежуточном уровне между Соединенными Штатами и Францией, составляя 6,19 фунта в час (т. е. около 8,05 евро[293]293
При обменном курсе 1,3 евро за фунт. На практике расхождение с французской минимальной зарплатой окажется значительнее, если учесть разницу в ставках взносов, уплачиваемых предпринимателями (которые прибавляются к валовой зарплате). Мы вернемся к этим вопросам в четвертой части.
[Закрыть]). Такие страны, как Германия и Швеция, предпочли не вводить минимальную зарплату в национальном масштабе, оставив профсоюзам задачу договариваться с работодателями о минимуме – и чаще всего о полных тарифных сетках – в каждой конкретной отрасли. На практике в 2013 году минимумы в обеих странах превышали 10 евро в час во многих отраслях (т. е. были выше, чем в странах, где существует минимальная национальная зарплата). Однако они могут быть значительно ниже в отраслях, которые слабо регулируются и в которых мало профсоюзов. Для того чтобы установить общую планку, Германия намеревается ввести минимальную зарплату в 2013–2014 годах. Разумеется, здесь не идет речь о том, чтобы подробно описывать историю минимальной зарплаты и тарифных сеток в различных странах и их влияния на неравенство в зарплатах. У нас более скромная задача – вкратце очертить общие принципы, при помощи которых можно анализировать институты, регулирующие формирование зарплат во всех странах.
Чем обосновано существование более или менее жестких тарифных сеток или минимальной зарплаты? Прежде всего тем, что не всегда просто узнать в любой момент и в любом месте предельную производительность данного наемного работника. Это утверждение, очевидное в государственном секторе, столь же справедливо и для частного сектора: в организации, где трудятся десятки, а иногда и десятки тысяч сотрудников, не так легко узнать, каков вклад каждого работника в общее производство. Конечно, его можно рассчитать приблизительно, по крайней мере в том, что касается дублирующих друг друга обязанностей и задач, т. е. таких, которые могут выполняться несколькими сотрудниками одинаково или почти одинаково. Например, если речь идет о поточной линии или о ресторане «Макдональдс», компания может рассчитать, какой дополнительный оборот ей принесет еще один рабочий или официант. Однако в любом случае речь будет идти лишь о приблизительном расчете, об определенном диапазоне производительности, а не об абсолютной истине. Как устанавливать зарплаты в таких условиях? Есть основания полагать, что если руководителю компании будет предоставлена абсолютная власть устанавливать зарплату каждого сотрудника каждый месяц или даже каждый день (почему бы нет?), то это может привести не только к произволу и к несправедливости, но и к тому, что работа компании в целом будет неэффективна.
В целом более эффективное решение может заключаться в том, чтобы зарплаты оставались стабильными, а не менялись постоянно в зависимости от колебаний продаж компании. Чаще всего собственники и руководители компаний действительно располагают намного более значительными доходами и имуществом, чем их сотрудники, и потому легко могут смягчить краткосрочные колебания в доходах. В этих условиях все могут быть заинтересованы в том, чтобы трудовой договор выполнял еще и страховочную роль в том смысле, что зарплата гарантированно выплачивается на протяжении определенного периода времени, ежемесячно и практически в одинаковом объеме (что не исключает возможности выплаты надбавок или бонусов). В этом заключалась суть революции ежемесячных зарплат, которые постепенно распространились во всех развитых странах в течение XX века и были закреплены в законах и в договорах между наемными работниками и работодателями. Ежедневная зарплата, которая считалась нормой в XIX веке, постепенно исчезла. Это был ключевой этап в становлении наемных работников как определенной социальной группы, отличительной чертой которой является получение стабильного и предсказуемого вознаграждения, – этим они отличались от получавших сдельную оплату мелких поденщиков, кустарей и рабочих, которые были широко распространены в обществах XVIII–XIX веков[294]294
В этом отношении также имеются существенные различия между странами: в Великобритании самые разные цены и доходы – например, арендные платежи, пособия и определенное количество зарплат – по-прежнему устанавливаются по неделям, а не по месяцам. По этим вопросам см. прежде всего: Castel R. Les Metamorphoses de la question sociale. Une chronique du salariat. Fayard. 1995.
[Закрыть].
Это обоснование изначально фиксированной зарплаты, разумеется, имеет определенные ограничения. Если продажи падают и остаются на низком уровне в течение длительного времени, то для компании поддержание зарплат и занятости на прежнем уровне может стать самой короткой дорогой к банкротству. Тут все дело в степени: тот факт, что низкие и средние зарплаты в целом намного стабильнее, чем уровень производства, а высокая прибыль и зарплаты в значительной степени уравновешивают краткосрочную волатильность, следует оценить положительно; однако в вопросе зарплаты необходимо избегать чрезмерной жесткости.
Помимо этого обоснования, исходящего из неопределенности и социального распределения рисков, есть еще один классический довод в пользу минимальных зарплат и тарифных сеток: это проблема «специфических инвестиций». Суть ее заключается в следующем: отдельные функции и задания, которые должны выполняться в данной компании, часто требуют от сотрудников специфических инвестиций в компанию, т. е. таких, которые совершенно бесполезны – или могут принести очень ограниченную пользу – другим компаниям. Например, речь может идти о методах работы, особенностях организации или особых навыках, связанных со специфическим производственным процессом на данном предприятии. Если руководитель компании может устанавливать зарплату в одностороннем порядке и менять ее в любой момент, а сотрудники заранее не знают размеров своего вознаграждения, то велика вероятность того, что последние не будут инвестировать в компанию столько, сколько должны были бы. Поэтому общий интерес может заключаться в том, чтобы вознаграждение сотрудников фиксировалось заранее. Помимо вопроса о тарифных сетках, довод, основанный на понятии специфических инвестиций, применим и к другим решениям, касающимся деятельности компании, и представляет собой основной аргумент в пользу ограничения власти акционеров, которые, как иногда считается, слишком заинтересованы в краткосрочных показателях, и в пользу введения общественной собственности, распределенной между всеми заинтересованными лицами (в том числе, разумеется, и между сотрудниками), как это происходит в модели рейнского капитализма, упомянутой во второй части книги. Это, безусловно, является самым весомым обоснованием существования тарифных сеток.
В целом, поскольку переговорные позиции работодателей сильнее, чем позиции наемных работников, а значит, мы отклоняемся от условий «чистой и совершенной» конкуренции, описанной в самых простых теоретических моделях, может иметь смысл ограничить власть работодателей путем введения строгих правил, касающихся зарплат. Например, если несколько работодателей располагают монопсонией на местном рынке труда, т. е. фактически только они могут предложить работу (вследствие ограниченной мобильности местной рабочей силы), то они, скорее всего, попытаются получить выгоду из своего преимущества и максимально снизить зарплаты, возможно даже ниже уровня предельной производительности наемных работников. В этих условиях введение минимальной зарплаты не только справедливо, но и эффективно, поскольку увеличение разрешенного законом минимума может приблизить экономику к конкурентному равновесию и увеличить уровень занятости. Эта теоретическая модель, построенная на основе несовершенной конкуренции, представляет собой наиболее очевидное обоснование существования минимальной заработной платы: ее цель в данном случае заключается в том, чтобы ни один работодатель не мог злоупотреблять своим конкурентным преимуществом.
В данной ситуации все, разумеется, тоже зависит от уровня мини мальной зарплаты: этот предел не может быть зафиксирован вне зависимости от общего уровня квалификации и производительности в данном обществе. Многочисленные исследования, проведенные в Соединенных Штатах в 1980-2000-е годы, прежде всего Кардом и Крюгером, показали, что в течение этого периода минимальная зарплата в США сократилась до такого низкого уровня, что ее повышение позволяло увеличить низкие зарплаты без потери рабочих мест и даже повлекло бы за собой увеличение занятости, если следовать чистой модели монопсонии[295]295
См. прежде всего: Card D„Krueger А. В. Myth and Measurement: The New Economics of the Minimum Wage. Princeton University Press, 1995. Кард и Крюгер исследуют, среди прочего, многочисленные колебания минимальной зарплаты в соседних государствах. Чистая монопсония возникает в ситуации, когда труд наемных сотрудников в данной географической зоне может покупать лишь один работодатель (при чистой монополии есть только один продавец). В этом случае он устанавливает зарплату на самом низком уровне, и повышение минимальной зарплаты не только не сокращает уровень занятости (работодатель получает такую большую маржу, что может нанимать всех приходящих к нему людей), но может даже увеличивать его (поскольку побуждает больше людей обращаться к нему за работой, например из-за того, что они отказываются от нелегальной деятельности, что положительно, или же из-за того, что они бросают учебу, что уже не так хорошо). Именно это и отмечают Кард и Крюгер.
[Закрыть]. Если отталкиваться от этих исследований, планируемое в настоящее время в США повышение минимальной зарплаты примерно на 25 % (с 7,25 до 9 долларов в час) не приведет к потере рабочих мест или вызовет лишь минимальное их сокращение. Однако при увеличении минимальной зарплаты в два или три раза было бы странно, если бы негативные последствия не возобладали. В такой стране, как Франция, где она довольно высока относительно средней зарплаты и средней производительности в расчете на наемного работника, обосновать сильное повышение минимальной зарплаты труднее, чем в такой стране, как Соединенные Штаты. Чтобы увеличить покупательную способность низких зарплат во Франции, лучше использовать другие инструменты, такие как повышение уровня квалификации или налоговая реформа (впрочем, эти два инструмента взаимно дополняют друг друга). Тем не менее замораживать минимальную зарплату тоже не стоит. Проблематично в течение долгого времени увеличивать зарплаты быстрее, чем растет производство, однако столь же вредно увеличивать зарплаты – или значительную их часть – медленнее, чем растет производство. Все эти институты и государственная политика играют свою определенную роль и должны применяться адекватно.
Подытожим. В долгосрочном плане инвестиции в образование и в повышение квалификации представляют собой лучшее средство для увеличения зарплат и сокращения зарплатного неравенства. На протяжении длительного периода зарплаты увеличиваются в пять или в 10 раз вовсе не благодаря существованию минимальной зарплаты или тарифных сеток. Определяющими силами для достижения такого роста являются образование и технологии. Тем не менее эти нормы играют ключевую роль в фиксировании зарплат в рамках, заданных образованием и технологией.
На практике эти рамки могут быть относительно широкими как потому, что предельная производительность отдельных лиц может быть установлена лишь приблизительно, так и вследствие специфических инвестиций и несовершенной конкуренции.
Чем обусловлен взрывной рост неравенства в Соединенных Штатах? Самым поразительным ограничением теории предельной производительности и гонки преследования между образованием и технологиями, бесспорно, является взрывной рост очень высоких трудовых доходов, который наблюдается в Соединенных Штатах с 1970-х годов. Согласно этой теории, такая эволюция обусловлена техническим прогрессом, «дающим преимущество высокому уровню квалификации» («skill-biased technical change»). Иными словами, возможное – и довольно популярное среди части американских экономистов – объяснение заключается в том, что в Соединенных Штатах очень высокие зарплаты росли намного быстрее, чем средняя зарплата, начиная с 1970-х годов просто потому, что эволюция навыков и технологий привела к тому, что производительность наиболее квалифицированных работников росла намного быстрее, чем средняя производительность. Тем не менее такое объяснение, носящее несколько тавтологический характер (любое усиление неравенства в зарплатах всегда можно «объяснить» соответствующим техническим изменением), вызывает множество серьезных затруднений, которые, на мой взгляд, лишают его убедительности.
Прежде всего, как мы видели в предыдущей главе, рост неравенства в зарплатах в Соединенных Штатах пришелся главным образом на очень высокие зарплаты: на 1 % и в еще большей степени 0,1 % самых высоких вознаграждений. Если мы рассмотрим верхнюю дециль в целом (10 % самых высоких зарплат), то мы обнаружим, что зарплаты группы «9 %», конечно, тоже росли выше среднего уровня, однако это не идет ни в какое сравнение с ростом, наблюдавшимся в группе «1 %». Так, вознаграждения от 100 до 200 тысяч долларов увеличивались чуть быстрее среднего уровня, в то время как зарплаты, превышающие 500 тысяч долларов (и в еще большей степени те, что исчисляются миллионами долларов), пережили в буквальном смысле взрывной рос[296]296
См. прежде всего восьмую главу, графини 8.6–8.8.
[Закрыть]. Сильные диспропорции среди высоких зарплат представляют собой первое серьезное затруднение, с которым сталкивается теория предельной производительности. Если мы исследуем эволюцию квалификации этих групп, выраженную в годах обучения, в избирательности определенных отраслей или в профессиональном опыте, то нам будет трудно выявить какой-либо разрыв между группой «9 %» и группой «1 %». Иными словами, если следовать «объективистской» теории, основанной на понятиях квалификации и производительности, то зарплаты в рамках верхней децили должны были бы расти сравнительно равномерно или, по крайней мере, для разных групп они должны были бы увеличиваться намного более схожими темпами, чем это происходило в действительности.
Не хочу быть неправильно понятым: разумеется, я не отрицаю определяющее значение инвестиций в профессиональное обучение и в высшее образование, которое отстаивают Катц и Голдин. Такая политика, преследующая цель обеспечить более широким слоям населения доступ к обучению в университетах, чрезвычайно важна в долгосрочной перспективе и в Соединенных Штатах, и в любой другой стране. Однако, сколь бы желательной она ни была, она может оказать лишь ограниченное воздействие на феномен взрывного роста очень крупных вознаграждений, наблюдаемый в США с 1970-1980-х годов.
Иными словами, в течение последних десятилетий переплелись различные феномены: с одной стороны, рост расхождения зарплат выпускников университетов и тех, кто окончил лишь среднюю школу, – это явление, о котором говорят Голдин и Кац, вполне реально; с другой стороны, взлет вознаграждений группы «1 %» (и в еще большей степени «0,1 %»), который представляет собой весьма специфический феномен, непосредственно затрагивающий самих выпускников университетов и зачастую людей, обучавшихся одним и тем же элитным специальностям на протяжении одинакового количества времени. В количественном отношении второй феномен оказывается важнее первого. Как мы видели в предыдущей главе, увеличение доли верхней децили в национальном доходе Соединенных Штатов с 1970-х годов в значительной степени – примерно на три четверти – было обусловлено взлетом зарплат верхней центили[297]297
Этот ключевой факт зачастую игнорируется в американских научных дебатах. Помимо уже указанных работ Голдина и Каца можно также привести недавнее исследование Р. Бланка (Blank R. Changing Inequality. University California Press, 2011), которое практически полностью сосредоточено на эволюции расхождения в зарплатах, обусловленного образованием (и на эволюции семейных структур). Р. Раджан в своей книге (Rajan R. Fault Lines) также, судя по всему, полагает, что эволюция неравенства в образовании сыграла значительную роль во взлете зарплат группы«1 %»(что не точно). Отчасти это объясняется тем. что опросы, обычно используемые экономистами, специализирующимися на трудовых отношениях и образовании, не позволяют в полной мере оценить рост доли верхней центили (это позволяют сделать лишь налоговые данные). Опросы, бесспорно, имеют то преимущество, что предоставляют больше социальных и демографических сведений (особенно о лицах с высшим образованием), чем налоговые данные. Однако они основаны на ограниченных образцах и ставят множество проблем, связанных с их декларативным характером. В идеале эти два вида источника следовало бы использовать вместе. Освещение методологических вопросов см. в техническом приложении.
[Закрыть]. Поэтому крайне важно найти удовлетворительное объяснение этому феномену, и довод, связывающий его с образованием, априори не кажется убедительным.
Становление прослойки топ-менеджеров: англосаксонский феномен. Вторая и, безусловно, самая серьезная трудность, с которой сталкивается теория предельной производительности, состоит в том, что отрыв очень высоких зарплат от прочих произошел лишь в некоторых из развитых стран. Это наводит на мысль о том, что центральную роль в этом процессе сыграли институциональные различия между странами, а не общие и априори универсальные причины вроде технологических изменений.
Начнем с анализа англосаксонских стран. В целом становление прослойки топ-менеджеров в значительной мере представляет собой англосаксонский феномен. Действительно, с 1970-1980-х годов наблюдается серьезное повышение верхней центили в национальном доходе как в Соединенных Штатах, так и в Великобритании, Канаде и Австралии (см. график 9.2). К сожалению, не по всем этим странам мы располагаем отдельными сериями данных по неравенству в зарплатах и в общем доходе (подобных тем, что мы привели по Франции и по Соединенным Штатам). Однако данные, касающиеся структуры доходов по уровню общего дохода, доступны для большинства из них и указывают на то, что во всех этих странах взлет высоких зарплат в значительной степени – как правило, не менее чем на две трети – объясняется повышением доли верхней центили (остальная часть повышения обусловлена хорошим состоянием доходов с капитала). Во всех англосаксонских странах именно становление прослойки топ-менеджеров как в финансовой, так и в нефинансовых сферах обусловило рост неравенства в доходах в последние десятилетия.
График 9.2 Неравенство в доходах в англосаксонских странах в 1910–2010 годах.
ордината: Доля верхней центили в национальном доходе.
Примечание. Начиная с 1970-х годов доля верхней центили в национальном доходе выросла во всех англосаксонских странах, но в разных масштабах.
Источники: piketty.pse.ens.fr/capital21с.
Тем не менее сходство не должно скрывать тот факт, что масштабы данного феномена сильно различаются в разных странах. График 9.2 ясно это показывает. В 1970-е годы доля верхней центили в национальном доходе в разных странах была очень схожей. Она составляла от 6 до 8 % в четырех рассматриваемых англосаксонских странах, и Соединенные Штаты на их фоне не выделялись: Канада, где этот показатель достигал 9 %, даже немного превосходила их, а замыкала список Австралия, где на рубеже 1970-1980-х годов на верхнюю центиль приходилось 5 % национального дохода. Тридцать лет спустя, в начале 2010-х годов, ситуация полностью преобразилась. Доля верхней центили достигла почти 20 % национального дохода в Соединенных Штатах, тогда как в Великобритании она составляет около 14–15 % национального дохода, а в Австралии – всего 9-10 % (см. график 9.2[298]298
Стоит отметить, что на графике 9,2 и на следующих графинах мы представили данные, полученные без учета прироста капитала (которые в разных странах измеряются не полностью сопоставимыми методами). Учитывая тот факт, что прирост капитала получил особенно сильное развитие в Соединенных Штатах (доля верхней центили с учетом прироста капитала явно превзошла планку в 20 % национального дохода в 2000-2010-е годы), расхождение с другими англосаксонскими странами на деле еще сильнее, чем указано на графике 9.2. См., например, график S9.3 (доступен онлайн).
[Закрыть]). В первом приближении можно сказать, что доля верхней центили в Соединенных Штатах увеличилась в два раза больше, чем в Великобритании и в Канаде, и в три раза больше, чем в Австралии и в Новой Зеландии[299]299
Новозеландский путь практически идентичен австралийскому. См. график S9.4 (доступен онлайн). В целом мы представили здесь лишь часть стран и имеющихся данных, чтобы не перегружать текст графиками. Читателю, заинтересовавшемуся полными данными, мы предлагаем ознакомиться с техническим приложением( http://piketty.pse.ens.fr/capital21c ) или же с сайтом World Top Incomes Databasе(http://topincomes.parisschoolofeconomics.eu).
[Закрыть]. Если бы становление топ-менеджеров было чисто технологическим феноменом, то такое значительное расхождение между близкими странами было бы трудно понять[300]300
Тот факт, что пути таких близких во многих отношениях стран, как Соединенные Штаты и Канада, тан сильно расходятся в том. что касается неравенства в зарплатах, вследствие многочисленных институциональных различий, внимательно изучался американскими и канадскими экономистами. См., например: Card D„Freeman R. Small Differences that Matter: Labor Markets and Income Maintenance in Canada and the United States. University of Chicago Press, 1993.
[Закрыть].
Теперь исследуем остальную часть богатого мира, т. е. континентальную Европу и Японию. Ключевой факт состоит в том, что с 1970-1980-х годов доля верхней децили в национальном доходе выросла здесь намного меньше, чем в англосаксонских странах. Сравнение графиков 9.2 и 9.3 поражает. Конечно, значительный рост доли верхней центили наблюдается во всех странах. В Японии эта эволюция была почти такой же, как во Франции: доля верхней центили составляла всего 7 % национального дохода в начале 1980-х годов и достигает 9 % – или немного больше – в начале 2010-х годов. В Швеции доля верхней центили едва превышала 4 % национального дохода в начале 1980-х годов (самый низкий уровень, зарегистрированный в World Top Incomes Database, среди всех стран и всех эпох) и достигает 7 % в начале 2010-х годов[301]301
Она даже достигнет 9 % национального дохода, если включить прирост капитала, который сильно вырос в Швеции в течение 1990-2010-х годов. См. техническое приложение.
[Закрыть]. В Германии доля верхней центили выросла примерно с 9 до 11 % национального дохода с начала 1980-х до начала 2010-х годов (см. график 9.3).
График 9.3
Неравенство в доходах: континентальная Европа и Япония в 1910–2010 годах.
ордината: Доля верхней центили в национальном доходе.
Примечание. По сравнению с англосаксонскими странами с 1970-х годов доля верхней децили в континентальной Европе и Японии выросла незначительно.
Источники: piketty.pse.ens.fr/capital21c.
Если мы исследуем другие европейские страны, то обнаружим схожую эволюцию. Доля верхней центили в течение последних 30 лет увеличилась примерно на два-три пункта национального дохода как в Северной, так и в Южной Европе. В Дании, как и в других североевропейских странах, уровень высоких доходов ниже, однако и здесь повышение было похожим: верхняя центиль получала чуть более 5 % датского национального дохода в 1980-е годы, а в 2000-2010-е годы ее доля приблизилась к 7 %. В Италии и Испании цифры очень близки к показателям Франции: в этих странах доля верхней центили за тот же период возросла приблизительно с 7 до 9 % национального дохода, т. е. примерно на два пункта национального дохода (см. график 9.4). В данном конкретном отношение Европейский континент достиг почти полного единства, за исключением Великобритании, чей путь ближе к североамериканскому[302]302
Эволюция всех остальных европейских стран, учтенных в WTID, особенно Голландии, Швейцарии, Норвегии, Финляндии и Португалии, сопоставима с той, что наблюдалась в других странах континентальной Европы. Стоит отметить, что данные, касающиеся Южной Европы, относительно полны: для Испании они начинаются с 1933 года, когда был введен подоходный налог, однако затем их учет неоднократно прерывался: в Италии подоходный налог был введен в 1923 году, однако полная обработка данных имеется лишь с 1974 года. См. техническое приложение.
[Закрыть].
Нужно внести ясность: повышение в размере двух-трех пунктов национального дохода, наблюдавшееся в Японии и во всех странах континентальной Европы, также свидетельствует о значительном увеличении неравенства в доходах. Это повышение по определению означает, что 1 % самых высоких доходов рос заметно быстрее, чем средний доход (и даже намного быстрее, ведь доля верхней децили увеличилась на 30 % и даже больше в некоторых странах, где она стартовала с более низкой точки): это поражает воображение людей, которые наблюдают эту эволюцию своими глазами и каждый день слышат по радио и читают в газетах о головокружительном росте зарплат топ-менеджеров. Это особенно поражает в экономических условиях 1990-2010-х годов, когда средний доход практически не менялся или по крайней мере рос намного более медленными темпами, чем в прошлом.
График 9.4
Неравенство в доходах: Северная и Южная Европа в 1910–2010 годах.
ордината: Доля верхней центили в национальном доходе.
Примечание. По сравнению с англосаксонскими странами доля верхней децили начиная с 1970-х годов выросла незначительно как в Северной, так и в Южной Европе.
Источники: piketty.pse.ens.fr/capital21с.
Мир верхней тысячной. Следует также отметить, что чем выше мы поднимаемся в иерархии доходов, тем больше впечатляет повышение доходов. Даже если оно в конечном итоге затрагивает ограниченное количество людей, оно не может не бросаться в глаза, а значит, вопрос о его обосновании встает сам собой. Если мы изучим эволюцию доли верхней тысячной части – 0,1 % самых богатых – в национальном доходе англосаксонских стран, с одной стороны (см. график 9.5), и стран континентальной Европы и Японии – с другой (см. график 9.6), то мы, конечно, обнаружим существенные различия: в Соединенных Штатах в последние десятилетия доля верхней тысячной части выросла с 2 до 10 % национального дохода, что является беспрецедентным ростом[303]303
В Соединенных Штатах доля верхней тысячной достигла 8 % в течение 2000-2010-х годов, если исключить прирост капитала, и превысила 12 %. если его учесть. См. техническое приложение.
[Закрыть], однако мы также увидим, что увеличение было очень существенным во всех странах. Во Франции и в Японии доля верхней тысячной доли увеличилась с 1,5 % национального дохода в начале 1980-х годов до примерно 2,5 % в начале 2010-х годов, т. е. почти удвоилась; в Швеции за то же время этот показатель вырос с менее чем 1 % до более чем 2 % национального дохода.
График 9.5
Верхняя тысячная часть в англосаксонских странах в 1910–2010 годах.
ордината: Доля верхней тысячной части в национальном доходе.
Примечание. Начиная с 1970-х годов доля верхней тысячной (0,1 % самых богатых) в национальном доходе сильно увеличилась во всех англосаксонских странах.
Источники: piketty.pse.ens.fr/capital21c.
Чтобы дать представление о масштабах, напомним, что если на 0,1 % населения приходится 2 % национального дохода, то это по определению означает, что каждый представитель этой группы в среднем располагает доходом, в 20 раз превышающим средний показатель для данной страны (т. е. 600 тысяч евро, если средний доход на взрослого жителя составляет 30 тысяч евро); доля, равная 10 %, означает, что каждый представитель данной группы получает доход, в 100 раз больший, чем средний уровень (т. е. три миллиона евро при среднем доходе в 30 тысяч евро[304]304
Таким образом, доход группы «0,1 %» во Франции или в Японии, прежде превышавший средний доход в 15 раз, теперь стал превышать его в 25 раз (т. е. вырос с 450 до 750 тысяч евро при среднем доходе в 30 тысяч), тогда как в США доход группы «0,1 %», превышавший средний в 20 раз. теперь стал больше в 100 раз (т. е. увеличился с 600 тысяч до трех миллионов евро при все том же среднем доходе, равном 30 тысячам). Эти масштабы приблизительны, однако позволяют лучше отразить данный феномен и связать его с вознаграждениями, о которых часто говорят СМИ.
[Закрыть]). Напомним также, что группа 0,1 % самых богатых насчитывает 50 тысяч человек в стране, где взрослое население достигает 50 миллионов (как во Франции в начале 2010-х годов). Таким образом, речь идет об очень небольшой группе (в 10 раз меньшей, чем группа «1 %»), которая тем не менее занимает весьма значительное место в социальном и политическом пейзаже страны[305]305
На уровне группы «1 %», взятой в целом, средний доход, разумеется, заметно ниже: если на 1 % самых богатых приходится 10 % национального дохода, то это означает, что их средний доход в 10 раз больше, чем средний доход в целом (а если на них приходится 20 %, то это означает, что он в 20 раз выше). Коэффициент Парето (к которому мы вернемся в десятой главе) позволяет связать доли верхней децили, центили и тысячной части: в странах с низким уровнем неравенства (например, в Швеции в 1970-е годы) представители группы «0,1 %» в среднем лишь в два раза богаче, чем те. кто входят в группу «1 %», в результате чего доля верхней тысячной части в общем доходе составляет лишь пятую часть от доли верхней центили; в странах с высоким уровнем неравенства (например. в США в 2000-2010-е годы) они богаче в четыре-пять раз, вследствие чего на долю верхней тысячной части приходится 40–50 % от доли верхней центили.
[Закрыть]. Центральный факт заключается в том, что во всех богатых странах, в том числе в странах континентальной Европы и в Японии, в течение 1990-2010-х годов покупательная способность этой группы резко возросла, в то время как средняя покупательная способность практически не менялась.
Графин 9.6
Верхняя тысячная часть в странах континентальной Европы и в Японии в 1910–2010 годах.
ордината: Доля верхней тысячной части в национальном доходе.
Примечание. По сравнению с англосаксонскими странами доля верхней тысячной части в континентальной Европе и Японии начиная с 1970-х годов выросла незначительно.
Источники: pikelty.pse.ens.fr/capital21 с.
Тем не менее на сегодняшний день в континентальной Европе и в Японии феномен взрывного роста очень высоких доходов по-прежнему имеет ограниченные масштабы с макроэкономической точки зрения: повышение очень высоких доходов, конечно, производит впечатление, однако пока что оно затронуло слишком мало людей для того, чтобы его последствия были столь же значительными, как в Соединенных Штатах. Если точнее, то перетекание средств в пользу группы «1 %» составило два-три пункта национального дохода в континентальной Европе и в Японии и 10–15 пунктов в Соединенных Штатах, т. е. в пять-семь раз больше[306]306
В зависимости от того, учитываем мы прирост капитала или нет. Подробные данные см. в техническом приложении.
[Закрыть].
Разницу между географическими зонами проще всего выразить следующим образом: в 2000-2010-е годы в Соединенных Штатах неравенство в доходах достигло рекордного уровня, наблюдавшегося в 1900-1910-е годы (хотя и в иной форме: по сравнению с прошлым роль высоких трудовых доходов увеличилась, а доля высоких доходов с капитала сократилась). В Великобритании и в Канаде оно движется в том же направлении, а в континентальной Европе и в Японии неравенство в доходах в наши дни по-прежнему намного ниже, чем в начале XX века, и на самом деле лишь немного изменилось с 1945 года, если рассматривать его в очень долгосрочной перспективе. Сравнение графиков 9.2 и 9.3 в этом отношении особенно показательно.
